Липа Грузман

Нотька Сандлер - дембель

«Крутится-вертится шар голубой, крутится-вертится над головой…» – что это?

Откуда это? Слова и мотив сами собой напевались, намурлыкивались, наплывали, вальсировали в сердце. И хотелось вновь «в картину пришагать», то есть в солдатский клуб податься.

Время на месте не стоит, дошел черед и для Нотьки Сандлера стать старослужащим. Уже и дембель не за горами. Но, несмотря на это, каждое воскресенье майор Тумаров, замполит дивизиона, загонял всех солдат срочной службы в солдатский клуб, очередную картину просматривать.

И ничуть его не смущало, что одни и те же фильмы по десятому разу прокручивались: новых лент из Чаты-то не привезли, в окружном кинопрокате какой-то сбой произошел, в очередной раз.

Но – по Уставу положено: один раз в неделю солдату полагается посещение культурного мероприятия в виде просмотра художественной киноленты. А посему – начхать на то, что уже текст наизусть выучен и солдаты хором воспроизводят реплики Чапаева и Петьки, пусть смотрят!

Главное – птичку поставить: охватили срочнослужащих культурой. А что нельзя одну и ту же картину тискать много раз – про это в Уставе не прописано. Точка!

Естественно, кинолент с Любовью Орловой и Валентиной Серовой, с песнями о любви и заграничными видами сюда не присылали, подборка делалась по темам: революция, гражданская война, Великая Отечественная, самое развеселое – разоблачение шпионов. Даже «Ключи от неба» не привезли, хотя там про армию, слишком много девушек мелькает на экране, к тому же некоторые – в одних комбинациях, так и до разложения недалеко. Вот «Ленин в Октябре» или «Юность Максима» – самое то!

И  песенка, что крутилась в голове Нотьки, – тоже из фильма про революционеров-большевиков, которые, собой жертвуя, свободу людям дали!

Но если Максим еще хоть запеть может, то представить себе поющего Ленина – ох, смешно-то как! – совершенно невозможно. А фильмы, один за одним, про Него – Главу пролетариев того, революционного поколения, Владимира Ильича Ульянова-Ленина, чему там научишься – разве что картавить.

Кабы не «бесплатное кино», которое иногда устраивали солдаты, сержанты и офицеры славных Вооруженных Сил СССР, вообще бы тоскливо было. На пленку эти действа не заснимались, естественно, но в памяти «кинозрителей» задерживались на длительное время.

Ох, и умора! Не хуже, чем на родной Нотькиной улице, во дворе дома номер пятьдесят пять… Сколько времени бы ни прошло-пробежало, это «кино местного значения» из головы не выскочит, как и весь не совсем хороший армейский образ жизни.

Можно сказать, «память сердца» до того иной раз доводила, что у молодых здоровых парней истерики делались, двухметровые жлобы на сердцебиение жаловались. А что – по-быстрому вылечат: кого на гауптвахту, кому просто морду набьют, чтобы не строил из себя цацу, это в воинской части запросто… Смертоубийств нет, и ничего садистам в хаки за их методы воспитания не будет.

Сидит Нотька Сандлер в приказарменной курилке, под зелеными тополями, дымит «беломориной», поплевывает в центр, где в землю зарыт глубокий оцинкованный таз, специально для этой цели. Прокручивает в голове то песенку из революционного фильма (у оголодавшего молодого мужика при слове «барышня» штанцы чуть не рвутся!), то свою, гарнизонную дембельскую:

В Забайкалье прослужил три года.

Всё что было, помню, словно наяву!

Но сегодня я о дембеле пою:

Дембель-дембель – ласковое слово,

И в руках держу я чемодан…

Еще час-другой, и дежурный по части, капитан Якшин, погрузит пятерых демобилизованных в кузов ГАЗ-51 и отвезет на железнодорожную станцию, где дембеля за время пятиминутной стоянки запрыгнут, как на крылышках, в проходящий поезд «Пекин – Москва», и – прости-прощай, сопка, а на сопке вышка, на вышке – с автоматом парнишка. Всё, свободны!

 

*   *   *

Да-да, прошло ровно три года! Первого июля 1968 года некогда фартовый приволжский пацан, а сейчас демобилизованный из Вооруженных Сил ввиду окончания срока службы парень в хабэшке отбывает в родной отчий дом!

Поезд будет неспешно трюхать, наматывая на свои колеса воспоминания. И ночью будут сниться, и днём в голове прокручиваться те дни, когда прибыл он, рядовой Сандлер, в боевую воинскую часть после успешного окончания школы младших специалистов. В правом нагрудном кармане гимнастерки, вместе с военным билетом, еще и удостоверение, что он не простой сапог, а человек, получивший военную профессию: радиомеханик средневолновых армейских радиостанций.

