Геннадий Волобуев

Судьба генерала. Герои атомного проекта на красноярской земле

    Много генералов прошло через Красноярский край — и даже один знаменитый адмирал. Разный они оставили след в памяти потомков. Об одних вспоминают с ужасом, других боготворят, о третьих просто ничего не знают, но пользуются плодами их деятельности. Это случается в основном с теми, кто был засекречен. Настала пора открыть их лица…


От рабочего до генерала

Первый директор строящегося завода по разделению изотопов урана в Красноярском крае Анатолий Сергеевич Александров был незаурядной, видной личностью и активным участником создания атомной отрасли страны.

В Сибири он проработал всего три года и завершил здесь свою военную и производственную карьеру. Его главным, итоговым делом всей жизни стало основание города Зеленогорска. Он руководил комиссией по выбору площадки для строительства завода и города, он обозначил место для жилой застройки, и он же сделал первые шаги в создании современной социально-бытовой среды с высоким духовным потенциалом.

Самая загадочная страница его биографии — происхождение. На этот счёт есть только версия писательницы Нины Шалыгиной, которая лично знала А. С. Александрова и в своих публикациях полагает, что он побочный сын какого-то знатного человека, возможно дворянина. Первые годы воспитывался в семье беднейшего крестьянина в деревне, которому незнакомые люди дали корову, коз и прочее, пока ребёнка не забрали в приют. Александров пишет, что он был сиротой и о родителях ничего не знал. Только упоминает тётку и двоюродного брата, который был часовщиком и рано умер. Положение сироты позже помогло ему быстро проходить анкетные опросыпри поступлении на важные государственные посты.

Сразу раскрою один секрет. Анатолий Сергеевич родился не в 1899 году, как обозначено во всех источниках, а на два года позже — в 1901 году, 3 декабря. Ему в приюте прибавили 2 года, так как в ремесленное училище принимали с 12 лет, а ему после четырёхгодичного обучения в школе было всего 10.

Начинал Анатолий Сергеевич свою самостоятельную жизнь после окончания ремесленного училища цесаревича Николая в качестве рабочего, окончил Петроградские артиллерийские командные курсы РККА, с боями прошёл всю Гражданскую войну и демобилизовался в 1924 году.

Уже в ранние годы проявились его способности. Чтобы попасть в ремесленное училище на казённый счёт, надо было сдать все вступительные экзамены только на «отлично». Он с этим успешно справился. Работая на заводе, организовал изготовление деталей поточным методом с таким экономическим эффектом (как сказали бы сейчас), что пришлось сдерживать сдачу изделий в ОТК, чтобы не вызвать гнев других квалифицированных рабочих.

Учился в техникуме, затем в Военно-технической академии РККА. Чтобы поступить туда, надо было сдать 26 экзаменов, в том числе и по иностранному языку. Не обучаясь ранее никакому из них, он за 3 месяца освоил французский и сдал все экзамены. От Ленинграда это был единственный претендент, кто прошёл в академию. И, как ударник, закончил её на полгода раньше срока.

На работу в Кремль Анатолий Сергеевич был приглашён из Военной академии механизации и моторизации РККА (Рабоче-крестьянской Красной армии), где он в то время работал в качестве старшего преподавателя на командном факультете. Надо заметить, что в числе его дипломников (в технической части) заканчивали академию такие выдающиеся в будущем полководцы, как И. Д. Черняховский, С. М. Штеменко, Н. И. Потапов и др. В это же время Анатолий Сергеевич участвовал в написании курса «Колёсные и гусеничные машины». Эту работу заканчивал, будучи на новом месте.

А. К. Круглов в книге «Штаб Атомпрома» пишет: «А. С. Александров был высокообразованным военным. Его лекции всегда привлекали много слушателей, и их ждали с нетерпением. Военную технику (своего профиля) он знал отлично. Его далеко не случайно привлекли к работам, связанным с освоением и созданием ядерного оружия…»

В правительстве страны он начал работать летом 1938 года в качестве секретаря председателя Военно-промышленной комиссии (ВПК) Комитета Обороны при СНК СССР (председатель Л. М. Каганович). Тогда аппарат этой комиссии только комплектовался, в основном — военными кадрами, которые оставались в армии, но числились командированными в счёт «1000». Александров пишет: «…когда из промышленности было изъято (арестовано) много специалистов, на Политбюро было принято решение: откомандировать из армии в промышленность 1000 высококвалифицированных специалистов. Вот в счёт этой тысячи нас и отобрали в ВПК».

В состав комиссии тогда входили известные в стране люди: нарком обороны К. Е. Ворошилов, председатель госплана Н. А. Вознесенский, нарком внутренних дел Н. И. Ежов и другие.

Начинал свою правительственную карьеру Анатолий Сергеевич с должности инженера-инспектора в группе изобретательства и рационализации. Здесь сразу же проявились инженерные и творческие способности молодого специалиста ВПК. А всего за два десятка последующих лет активной работы у него будет много реализованных новаторских идей и предложений.

Вот что пишет сам Александров: «Однажды меня вызвал к себе И. П. Сергеев (зам. по арт. вооружению и боеприпасам) и говорит: «Вы ведь артиллерист в прошлом, а сейчас занимаетесь рационализацией и изобретательством. Так вот, на заводе № 8 в Подлипках разработан метод центробежного литья стволов 45-миллиметровых пушек. Поезжайте на завод, посмотрите, как там идут дела; может быть, предложите путное что-нибудь для наших дел». Поехал на завод. Прежде стволы пушек ковались, а сейчас завод перешёл на центробежное литьё. Этот метод был, безусловно, более прогрессивным. На заводе было пять мартеновских печей. Изучив на месте дело, я предложил такой график работы печей, в результате которого резко увеличивалось производство 45-мм пушек, что и требовалось для мобилизационного плана. Мои предложения были приняты».

Тогда же подвернулся и другой случай проявить смекалку и организаторский талант. На заводе «Ростсельмаш» в Ростове-на-Дону делали орудийные колёса. Военпреды-приёмщики фиксировали сплошной брак, и шёл срыв поставок этих изделий в армию. Приехав на завод, Александров попросил показать, как определяется годность колёс. «И что же оказалось? Партия колёс составляла 100 штук. Военпред брал одно колесо и сбрасывал его с вышки высотой 30 метров. Если колесо не выдерживало и рассыпалось, браковалась вся партия». Анатолий Сергеевич предложил уйти от этого «варварского» способа контроля и применить вибраторы, которые использовались в авиационной промышленности. После этого брак резко сократился.

Месяца через два после этого его вызвал Лазарь Моисеевич Каганович; в присутствии других членов Военно-промышленной комиссии после короткого разговора заявил: «Если узнаете о своём новом назначении, не удивляйтесь». К вечеру того же дня его ознакомили с приказом о назначении секретарём Военно-промышленной комиссии.

Это уже был статус ответственного работника Кремля, и он впервые получил множество благ: закреплённый за ним автомобиль ЗИС-5, дачу с прислугой и полной обстановкой, право пользоваться в любое время фешенебельным домом отдыха и другое. Но работы значительно прибавилось. На заседаниях Комитета он сидел за отдельным столиком рядом с Кагановичем. Напротив, за длинным столом сидели члены ВПК — Ворошилов, Ежов, Вознесенский и другие. На заседания приглашались заинтересованные наркомы или их заместители. Часто бывали Б. Л. Ванников — тогда начальник главка по вооружению Наркомата оборонной промышленности, Г. И. Кулик — начальник Главного артиллерийского управления — и другие видные руководители промышленности.

Анатолий Сергеевич быстро освоил новые обязанности, на что Каганович заметил: «Ну, дело у вас пойдёт». Но в личной жизни Александрова позднее Каганович сыграл негативную роль.

В 1939 году ВПК была ликвидирована, её аппарат перешёл практически с теми же функциями в Комитет Обороны, и Анатолия Сергеевича назначили заместителем секретаря Комитета обороны при СНК СССР. В этом же году его перевели на должность заместителя начальника отдела мобилизации промышленности. Комитет Обороны непосредственно подчинялся В. М. Молотову. В его задачу входило «заниматься всеми текущими делами Наркомата обороны, в том числе и принятием на вооружение новых образцов техники, составлением текущих планов поставок вооружения Наркомату обороны и Наркомату Военно-морского флота». Здесь Александров с группой сослуживцев проявляют инициативу разработать полномасштабный план мобилизации. Ранее был утверждённый Сталиным подобный план, но в нём отражались только отдельные направления мобилизации, и он не отвечал уже требованиям времени. Тем более — после негативного опыта войны с Финляндией. Эту инициативу поддержал Генштаб. Была проделана огромная работа. К. Е. Ворошилов вызывал к себе заинтересованных наркомов и начальников родов войск. Анатолий Сергеевич пишет: «С Ворошиловым мы встречались каждый день, занимались разработкой мобилизационного плана промышленности — теперь уже по всем видам вооружения и снабжения, включая инженерное вооружение, обозно-вещевое, интендантское (шинели, сапоги и проч.)». Забегая вперёд, скажу, что этот план из-за нерешительности Ворошилова не был сразу утверждён. Но он стал хорошим подспорьем в дальнейшей работе по вооружениям.

Каким был Ворошилов вне армии, с иронией рассказывали друзья Александрова и он сам приводит пример: «Наконец проект плана был готов, со всеми согласован, и никаких разногласий ни с той, ни с другой стороны не было. Казалось бы, план готов, проделана огромная работа, бери этот план и иди утверждать. Так нет, не таков был наш маршал.

Это уже известно, что лично Климент Ефремович был очень храбрым человеком. О его храбрости ходили легенды из периода Гражданской войны. А о его храбрости во время Великой отечественной войны, когда он командовал в Ленинграде Северо-Западным фронтом, мне рассказывал Лёня Щербаков (адъютант К. Е. Ворошилова): как он и охрана Ворошилова чуть ли не силой заставляли его уйти из-под миномётного огня. Но что касается бумажных дел, я не видел более нерешительного человека, чем маршал Ворошилов».

В марте 1941 года Комитет Обороны был ликвидирован. Вместо него была образована Военная Комиссия во главе со Сталиным. В Комиссию входили почти все те же люди, что и в Комитет Обороны, а вместе с ними А. И. Микоян и В. М. Маленков. Секретарём был назначен И. А. Сафонов, заместителем секретаря Военной Комиссии стал А. С. Александров. В то время уже ощущалось приближение войны. Договор с Германией о ненападении в 1939 году был подписан, его в нашей стране воспринимали как мирную передышку, но военно-промышленный комплекс работал на полную мощность. Анатолий Сергеевич рассказывает об одном эпизоде своей работы в это время. «На одном из заседаний Комиссии И. В. Сталин подошёл к Н. А. Вознесенскому и спрашивает: «Сколько вам лет?» Вознесенский отвечает: «тридцать пять». «Ну вот видите, вы ещё совсем молодой человек. Возьмитесь-ка вы за боеприпасы. Два месяца хватит?» — говорит Сталин.

