Александр Пахомов

Здесь был я. Роман. Продолжение.

Родился в Москве, детство провел в Финляндии. По образованию культуролог. Публиковался в антологии современных авторов «Листая свет и тени» (2015). Победитель конкурса Литературного института «ЛитКонкурс. Стихи и проза» (2015). Живет в Подмосковье.

 

 

(Продолжение. Начало в №№ 21-22.)

 

Новый год и все остальное.

Часть третья

 

 Праздник начинается не в полночь и не с обращения президента. Праздник не начинается не за праздничным столом, не с мандаринов и салата. Не с елочных базаров и не с гирлянд, развешанных по городу, не с подарков, не с очередей. Новый год для Рубашова начинается не с пластиковых фигурок животных, символизирующих наступающий по китайскому календарю. И не с салюта в желтом небе. Для Рубашова он начинается с рекламного ролика известного газированного напитка. Праздник к нам приходит. И заканчивается запахом пролитого шампанского, следами пороха на снегу, дневной чарующей безлюдностью на улицах первого января, остатками холодных закусок, квартирной духоты за закрытыми окнами. Если повезет, то еще перегаром и похмельем. Если гостей принимали, то праздник заканчивается после одной мысли, полыхающей в больной голове, как бенгальский огонь – когда поутру застаешь грязную посуду. Мысль не озвучить, но можно распробовать пару ингредиентов: разочарование, усталость, апатия и чувство мерзости от остатков еды на тарелках, запаха недопитого вина в стаканах и возникающего затем страха, что слив в раковине обязательно забьется. Все несколько проще, если утром придется только вернуться домой.

Рубашов к новому году, как и ко всем праздникам, относился несколько настороженно. Дело не в том, что он, например, слишком рано собственноручно разоблачил мистификацию с Дедом Морозом или никогда не получал тех подарков, которых ждал. Ему нравился праздничный стол и его предполагаемое разнообразие, ему нравилось встречать гостей или ходить всей семьей в гости. Ему нравились школьные каникулы и ожидание праздника, которым была пропитана вся страна и весь мир. Больше всего он любил чувство объединения всех людей после боя курантов. Это океаническое чувство, одновременно испытываемое всеми. Ему нравилось, как всеобщее ликование позволяло даже самым скромным вести себя более открыто. Но сам Рубашов не мог открыться. Какой-то барьер был установлен у него в душе или в голове. Он казался веселее обычного и шутил громче, и пил раскованно ? таким видели его окружающие, а сам Рубашов сидел за собственными глазами. Как будто маскировка позволяла быть Рубашову ближе к остальным, и они действительно принимали его. Но чужое обличье, это вымученное и искусственное веселье, дает возможность увидеть маски и на лицах окружающих. Многие так же притворяются, пытаясь спрятаться от своих собственных проблем. А притворяются все, потому что вид скучающего человека на вечеринке портит праздничную атмосферу, даже искусственную. Как капля черных чернил в стакане с водой.

Рубашов с Арловой решили пойти к ее друзьям. Решили развеяться, встряхнуться, отвлечься, повеселиться, отдохнуть. Все вместе и по отдельности. Должен появиться сам поручик и его возлюбленная, и человек шесть всех остальных. Рубашов беспокоится за количество алкоголя: он хочет выпить больше обычного, себе назло. Поручик обещает припрятать для них двоих бутылочку. Причем, он так сладко говорит слово «бутылочка», будто бы имеет в виду не сорокаградусную, а молоко для младенца, будто бы собирается на время стать младенцем и забыться сладчайшим сном. Затем Рубашов начинает беспокоиться о закусках. Алкоголь разогревает аппетит, и утром не так больно. И так у всех. Нет ничего хуже, чем недопить и остаться голодным в новогоднюю ночь, когда больше всего хочется нажраться во всех смыслах. Вообще, обещали гуся с апельсинами. Или утку с яблоками, не уверен. Но никогда нельзя быть в чем-то абсолютно уверенным, нужно предполагать и плохое развитие. Дома у Рубашова припрятано несколько банок рижских шпрот, но это крайний случай. Но и здесь выручает поручик. Он обещает принести много домашних пирожков и пять килограммов сочных мандаринов.