 А это значит, что может просто и легко найти и устранить любые неполадки в блоках радиостанции, а также строго в нормативные сроки настроить приемник-передатчик на заданную частоту.

Хотелось наконец заняться чем-то полезным, чему научился. Но не тут-то было! Начальник штаба специального дивизиона, обеспечивающего полк истребительной авиации радиотехникой и осветительными средствами, майор Коваленко, с некоторым недоумением глянул на Нотьку после его рапорта-представления и сказал:

– Ну, и зачем тебя к нам прислали? Что мне с тобой делать прикажешь? Радиовзвод полностью укомплектован, всех специалистов мы готовим сами, кроме радистов… Вот два радиста, что с тобой прибыли, – они нам действительно нужны. А ты-то зачем?

Увидев в глазах новичка растерянность, майор сменил тон:

– Ну да ладно, прислали – будешь служить. На эти курсы дураков не брали, стало быть, солдат ты образованный и смекалистый. Переучиваться придется, работать станешь на другой технике. Пойдешь во взвод приводных радиостанций и пеленгаторов. Будешь радиооператор-пеленгаторщик. Летчик-истребитель пользуется наземными средствами радионавигации для проверки курса. Подучишься и будешь на первой точке службу нести, давать «прибой», «прилив», «наплыв», а то и «проход» в эфир. И чтобы лишнего не болтал: в воинском радиодиалоге должен соблюдаться режим секретности – это тебе не областное радио с концертом по заявкам радиослушателей.

Последнее наставление майора Коваленко для Нотьки было тёмным лесом, но раздумывать было некогда, следовало исполнять сказанное.

– Сейчас шагом марш к замполиту, майору Герасимову – пусть он тебе мозги почистит, поучит родину любить. Потом – в роту, к капитану Якшину, тот тебя на точку и отправит.

 

*   *   *

 

…Замполит встал из-за стола в своем кабинете и, бросив руку к виску, чин-чинарем выслушал рапорт-представление новичка:

– Товарищ майор! Рядовой Сандлер прибыл в воинскую часть 11043 для дальнейшего прохождения службы. Шестнадцатого декабря окончил школу младших специалистов четырнадцатой армии войск ПВО страны, получил специальность радиомеханика средневолновых воинских радиостанций. Сейчас направлен на первую точку вверенного вам подразделения на должность радиооператора-пеленгаторщика!

Майор Герасимов убрал руку из-под козырька, скомандовал «вольно», сел за свой стол и завел патефон:

– Вы, товарищ рядовой, прибыли в воинское подразделение, обеспечивающее безопасность полетов авиаполка, который награжден орденом Боевого Красного знамени за проведение успешных боёв в небе братской Корейской Народной республики. После окончания той войны полк из Китая передислоцировался в Чатинский округ. И в декабре 1953 года был сформирован наш отдельный дивизион. Его старшиной стал старшина Фомичёв, который и по сей день является гордостью нашей части – ветеран, коммунист. Я записываю в своём журнале: «27 декабря 1965 года для дальнейшего прохождения службы, в часть прибыл рядовой Нотэ Сандлер, не член ВЛКСМ».

Герасимов от удивления перестал писать и говорить. Он пристально поглядел на стоящего перед ним солдата, сделал паузу и грозно спросил:

– А почему не комсомолец до сих пор? В нашем дивизионе только ранее судимые и дети высланных из Прибалтики и Западной Украины в комсомол не принимаются!

 Есть такой солдат – Николас Валанчус, его родителей выслали в Забайкалье за связь с «зелеными братьями». Как гражданин СССР он воинскую службу проходит, но вступления в ряды ВЛКСМ недостоин. А вы-то что? Подумаешь, еврей по национальности! Вы же из рабочей семьи, среднее образование имеете, школу младших специалистов успешно окончили… Давайте-ка подтянемся. Я настаиваю на том, чтобы вы изучили устав и были приняты в ряды Всесоюзного! Ленинского! Коммунистического! Союза! Молодёжи! Тогда и ответственность свою вы в полной мере осознаете, и спрос с вас будет серьезней – как с комсомольца!

Наш дивизион участвует в социалистическом соревновании, стремясь добиться звания «Отличный дивизион». Так что, товарищ Сандлер, включайтесь в соцсоревнование. И я думаю, что новый 1966 год вы будете встречать на первой точке. Посему никакой водки там не пейте и старослужащим не давайте.

Считайте это первым своим поручением как будущий комсомолец! А то вдруг будет объявлена боеготовность, произойдет нарушение воздушного пространства нашей родины – а вы там все пьяные.

Мы на праздники обычно направляем на точки офицеров и старшин-сверхсрочников, чтобы они следили за этим делом. Но, сами понимаете: не исключено, что они могут вместе с солдатами «чихнуть», да-а, не исключено!