Это должно быть в марте 1941 года. Вознесенский вызвал Сафонова и меня. Пригласил сесть. Очень подробно расспрашивал нас, какими материалами мы располагаем, и остался, видимо, доволен. Он никак не предполагал, что у нас, у военных, имеются такие подробные данные о мощностях всех наших предприятий. Мы ему показали все проекты наших мобпланов. Он всё очень внимательно рассмотрел, а в заключение сказал: «Поскольку нам вооружения не поручены, отложим их, а план по боеприпасам сделаем не за два месяца, а за две недели».

Так и произошло. В начале апреля план был готов. Н. А. Вознесенский, не теряя ни дня, сам пошёл к И. В. Сталину и в тот же вечер принёс нам утверждённый мобилизационный план».

Военная Комиссия работала до 21 июня 1941 года. Последнее её заседание закончилось за несколько часов до начала войны. На другой день был образован Государственный Комитет Обороны (ГОКО).

Чтобы отличать эту аббревиатуру от такой же, которая означала «Городской комитет обороны» (ГКО), по примеру Сталина Госкомитет Обороны стали называть ГОКО.

А проект мобилизационного плана пригодился сразу с началом войны. Первым его затребовал у Анатолия Сергеевича А. И. Микоян, который отвечал в ГОКО за продовольственное, интендантское, обозное и медико-санитарное снабжение фронта. Вопросы вооружения были поручены Н. М. Швернику. Александров говорит, что две недели пришлось работать с ним; тот, не зная вопроса, поминутно звонил Анатолию Сергеевичу и только мешал работать. Сталин, поняв, что у Шверника дело не пойдёт быстро, заменил его на Л. П. Берия.

Так как план давно был согласован со всеми заинтересованными лицами, его быстро утвердили. Александров работал с Н. А. Вознесенским в должности заместителя заведующего секретариатом.

Нагрузка была колоссальной, тем более что большая часть правительства до января 1942 года находилась в эвакуации в городе Куйбышеве. Вознесенский с Александровым там пробыли всего три недели и вернулись в Москву.

В декабре 1941 года А. С. Александрову присвоили звание «бригадный инженер» и наградили первым орденом Трудового Красного Знамени. Так Вознесенский и вышестоящие руководители страны оценили деятельность Анатолия Сергеевича в первые полгода войны.

В феврале 1942 года ответственность за боеприпасы Сталин возложил на Берию, и все работники Совнаркома, кто занимался боеприпасами, в том числе А. С. Александров, были переданы в подчинение Л. П. Берии.

Каждый член ГОКО получил право иметь заместителей. А. С. Александров назначается заместителем члена ГОКО Л. П. Берии. Тогда Анатолию Сергеевичу первому в Кремле присвоили звание генерал-майора инженерно-технической службы. Он вместе с Н. А. Борисовым и В. А. Махнёвым стал отвечать за боеприпасы. Разница в методах работы Вознесенского и Берии, как говорит Александров, была огромная. Вознесенский вникал во все детали и все планы внимательно прочитывал. Берия полагался на своих помощников. С одной стороны, это было большое доверие к специалистам, с другой — большой риск для них. Не дай бог, если что-то заметит Сталин при подписании документа.

Вот один эпизод из воспоминаний А. С. Александрова: «Когда у нас был готов первый план по вооружениям и боеприпасам, примерно 1000 страниц, мы ждали Берию до 4-х часов утра, он был у Сталина. Думали: ну, теперь будем канителиться часов 5–7. Мы имели в виду метод работы Вознесенского, когда тот читал планы по нескольку часов. Но вот появился Берия. Вызвал всех, посмотрел на нас весёлыми глазами: «Ну как, у вас всё готово? Всё согласовано? Давай ручку»,— и подписывает. Пробыли мы у него не более пяти минут. Итак, план подписан и пошёл на утверждение к Сталину. В тот же день план был утверждён».

Анатолий Сергеевич замечает: «Вся работа в Совнаркоме была построена на доверии. Сталин доверял своим ближайшим соратникам: Молотову, Берии, Микояну, Маленкову, а те в свою очередь доверяли нам. Ну а мы, как рабочие лошади, должны были всё очень тщательно смотреть и всё лишнее отсеивать. Совещания, которые проводил Берия, проходили, за редким исключением, всегда быстро и весело. Но иногда бывало не до смеха. Когда что-либо ему не нравилось, он обычно говорил: «Смотри, шею оторвём!» Он говорил: не голову, а шею».

Всю войну Анатолий Сергеевич проработал с Берией, много раз выезжал на испытания новых боеприпасов и оружия, работал с промышленными предприятиями, готовил с коллегами важнейшие для обороны страны документы на подпись Сталину. За это время его наградили ещё одним орденом Трудового Красного Знамени и орденом Кутузова 2-й степени. В конце войны он удостоился ордена Кутузова 1-й степени. Тогда просто так, по разнарядке, ордена не раздавали.


Первые шаги к атому

После ликвидации ГОКО в сентябре 1945 года Берия назначает Анатолия Сергеевича Александрова помощником зам. председателя СНК СССР, т. е. самого себя (Председателем СНК был Сталин). Он на некоторое время оказался без дела, хотя числился в штате правительства. Война с Японией на производстве боеприпасов уже не отражалась, и всё шло как по накатанной.

Не привыкнув бездельничать, Анатолий Сергеевич всерьёз взялся за изучение английского языка, для чего к нему ежедневно на рабочее место приходила преподаватель. Так продолжалось более года.

В то время его пригласил в здание ЦК партии зав. отделом Павленко и предложил возглавить военную администрацию в нашей оккупационной зоне в Германии. Эту идею высказал А. И. Микоян, который обещал договориться с Берией. Александров, естественно, не возражал. Как происходило согласование с непосредственным начальником, рассказал Александрову некий Ордынцев, при котором происходил разговор Микояна с Берией: «Позвонил Микоян. Чувствую, что разговор идёт об Александрове. Берия побагровел и орёт в трубку: «Ты что нашёл топор под лавкой? Заведи свои кадры и распоряжайся ими». А Александрову лично потом заявил: «Ты что шляешься по всяким там ЦК и нанимаешься на работу? Сиди и не рыпайся, никуда не поедешь». Ясно, что для Берии единственным авторитетом был только Сталин, а не «какие-то там ЦК».

Надо заметить, что это была не первая попытка Микояна по назначению Александрова. Когда он, по словам М. С. Смиртюкова — зам. зав. секретариатом СНК СССР, обсуждал вопрос о должности зам. наркома внешней торговли по ленд-лизу, то сказал: «Хорошо бы на эту должность двинуть Александрова, но он занят и вряд ли его отпустят. Придётся Семичастного назначать».

Александрову, как самому старшему в Кремле военному начальнику, поручили организовать офицерскую учёбу. Выполнял и другую рутинную работу. И так прошло время до конца 1946 года.

После войны, от которой страна ещё долго не могла оправиться, в самых высших эшелонах власти и в нескольких научных учреждениях в сверхсекретной обстановке начинало разворачиваться другое эпохальное событие, основанное на недавно открытом явлении деления ядер атома. Вскоре оно стремительно охватит почти все отрасли народного хозяйства. Сотни лабораторий и институтов будут работать на применение в реальности внутриатомной энергии. И в первую очередь0 — для создания оружия массового поражения.

А. С. Александров пишет: «Постепенно, примерно с конца 1946 года, Л. П. Берия начал привлекать меня к работам Первого главного управления (ПГУ) при СНК СССР, которое вместе со Спецкомитетом было создано 20 августа, сразу после бомбардировки двух японских городов 6 и 9 августа 1945 года американцами. Начальником ПГУ был назначен Б. Л. Ванников, бывший нарком боеприпасов. Научным руководителем был поставлен Игорь Васильевич Курчатов».

Первое главное управление создавалось как орган непосредственного руководства всем комплексом мероприятий по использованию внутриатомной энергии и, самое главное, по созданию атомного оружия. В то время в первую очередь имелась в виду только атомная бомба. В подчинение ПГУ были приданы научно-исследовательские, проектные, конструкторские организации и множество больших и малых предприятий. Спецкомитет возглавлял Берия. Он фактически стал руководителем Атомного проекта СССР. Спецкомитет был наделён чрезвычайными полномочиями и действовал как орган при Совете народных комиссаров СССР, а с марта 1946 года, после преобразования СНК СССР в Совет Министров СССР,— как орган при Совете Министров СССР. В его состав входили: Л. П. Берия, Г. М. Маленков, Н. А. Вознесенский, Б. Л. Ванников, А. П. Завенягин, И. В. Курчатов, П. Л. Капица, В. А. Махнёв, М. Г. Первухин. Решения Спецкомитета были обязательны для министерств. Материалы для Спецкомитета готовил Учёный совет ПГУ. Его председателем был И. В. Курчатов.

На заседаниях Спецкомитета обсуждались наиболее принципиальные, важные вопросы в ходе реализации Атомного проекта, здесь корректировались и одобрялись документы в виде постановлений и распоряжений ГКО (ГОКО), СНК (СМ) СССР, которые представляли на утверждение И. В. Сталину. А. С. Александров в этом деле будет одним из самых активных ответственных лиц.

Анатолий Сергеевич делал первые шаги в зарождающейся атомной отрасли вначале как помощник Лаврентия Берии — руководителя Атомного проекта СССР, а позже — как заместитель Начальника ПГУ, член Спецкомитета и член Учёного и Технического советов. Одно время он ещё параллельно руководил Вторым главным управлением при ПГУ. С 1951 года по 1955 год возглавлял конструкторское бюро КБ-11, где сводились в конечный продукт усилия учёных, инженеров, рабочих, военных по созданию ядерного оружия. Думаю, такая фигура заслуживает внимания. Только почему-то этот человек долгое время оставался в тени истории. Как бы то ни было, его имя значимо для города и края. И я делаю первую попытку рассказать о нём, вначале в сокращённом варианте. Прошу муниципальные органы власти и общественные организации считать этот текст заявлением-характеристикой на присвоение одной из улиц города имени А. С. Александрова. Сразу скажу, что такая попытка уже была сделана К. Н. Полосковым и В. Г. Денисовым к 25-летнему юбилею города. Эта информация есть в их переписке, которая хранится в Музее истории города. Но то были другие времена.