О том, как проходят подобные вечера, можно написать не один роман. Как и всегда, внимательно изучая объект, со временем выделяешь определенные закономерности. Так, например, все вечеринки начинаются с адаптации. Хозяева и гости, как бы они друг друга хорошо ни знали, в самом начале чувствуют себя немного неуютно. Это объясняется и общим количеством человек, и чужой обстановкой. Все начинают привыкать друг к другу. Все держатся несколько обособленно, это особенно заметно, когда среди компании нет человека, способного руководить вечером, своего рода тамады. Даже если торжество состоится за праздничным столом, сразу за стол все не сядут. Сейчас Арлова пошла к своим подружкам, Рубашов с поручиком встали у импровизированного бара. Остальные тоже расселись парами. Полушепотом все обсуждают свои темы. Часто на стадии адаптации в компании можно найти одинокого человека. Обычно такой человек сидит с наполненным стаканом, улыбается и готов к общению, а если нет, то делает вид, что с кем-то переписывается по телефону. До появления в жизни Рубашова Арловой он сам был таким человеком. Разве что он не улыбался и не переписывался. Сейчас таким человеком является Матвей. Рубашов видел его всего пару раз и в продолжение поверхностного знакомства не заинтересован. Стадия адаптации обычно длится не так долго. Она заканчивается, как только хозяин хлопнет в ладоши и пригласит всех к столу. Либо она заканчивается, когда каждый из приглашенных, подсознательно почувствовав пустоту и неуютность вечера, самостоятельно решит с ней покончить. Тогда начинаются передвижения, возникают, как звезды в небе, новые разговоры. Сейчас к бару подходит Максим и просит наполнить его стакан. Скучающие поручик и Рубашов с радостью выполняют его просьбу. И тогда Максим говорит, что из всего представленного алкоголя особенно хороша одна бутылка виски и лучше всего ее будет оставить на потом.

– Когда я работал, еще на первом месте, то зарплату я толком ни на что не тратил, а все откладывал в ящик. Просто так. Со временем в ящике накопилась приличная сумма, – говорит Рубашов. – Однажды один мой друг увидел, как я складываю деньги, и спросил меня, зачем я это делаю.

– На черный день, что ли? –  спрашивают заинтересованные барные слушатели.

– А вот и нет. Я откладывал на белые ночи. В смысле, не на поездку в культурную столицу, а на праздник.

– Хм, и чего?

– А того, что я предлагаю не откладывать хорошее на потом. Мы рискуем напиться и не распробовать вкус той бутылки. Хотя виски я могу пить, только когда напьюсь.

– Резонно, – говорит Максим и тянется к сокровищу.

Вторая стадия – это смена партнеров. Рубашов и Максим разговорились и пошли на перекур в кухню, и тогда поручик стал спрашивать что-то у Андрея, который до этого разговаривал с Максимом. На кухне, в сигаретном дыму (как в тумане), при уютном свете вытяжки (как при луне) и при тепле духовки (как у костра), сидели три девицы и что-то обсуждали (как пряли). Тут же замолчав, они с улыбкой взглянули на вошедших, проверили гуся с апельсинами и ушли. Или это была курица с ананасами? Как только парни закурили, на кухню пришли все остальные гости, без девушек. Большинство решило покурить кое-что покрепче сигарет. Так начинается третья стадия. Обычно с первого тоста. И если после него еще остаются чувства, свойственные двум предыдущим стадиям, то буквально через минуту следует второй тост. И третий, и так далее. Три стадии – единственное, что удается выделить и запомнить перед последующим хаосом.