Так что я вам даю задание: после новогодних праздников я приеду на точку проводить политзанятие, и вы должны мне с глазу на глаз доложить, как вел себя в Новый год старшина и весь личный состав.

– Не понял… Это что, товарищ майор, вы мне поручаете «покашлять» на своих новых сослуживцев??

– Товарищ рядовой! Доложить о неуставном поведении военнослужащих на военном объекте – это долг перед родиной! А словечко «покашлять» – это что-то из блатного жаргона. Так что впредь – таких слов не употреблять. Нужно отвечать коротко, по уставу: «Есть, товарищ майор!».

Рядовой Сандлер, шагом марш в казарму и собирайтесь на точку. Вами займутся капитан Якшин, лейтенант Мирошниченко и старшина Барабаш!

– Ййесть отбыть в казарму!

 

*   *   *

«Солдат спит – служба идет» – тринадцать дней Нотька слонялся по казарме дивизиона, проводя время в основном в Ленинской комнате, читал книги: «Забайкальцы», «Даурия», «Угрюм-река»…

Вот лафа выпала: ни зарядки, ни «встать-сесть» в столовой, никаких придирок от офицеров и старшин.

Шинель, бушлат, кирзовые сапоги, солдатский мундир связаны в большущий узел, карабин и противогаз стоят рядом с баулом.

А сам Нотька получил спецодежду: теплые ватные штаны и куртку, верх у которых – так называемая «чёртова кожа», на ноги старшина Барабаш выдал валенки.

На улице был мороз в пятьдесят два градуса. Всё бы ничего, но на «толчке» очень чувствовалось. Уличный туалет находился в пятидесяти метрах от казармы – а их в гарнизоне было четыре.

Вообще-то на станции Безручейная было два гарнизона: один – мотопехотная дивизия, с правой стороны от железной дороги Москва – Пекин, второй – гарнизон двадцать второго истребительного полка войск ПВО.

Главным объектом в гарнизоне считалась взлетно-посадочная полоса, все остальные объекты – вспомогательные: штаб полка, ангары, поселок из финских домиков, где жили офицеры и «макаронники», продовольственный магазин, санчасть, баня, солдатская столовая…

 А также штабы – спецдивизиона и батальона обслуги, конечно же, Дом офицеров (ха-ха, барак недалеко от взлетно-посадочной полосы!). В общем, пару квадратных километров всё это занимало. А вокруг, в морозно-миражирующей дымке, заиндевелые сопки, покрытые сосняком.

Вокруг гарнизона – два ряда тополей, посаженных летчиками и технарями прилетевшего из Китая краснознаменного полка.

Вдалеке, за посадками тополей, вырисовывались очертания «первой точки»: домик-казарма, домик-стационар «приводной» радиостанции, очертания двух армейских автофургонов с пеленгаторами и электроагрегатная.

Эх, и красота же! А при минус пятидесяти особенно. Воздух проморожен и звенит, вдалеке, где деревья и макушки сопок соединяются с небом, серо-молочная пелена. В минуты солнцестояния в этой пелене «гуляют» радуга и миражи.

После ужина, на исходе года призыва Нотька Сандлер, одетый в летную техническую спецодежду, забросил в кузов ГАЗ 51 карабин, противогаз, а затем узел со шмотьём, залез туда сам, улегся поперек, за кабиной. Через минуту, как только машина тронулась, его начало бросать и валтузить по деревянному дну старого, сильно разбитого «приспособления» для перевозки личного состава.

Старшина Фефелов, откомандированный на первую точку смотрящим за воинским порядком в ночь большого народного гулянья, сидел в кабине, рядом с водителем. А напичканный информацией о точке и текущем общеполитическом положении Страны Советов рядовой Сандлер трясся в кузове.

Одно преимущество: небо как на ладони. Дивился Нотька на забайкальское небо, усыпанное мохнатыми звездами, казалось, что они касаются бортов кузова, убегая вслед за машиной.

Под забайкальским небом, впрочем, жарко не было: когда температура ниже минус пятидесяти, мороз быстро пробирается под воротник, под рукава спецбушлата, за голенища валенок, тело начинает колотить.

В сознании пробегает мысль: «Так вот ты какой, мороз-колотун! Вот что это значит! Ехали бы побыстрей, а то привезут сосульку для дальнейшей отдачи долга родине на ту самую первую точку авиагарнизона!».

Но вот – настоящее чудное мгновенье: в диких степях Забайкалья, где золото роют в горах, уличный морозище сменился блаженством в казарменном домике, при плюс двадцати двух. Рядовой Сандлер вслед за старшиной Фефеловым ступил в жилое помещение первой точки.