Главная цель — атомная бомба

Среди великих свершений XX века можно назвать два основных — освоение внутриядерной энергии атома и начало освоения космического пространства. Для нашей страны первое достижение значимо тем, что оно спасло народ от очередного варварского нападения другой ядерной державы, сбалансировало силы мировых государств и охладило бездумный воинственный пыл потенциальных агрессоров. «В начале 1947 года,— пишет Александров,— меня вызвал Берия и говорит: «Пойдёшь работать к Ванникову. Ему как раз нужен заместитель по вопросам КБ-11 и «Горной станции». КБ-11, или объект № 550,— это как раз был тот объект, который занимался вопросами исследования, конструктивной разработкой, изготовлением и испытанием атомной бомбы. «Горная станция» — условное название полигона, на котором должны были производиться испытания атомной бомбы. Если объект № 550 реально существовал, строился и работал, то «Горной станции» вообще не было. Даже точки на местности, где эта станция должна была бы строиться, не было».

Аркадий Круглов, написавший несколько книг по истории атомной отрасли, отметил ещё одну особенность: «Для обеспечения скорейшего создания ядерного центра — филиала лаборатории № 2 в Арзамасе — в ПГУ создаётся соответствующее подразделение — отдел № 3, и его руководителем был назначен А. С. Александров».

Приведу выписку из письма А. П. Завенягина к Л. П. Берии от 15 февраля 1947 года на предмет представления проекта Постановления СМ СССР о назначении А. С. Александрова и А. М. Петросьянца на должности заместителей начальника Первого главного управления при СМ СССР:



    «Товарищу Берии Л. П.
    Сов. секретно

    Ввиду сложности и специфичности заданий, возложенных на конструкторское бюро № 11 (проф.Харитон), испытательную станцию, а также связанные с ними научные конструкторские организации и предприятия, необходимо иметь в числе заместителей начальника Первого главного управления при Совете Министров СССР тов. Ванникова специального заместителя по обеспечению своевременного выполнения указанных заданий.

    Представляю на Ваше рассмотрение проект решения о назначении на должность заместителя начальника Первого главного управления при Совете Министров СССР по вопросам КБ-11 тов. Александрова Анатолия Сергеевича… Проект предусматривает оставление тт. Александрова и Петросьянца по совместительству в должности помощника зам. Председателя Совета Министров СССР для обеспечения контроля за своевременным выполнением министерствами и ведомствами решений Правительства, касающихся вопросов конструкторского бюро № 11 и предприятия № 814.
    А. Завенягин».



Постановлением Совета Министров СССР от 18 апреля 1947 года № 323 А. С. Александров был назначен заместителем начальника Первого главного управления при СМ СССР.

Структура ПГУ постоянно совершенствовалась. Шла напряжённая научная, техническая и организационная работа. Многие проекты принимались с ходу без обязательных в обычное время согласований и смет. Так в «Мероприятиях по подготовке и организации работ КБ-11» пункт 6 гласил: «Разрешить Министерству внутренних дел СССР выполнение строительно-монтажных работ по строительству № 880 без утверждённых проектов и смет. Оплату работ производить по фактическим затратам».

С объектом № 550 судьба сведёт Александрова надолго, он вложит много сил, знаний, организаторских способностей, позже сам возглавит это уникальное конструкторское бюро и городок при нём.

Связавшись с городским краеведческим музеем и Музеем ядерного оружия в городе Сарове, я с удивлением обнаружил, что у них нет практически никаких серьёзных материалов об Анатолии Сергеевиче. А те, что были, они в копиях переслали мне. Информация о деятельности А.С Александрова рассеяна по множеству источников: документам Атомного проекта СССР, в частности протоколах заседаний Спецкомитета, на которые он готовил проекты документов, осуществлял контроль за их исполнением и сам часто был исполнителем. Большая часть этих протоколов находится в архиве Президента РФ. Имя А. С. Александрова встречается в воспоминаниях Сахарова, Щёлкина, в книгах Вознесенского, Губарева, Круглова, Голованова, Молчанова, в публикациях Атоминформа и др.

А. С. Александров сразу же, приступив к исполнению обязанностей по ПГУ и соответственно Спецкомитету, конкретно занялся ядерным полигоном. Опубликованные скупые документы Атомного проекта не раскрывают всех подробностей создания этого, тоже уникального в своём роде, объекта. Был построен не просто полигон — поле с несколькими службами, а целый ряд весьма солидных комплексных объектов с жилыми посёлками, подземными и наземными сооружениями, казармы. А во время испытаний к эпицентру будущего взрыва ещё завозилась многочисленная техника, строились временные имитационные сооружения, устанавливалось разнообразное оборудование. Было обеспечено транспортное сообщение, охрана и техническое обслуживание.

Судьба преподнесла Александрову первый исторический подарок — быть одним из основателей, если не самым первым, этого грандиозного комплекса.

«Словом, пошёл я работать в ПГУ. С чего начинать? КБ-11 вроде на ходу, а на «Горной станции», как говорится, и «конь не валялся». Вызвал я из Ленинграда главного инженера ГСПИ-11 В. В. Смирнова. Он приехал на другой же день. Мы с ним обсудили все вопросы и решили, что нужно начинать искать площадку для строительства. Я позвонил в Географический институт АН СССР, и после нашего письма к ним они выдали нам несколько пунктов пустынной местности… Были снаряжены четыре экспедиции по 10 человек в каждой, причём в каждую входили разные специалисты: геологи, гидрологи, энергетики и строители. Возглавлялась каждая партия нашим офицером».

В опубликованных документах Атомного проекта есть три предложенных на рассмотрение комиссии варианта размещения полигона. А. С. Александров после тщательного рассмотрения всех полученных результатов экспедиций, доложил М. Г. Первухину, министру химической промышленности, который в то время замещал болевшего Б. Л. Ванникова по руководству ПГУ, об итогах этой работы. Первухин собрал совещание, на котором присутствовали Главнокомандующий ВВС Главный маршал авиации К. А. Вершинин, Главнокомандующий артиллерией Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов, начальник инженерных войск маршал инженерных войск М. П. Воробьёв и другие.

Предпочтение отдали площадке № 1, расположенной в Казахстане, в 150 км от Семипалатинска. Во-первых, потому, что она расположена в пустынной местности, которую окружали сопки. Почва там была каменистой, она обеспечивала беспрепятственный проезд даже без дорог. Самое ближнее небольшое селение находилось в 120 километрах от площадки. Недалеко была судоходная река Иртыш, где можно было построить жилой посёлок для тех, кто будет обслуживать полигон. К тому же южнее Семипалатинска был аэродром.

Но самый главный вопрос: как строить полигон, какую концепцию заложить в проект,— Анатолий Сергеевич решал в споре с Н. А. Борисовым — начальником Первого управления при Госплане СССР, заместителем начальника ПГУ. «Он считал, что мы там взорвём одну бомбу — и на этом всё кончится, а потому нечего огород городить, строить капитальные здания». Нужно, как он говорил, «сляпать» саманные сараи и на этом всё кончить. Я же считал, что одним взрывом дело не обойдётся, людям придётся жить там постоянно, а потому надо строить капитальные здания, со всеми удобствами, чтобы людям жить там было бы не в тягость».

«У нас в ПГУ никто этим заниматься не хотел, все были заняты строительством завода для получения самого плутония. Полигон строило Министерство обороны, и в дальнейшем он должен был обслуживаться военными. Поэтому я решил обратиться за решением спорного вопроса к маршалу А. М. Василевскому. Позвонил к нему, объяснил, в чём дело. Он сказал: «Приезжайте», и я поехал. Александр Михайлович подробно ознакомился с моими материалами и говорит: «Конечно же, надо строить капитальные здания со всеми удобствами, чтобы те, кто попадёт туда на службу, не тяготились бы своим бытом. Какой это чудак предлагает строить саманные сараи?» И завизировал проект решения Спецкомитета, который я заранее подготовил. Этот проект решения в скором времени был принят Спецкомитетом».

Интересно ещё одно решение Александрова. Но прежде надо отметить, что секретность в то время была чрезвычайно жёсткая. Задавая проектировщикам ГСПИ задачу спроектировать полигон, им не раскрывали точно его предназначение. Для размещения первой бомбы надо было построить башню. Учёные знали, что американцы испытывали свою бомбу на высоте 50 метров. Мы в то время многое перенимали у них из того, что было известно. Этому помогала не только разведка, но и книга некоего Смита, подробно описавшего испытания американской бомбы. Александров выдал задание на проектирование башни тоже высотой 50 метров, не упоминая её назначение. Проектировщик Андриевский, взявший за основу проект высоковольтной опоры линии электропередачи, заметил, что верх башни будет раскачиваться от ветра. Так делают все опоры с целью экономии металла. «Я в сердцах взял и перечеркнул верхнюю секцию. Так и утвердил башню высотой 36 метров вместо 50. Такой и была она построена, но зато не раскачивалась»,— говорит Анатолий Сергеевич.

Сам полигон — это комплексное инженерное сооружение, где впервые испытывались результаты научных, инженерных, медицинских, экологических и других достижений и решений того времени. Поэтому в его проект были заложены идеи многих учёных и инженеров. Особую роль выполнили академик Н. Н. Семёнов и научный руководитель полигона зам. директора Института химической физики АН СССР М. А. Садовский.

К 1991 году Семипалатинский полигон занимал 18,5 тысяч квадратных километров. На его территории находился ранее закрытый город Курчатов (Москва-400), Берег, Семипалатинск-21, Станция Конечная. За 40 лет на полигоне было произведено 468 ядерных испытаний, взорвано 616 ядерных и термоядерных устройств.


Уральское ускорение

Стиль руководства страной и, соответственно, внутри управленческих структур в то время был, мягко говоря, несколько необычным. Во всяком случае, резко отличался от стиля более поздних лет. Кадры назначались, смещались, переводились с одного места на другое, словно при боевых действиях на фронте. Так, Ванников вначале руководил ПГУ и, соответственно, подчинённым ему А. П. Завенягиным. Через несколько лет уже Завенягин в качестве министра был руководителем Ванникова. Е. П. Славский возглавлял Второе главное управление при Первом, он курировал строящиеся плутониевый комбинат и заводы по разделению изотопов урана. Потом его отправили руководить одним из этих заводов. А на его место, по уже третьему совместительству, поставили А. С. Александрова. Всё определялось ситуацией, которую надо было оперативно и грамотно разрешать. Опытные кадры не задерживались подолгу на одном месте, их перебрасывали на новые объекты: например, в Сибирь — под Томск и Красноярск, оттуда — в Ангарск и Зеленогорск. Самых опытных специалистов и руководителей возвращали в Москву, в министерство…

Ещё в 1948 году Александрова по совместительству обязали руководить Вторым главным управлением ПГУ, которое занималось вопросами уральских заводов «А», «Б», «В» в Челябинске-40, ныне г. Озёрск (комбинат 817). Завод «А» означал уран-графитовый реактор— первый промышленный реактор для наработки плутония для атомной бомбы. Второй завод, «Б»,— радиохимический завод, и завод «В» — предприятие по производству металлического плутония и необходимых для ядерного заряда изделий из него. Ефим Павлович Славский — будущий легендарный министр среднего машиностроения — был назначен директором комбината, а научным руководителем комбината поставили И. В. Курчатова.