Если задуматься, то поведение людей на таких вечеринках напоминает игру. Если задуматься еще больше, то, в принципе, любое поведение напоминает игру. Этикет, культура, воспитание и нормы поведения как правила игры. И Рубашов играет, но играет осознанно, и осознание не позволяет целиком вовлечься в происходящее. И если во время осознанной игры не испытывать личного интереса, то игра покажется глупостью. Рубашов думает, что невозможно не играть и дело здесь не только в страхе быть отвергнутым или непонятым, а в том, что за пределами игры ничего не существует. Как те пресловутые маски, которые одевает каждый из нас. Но что если за маской прячется не истинное  лицо, а только череп? Простой, обыкновенно-белый череп, как у всех. Что если только маска придает индивидуальности, даже если она не одна-единственная?

Обошлись без телевизора и однообразных речей президента. Ровно в полночь кто-то из гостей открыл бутылку шампанского, с хлопком и пеной, и большая часть игристого осталась на полу и одежде гостей, а не в стаканах. Кричали «Ура!» и «С Новым годом!», как кричали бы «Мы одна команда!» Затем хозяин квартиры взял видеокамеру с целью записать новогодние пожелания каждого из гостей. Честь сказать первое слово выпала Рубашову. Его стакан наполнили до краев, завязали вокруг шеи серпантин, как шарф, и усадили на табуретку. Вначале Рубашов смотрел в пол, собирая в предложения лихие слова. Дайте ему подумать, он стесняется, он просто думает, не, сейчас он скажет, да так скажет, что лучше бы не говорил.

– Год, падла, выдался трудным, – начинает Рубашов. – Я думаю, что для каждого из нас, – он окинул взглядом всех присутствующих, – но... Каким бы он трудным ни был, должен заметить, что мы победили. Хотя бы потому, что мы все здесь весело отмечаем его кончину, а не он нашу. С новым годом!

– С новой кончиной! – поддержал кто-то.

Все крикнули «Ура», подняв вверх наполовину пустые стаканы. Когда решили пересмотреть тост, то оказалось, что с камерой не все в порядке. Она все записала, но наотрез отказывалась воспроизводить цинизм Рубашова. И только тогда идею решили оставить.

 Хаос начинается с раскрепощения. Раскрепоститься позволяет алкоголь. Приглушили свет, включили музыку погромче. Закуску и салаты съели и принялись за пирожки и мандарины. Рубашов подошел к скучающему Матвею.

– Ты чего такой грустный, что случилось?

– Ничего. Я в порядке.

– Точно? Может, как-нибудь помочь?

Матвей отказался от помощи, и тогда Рубашов подошел к Максиму.

– Что это с ним сегодня?

Музыка была слишком громкой, и приходилось кричать на ухо.

– Он со своей девушкой расстался.

– Так это же прекрасно.

– Не вижу ничего прекрасного в том, чтобы ругаться со своей девушкой в канун Нового года.

– Прекрасно, когда знаешь, чем именно расстроен. Когда знаешь, откуда взялась печаль. А не так, когда вроде бы жить не тужить...

– Слушай, ты ту бутылку помнишь?

– Виски? Помню. Страшное пойло.

– Я ее все-таки отложил. Может, на кухне вдвоем допьем?

В самый разгар вечера кому-нибудь обязательно придет в голову идея позвать еще людей и/или купить еще больше алкоголя. Почему-то всегда чего-нибудь не хватает. Чувство меры обычно приходит с опозданием. Нередко совместно с раскаянием и сожалением. Рубашов хотел позвать с собой поручика, но тот уже достал свою гитару, откусывал мандарин, как яблоко, и принимал заказы на песни. 