Жило-служило здесь десять человек, солдат и сержантов срочной службы. Старшим был сержант Юрий Терских – он не слишком спешил отдать родине должок и был призван в армию только в двадцать четыре года, будучи уже мужем и отцом, – по возрасту он был старше всех.

Сержант Юрий Терских – дембель, это его последний новогодний праздник в армии. Второй сержант, Никола Черных, – тоже дембель, но он и Витек Плесовских помладше Юрия, им по 22 года. Призывались на службу со своим годом, как говорят в армии.

И после мороза-колотуна, от которого можно было дать дуба, рядовой Советской Армии, первогодка Нотька Сандлер почувствовал себя очень кайфово в небольшом деревянном казарменном доме – чисто «отчий дом» на улице Центральной, там тоже в крещенские морозы топили обе печки.

Хорошо! Тепло, светло и, конечно же, мухи не кусают.

Наступал новый 1966 год, о чем говорила надпись на полу мини-казармы:


С НОВЫМ ГОДОМ, ТОВАРИЩИ СОЛДАТЫ!


Низкорослый, всего метр сорок девять сантиметров, настоящий «полтора в пилотке» Черных выкладывал из вырезанных картонных букв поздравление солдатам.

Он первым и приветствовал сверхсрочника старшину Фефелова, которого прислал командир дивизиона Другов на точку встречать Новый год вместе со служащими-срочниками –  и чтобы ни-ни, никакого употребления, никакого зелья в казарме не было!

Это Советская армия!

В ней всегда сохраняется боеготовность…

Новогоднее приветствие к старшине от Николы Черных оригинальностью не отличалось:

– Привет, старшина, с Новым годом! Водка где? Не побил дорогой? А то мы уже на всякий случай «тройняк» приготовили. Никитин наш его уважает, хочет и нас научить грамотно употреблять! Что салагу на точку привез – это хорошо, нам, дембелям, замена будет. Но и водку тоже надо…

– Да привёз, привёз я ее, родимую! Пять пузырей. В кабине у Федота она. Сейчас притащит, он воду из радиатора сливает.

Старшина Фефелов начал раскутываться из семи одежек. С воплем «э-эээ-эйххх!» к нему подскочил старший по точке сержант Терских. Потер руки, хлопнул от полноты чувств старшину по погону и сказал:

– Крут ты, старшина, как есть молодец! Это ж наступает мой дембельский год!! Ты настоящий старшина, заботишься о солдатах любимой родины!! Самое времечко подбежало – выпить за старый год, который уходит. А там и Новый встретить. Ты у нас заместо Деда Мороза! Командиры все и замполит уютненько по домам, с бабами своими празднуют – и как они напьются, мы можем только гадать. А старшина Фефелов – наш отец-командир и есть, привез на точку мешок подарочков. И как он снами выпьет, нам не надо гадать – все увидим.

Прозрачные «кульки с подарками» – водка «Московская – уже стояли на столе, покрытые изморозью, как из ресторанного морозильника, и один вид их грел солдатские сердца.

– Уважим старшину! – взрявкнул сержант Терских. – Ему первый тост говорить и первую чару пить!!

Какая-то двойная подкладка в этой идее была: попробует доложить начальству – все подтвердят, что он первым пить начал. Но всем, в общем-то, было уже не до офицеров: на стол выставлялись нехитрые закуски, Терских напевал: «Пять минут, пять минут – с Новым годом, с новым счастьем!». Чинно сели к столу, радостно заулыбались.

И тут Фефелов вспомнил о новеньком:

– Орлы! Воины первой точки! Па-а-а приказу начальника штаба, нашего шефа Коваленко, хочу вам представить нового члена вашей дружной группы! Прослужил уже полгода и всё это время учился в спецшколе. Прошу любить и жаловать: Нота Сандлер!

– Чо эт за имя «Нота»? А, Паганини, отвечай! – ехидненько спросил сержант Терских, предвкушая «бесплатное кино».

Нотька вытянулся в струнку, благонадежно вытаращил глаза, кинул руку к шапке:

– Разрешите доложить, товарищ сержант! Рядовой Нота Сандлер для прохождения дальнейшей службы явился! По вопросу об имени отвечать не уполномочен!

Все рассмеялись, оценив бойкость новичка, Фефелов положил ему на плечо руку:

– Быть тебе сержантом, Нотик! А вы, ребята, ему в штаны-то не заглядывайте. Работать парень будет на пеленгаторе, образованный, опять же физически крепкий. Не хуже вас родине отслужит. Садись, Нота, за стол, знакомься с сослуживцами – и будь в нашем боевом сообществе своим парнем!

Фефелов разлил в солдатские эмалированные кружки две бутылки. И – как старший по должности – распорядился:

– Так, где тут шофёр Федот? Тебе не наливаем, нельзя: вдруг поступит команда ехать. Ты один среди нас не пьёшь. Получается: Федот – он не пьёт, гы! А теперь дорогие товарищи, за несущего службу нашего Федота! И за уходящий год: мы его прожили-прослужили, пусть Новый год будет не хуже! Ура-ура-ура!!