Александров, войдя в курс дела, сразу же сказал своё веское слово организатора и инженера. Вот один пример. Когда на реактор стали поставлять технологические алюминиевые трубы длиной 20 метров и диаметром 50 мм, к которым предъявлялись очень высокие требования по чистоте, как и ко всем материалам в атомной промышленности, то с подмосковного завода шёл сплошной брак. Анатолий Сергеевич выехал на место и обнаружил причину брака. Дал указание полностью изолировать участок от остального производства с целью обеспечения чистоты воздуха, и брак прекратился.

Другой пример, когда он настоял вместе с Игорем Васильевичем Курчатовым заменить конструктивно-проблемные разгрузочные кассеты, разработанные в НИИхиммаше Министерства общего машиностроения знаменитым в будущем конструктором Н. А. Доллежалем. Проблема заключалась в том, что, несмотря на обильное охлаждение, происходили приваривания облучённых урановых блочков к технологическим трубам. И они не разгружались через разгрузочные кассеты. Е. П. Славский лично спускался в горячую радиоактивную зону и разгружал кассеты вручную. «В борьбе мнений,— говорит Александров,— Ванников занимал нейтральную позицию, не говорил ни да, ни нет. Остальных членов комиссии, назначенной по разрешению данной проблемы, гипнотизировала цифра 40 млн рублей, затраченных на кассеты Доллежаля. Верх стала брать противная сторона, а мы с И. В. Курчатовым оставались в меньшинстве. Видя такой оборот дела, Игорь Васильевич, посоветовавшись со мной, написал официальное письмо на имя Берия, что в случае принятия кассет Доллежаля он снимает с себя ответственность за работу атомного котла». Берия согласился с Курчатовым, и дело пошло. Кассеты, изготовленные по конструкции артиллерийского завода № 92 в городе Горьком, где директором был А. С. Елян, проблем в будущем не вызывали. Кстати, этот завод изготавливал и диффузионные машины для разделения изотопов урана.

А. С. Александров всегда имел своё мнение и отстаивал его, несмотря на ранги и авторитет оппонентов. Он часто побеждал, пока не столкнулся с оппозицией другого толка и людьми другого уровня. Вот пример того, как он сам отстаивал профессиональные кадры. Незадолго до назначения Александрова начальником Второго главного управления его предшественника по этому ведомству — Ефима Павловича Славского — направили на Урал директором комбината 817. Там наступил ответственный период — монтаж оборудования на реакторе и радиохимическом заводе. Научным руководителем там был Игорь Васильевич Курчатов. «Как-то Л. П. Берия был на комбинате,— пишет Александров,— и ему не понравился Славский. По возвращении в Москву Берия велел подобрать директора и главного инженера на комбинат».

Директором назначили Б. Г. Музрукова — директора «Уралмаша», а на должность главного инженера — директора Солнечногорского химкомбината. А Славского поставили главным металлургом завода «В» на комбинате, которого ещё не существовало. То есть — сместили. Александров настоял, чтобы главным инженером комбината был не этот малоопытный руководитель, а смещённый Ефим Павлович. Представьте себе, как это могло быть в то время. Но авторитет Александрова победил и спас для атомной отрасли уникального в будущем министра.

Работы по атомному проекту шли гигантскими темпами. Ведь Соединённые Штаты начали наращивать свой ядерный потенциал, и, как нам сейчас известно, велась отработка конкретных планов атомной бомбардировки наших городов и промышленных объектов. На примере Японии было ясно, что дело только за необходимым потенциалом. Политических, а тем более нравственных ограничителей здесь не было. Недаром после испытания первой атомной бомбы, при вручении наград участникам её создания Сталин сказал: «Если бы мы опоздали на один-полтора года с атомной бомбой, то, наверное, попробовали бы её на себе». Поэтому темпы работ были гигантские. А. С. Александров говорит: «Ведь подумать только, ещё в 1945 году у нас ничего не было, а к 1949 году уже были построены громадные научно-исследовательские институты, производственные комбинаты и заводы. Причём надо иметь в виду, что всё делалось параллельно; часто, не имея экспериментальных данных, заказывали дорогостоящее оборудование, которое иногда приходилось попросту выбрасывать». (Я приводил случай с кассетами Доллежаля.— Прим. авт.) А вот ещё один пример: «Когда на комбинате № 817 строился завод «Б» для переработки облучённых блочков урана в соли плутония, заказана была целая линия из платины (!), состоявшая из баков, труб и прочего технологического оборудования. В то время ещё не было известно иного материала, кроме платины, который мог бы противостоять агрессивным фтористым кислотам. Правительство отпустило нам для этих целей несколько тонн (!) платины. Вся линия уже была готова, как вдруг получаем данные, что вместо платины вполне можно поставить полихлорвиниловые трубы, баки и всё остальное. А платиновое оборудование уже поступило в монтаж. Срочно заказали новое оборудование из полихлорвинила, и когда убедились, что оно работает хорошо, платину сдали в государственные фонды. В общем, всюду был большой риск, который, к счастью, оправдал себя».


Испытания первой атомной

Полигон спешно готовили к испытаниям первой советской атомной бомбы под условным названием РДС-1. Аббревиатура начальных букв означала реактивный двигатель, а вот «С» в разных источниках толкуется по-разному. В одних пишут, что она означала имя «Сталин» — по версии секретаря Спецкомитета Махнёва, в других — что «Советская». А вот Курчатов и Щёлкин, да и Берия, поддерживали другую расшифровку: «Россия делает сама».

Прежде чем говорить о подготовке к первому взрыву, напомню, что новизна атомного дела, сверхсекретность, когда И. В. Курчатов даже выдержки из иностранных журналов по атомной теме давал ведущим учёным — участникам разработки атомной бомбы — строго индивидуально и не показывая весь текст, были такими, что о кругозоре и компетенции всех участников проекта говорить не приходится. Александров писал, что на первых заседаниях Спецкомитета и Коллегии ПГУ даже сам Ванников — начальник последнего — не понимал, о чём идёт речь. А когда привлекли военных для подготовке полигона к испытаниям атомной бомбы, то для них это был сплошной туман. «Перед началом испытаний, в связи с тем что надо было условиться с военными, какие виды вооружения доставить на полигон, созвали совещание у начальника Генерального штаба А. И. Антонова. На совещании присутствовали: Главный маршал авиации К. А. Вершинин, Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов, маршал инженерных войск М. П. Воробьёв, академик Н. Н. Семёнов и я. Ещё до совещания у А. И. Антонова мы предварительно обсуждали этот вопрос у меня. Н. Н. Семёнов предлагал даже пустить в радиоактивное облако пилотируемые самолёты, защищённые свинцовыми плитами, для забора проб воздуха из продуктов взрыва. Против этого предложения я возражал категорически, т. к. ещё неизвестно было, какая будет температура внутри этого облака. И я тут же обязался заказать беспилотные самолёты для этих целей. Доклад сделал Н. Н. Семёнов. Когда он кончил, Антонов спрашивает: «Есть ли вопросы?» Все молчат. Наконец К. А. Вершинин говорит: «Я настолько ничего не понимаю, что даже не могу сформулировать вопроса». И это было действительно так».

История тех дней стремительно уходит в прошлое, а с ней и люди— первопроходцы и основатели. Сравним на минуту их свершения и наши — начала 21-го века. Несравнимо! Так давайте же отдадим дань памяти каждому — хотя бы публикациями, присвоением их имён улицам в тех городах, которые они основали и строили…

Главная, первоначальная цель Атомного проекта была достигнута 29 августа 1949 года на полигоне № 2 (Семипалатинском). Как это происходило, написано много и разными авторами. Теми, кто там был, и теми, кто позже изучал или писал со слов очевидцев. Напомню, что Анатолий Сергеевич был ответственным за результаты работы КБ-11 и «Горной станции».

А. С. Александров пишет:

«На полигоне были построены приборные башни («гуси», как их называли на полигоне по их внешнему виду) на расстояниях от центра 200 м, 500 м, 1000 м и 2000 м. Таких «гусей» было 8 на двух радиусах, расположенных под углом 90 градусов друг к другу. Каждая башня была до предела начинена различного вида приборами, начиная от счётчиков Гейгера и кончая автоматическими скоростными кинокамерами. Кроме башен, там построили кирпичные и деревянные дома на разных расстояниях от башни, вырыли окопы, поставили много всякой военной техники. Всё было новое. Около башни построили хорошо оборудованную мастерскую. Всё было готово к приёму команды, ответственной за взрыв.

И вот настал день испытаний. Накануне прилетел Л. П. Берия. На аэродроме его встречал П. Я. Мешик. Потом он мне рассказывал, что ехали они в одной машине и Берия всё ворчал: «Ишь, понастроили…»

Я подумал про себя: «Не дай бог неудача, ведь в первую очередь снесут голову мне!».

Днём, до приезда Берии, я зашёл в комнату к нашим учёным Никитину и Мещерякову. Смотрю, они разложили пасьянс из двух колод. Спрашиваю: «Что это вы делаете?» А они мне в ответ: «Да, знаете, гадаем, что день грядущий нам готовит. Взорвётся завтра наша бомба или нет?» Я не стал ожидать результатов этого пасьянса и отправился в нашу сборочную мастерскую для участия в окончательной сборке бомбы. Моё участие в этом деле заключалось в том, что я в качестве контролёра записывал все операции, которые производились по технологической карте и затем скреплялись подписями самих сборщиков.

Игорь Васильевич Курчатов называл эту должность «ярыжкой». Бывало, спрашивает: «Кто сегодня работает ярыжкой?» И все понимали, что это означает. Так вот, работаю я ярыжкой за Харитоном. Он производил сборку плутониевого заряда и вдруг входит Берия. Мы, конечно, продолжаем работу. Он подходит ко мне, отводит в сторону и спрашивает: «Как ты думаешь, взорвётся бомба?» Я отвечаю с уверенностью: «Конечно, взорвётся. Я в этом не сомневаюсь, Лаврентий Павлович!»

Я и в самом деле был уверен в успехе, хотя не знал результатов пасьянса наших учёных.

Итак, бомба собрана. Осталось только вставить капсюли-детонаторы, которые по инструкции нужно вставлять в последнюю очередь, т. е. на верху башни, когда сама бомба закреплена и готова к взрыву.

