Арсений Гончуков

Коса на камень. Стихотворения

КОСА НА КАМЕНЬ

так душно в москве
будто бетонные плиты
развешаны в воздухе, словно елочные игрушки
прохладнее ночью
от стука разбитой калитки
но какие калитки в этой каменной деревушке?!

есть просто места
где завидно умирать
гораздо труднее жить и плодиться
но ночью сидеть
и пока заплатил за светлицу
ты будешь московская голь, пиздобратия, рать

и все-таки тянет
под дверью прохладой и мятой
на спину горячую плеть опускается тяжело
не знаю, что лучше
но знаю, - не плохо ничто, пока ты живой
да хоть не дышать, и жить проклятым в проклятой

*

вот такое приращение цветов
к ржавым ручкам покосившихся дверей
гулким звукам в Волге кораблей
сбрасывали якоря
и смеялись, будто пили яд
детство-детство, сто голодных ртов
пряжка, каска, бардовский Афган
три котлеты завернуть в газетку
с рисом, а залипшую конфетку
за фортепиано
бегали от мамы
где в шаландах плавала кефаль
он идет по цоколю как раз
в синей форме, с челкой, нос разбит
улыбается, хоть только что был бит
бац по роже
Ванька смуглокожий
что ж, все тоже самое у вас
*
кто его знает, из-за чего кручина
может, во всем виноват за окошком вечер
или что в 30 ни славы, ни денег, чина
выжжены легкие, ясно, пропита печень
черт его знает, бедные чертовы плечи

иль потому, что, впрочем, еще не вечер
жить-поживать еще, страдать и идти, бояться
личная жизнь - призрак на кухне речи
цели и смыслы - просьба не выражаться
бог его знает, бедные божьи плечи

или не грустно все так?! бывший из бывших, вместе
с тем - настоящий. ты же вот даже папа
"лакибой", "солнышко, и "голова на месте"
жизнь без любви - за что же такая плата?
пес его знает, бедные песьи... лапы

*
если мальчик, он должен обязательно умереть
если девочка, должна как минимум ослепить
и свести с ума
и словно пчелами мальчика
пальцами облепить

или оставайся, только дверь покрепче запри
я устрою тебе кровавую баню, голову к животу
чтобы задохнулась
а под утро оставлю
и тебя и любовь, круглую сироту

можешь там выть на стены, на потолок, не услышит никто
потому что не страшно, когда беда велика
холода не слышны
можно вмерзнуть
но зима не схватит тебя за рукав

если мальчик родится, непреложно должен в меня
если девочка, пусть превратится в цветок
все рожденным - сто лет
всем умершим - три дня
даже если у нас не родится никто


*

Ваня и Валя

задолбали сидорова ивана
и его друга задолбали петрова валю
то сочинят о них модную драму
то снимут кино для западного фестиваля

про ивана загадочную русскую душу
про его пьянки, дебоши, но хуже - тов.
иван сидоров - из разряда ментов
а про ментов плохих все снимают и пишут

между тем, иван душою чист
не пьет, не курит, и только с женой давно
сидоров при том не речист, но плечист
честный парень из советского кино

валя тоже хороший, хоть тоже мент
тоже русский, и даже не бьет хачей
у него отец был строитель литейных печей
валя честен, как судья из советских лент

задолбали петрова валю
и петра, и ивана, будто больше некого
все, кому не лень, задолбали
оставьте уже в покое русского человека


*

Ода прорабу Иванову


каждый день Иванов просыпался с желанием выпить
и желание шло на кухню открыть побыстрей холодильник

Иванов заливал триста грамм в свой квадратный хлебальник
крякал и уходил на строительную работу

в прошлой жизни был Иванов император Тиберий
в эту среду его задавило башенным краном

на могилке квадратный гранит от "СтройПромЖилРесурса"
и цветочек бумажный трепещет (наверное, желанием выпить).


*


яблоко от червя упаси господь
чтоб не съел всю розовую кожуру
провоняла плоть, погляди подь
свечка в темноте плавится на жиру
все уже согласны, ныне не урожай
побросали корзинки ищи-свищи
бессердечно неодолима твоя межа
вместо лица имеющая миллиард личин
мудрецы и те уже сходят с ума
а я лампу твою все тру и тру
в городе один, все ушли с утра
улыбаюсь качаюсь пугалом на ветру
разрываю яблоко в мякоти ищу
черную головку растакую тварь
где-то здесь ты рядом, ему шепчу
между пальцев только течет янтарь


*

июнь


когда поднимается ветер
в душе начинается буря
тогда понимаешь, чаша
заполнена до краев
безбашенного июня
дурацкого глупого лета
неровного в нежности, всплесках
пощечин коротких дождей
они как щеки красавиц
и руки двадцатилетних
внезапное чуткое солнце
тысячелетний я
я думал сегодня со страхом
я думал, мне стало плохо
а вдруг ударит влюбиться
тяжелый безудержный ад
но я давно недоверчив
закрыт, а такой, чтоб влюбиться
еще не родилось на свете
ну, кроме тех, кто погиб
и я сижу молчаливо
во дворике детском, тихом
дождь брызжет в глаза и губы
и теребит рукав


*


бог золотистый и еле заметный
похож на бога
приходит за тридцать секунд, ровно, до края
где-то вот рядом, можно поймать руками
словно воспоминание
о нашем последнем лете
воздух щекочет, будто крыло прозрачно
звон колокольный
двор заоконный
тихо
бог ничего не говорит о том, кто все это начал
бог не имеет запаха никакого
разве что штора качнется еле заметно
разве неслышно шепот в двери раздастся
того, кто приходит
буквально секунд за тридцать
так
что увидеть
на секунду не успеваешь



*


Илья


руки пухнут не от почек под утро
сердце это в глубине, замедляясь
забывается, что надо работать
мы идем с ним по запутанным коридорам
наобум с открытыми глазами
не имеет смысла наша дорога
ни единого, Илья, все три на камне
стороны говорят о смерти
одинаково об одном и том же
только солнце, посмотри, желтый хлебец
тебя тоже никто не ждет дома
и болит стрела под кольчугой
не избавиться. пойдем татарву порубаем
а то пусто во чистом поле
между раной и солнцем бесприютно
*
тридцатилетним
Девяностые не вернутся никогда
                                                                                     В. Никритин

високосный год. но с чего тут ныть
только тишина прикрывает рот
грусть похожа на бабушкин приворот
по тому, что есть и не быть иным

помнишь буратино, байкал, ситро
десять лет загула у всей страны
мы же, беспризорники, то бишь сыны
ядерщиков-палаточников у метро

что еще там? полтавские в сухарях
банка сельди в нагрузку с кило песка
до сих пор квартиры строятся на паях
и охотничьи ружья пьяные у виска

я прекрасно помню как с высоты
падал рим. мамино полупальто
лактобактерин, раздатка, очереди виток
и на столиках пластмассовые цветы

и филфак, на котором так и сидим
ничего не в силах там поменять
девяностые как платья ее сатин
не забыть, не вспомнить, в руках не смять


К списку номеров журнала «НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ» | К содержанию номера