Все с наслаждением выпили. А Нотька… не пивший и даже не нюхавший полгода «родимую»… вначале выдохнул весь трезвый воздух из своей груди… затем в несколько глотков просмаковал где-то сто пятьдесят граммов «главного продукта» тех времен.

«Ой, всё, – накатывали тепло в тело и радиоволны в мозг, – я снова человек! Нормальный человек! Просто в армии служу. А все  унижения, издевательства и муштра периода начала службы – это испытание на то, заслуживаю я  рая или нет. Полгода ж прошло… Долги родине платить еще долгонько. Но вот так, по-людски, и служить можно, не жизнь, а восторг!» – и на лице рядового Сандлера расплывалась улыбка невыразимого блаженства.

*   *   *

Во время службы всяко бывало, конечно. Но вот сейчас, обнимая дембельский чемоданчик, Нотька снова пришел в совершенно блаженное состояние души, прижмурился, разулыбался.

И хорошо, что не увидел, как мимо курилки прошествовал майор Дубинкин – начальник штаба, который, как один винтик другой, заменил майора Рябинина, переведенного из Забайкалья на новое место службы, куда-то на Кавказ. Имел новый начштаба «полный комплект» штабиста: брюхо, красную морду, оловянные обозленные глазки.

Это был второй начштаба после майора Коваленко, который принимал Нотьку в дивизион. В своё время он был с почетом отставлен от службы по выслуге лет, вместо него прислали придурка Рябинина, а затем его сменил двойной дурак Дубинкин. Фамилия нового начальника соответствовала его внешности – и, конечно же, он знал, что за глаза все подчиненные называют его Дубиной.

Проходя мимо убывающего в запас ефрейтора Сандлера, Дубина не проронил ни слова, никаких там «встать-сесть, к пустой голове руку не прикладывают, а-а-атставить». Дембель, всё – свободный человек!

*   *   *

В ночь на первое января 1968 года, дембельского для Нотьки Нового года, он, ефрейтор третьего года службы, был дневальным по штабу дивизиона.

С точки его, начальника пеленгатора, за месяц до Нового года снял майор Дубинкин. «Новая Дубина по-новому дубасит!» – охарактеризовали его кандидаты в дембеля.

 Ох, и дубасил! Ух, и ломал он всё! Конечно, не сахар: впереди пять лет службы в Забайкалье, а мороз за причиндалы и офицера хватает, а работы для жены нет никакой. Но его первый приход в солдатскую казарму дивизиона заполнится многим. Такую проверочку на «вшивость» закатил вверенному ему помещению и солдатам – ого!

Потом устроил для всех срочнослужащих двухчасовое занятие по строевой подготовке. По итогам избрал себе помощника: верноподданного ветерана дивизиона старшину Фомичёва, который, нехорошо щерясь, говорил:

– Всё! Прошли те времена, когда с вами в бирюльки играли. Будете служить строго согласно устава, и майор Дубинкин всех вас в чувство приведет. А то, понимашь, распустились…

Каждый день своей службы свежевыбритый и благоухающий вонючим «Шипром» майор начинал с прихода в казарму. И шёл гавкать и орать: койки не выровнены, табуреты стоят, «как бык поссал», одеяла и подушки застелены криво, на подоконниках пыль, а толчки за казармой обоссаны – и кто-то по утрянке, не заходя в туалет, обдул дверь снаружи, вон, лужа перед входом свежая… Погоняв подчиненных во вверенных ему помещениях гарнизона, Дубина садился в свой ГАЗ-69 и отправлялся на точки, вытворяя там то же самое, что в гарнизоне.

Так человек понимал смысл верной службы родине…

В один из приездов на первую точку он построил личный состав и огласил разносный указ, поскольку 10 ноября 1967 года весь личный состав употребил большое количество водки «Московская» по поводу рождения ребенка у ефрейтора Сумарокова.

От красной, тоже не чуждой мирских удовольствий из «злодейки с наклейкой», морды разило чёрт-те чем, а из раззявленной пасти летели стова:

– Пон’маете ль, как так солдат служит срочную службу, что у него дети р?дятся? Пон’маете ль,  девица, с которой он не состоит в официяльном браке, приезжает запросто на точку, живет на военном объекте, в приводной радиостанции! Пон’маете ль, это было, когда я здесь еще не служил, а теперь за ваш контингент отвечаю – и за что, спрашивца? Пон’маете ль, распустились вконец! Девица на точке беременеет, пон’маете ль! Дома ребенка сама безответственно родит! А здесь, на военном объекте, по поводу такой аморали военнослужащие, пон’маете ль, срочной службы водку пьют!