При последних операциях (это было уже во втором часу ночи) оставались следующие лица: Л. П. Берия, Ю. Б. Харитон, К. И. Щёлкин, А. П. Завенягин, Г. П. Ломинский и я. Около башни (вне сборочной мастерской) в качестве охраны оставались генерал-лейтенант П. Я. Мешик и два других генерала из МВД, фамилий которых не помню. Берия распорядился: «Завенягин и Александров, поезжайте на грузовом лифте». На поле, кроме нас, конечно, не было ни души.

Щёлкин и Ломинский поднялись на верх башни пассажирским лифтом, а все остальные, кроме генералов, охранявших башню, уехали в укрытие (КП-10), отстоявшее от неё в 10 километрах. Учёных на этих испытаниях было довольно много, и все они находились в специально оборудованном наблюдательном пункте в 20 км от башни. Башня была соединена с КП-11 телефоном. Игорь Васильевич Курчатов постановлением правительства был назначен главнокомандующим на эти испытания (и на все последующие испытания), и все ему беспрекословно подчинялись. Завенягин доложил по телефону, что всё готово к окончательному снаряжению бомбы. Обязанности наши были распределены следующим образом: Кирилл Иванович Щёлкин подавал Ломинскому капсюли-детонаторы, тот вставлял их в порядке, как это было указано, а Завенягин докладывал по телефону: «Вставлен такой-то капсюль».

К концу операции по вставлению капсюлей-детонаторов поднялся ураганный ветер. Все мы вспомнили описание испытания первой американской атомной бомбы в Аламагордо, когда у них так же внезапно поднялся сильный ветер и пошёл дождь. Наконец мы закончили снаряжение бомбы и получили указание спускаться и ехать на КП-10. Пытаемся спуститься на пассажирском лифте, а он отказал. Видимо, повлиял ураган. Пришлось спускаться по штормовой лесенке. Наконец мы с генералами охраны прибыли на КП-10. Там уже находились Л. П. Берия, И. В. Курчатов, Ю. Б. Харитон, П. М. Зернов и другие товарищи. Когда мы доложили начальству, что у нас всё в порядке, Игорь Васильевич подал команду: «Включить автомат поля». Работа автомата поля была рассчитана на 20 минут. Следил за работой автомата поля полковник А. Я. Мальский. Он делал объявления по радио, которым были связаны КП-10 с НП, где находились учёные, и со вспомогательным НП, на котором находились военные. Всем наблюдателям заранее были выданы специальные тёмные очки, рассчитанные в Оптическом институте для этих целей и изготовленные там же. Сквозь эти очки можно было совершенно безболезненно смотреть на солнце. Всем наблюдателям было предписано лечь за 10 секунд до взрыва и разрешалось встать для наблюдения после того, как пройдёт ударная волна. В обязанности Мальского входило объявлять по радио: «Осталось пятнадцать минут, осталось десять минут, осталось пять минут. Осталась одна минута. Осталось тридцать секунд… двадцать секунд… пятнадцать секунд… десять секунд… четыре, три, две, одна, взрыв!» Автомат поля сработал точно! Раздался протяжный громоподобный гул. В нашем КП посыпались стёкла, хотя окна были расположены на стороне, обратной взрыву, передняя стена была предусмотрительно обвалована.

Мы выскочили из здания. Глазам нашим представилась совершенно незабываемая картина! Громадное чёрное клубящееся облако быстро поднималось вверх в виде гриба, который сносило ветром на восток.

Спустя некоторое время Берия велел нам всем войти в здание КП-10. Там он расцеловал И. В. Курчатова и Ю. Б. Харитона (который, кстати сказать, заснул, сидя на стуле, за несколько секунд до взрыва), пожал руки Завенягину, Щёлкину и мне».

Берия поручил Анатолию Сергеевичу сделать описание первого ядерного взрыва. Этот документ опубликован в серии книг «Атомный проект СССР». Чем дальше в прошлое уходят годы, тем ценнее становится любая информация прямых свидетелей того героического времени. Эти свидетельства неоднозначны, но они дополняют друг друга, делают картину более адекватной. Описание исторического события человеком, который сам открыл первую страницу истории нашего города,— вдвойне значимо для горожан. Основатель города был значимым, активным и ответственным участником эпохального события XX века.


КБ-11

    Кремлёв — Арзамас-60 —Арзамас-75 — Москва-300 — Арзамас-16

А. С. Александрову довелось не только курировать знаменитое конструкторское бюро в Арзамасе-16 с высоты ПГУ, но и самому непосредственно руководить им. После испытания атомной бомбы первый начальник КБ-11 Павел Михайлович Зернов серьёзно заболел, и болезнь затянулась. Тогда встал вопрос о назначении нового руководителя. Все потенциальные кандидатуры отпали по разным причинам, и тогда А. П. Завенягин предложил Л. П. Берия поставить на это место А. С. Александрова. До этого Анатолий Сергеевич сам активно занимался поиском достойной замены и, поняв, что за короткое время никого не найдут, заявил себя на это место. А. П. Завенягин его вначале отговорил. Но Берия торопил с решением вопроса, и Авраамию Павловичу ничего не оставалось, как выйти с этой кандидатурой на него. Как сказали свидетели, реакция Берии на предложение Завенягина была самая благожелательная — он «расплылся» и произнёс: «Ну, это другое дело. Давайте сегодня же проект постановления». На второй день вышло Постановление Совета Министров СССР о назначении А. С. Александрова начальником КБ-11. «Когда В. И. Алфёров зачитывал перед учёными это постановление о моём назначении, то (как мне об этом потом рассказывали) все зааплодировали»,— пишет Александров.

С апреля 1951 года Анатолий Сергеевич приступил к работе на новом месте. В то время многие объекты из-за необходимости срочного их возведения и пуска размещали на базе уже работающих предприятий, в основном оборонной промышленности. Так поступили и с размещением филиала лаборатории № 2, названной КБ-11.

«Итак, я прибыл на объект,— пишет Александров.— Ему была отведена огромная площадь, занятая главным образом лесом. Базой для этого объекта послужил небольшой заводишко Наркомата боеприпасов. У этого заводишка вся энергетика заключалась в старинной электростанции мощностью в несколько сот киловатт, которой еле-еле хватало на производственные нужды. На территории этого завода построили два корпуса: один — физический, а другой — конструкторский».

После взрыва первой атомной бомбы появились уверенность в верности избранного конструкторами пути и небольшой опыт. Сразу встала задача наращивания количества и качества ядерных боезарядов и создания широкой их номенклатуры для решения различных боевых задач. Здесь в Арзамасе-16, в один узел сходились все результаты научных исследований и технологий, которые воплощались в готовые уникальные и грозные изделия. Александрову пришлось решать массу производственных и градостроительных задач, как и везде на новом месте.

Он сразу же выдал техническое решение на строительство литейного цеха. Заново был построен завод № 2, где изготавливались все опытные образцы из взрывчатых веществ. Построили завод № 3 для серийного производства бомб.

Пришлось сразу же решать проблемы инфраструктуры предприятия и городка. В первую очередь — замену узкоколейной железной дороги на широкую. Без неё с доставкой грузов возникали большие проблемы. С помощью А. П. Завенягина были построены железная дорога с широкой колеёй и электростанция.

В 1951 году конструкторским бюро № 11 была разработана принципиально новая бомба. При сохранении мощности в 20 тысяч тонн тротилового эквивалента, её размеры и вес были гораздо меньше первой. Если первая бомба была диаметром 1,5 м и весом 5 тонн, то новая бомба имела диаметр 0,5 м и вес около 1,5 тонны. Вначале её баллистические лётные испытания с простым зарядом проводили на полигоне Багерово под Керчью.

На Семипалатинском полигоне новую конструкцию с ядерным зарядом решили испытать сбросом с самолётов Ил-28. Александрова назначили начальником эшелона. Он пишет по этому поводу: «Когда зашёл об этом разговор у Берии, Завенягин сказал: «Я ездил начальником эшелона, а почему не может ехать Александров?» Главнокомандующим и на этот раз был назначен И. В. Курчатов.

Башня в данном случае не требовалась. К испытаниям с воздуха подготовили две бомбы разных конструкций. Для забора проб радиоактивного воздуха впервые применили беспилотные самолёты, как и предлагал раньше Анатолий Сергеевич.

«На этот раз для киносъёмок были привлечены кинооператоры,— пишет Александров. Мы же, осуществив подвеску бомбы под самолёт, уселись на транспортный самолёт и отправились к наблюдательному пункту, который находился примерно в 20–25 километрах от места предполагаемого взрыва. Там же на пригорке расположились кинооператоры.

Показался самолёт. Он шёл на высоте 10–11 тысяч метров, мы следили за ним в бинокли. Когда бомба была сброшена (мы это видели), все легли, как это и полагалось по инструкции.

Сначала мы услышали громоподобный гул взрыва, затем нас обдало теплом — это прошла ударная волна. После этого мы поднялись и стали наблюдать за облаком. Хотя самолёт шёл на высоте 10–11 тысяч метров и с большой скоростью, как потом рассказывал лётчик, ударная волна всё-таки его настигла и подбросила самолёт метров на 50. Разрушения были примерно такими же, как и при первом испытании».

За эти испытания Александрова наградили Сталинской премией II-й степени.

В то же время испытали вторую бомбу, но Александров срочно был отозван с полигона в Москву для доклада и не присутствовал там. А в КБ-11 начали разворачиваться события, которые вывели нашу страну на опережение в соревновании с Америкой в создании ещё более мощного оружия — термоядерного. А. С. Александров пишет: «После этих вторых испытаний мне пришлось как-то быть в кабинете у Курчатова. Рассматривалось предложение А. Д. Сахарова. Он в ту пору был всего лишь кандидатом физико-математических наук и работал в ФИАНе (Физический институт АН СССР) под руководством Игоря Евгеньевича Тамма. Сахарову тогда было лет 27–28. Он предложил ни много ни мало, как теоретический расчёт и схему водородной бомбы. Всех присутствующих этот проект настолько захватил, что Игорь Васильевич тут же помчался в Кремль к Берии, а я — к Ванникову.

У Ванникова был Завенягин, и я им обоим рассказал суть дела. При мне же позвонил Ванникову Берия (Курчатов успел рассказать ему) и распорядился взять обоих, т. е. Сахарова и Тамма, в КБ-11. Это было осенью 1951 года, а летом 1953 года мы уже испытали первую в мире водородную бомбу. Работа над конструкцией водородной бомбы оказалась не так-то проста, как нам это казалось, когда мы слушали Сахарова у Игоря Васильевича. Но наши конструкторы Терлецкий, Гречушников, Фишман и др. с честью справились с этим делом».