Кухонный стол был забит грязной посудой, и буквально в каждой тарелке можно было найти как минимум один бычок. Птицу не успели вынуть из духовки и поставить на стол – ее съели прямо с противня, оставив на месте преступления вилки, салфетки, стаканы и бычки. Рубашов забыл одно из основных правил такой уже не вечеринки, а попойки: всегда следует держать свой стакан при себе. Забыл, и пришлось пить из грязных. После первой, за Новый год, Максим предложил покурить что покрепче. Рубашов отказался и пошел на балкон обзванивать всех, чьи номера телефонов были в его записной книжке. Сначала позвонил родителям. Написал сообщение Наталье. А затем понял, что кроме Арловой и поручика, и еще двоих друзей, которых здесь не было, он может позвонить водопроводчику Равшану, в службу доставки пиццы и вызвать такси. Десять номеров. Он не расстроился и ни о чем не подумал, стоя на крошечном балконе за закрытой дверью. По морозному небу разлеталось конфетти многочисленных салютов, за спиной орали песни. Рубашов не принадлежал полностью улице, не принадлежал и квартире.

К тому моменту все с большим трудом принимали собственные решения, поэтому без уговоров согласились на прогулку. Все кроме Арловой, поручика и его возлюбленной. Пьяной толпой спустились по лестнице навстречу снежному четвертому часу утра. Первому утру нового года. Рубашов сердечно поздравлял каждого встречного, раздражая многих знакомых в толпе. Он знал, что раздражает их не только своими сегодняшними выходками, но и всем своим существом, но это его только подстегивало. Он хотел довести всех, кому он не нравился, до рвоты. Он прилично выпил, его ноги заплетались, язык заплетался, но мысли остались без изменений. Он прекрасно понимал, куда он идет и как он ходит, что он хочет сказать и кому и почему не может ничего выговорить с первого раза. Именно поэтому он хотел выпить еще больше. Он хотел превратиться в свое подсознание, как бы стать наизнанку.

Они вернулись через полчаса. Хозяин квартиры, терпевший Рубашова только из-за Арловой, спросил у него, когда тот собирается уходить.

– Немедленно.

За эти полчаса трое оставшихся успели еще выпить. Поручик разругался со своей возлюбленной. Он решил самостоятельно вернуться домой и повеситься на порванной струне. Арлова с Рубашовым уговаривали его переночевать у них. Рубашов расспрашивал, что случилось. Ему пытались объяснить, но логическая цепочка неизменно обрывалась. Все стали расходиться и прощаться, если были еще в состоянии. Рубашов с Арловой и поручиком пошли домой. И дорога через лес показалась очень короткой.

Алкоголь по-разному влияет на каждого. Одни становятся смелее или наглее, он точно разжигает костер у них внутри. Других он веселит, третьим придает сил, а у четвертых силы отбирает. А многие хотят просто затопить свои печали. Но Рубашов как-то подметил, что до конца это алкоголю никогда не удается сделать. Синий дьявол даже не способен заполнить до половины обычный стакан, так что куда ему до человеческих душ.

Хорошо он сказал. За пока короткую жизнь Рубашов сказал множество прекрасных фраз – они разлетелись, как бумажки по ветру. Хотел бы он однажды их всех собрать и разобраться: что же из всего сказанного действительно принадлежит его уму, а что только выдает себя за его отпрыска? Что-то было записано в бесконечных блокнотах, что-то осталось в памяти, многое забыто, многое сказано.

Рубашов опять перенесся из прошлого в настоящее. Нормально ли думать о судьбе книги во время ее написания? Думает ли архитектор во время работы над чертежами о том, кто и как будет жить в его доме? Все эти люди и семьи со своими проблемами и будничной рутиной; думает ли он о том, какие сны увидят в комнатах еще непостроенного дома будущие жильцы? И немного в сторону: разве человек может принадлежать полностью только одному времени ? настоящему, разве он не находится одновременно и в прошлом, и в будущем? Если бы у Рубашова спросили: «Что ты пишешь?», – он бы ответил, что пишет такой постмодернизм, в котором каждый непременно найдет много лишнего. Как Глеткин постскриптум. Ему бы ответили: «Сейчас все постмодернизм». Необходимо найти новый термин этому времени. Но лучше найти работу.