Спрос в первую очередь не с рядовых, хотя и до них дойду тоже, а с ефрейторов! Принял я решение, пон’маете ль: несмотря на то, что Нота Сандлер есть высококлассный специалист, его с пеленгатора снять и с первой точки удалить! Старшим на точке назначаю ефрейтора, пон’маете ль, Барана. Всё! Брюхатить баб, пон’маете ль, на точке прекратить! И пить водку тоже! Распустились тут под еврейским руководством, пон’маете ль! Терпеть я их не могу, евреев, пон’маете ль, и не желаю, чтобы этот еврейтор был младшим командиром во вверенном мне, пон’маете ль, дивизионе. Точка!

«День да ночь – сутки прочь, а после снова день да ночь…» – ефрейтор Сандлер заступил на службу дежурным по КПП на территории гаража дивизиона, где находился врытый наполовину в землю штаб родной части.

А, в семь утра по забайкальскому времени командир дивизиона подполковник Другов подошел к КПП. Соблюдая требования Устава вооруженных сил СССР, Нотька, несмотря на пятидесятиградусный мороз, вышел навстречу командиру, приложил правую голую руку к виску и отрапортовал:

– Товарищ подполковник, за время моего дежурства на вверенной территории происшествий не было! Дневальный по штабу части рядовой Поликарпов находится на месте несения службы. Дежурный по КПП ефрейтор Сандлер!

Приняв доклад, подполковник скомандовал «вольно», опустил руку от форменной шапки и грустно посмотрев в глаза дембеля Нотьки, сказал:

– Я ничего не могу сделать по поводу твоего перевода в гарнизон. Скоро наступит Новый год, твой дембельский год. Это будет и мой год ухода в отставку. Я отслужил, включая годы войны, двадцать семь лет. Но таких… коих мне прислали вместо начштаба Коваленко и замполита Герасимова, еще не видел. Ну, майор Рябинин человеком был тут временным, он вообще не в счет, он просто дурак. У него зенки всегда были как две пули,  это, наверное, оттого, что в годы войны он был связистом в бункере Берии. Как отупел там, так и на всю жизнь…

А этот «подарочек»! Дубина он и есть: снять лучшего специалиста с точки! Но уже есть приказ, что к первому июля тебя следует уволить в запас. Пока ходи в наряды: дежурным по столовой, по КПП, по штабу. А мы планируем оборудовать столярную мастерскую. Где-то с марта начнешь под дембель ею заниматься, будешь главным столяром дивизиона. И у этих не на глазах, и руки ремесло вспомнят. Глядишь, и мне на память какую-никакую шкатулочку соорудишь, ты ведь мастер…

Ничто так не греет сердца солдата, как неформальное общение, когда офицер перестает быть болванкой с пуговицами, а превращается в нормального живого человека, видящего и понимающего всё, что происходит! Ух и разулыбался Нотька! Вскочил в тепло избушки, увидев через окошко, как Другов прошел в штаб, и начал дурачиться:

– Ну что, служивые! День да ночь – сутки прочь, а там снова день да ночь! Солдат спит – служба идёт. Идёт – не торопится!

Так, по солдатскому присловью, подошло тридцать первое декабря. В дивизионе, как и во всем авиагарнизоне – предновогодняя суета. Кому-то из старшин и офицеров не повезло – их «разгоняют» на точки и объекты, бдить, чтобы служба шла своим чередом. А счастливчики, кто свободен от нарядов, собираются встречать Новый год в Доме офицеров – там запланирован концерт, танцы, маскарад, работает буфет.

В столовой для лётчиков банкет (это рядом, в десяти метрах от Дома офицеров), туда к застолью приглашены из Чатинского округа «народные» артисты – хорошо-о-о-о-о будет, весело-весело встретим Новый 1968 год!

 

Нотька Сандлер, отстраненный от работы на военной спецтехнике, заступил «службу нести» в канун Нового года – дневальным по штабу дивизиона.

После развода по местам натер мастикой полы кабинетов и коридора, а потом уселся за стол дневального, на котором стоял полевой телефон, и обзвонил всех «друзей-однополчан», несущих дежурство на точках, всласть поболтал, поздравил с наступающим.

Толку-то от этого сидения! Но так полагается. Старый год уже дотикивает последние часы, новый еще не пришел – чем-то себя нужно занять.

Самое времечко дойти и подкинуть угля в котел-агрегат, стоящий в пристройке к штабу, с крохотной так называемой котельной.

Через окно было видно, как в своём кабинете с тоски мается начальник штаба. Как-то так сложилось хитро расписание, что именно ему выпало дежурить в новогоднюю ночь, чтобы не отравлял людям празднования, кои происходили в гарнизоне.