Много проблем пришлось решать и начальнику КБ-11. Одна из них касалась производства трития — сверхтяжёлого водорода. Это очень опасный ядовитый и радиоактивный элемент. На территории завода № 1 для этого построили специальный корпус. К первым испытаниям готовили бомбу не с полным зарядом, а только с его частью. Так, опытный образец зарядили на мощность в тротиловом эквиваленте в 400 тыс. тонн, для испытаний этого было достаточно, а проектная была на 5 млн тонн. Александров замечает: «Видимо, американцы до сих пор не додумались до «макета» водородной бомбы, т. к. они испытывали… на острове Амчитка водородную бомбу на полную мощность 5 млн тонн, что вовсе не требовалось, будь у них макет такой бомбы. Так что и в этом отношении мы опередили американцев на несколько лет».

И в этот ответственный период подготовки к испытаниям первой в мире водородной бомбы происходит событие, которое эхом будет ещё долго отзываться на судьбах многих людей. Кого-то оно поставит в тупик или заставит бросаться в крайности в зависимости от политической конъюнктуры. Моя задача простая — осветить события.

26 июня 1953 года был арестован Л. П. Берия. Я приведу подробнее записи Анатолия Сергеевича, связанные с этим событием, потому что вы нигде не найдёте сведений о том, что же было в тот момент с его прямыми подчинёнными по Атомному проекту.

«Несколько ранее был в КБ-11 А. П. Завенягин. Время было послеобеденное. Я был у себя в кабинете, занимался делами, а Завенягин был у себя в коттедже. Вдруг звонок по «ВЧ» (специальная защищённая правительственная связь). Говорит зав. секретариатом у Сабурова. Спрашивает: «Завенягин у вас?» Я говорю, что он здесь, но далеко отсюда. «Тогда пусть позвонит Сабурову»,— говорит этот товарищ. М. З. Сабуров был в ту пору членом Президиума ЦК КПСС. Шишка важная. Я позвонил А. П. Завенягину, сказал ему, в чём дело. Он говорит: «Чего ему от меня нужно?»

Словом, Авраамий Павлович не особенно спешил звонить Сабурову. Приехал он часа через два. Вызвал по «ВЧ» Москву, затем Сабурова. Тот велит ему немедленно приехать в Москву. Завенягин говорит: «А вы товарища Берию спрашивали? Ведь я здесь нахожусь по его указанию». Сабуров отвечает, что это не требуется: «Приезжай, узнаешь!» Завенягин обращается ко мне: «Странно! Даже говорит, что и Берию не надо спрашивать!»

После разговора с Сабуровым Авраамий Павлович вызвал самолёт из Москвы на следующее утро. Затем он позвонил в секретариат Берия в Кремле, Ордынцеву. Никто не ответил. Позвонил в секретариат МВД — там тоже никто не отвечает. Позвонил Комаровскому. Тот отвечает, но толком сказать ничего не может. Затем говорит мне: «Что-то странно, ведь если даже Берия в отъезде, то всё равно в секретариате всегда кто-нибудь есть и всегда ответят. Странно, очень странно!»

На другой день, в 5 часов утра, я проводил А. П. Завенягина на аэродром. Говорю ему: «Позвоните в случае чего, Авраамий Павлович!» Он сказал: «Обязательно позвоню». С тем и улетел. Ждал я звонка целый день, даже никуда не выезжал, но так и не дождался. На другой день позвонил сам. Завенягин отвечает: «Скоро приедем, тогда узнаешь!»

Вскоре всё выяснилось. Берия в мае был арестован. (А. С. ошибся. Берия был арестован 26 июня —Прим. авт.) ПГУ было преобразовано в Министерство среднего машиностроения, и М. З. Сабуров был назначен министром. Поэтому он и вызывал Завенягина в Москву. Правда, Максим Захарович был министром только одни сутки. Не знаю, по каким причинам, какие были соображения, но это дело переиграли и министром назначили В. А. Малышева. Может быть, сыграло роль то, что Сабуров не имел никакого отношения к ПГУ, а Малышев был членом Учёного совета ПГУ и принимал в делах этого совета самое деятельное участие, а потому был в курсе большинства вопросов.

В июне 1953 года к нам в КБ-11 пожаловали все трое: В. А. Малышев, Б. Л. Ванников и А. П. Завенягин. Они приехали в самый разгар подготовки к испытаниям макета водородной бомбы. Игорь Васильевич был в это время у нас.

Малышев созвал Курчатова, Харитона и меня в моём кабинете и объявил: «Дорогие товарищи, Правительство вам шлёт привет, и я уполномочен заявить вам, что оно полностью вам доверяет и просит продолжать работу по-прежнему!» После таких слов я воспрял духом, т. к. внутренне понимал, что многие меня считают ставленником Берии. Хотя после присвоения мне звания Героя Социалистического Труда я не посылал ему благодарственных писем, как это делали многие, за что он на одном из заседаний назвал меня «неблагодарной свиньёй». Это ещё раз подчёркивает, что Анатолий Сергеевич Александров был настоящим офицером, человеком чести и не скатывался на холуйские жесты перед начальством.

Но радоваться долго не пришлось. Те, кто стелился ранее перед Берией и подобострастно выполнял его приказы, теперь уже выискивали жертвы среди тех, кого он продвигал.


Александров в гостях у Королёва

Создатели ядерной бомбы и первых ракет в начале своего пути не пересекались и не планировали совместную работу. Одни делали ядерные заряды и пользовались первое время самолётами для их доставки до цели, другие делали ракеты и полагали, что на них разместят известные тротиловые боеголовки. Но чем мощнее рождались ядерные заряды в недрах КБ-11 в Арзамасе-16, тем острее вставал вопрос, как его донести до вероятного противника, который находился более чем за десять тысяч километров за океаном. Есть разные версии того, как встретились эти две мощные конструкторские силы и как объединились их цели,. Приведу рассказ А. С. Александрова: «У нас в КБ-11 как-то родилась мысль: а нельзя ли наш ядерный заряд поместить в ракету? К тому времени ракетный главк был передан в наше министерство (имеется в виду Министерство среднего машиностроения). Возглавлял этот главк генерал С. Н. Шишкин, он же замминистра. Через него мы получили разрешение посетить НИИ-88 в Подлипках. Главным Конструктором в этом НИИ был Сергей Павлович Королёв. Он тогда ещё не был ни академиком, ни героем. Поехали туда Ю. Б. Харитон, К. И. Щёлкин, В. И. Алфёров, Н. Л. Духов, В. К. Бобылев и я. Встретил нас сравнительно молодой Королёв. Он показал нам ракеты, которые находились в сборочном цеху в натуре. Это были почти копии немецких ракет ФАУ-2 — во всяком случае, по внешнему виду. Но они, видимо, отличались от ФАУ-2 по существу, т. к. те летали на 400–450 км, а наши — на 1200 км!

В этой ракете можно было поместить заряд диаметром только 0,5 метра. А как же быть с зарядом 1,5 метра в диаметре? Мы сказали об этом Королёву. Он пригласил нас к себе в кабинет и показал эскизный проект баллистической ракеты, дальность которой, по расчётам, должна быть 6–7 тысяч километров. Эта ракета подходила уже ко всем нашим зарядам. Когда мы выходили из НИИ-88, то, естественно, обменивались между собой мнениями: «Вот это голова! Нам бы в КБ-11 такую!» Но это мы, конечно, от жадности. У нас и своих «голов» хватало. Мы прекрасно понимали, что для боевой мощи нашей Родины такая «голова» нужна и здесь. Словом, мы вышли от Королёва совершенно оглушённые. Но всё же это был проект только корпуса ракеты, а как ею управлять на таком расстоянии, было неизвестно. Однажды мне пришлось быть на заседании коллегии министерства. Слушался вопрос о ракетах и об увязке их с нашими зарядами. Я встал и доложил, что увязка ракет с нашими зарядами полностью согласуется, а вот как будут управляться эти ракеты, ещё неясно. Радиолокация, как известно, действует максимум на 400 км, а как быть дальше? И тут поднимается молодой человек, по званию майор, и говорит: «Мы у себя в НИИ (он работал в каком-то НИИ Министерства обороны) обмозговали этот вопрос и пришли к выводу, что единственным средством для наведения таких ракет может быть только астронавигация, т. е. по звёздам». Малышев спрашивает у этого парня: «А сколько времени потребуется для разработки такого прибора, как вы думаете?» Майор говорит: «Года три-четыре». Не знаю, как дальше шло дело. Но, видимо, вопрос решился».

Действительно, сейчас при пуске ракеты «Синева», которую делает завод «Красмаш» в Красноярске, на расстоянии более 8 тысяч километров отклонение от расчётной цели составляет около 500 метров. Это достигается за счёт использования вычислительного комплекса, который обеспечивает коррекцию траектории полёта ракеты по звёздам и навигационным спутникам.

Видимо, тогда последовало предложение министра среднего машиностроения В. А. Малышева. Об этом пишет в своей книге «Королёв» Ярослав Голованов: «Оснастить ракету Р-5 атомной боеголовкой, затем попробовать сделать то же с ракетой Р-7, а работу над большой ракетой вести с учётом возможности установить на ней водородную бомбу… Непосредственно разработка боевой части для ракеты Р-5, при том, что атомный заряд подходящих размеров уже существовал, была поручена организации (КБ-11 — Прим. авт.), называющейся теперь ВНИИЭФ — Всесоюзный научно-исследовательский институт экспериментальной физики в Арзамасе. Во главе нового дела стояли Анатолий Сергеевич Александров и Юлий Борисович Харитон». Ю. Б. Харитон стал первым научным руководителем и Главным конструктором ядерного заряда для первой в мире ядерной морской торпеды.

В мае 1954 года было принято Постановление Совета Министров СССР о разработке первой межконтинентальной ракеты с ядерным боеприпасом. КБ-11 и его филиалу КБ-25 поручили создать ядерный заряд большой мощности для этой ракеты.

Во второй половине 1955 года и в начале 1956 года С. П. Королёв провёл 28 испытательных пусков будущей «атомной ракеты». Впервые ракетно-ядерное оружие было испытано 20 февраля 1956 года. Это была ракета Р-5 с обычным ядерным зарядом. Но А. С. Александров в то время уже работал над созданием нового города и завода атомной промышленности на территории Рыбинского района в Красноярском крае.

А вторая ядерная ракета — Р-7, уже с подвижным стартом и термоядерным зарядом,— была передана в войска в 1957 году. В 1959 году завершились испытания первой межконтинентальной баллистической ракеты с ядерным зарядом. Так страна получила ракетно-ядерный щит.


Первая водородная

Накануне важного исторического события для КБ-11 и для страны в целом внезапно начались первые неприятности у начальника. «В тот день,— пишет Александров,— должен был состояться партактив. На этом партактиве выступал с докладом начальник политотдела объекта Разорёнов. Уж он меня поливал всячески. И что я — вельможа, сам не хочу платить членские партвзносы, а за меня ходит секретарь, и что ко мне на приём попасть трудно, и даже сегодня, когда передавали правительственное сообщение об аресте Берии, я распорядился выключить радио. Словом, столько было наговорено, что у меня впервые в жизни закололо сердце».