            По закону Мерфи: если что-то может быть хуже, то так оно и будет. Следует добавить, что всегда может быть хуже. Рубашов хотел бы написать небольшой рассказ о человеке по имени Мерфи. С каждым новым предложением рассказа, у главного героя Мерфи дела бы шли все хуже. Причем из субъективного «хуже», например, разбитой чашки и головной боли, действие переходило в объективное «хуже», – например, его головная боль была бы вызвана неизлечимой болезнью. Но Мерфи ? оптимист, и поэтому, сталкиваясь по ходу рассказа с очередной проблемой, он говорит себе:

– Может быть и хуже.

Как только он это произносит, становится хуже. Это действует как заклинание. В конце выясняется, что нет приделов человеческого оптимизма, как и нет пределов и у «хуже».

Если часто произносить одно слово, то оно перестанет звучать угрожающе и потеряет всякий смысл. Об этом Мерфи не догадывается. Хуже, ху-же, х у ж е. Икс игрек же. Тем более что для Мерфи не может быть ничего более икс игрек, чем излечиться и стать реалистом. Он бы тогда сказал:

– Неведомо.

Если взять все свои проблемы, как конкретные (безработицу), так и личные (несчастлив по определению), завязать в тряпку и передать другому, то, скорее всего, другой найдет эту связку пустой. На месте Рубашова многие бы уже нашли работу и обратились в службу поддержки для пострадавших от меланхолии. Сам Рубашов мучился бы от неразделенной любви не больше недели. Если только он допустил бы такую плотную любовь, которую никак нельзя разделить. Если бы только чувства спрашивали разрешения войти в сердце, Рубашов велел бы им пройти через голову.

 

В начале января Рубашову с Арловой сказали, что их съемная квартира выставлена на продажу. Это плохо, потому что арендная плата маленькая и за такую сумму больше ничего не найти в пределах трехсот километров. Это еще хуже, потому что после косметического ремонта и бесконечных бытовых проблем между Рубашовым и квартирой возникли чувства привязанности. Как ни посмотреть – это плохо. Разве что с авторской перспективы продажа квартиры – внешнее обстоятельство, подталкивающее героев к действию... Но это не тот случай. Как раз перед этой новостью, Рубашов подумал, что хуже не может быть.

Их предупредили за два дня до прихода возможных покупателей. Как раз на праздничных выходных. Рубашов и Арлова убирались в квартире несколько часов, с трудом понимая причину уборки. Они были солидарны друг с другом в ненависти к этому общечеловеческому качеству. Зачем убираться перед гостями? Они живут в таких условиях, в относительном беспорядке, их это вполне удовлетворяет, так зачем же врать? Пусть все будет так, как оно есть. Рубашов первым нашел противоречие. В домашних штанах он на улицу все-таки не выходил и чувствовал себя нежеланным гостем, если был свидетелем личной жизни людей, его пригласивших. Раскиданная одежда, средства личной гигиены в ванной комнате, грязная посуда – все это является отражением личной, интимной жизни, а Рубашов никогда не хотел быть частью чего-то чужого. Солидарность в этом вопросе стала молчаливой, а впоследствии испарилась. Он оттер даже плинтусы и убрался в ящике. Никакой личной выгоды от продажи квартиры он не получит, только потеряет, но, несмотря на это, нервничает. Он старался понравиться возможным покупателям, которых больше никогда не увидит и спустя пять минут после того, как они уйдут, навсегда забудет их внешность. Очень странные мы все люди. Противоречивые и непостоянные. Неведом завтрашний день, неведомо, что сейчас творится в голове, и в прошлом нельзя быть уверенным.

Риэлтор, молодая девушка, была показательно непрофессиональна. Ее работу следовало бы снимать на камеру с поучительной целью показывать всем желающим, как работать не следует ни в коем случае. Возможно, ее просто не интересовала работа, Рубашов допускал это. В первый раз она увидела квартиру вместе с покупателями, парой среднего возраста. Они втроем ходили по квартире в грязных ботинках. Риэлтор говорила, что у Рубашова с Арловой очень творческая квартира.