Нотька доложил Дубине, что направляется в котельную с целью добавки угля в отопительный агрегат и, не одеваясь, вышел на улицу. Мороз за секунду обхватил его тело и заставил на рысях проскочить десять метров до торца здания, чтобы нырнуть в кочегарку. Дело нехитрое, специальность истопника он освоил еще в детстве… Потихонечку подкладывая куски угля в топку котла, он смотрел на разгорающийся сине-красно-оранжевый огонь в топке. «Вьётся в тесной печурке огонь», – возникла в мозгу песня, хотя «печурка» была как раз бокаста  и мордаста, но как же приятно зимой смотреть на пламя! И совсем не хочется возвращаться из уютной кочегарки в постылый штаб, где торчал Дубина.

Нотька тянул время, что-то подправляя или помешивая кочергой в топке, устраивая себе крохотный праздник: сидение вне поля зрения начальственных очей, наблюдение за тем, как огонь облизывает сверкающий слюдой харанорский антрацит. Но вот уголь уже почти весь прогорел, запекаясь в шлак. Пора было возвращаться.

Вдруг с улицы, со стороны главного входа в штабную полуземлянку проникли крики вперемешку с грубой солдатской матерщиной.

«Что это? Что случилось?» – встрепенулся Нотька. Быстро закрыл дверку топки, выскреб золу из-под поддувала, прикрыл меньшую дверцу на котле, оставив щелочку и помчался ко входу в штаб.

«И-о-о-о…» – с «продолжениями» опять завелся чей-то голос. И Нотька стал свидетелем армейского бесплатного кино, детям до шестнадцати не слушать: старшина Фомичёв с великим трудом и пыхтением пытался втолкнуть в кабинет Дубинкина в дупель пьяного рядового, электромеханика Ивана Коротенко. Это Иван и озвучивал кино.

На рукаве у Фомичева, поверх полушубка, болталась красная повязка с белыми буквами: «Дежурный по второй точке». Ему удалось скрутить руки, но ногами Коротенко лягался, как лошак, а майор, похоже, окаменел от неожиданности.

– Вот, товарищ майор, – пыхтя, приговаривал старшина, продолжая процесс «загрузки» здоровенного плечистого солдата-украинца на разборку, в служебный кабинет, – вот, даже не знаю.. когда и где он успел… – да не лягайся, скотина пьяная! – так надраться! Я на точку… – ползи, вша паршивая (аккомпанемент: «…всех в ср..ку, пидары м…давошные!») – прибыл в положенное время… Провел политзанятие – ай, зараза, пинается! – а потом Коротенко сказал, что надо бензоагрегат переключить, и пошел в агрегатную…

Злостного нарушителя режима, одетого как капуста, заклинило в узковатом дверном проёме, а Фомичев сделал передышку, чтобы объяснить обстановку.

– Товарищ майор! Коротенко отсутствовал почти час! Я пошел в агрегатную, а он там вроде бы компот пьёт – на самом деле самогонку, закрашенную компотом. Говорю: «Что ты делаешь, скотина такая?», а он мне: «Что надо, то, б…, и делаю: старый год провожаю, новый встречаю!». Говорю: «Собирайся, поехали в гарнизон, ты, сволочь, всю дисциплину на точке разлагаешь, а он нагло отвечает: «Зараз допью новогодный подарок – и поеду-у-у!». И допил.

Собравшись с силами, старшина с разбегу уперся обеими руками в спину нарушителя, и они оба влетели в кабинет. Дзынь, бум, бах – и всё это украшено затейливыми узорами непревзойденного русского мата.

Дверь кабинета оставалась открытой, и Нотьке хорошо было видно наливавшееся свекольным цветом лицо майора Дубинкина. Глаза его сверкали злостью, руки сжимались в кулаки и разжимались опять. Вся его «лекция» обрушилась на Фомичёва:

– Вы чего это, пон’маете ль, пьяного солдата в штаб привезли? У нас тут, пон’маете ль, не вытрезвитель! И не гауптвахта! Вы, старшина Фомичев, ветеран части, пон’маете ль, коммунист! отличный сверхсрочнослужащий! – не знаете, что следует делать? На гауптвахту такого солдата везти надо. А перед тем – в морду навалять!

Усердный старшина тут же выполнил инструкцию, от всей души с разворота влепив Ивану в челюсть. Пьяный защитник Отечества грохнулся на пол и остался недвижим. Но через минуту собрался в кучку, медленно поднялся и классно, почти профессионально нанес ответный удар в подбородок старшине. Никем не замеченный Нотька наблюдал кадры, снятые без дублёра, – старшина как-то подскочил и отлетел в дальний угол кабинета, ба-бах – и он без сознания валялся на полу, задрав пятки на начальственный стол.