Кстати, выключить вечером радио попросил отдыхающий Завенягин — конечно, не зная, что будет важное сообщение. Но это был первый серьёзный «звонок» Анатолию Сергеевичу. Тогда его руководителям удалось отбить атаку противников, но на весы будущего был положен первый чёрный камень.

Вскоре после партактива большая группа специалистов поехала на полигон для испытания водородной бомбы. Там же были и первый министр СМ В. А. Малышев, маршал А. М. Василевский, Б. Л. Ванников, И. В. Курчатов, А. П. Завенягин. Оборудование полигона, военная техника были такими же, как и при первом атомном взрыве. Только приборы поставили более совершенные.

Анатолий Сергеевич сказал, что в его жизни был не один атомный взрыв и многое в памяти перемешалось. Здесь же, «как и в первый раз, мы остались вчетвером: Завенягин, Щёлкин, Ломинский и я — для окончательного снаряжения бомбы на башне, только внизу вместо Мешика, который тоже был арестован как сообщник Берии, были другие люди». (Мешик был расстрелян вслед за Берией — Прим. авт.) Аэростатов также не было, т. к. посчитали, что можно обойтись и без них. Всё остальное: военная техника, отсеки метро, здания — всё было подготовлено, как и в 1949 году. Только для наблюдателей место было выбрано подальше.

И вот мы прибыли на КП-10, доложили министру, что у нас всё в порядке. Подана команда: «Включить автомат поля!» Опять Мальский объявляет время, оставшееся до взрыва: «5 секунд, четыре, три, две, одна, взрыв!». Послышался ужасающий грохот, опять на КП-10 посыпались стёкла. Когда мы выскочили наружу, нам представилась совершенно фантастическая картина: громаднейшее чёрное облако, внутри которого бушует пламя и всё это, клубясь, несётся ввысь. Облако поднялось на 15–20 км, а может быть, и выше. На этот раз ветра почти не было, и облако постепенно сносило в сторону, противоположную от нас. Как потом выяснилось, в Семипалатинске, а это примерно 150 км от центра взрыва, в некоторых домах вылетели стёкла. А на поле всё было уничтожено в радиусе до 5 км. Если при взрыве первой атомной бомбы в центре поля было примерно три четверти метра пыли, то сейчас весь центр поля был покрыт спёкшимся песком в радиусе 300–400 метров. Даже передние «гуси» не выдержали, накренились. Как потом рассказывали наблюдатели, находившиеся в 40 км от центра взрыва, их обдало жаром, а не теплом, как было при первом испытании.

Всё прошло даже очень благополучно, и взрыв произвёл на всех присутствующих колоссальное впечатление. Министр пригласил нас к себе на обед. Но предварительно была составлена шифровка о результатах испытаний на имя Председателя Совета Министров СССР, каковым был тогда Г. М. Маленков. Обед также удался на славу. На обеде присутствовали: В. А. Малышев, А. М. Василевский, Б. Л. Ванников, А. П. Завенягин, И. В. Курчатов, Ю. Б. Харитон, К. И. Щёлкин, А. Д. Сахаров, И. Е. Тамм, А. С. Александров. Были гуси, рыба и прочее, всё было добыто на охоте нашим министром. Хотя на полигоне существовал сухой закон, по случаю такой удачи выпили коньячку…

После испытания водородной бомбы Сахарову присвоили звание Героя Социалистического Труда, выдали ему 500 тысяч рублей премии, дали машину «ЗИМ» и ещё что-то… Кроме того, Сахаров был сразу избран академиком АН СССР. А незадолго до выезда на испытания он защитил докторскую диссертацию, на которой я также присутствовал».

По итогам испытаний ведущие учёные и специалисты были награждены вторыми и третьими Звёздами Героев Социалистического Труда. А. С. Александров получил Сталинскую премию I-й степени. Орденом В. И. Ленина было награждено КБ-11. В 1953 году Анатолия Сергеевича избрали депутатом в Московский совет. Объект в то время числился за Мособлисполкомом.

Среди многих важных и даже исторических дел руководителя легендарного конструкторского бюро пришлось решать одну, как тогда считали, необходимую для безопасности работающих проблему, реализация которой аукнулась через десятилетия не в лучшую сторону. Можно сказать, она затмила в глазах саровцев все прежние заслуги Анатолия Сергеевича. Когда я связался с Музеем ядерного оружия, то мне сказали, что об Александрове нет почти никаких материалов и что народ недоволен его решением снести старинный храм. Это обвинение сегодня звучит серьёзно и — может быть, в силу неосведомлённости горожан,— справедливо. Но если в Сарове вообще о нём ничего не знают, то это уже несправедливо. Так же и в Зеленогорске.

А историю с храмом Анатолий Сергеевич честно рассказал сам и не стал перекладывать ответственность на кого-то:

«Был у нас на объекте собор «Святой Троицы»; вернее, это не собор, а почти развалины. Строители устроили там склад фуража и цемента. Этому собору в 1953 году насчитывалось 175 лет.

Собор стоял на горе и был виден издалека. Вокруг собора, примерно в 12–15 метрах, находились постройки, в том числе наша объектовская библиотека, бывшая «трапезная» у монахов, здание политотдела, выстроенное на месте сгоревшего царского дворца, промтоварный магазин и жильё, бывшие монашеские кельи.

Собор мешал не только прохожим и проезжим, но и грозил вот-вот развалиться, в особенности в наших условиях, когда ежедневно по нескольку раз происходили взрывы на опытных площадках. И мы (вернее, я) решили взорвать этот собор по частям. На месте бывшего собора мы посадили сад».

Среди множества забот начальника КБ-11 с наращиванием количества ядерных зарядов появилась ещё одна. Она касалась грамотного и ответственного обслуживания изделий и обеспечения безопасного хранения. Ведь они должны в конечном счёте попасть в соответствующие воинские подразделения, храниться в боевой готовности. Им нужна профилактика, замена короткоживущих элементов конструкции и т. п. Так встал вопрос о создании нового рода войск — ядерных.

Сама сборка бомбы перед использованием требовала высочайшей квалификации. А. С. пишет: «Сборка «ОЗ» (основного заряда) заключалась в том, что надо было страшно радиоактивный нейтронный запал (золотой шарик, наполненный полонием) вложить в соответствующую лунку на одной половине «ОЗ» и навинтить вторую половину. Харитон собирал «ОЗ» только для первой бомбы, все остальные «ОЗ», включая и для водородной бомбы, собирал Духов (заместитель главного конструктора Харитона — Прим. авт.). Чтобы обеспечить содержание нарастающего количества изделий в соответствующем состоянии, Александров приказом от 19 октября 1953 года организовал учёбу военных кадров на специальных курсах. На них впервые решались две задачи: подготовка бригад для воинских частей, испытательных полигонов и бригад самого КБ-11 по обслуживанию и эксплуатации серийных ядерных боеприпасов; подготовка преподавательского состава будущих учебных центров для специальных армейских частей.

После событий с Бериией началось давление на Александрова. В то время на закрытых объектах партийные организации существовали в форме политотделов, и руководители их не избирались, как в обычных парторганизациях, а назначались вышестоящими органами. Первое столкновение с одним из руководителей политотдела у Анатолия Сергеевича произошло по случаю переименования улицы, носящей имя Берии. «Приходит ко мне Детнёв и говорит: «Мы посоветовались в политотделе и решили переименовать улицу Берии в улицу Ленина. Как вы на это смотрите?» Я возмутился: «Вы что, серьёзно об этом говорите? Надо подобрать какое-нибудь нейтральное наименование. Например, Боровая. Этот, на первый взгляд, незначительный факт лишний раз подтвердил незрелость нашего политотдела». А улицу так и назвали — Боровая. Были и другие факты — в частности, по рекомендациям на ответственные посты слабых или недостойных людей. Возмущённый низким уровнем работников политотдела, Александров написал письмо в ЦК КПСС, который прямо руководил этой структурой. Там он затронул и заведующего отделом ЦК, ведавшего делами политотдела. Это письмо на имя Н. С. Хрущёва мне прислали из Арзамаса. В газетном формате я не могу его включить в качестве иллюстрации и сделаю это в полной публикации. Письмо попало не к Хрущёву, а к Сербину, на кого и жаловался Александров. Тот, видимо, переговорил с начальником политотдела, и, естественно, началась спланированная травля. На такой ответственной инновационной и сверхсекретной работе подловить любого не составляет труда. Ему приписали, что было и не было, и вызвали в ЦК КПСС к Суслову. Говорили больше всех Серов (КГБ) и Сербин. Было принято решение освободить А. С. Александрова от занимаемой должности. Партия сказала: «Надо!» — Совмин ответил: «Есть!» Постановление в наше время опубликовано в сборниках Атомного проекта СССР.

Ведущие учёные были возмущены таким решением. Приведу выдержку из мемуаров А. Д. Сахарова: «Александрова сняли якобы за роман с сотрудницей одного из посольств, якобы шпионкой. В действительности женщина, видимо, была двойным агентом, в основном работала на КГБ, и Александров это знал. Вероятно, снятие Александрова было просто заключительным актом борьбы между ним и прежним начальником объекта, а ныне — начальником главка. Харитон пытался спасти Александрова, несколько руководящих работников объекта подписали соответствующее письмо, я в том числе, но всё было безрезультатно».

Анатолий Сергеевич пишет: «Так закончилась моя работа на объекте № 550. Думаю, что я проработал на этом объекте четыре с половиной года не напрасно. За эти годы объект вырос, набрал силы и даже способен был выделить из себя дублёра на Урале. А главное, я считаю, что я не оставил врагов на объекте ни среди учёных, ни среди производственников. Я чувствовал, что пользуюсь авторитетом и уважением — как среди тех, так и других».

Подводя черту под историей работы А. С. Александрова в КБ-11, приведу выдержку из очерка Евгения Молчанова «Саровско-Дивеевский святой уголок»: «Если Саровский монастырь в своё время называли «академией монашества», потому что из него вышли настоятели многих монастырей России, то Всесоюзный научно-исследовательский институт экспериментальной физики (ВНИИЭФ) с полным правом можно назвать «кузницей кадров» Министерства среднего машиностроения. Здесь работали известные всему миру учёные-атомщики, академики и талантливые организаторы: И. В. Курчатов, Ю. Б. Харитон, П. М. Зернов, А. С. Александров, Е. А. Негин, Б. Г. Мазруков, А. Д. Сахаров и другие».