– Какие у вас прикольные стены, – восторгалась риэлтор.

Как же ее звали?.. Она могла не представиться. Недоделанный ремонт в коридоре и ванной немного отпугнул покупателей. Они втроем не могли найти холодильник в четырехметровой кухне. Рубашов отвел их обратно в коридор: холодильник был прямо напротив входной двери. Ненаблюдательность его начинала раздражать. Он сказал, что холодильник можно поставить на место стенного шкафа. И он бы так и сделал, будь это его собственной квартирой.

– А вы снимаете? – спросила риэлтор.

Пара с настороженностью отнеслась к его совету. Они упрямые консерваторы: место холодильника на кухне, а дивана – вдоль стены. Когда он открывал перед ними входную дверь, то неуместно пошутил:

– Пока не купите, я не выпущу.

Раздался ленивый смешок. Спросили о жилой площади. И Рубашов с риэлтором стали спорить. Рубашов говорил о двадцати девяти с половиной, а риэлтор настойчиво придерживалась тридцати квадратных метров.

– Я получаю квитанции на оплату, и там написано двадцать девять. И ремонт я здесь сам делал.

Тридцать и все. Только если считать антресоли и подоконник. Тридцать и все.

Цена показалась завышенной. Столько денег за это двадцатидевятиметровое недоразумение с косой кирпичной кладкой и протекающей крышей, на краю города, под реактивными самолетами. Сосед, усатый Андрей, сказал, что цена нормальная. С другой стороны, за такие деньги покупать эту квартиру странно. Рубашов поверхностно изучил данный вопрос, и оказалось, что два с половиной миллиона – нормальная цена. Звучит. Два с половиной миллиона – нормально. Даже произносить вслух страшно. Рубашов стал копать дальше. Если бы он нашел клад, то бы все равно продолжил копать, например, чтобы взглянуть на землю под сундуком. 

Если один человек снимает квартиру, то у другого в собственности две квартиры. Если человек снимает квартиру и хочет купить себе другую квартиру, то... Рубашов не знает. Сидит, считает, пересчитывает и изучает, а все никак не сходится. Рубашов никак не может понять, сколько им с Арловой надо зарабатывать, чтобы, снимая квартиру, выплачивать кредит за новую. При условии, что цена за съемную квартиру приблизительно соответствует средней зарплате. Он не силен в математике, но в этих расчетах – очевидное несоответствие. Особенное удовольствие доставляет Рубашову знак * над суммой кредита. Это всегда самое интересное. Крошечная звездочка по имени «Приусловии» и звездная пыль мелким шрифтом под фотографией белоснежных улыбок. Направо пойдешь – коня потеряешь, и далее по тексту. Цинизм Рубашова рисует совсем другую картину:

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

            Опять кое-кого напоминает.

Вероятно, жилплощадь всегда была проблемой. Не жил Рубашов во все времена. Делает ли большой кредит человека рабом? Если брать сумму переплаты, то делает. Хотелось бы верить, что мировое правительство компостирует человечеству мозги, заставляя потреблять и зарабатывать, и тратить, убивая способность думать самостоятельно, делать из человечества послушную массу обывателей, диктуя свои условия жизни. Если средний класс – то учись, работай, женись, возьми кредит на двадцать лет, отдохни в Турции, купи машину, купи телефон, оставь комментарий. Но это не так. Общество определенно оказывает давление на каждого гражданина, но идеалы у каждого поколения свои. Идеалы обществ можно изучать по искусству. Лучше всего по кино, как самому массовому виду. Рубашов давно хотел заняться этим вопросом, но слишком много в этом вопросе подводных камней. С надписью: куда бы ты... Все хочется объяснить, ну или хотя бы понять. Рубашов остро это чувствует, как голодный полнее ощущает вкус.

Когда риэлтор с покупателями пришли во второй раз, Рубашов был один. В домашних штанах. Когда он не молчал, то был любезен. Риэлтор сказала покупателям, что холодильник можно поставить в коридоре, вместо шкафа. Рубашов молчал. Когда закрывал за ними дверь и ключ споткнулся в замке, риэлтор пошутила:

– А мы вас не выпустим, пока не купите.