Разобравшись с непосредственным начальником, вошедший в раж Иван обрушил на майора поток отборной матерной брани, завершившийся каким-то звериным рычанием.

К удивлению «зрителя», Дубинкин перешел в наступление:

– Молча-а-ать! Ты что себе позволяешь такое? Пон’маете, позволил себе ударить старшего по званию!

– Да ла-а-адно, – ухмыльнулся Иван, – кто тут только что давал старшине приказ избить дембеля? В ночь … на Новый год! На дембельский … год! Совсем одубинился, Дубина!

Краска на лице майора сменилась резкой бледностью, губы у него затряслись – и, пропихивая свой живот между стеной и письменным столом, он пошел в атаку на пьяного солдата, с какими-то непонятными выкриками:

– Да ка-а-ак ты менння! Да я щас тебя!

«Кажется, начинается вторая серия бесплатного кино», – успел подумать Нотька.

Кулак майора Дубинкина влетел под правый глаз Ивана Коротенко, и тот тут же поддал своим мощным кулачищем начштабу, тоже под правый глаз. От полученного удара Дубина «сел на сраку», как говорят в таких случаях солдаты и блатные, в противоположном углу кабинета, симметрично телу всё еще не подающего признаков жизни Фомичева.

Одной рукой Нотька зажимал себе рот, чтобы его хохот не вырвался наружу, другой держался за начавший болеть живот.

А Иван Коротенко сел на корточки под боковой косяк двери кабинета и пьяно заплакал:

– Командиры е…ные! Меня, солдата третьего года службы, бить, б… начали! Главно – за что? За что-о-о? Ну, выпил! И что? Бить-то они права не имеют, козлы …бучие!

Ивана в тепле разморило, он что-то проборматывал, задремывая. Нотька попятился к двери, хлопнул ею – мол, только что вошел в помещение – и занял свое место за столом дневального, потому что старшина уже зашевелился.

Еще две минуты – и он, шатаясь, вошел в комнату дневального. Отмахнувшись от приветствия, взял со стола телефон и позвонил на квартиру подполковника Другова. Хмельное начальство, вытащенное из-за праздничного стола, взяло трубку – и Фомичёв коротко доложил о случившемся.

Уже через десять минут доставленный приписанной на дежурство в штабе машиной ГАЗ-69 поддатенький подполковник, одетый в тёплый гражданский спортивный костюм, неожиданно жизнерадостно улыбнулся вскинувшему руку к виску ефрейтору Сандлеру, плюхнулся в кресло и приготовился слушать:

– Ну, дневальный, что здесь реально произошло?

Старательно скрывая улыбку, Нотька уставным тоном доложил о случившемся, а слушающий его подполковник поощрял рассказчика:

– Ну-у? Так-так… А дальше?

Пока шел пересказ событий, из своего угла, кряхтя и охая, поднялся майор Дубинкин, чьё лицо расцветкой теперь напоминало радугу, сел за свой письменный стол, облил носовой платок водой и приложил под правый глаз как примочку.

Разобравшись в перипетиях происходящего, подполковник ухмыльнулся, еще раз обозрел побитого Фомичёва и не то чтоб сказал, а даже как-то простонал неуставно:

– Старшина-а-а-а! В армии служишь сто-о-олько, а не понял, что товарищ майор шу-у-утит! Разве не знаешь, что солдат, даже пья-а-аных, бить никто не приказывае-ет? Сты-ыд тебе!

И обернулся к Дубине:

– А вы, товарищ майор, даже в плане шутки приказов «Дай ему в морду» отдавать чтоб не смели, ясно? Вот, ефрейтор Сандлер, дневальный по штабу, будет свидетелем, если вы из этого раздуете инцидент и через мою голову подадите заявление военному прокурору! Не сметь, пон’маете ль! – передразнил Дубинкина подполковник. – Я вам даю неделю отпуска при части. На службу не ходите. Лечите свой заслуженный синяк. Всё, мне домой пора… С Новым годом, товарищи солдаты, старшины и офицер, служащие воинской части 11043 Чатинского военного округа!

*   *   *

О смешном и вспомнить приятно! Ефрейтор Сандлер вновь улыбнулся, вспоминая ту бурную, богатую событиями новогоднюю ночь. Один из персонажей того бесплатного кино только что прошел мимо… Если про него, майора Дубинкина, раньше просто говорили, что он не дурак, а дубель пусто-пусто, то теперь, после той ночки, он обрел новое погоняло: «пон’маете-ль-Дубина». Гы-ы-ы!

Вот сейчас приедет машина – и начнет Нотька мотать километры в обратном направлении, возвращаясь домой после трехлетней службы.

«Крутится-вертится шар голубой, крутится-вертится над головой...»

 

К списку номеров журнала «Литературный Иерусалим» | К содержанию номера