Основатель Зеленогорска

Несмотря на все моральные издержки, унизительное завершение честной и очень ответственной работы в Арзамасе-16, А. С. Александров остался востребованным руководителем и получил от судьбы подарок, о котором мечтать не могли не только гонители, но даже министры и многие видные деятели. Анатолию Сергеевичу жизнь дала редкую возможность основать город. И не просто город, а «жемчужину Красноярского края» — этот эпитет не раз употребляли руководители края.

«Явился к Завенягину (в то время министр среднего машиностроения — Прим. авт.) Он мне говорит: «Есть решение правительства о строительстве наших заводов в районе Сталинграда на базе строящейся там гидроэлектростанции. Я думаю назначить тебя туда директором строящегося предприятия. Поезжай туда, присмотри подходящую площадку. А там решим, как быть дальше».

Пока Анатолий Сергеевич собирался, правительство изменило планы в связи с недостаточным количеством электроэнергии, которую будет вырабатывать будущая станция. Новое строительство решили вести в Красноярском крае. Александрова назначили председателем комиссии по выбору места будущего предприятия. Заметьте, это уже вторая площадка атомной отрасли, которой занялся Анатолий Сергеевич. Первой, как вы помните, был полигон под Семипалатинском. Места предполагаемой площадки в Москве предварительно наметили, но района Заозёрного в перечне не было. Идею посмотреть это место предложил первый секретарь краевого комитета КПСС Николай Николаевич Органов. С Рыбинского района и начали осмотр, а потом поехали в район Канска. Пробыв там четыре дня, снова вернулись в район Заозёрного и здесь уже тщательно изучили место. Проводил их туда первый секретарь райкома партии А. С. Кардаш.

«Места там были очень красивые,— пишет Александров.— На левом берегу (Кана — Прим. авт.) посёлок, а на правом — горы, покрытые лесом. В общем, тайга! Место нам очень понравилось…»

По прибытии в Москву всю комиссию принял министр А. П. Завенягин в присутствии своих заместителей В. П. Киреева, Е. П. Славского и А. Н. Комаровского. Последний упорно настаивал на площадке северо-западнее города Канска. Но Александров и Киреев победили в споре. Главным аргументом было то, что из города сбрасывались неочищенные сточные воды, которые сразу не могли попасть в водозабор. Надо заметить, что эта проблема решалась несколько десятилетий, и сегодня ещё, несмотря на большое расстояние, город получает загрязнённые стоки Канского района.

Для строительства крупного завода по разделению изотопов урана и закрытого города решением правительства отвели огромную площадь.

Как и в Арзамасе, здесь провели фильтрацию местного населения. В посёлке Усть-Барга жили ссыльнопоселенцы, в деревнях осели после гражданской войны тоже не всегда благонадёжные по критериям того времени люди. Поэтому первым делом руководителя объекта стало переселение целых посёлков и деревень. «Для оценки каждого двора была создана инвентаризационная комиссия. Мы выплачивали хозяину стоимость его имения, он сам разбирал его, мы помогали только транспортом и больше никаких забот не знали.… Другое дело — переселить колхоз… Если в Ильинке (старожильческая деревня — Прим авт.) школа помещалась в обычной крестьянской избе, то на новом месте мы должны были построить типовую двухэтажную школу. Коровники, телятники и свинарники помещались в двух полуразрушенных сараях, а на новом месте мы должны были построить типовые коровники, телятники и свинарники. На новом месте надо было выстроить клуб, магазины, правление колхоза и т. п.».

А. С. Александров с К. Н. Полосковым, первым начальником строительства, успешно справились с этой задачей и построили силами военных строителей хорошие дома для переселенцев и все необходимые объекты за зоной. А сами обустраивались постепенно. Вначале руководство объекта, которое состояло из исполняющего обязанности директора строящегося завода А. С. Александрова, заместителя по капитальному строительству А. В. Шленцова и главного бухгалтера И. С. Сергеева, и небольшой состав прибывших приютили далеко от стройки угольщики Ирша-Бородинского разреза — дали 4 двухэтажных жилых дома и 2 барака в посёлке Ирша. Первое время ходили пешком до станции Южная. А морозы, говорит Анатолий Сергеевич, тогда доходили до 56 градусов Цельсия. Позже дирекция слюдфабрики отдала двухэтажный дом в Заозёрном, в котором поселились Полосков с семьёй и Александров со Шленцовым. Отсюда и ездили к берегам Кана, где разворачивалось огромное строительство — мощной тепловой электростанции, разделительного секретного завода и города. В то же время на территории Красноярского края уже работал на полную мощность первенец атомной промышленности — Таёжный горнопромышленный комбинат, шло сооружение уникального подземного комбината в 50-ти километрах от Красноярска (ныне Железногорский горно-химический комбинат) с тремя атомными реакторами, строился завод по производству лития в самом Красноярске. Здесь создавался мощный ядерно-промышленный комплекс. А вместе с производством ракет и спутников Красноярский край в конце 50-х — начале 60-х годов стал обладателем промышленного ракетно-ядерного комплекса. Это было поистине великое время, страна поднималась после войны на новый технический, научный и культурный уровень.

Значение того времени и подвиг участников Атомного проекта СССР пока не осознан обществом. Совсем недавно началась публикация совершенно секретных архивных материалов, стали более открытыми города атомной десятки, мы стали узнавать о людях, чьи имена запрещалось открывать.

В настоящей работе делается попытка высветить роль одного человека — талантливого и активного организатора, участника создания атомной отрасли в стране и крае Анатолия Сергеевича Александрова.

Когда Александров только приступал к работе, в Москве решался вопрос о назначении главного инженера предприятия. Здесь Анатолий Сергеевич проявил одну важную для сильного руководителя черту — умение заглядывать в будущее и приглашать на работу грамотных и культурных людей. «Мне начальник главка генерал Зверев предложил: «Думаем назначить вам главного инженера».— «Кто?» — спрашиваю. «Он здесь, познакомьтесь, Ерошов Михаил Ефимович! Пойдите в какую-нибудь свободную комнату и побеседуйте». Мы пошли. После нескольких анкетных вопросов я спросил его: «А с чего вы как главный инженер начали бы на новом месте?» Он отвечает: «С библиотеки». Мне это очень понравилось, и вопрос о его назначении главным инженером был мною решён». Александров говорил, что он никогда не жалел об этом выборе. Главный вопрос — где разместить городскую застройку — Анатолий Сергеевич решал в горячем споре с проектировщиками, которые привязали площадку жилой застройки километрах в пяти от реки Кан. Он настоял на своём, и город расположился на живописном месте: среди зелёных гор на берегу быстрой таёжной реки. Все гости, особенно зарубежные, восхищаются красотой ландшафта и тем, как органично вписан в него город.

Строительство основного жилья тоже повели нетрадиционно. Решили начать со школы и клуба. Кирпичная трёхэтажная школа была готова уже к 1 сентября 1957 года. А просторный клуб построили во временном исполнении, и он работал до ввода нового капитального здания Дворца культуры.

Другим важным социальным решением была организация своего телевидения. Пусть ветераны вспомнят, в каком состоянии было телевидение в стране в 1957 году. Оно только начало распространяться. И эту проблему решили быстро. Здесь активно поработал М. Е. Ерошов. Александров пишет: «Когда мы объявили на партактиве, что можно покупать телевизоры, нам сначала никто не поверил, но когда убедились, что это не брехня, а реальность, то к нам начались экскурсии за консультациями». Это было финансовое нарушение. И не одно. По распоряжению Александрова отремонтировали не принадлежащую объекту больницу в Заозёрном, построили дорогу от слюдфабрики до вокзала. Всё Анатолий Сергеевич делал на свой страх и риск. Но это надо было людям. Ещё одно финансовое нарушение директор допустил, когда приобрёл на большую сумму картины известных художников. Он хорошо понимал, что в тайге, на маленьком пятачке, изолированном от большого мира, куда съезжаются грамотные специалисты и квалифицированные рабочие из культурных центров, не создать так просто высокотехнологичное предприятие без обустроенного быта и культуры. И он эту задачу со своими единомышленниками решил.

Важным решением, в котором он убедил министра и других руководителей Минсредмаша, было опережающее строительство тепловой электростанции и железной дороги от города до Ирша-Бородинского разреза. Эта станция пригодилась в первую очередь Красноярскому горно-химическому комбинату для пуска первого реактора АД. Она надёжно обеспечила Электрохимзавод электроэнергией и теплом на долгие годы.

«За время работы в Заозёрном,— пишет Анатолий Сергеевич,— я неоднократно избирался членом пленума райкома КПСС и депутатом райсовета. Мне частенько приходилось бывать на партийно-хозяйственных активах, где преобладали шахтёры и работники слюдяной фабрики».

Но давление на Александрова косвенным путём продолжалось, и после смерти министра среднего машиностроения А. П. Завенягина, который мог его защитить от несправедливых нападок, он остался один на один со своими противниками. В архиве электрохимзавода хранится записка М. Е. Ерошова: «Я сказал Анатолию Сергеевичу, что теперь долго он здесь работать не будет, и я тоже, поскольку на место Завенягина, видимо, будет назначен Чурин». Так оно и вышло. Начались придирки и саботаж в отношении. Александрова никто не увольнял, он просто сам ощутил, что работать спокойно не дадут, и подал в отставку с поста исполняющего обязанности директора строящегося предприятия, а чуть позже — и в отставку по возрасту с военной службы. Начальники без слов подписали оба заявления. «Пришёл домой и расплакался. Казалось бы, чего плакать? Ты обеспеченный человек, у тебя всё есть, ни от кого ты не зависишь, живи себе в своё удовольствие! Но, видно, так уж устроен человек, в особенности наш советский человек, что ему не по себе, если он остаётся без дела, без работы, к которой он привык!»

После отставки Анатолий Сергеевич взялся за диссертацию, которую откладывал из-за занятости, но инфаркт миокарда прервал и эту работу.

После госпиталя академик Н. Н. Семёнов предложил ему возглавить работу по строительству Академгородка в Новосибирске, но пришлось отказаться из-за болезни.

Написать воспоминания его заставил М. Е. Ерошов. Он сказал: «Как вам не совестно, ведь скоро вы останетесь один из тех, кто принимал непосредственное участие во всех атомных делах, вплоть даже до испытания водородной бомбы. Грех будет на вашей душе, если вы всё это не опишите!». Писал Анатолий Сергеевич свои мемуары с 1971 по 1974 годы. Зрение его было совсем слабым, и он, как Николай Островский, делал свою работу «слепым методом». Озаглавил её так: «События и люди». Ушёл из жизни А. С. Александров 29 марта 1979 года в подмосковном городке Коренево Люберецкого района.

К списку номеров журнала «ДЕНЬ И НОЧЬ» | К содержанию номера