Вот так Рубашова впервые процитировали при жизни. Этой паре квартира понравилась больше, чем предыдущим.

Рубашов решает сделать некий подитог:

 

                        — У него нет денег

                        — Нет работы

                        — Не издали

                        — Пустой холодильник

                        — Съемную квартиру продают

                        — Все вышенаписанное его доконало      

 

Еще он чувствует невероятную усталость и подавленность. Не понимает, что ему делать. Он захотел еще составить список фраз, от которых его кидает в холодный пот. Но это было бы излишне наивно с его стороны.

Однажды во время вечерней прогулки он встречает Игоря и Елену, постоянных покупателей, предпочитавших кофе и пармскую ветчину. Они мило поболтали. Спросили о работе над романом. Он прислал им рукопись в тот же вечер. Обещали рассказать о впечатлении.

 

На носу день рождения Арловой. Она решает отметить его дома среди друзей. Первыми пришли ее подруги и поручик. Впятером они сидели на тесной кухне. Было неуютно, трезво, была первая стадия. Рубашов перешел сразу ко второй стадии, стал больше спрашивать, шутить и наливать, и чуть ли не собственными руками растягивал у всех улыбки. Ничего не получалось.

– Надо еще, – сказал Рубашов и взял поручика за руку. Они пошли за водкой и заодно решили выбросить мусор. Или выбросить мусор, а заодно купить водку.

– Что-то вы совсем не ладите, ты и твоя возлюбленная, – говорит Рубашов.

– Наговорили много лишнего друг другу еще тогда. С нового года больше и не виделись.

            – Ты только не пускайся во все тяжкие.

            – И не думаю. Все нормально.

            Когда вернулись, их уже ждали трое молодых людей. Один – хозяин квартиры, где все недавно отмечали новый год, второй – Максим, прятавший ото всех бутылку виски, третий – друг Рубашова, без которого водка теряла градус и который много лет назад спросил его:

            – Почему бы тебе не написать роман о нас?

            – О нас с тобой? – переспросил тогда Рубашов.

            – Нет, обо всех нас.

 

            Стадия первая: мужчины отдельно, женщины отдельно. Если не считать двух первых тостов за здоровье именинницы. Мужчины сидели на кухне, в дыму, а Рубашов всем разливал и немного увлекся. Стадия вторая: пришли еще четыре человека, Рубашов им налил. Включили музыку, закуску съели. Мужчины ходили в комнату, а женщины на кухню. То есть началась реакция: два вещества стали смешиваться. Мужчины и женщины уже праздновали не раздельно, а вместе. Алкоголь стал кровью. Рубашов предложил выпить за матриархат, и его поддержали женщины и один парень, которому был безразличен тост. Стадия третья: поручик достал гитару, кто-то достал траву. Сидели и курили, играли и пили. Вымытый Рубашовым пол теперь отполирован до блеска чужими носками, крохотный коридор завален обувью, вешалка с одеждой оторвалась от стены. Уже пьяный поручик заметил, как его возлюбленная чмокнула в щеку другого. Порвалась струна. Когда друг Рубашова, без которого терялся градус, решил сходить за травой, то поручик решил пойти с ним. С большим трудом они вернулись обратно. Поручик закрылся в ванной. Рубашов разливал на кухне.

            – Подумал вот я тут вот. Алхохоль – отрава. Мы пьем и травимся, в смысле быть пьяным – это значит отравить собственный организм...

            – И чего?

            – Просто странно. Мы же не едим, не знаю, опасные грибы.

            – Ну, это смотря кто не ест...

            – Забыл я кем с дело имею, пардоньте.

            У каждого из присутствующих имелись свои причины отравится на время. Каждый считал своим долгом постучать в дверь ванной комнаты и поинтересоваться самочувствием поручика, преследуя, однако, свои личные цели. Поручик устал от стука и, выйдя на лестничную клетку, направился к балкону. Со стороны кажется, что он контужен. Грациозная схватка: поручик борется со своим телом, головой и миром. Он уверен, что на балконе ему станет лучше. Он сдерживает рвотные позывы. Его ноги – ватные палочки, безразличные к его приказам. Запутался в куче ботинок. Голова кружится так сильно, как будто он весь день катался на карусели. Он схватился за голову, пытаясь ее удержать на плечах. На секунду помогает. Но теперь вокруг вращается весь мир. Он хочет, чтобы его отпустило, пожалуйста. Коридор слишком, слишком длинный, слишком-слишком заставленный хламом. Он хочет спать. Но если закрыть глаза... это неописуемо... плохо. Мысли без гравитации. Он пока не думает, что перебрал, он потом задумается об этом. Все как во сне – без времени и пространства. Он лежит на балконе, но думает, что еще только туда идет.

            – Жотем еебт феко савирьт?

            Поручику плохо, мороз на улице похож на мятную жвачку.

            – Кто здесь, кто, я спрашиваю?!

            – Я здесь, Рубашов. Не ори. Кофе, спрашиваю, налить тебе?

            – Да.

            Проходит целая вечность, прежде чем поручику удается ощутить горький вкус кофе. Он засыпает на секунду, и кофе выливается изо рта.

Кто-то ушел, кто-то заперся в туалете. Рубашов разрывается между поручиком и всеми остальными. Не разобрать. К трем часам все начинают потихоньку расходиться. За поручиком приезжает его друг на машине. Поручика провожают. Он говорит, что ему уже намного легче, но никто его словам не верит. В конце концов остаются только Арлова, Рубашов и Максим. Ему сейчас некуда идти. Друзья, у которых он надеялся переночевать, ушли раньше и, скорее всего, уже спят. Он немного расстроен. Арлова предлагает ему остаться, она надеется, что одного удобного кресла с пледом ему будет достаточно для ночлега. Максим говорит, что посидит без проблем на кухне.

            – Нет, нет. Так не пойдет. Будешь спать в кресле, – говорит Рубашов.

            От горы немытой посуды Рубашову становится плохо. Арлова раскладывает диван и засыпает. Рубашов и Максим несколько часов проговорили на кухне.

 

Разговор

(Для удобства читателя автор временно отлучается.)

Рубашов:        — Еще налить?

Макс:              — Нет, спасибо. У меня есть.

Рубашов:        — На Дэна обиделся, что ли?

Макс:              — Нет... Хотя он и свалил незаметно. Я чего-то думаю, что виноват
                        перед поручиком..

Рубашов:        — Как?

Макс:              — Его эта, по которой он с ума все сходит, поцеловала меня в щеку. Знаешь,                    в шутку. Она губы накрасила, а я ей сказал, что помада следы
                        будет оставлять... Ну и вот.

Рубашов:        — И дальше чего?

Макс:              — А потом ко мне поручик подходит и говорит... Причем он меня берет
                        за плечи, вот так, и такой сердитый говорит: «Все нормально, не парься».

Рубашов:        — Ну так и чего ты паришься?

Макс:              — Не знаю, неудобно как-то. Он потом просидел все время на балконе.

Рубашов:        — Да плохо ему было.

Макс:              — А между ними-то?

Рубашов:        — Это не мое собачье дело. Есть то, что меня касается, а есть все остальное.                      Я не  вмешиваюсь совершенно. Нет, фу. В смысле я могу выслушать, но...
                        ты понял.

Макс:              — Нет, это правильный подход. Просто я его совсем не знаю, видел раз пять.                    Нормальный парень, а как-то...

Рубашов:        — Слушай, я говорю... пусть сами. Не переживай. Ты же не женился
                        на ней, в конце концов. И ничего такого.

Макс:              — Ну да.

Рубашов:        — Не угодишь тут всем, даже если столбом в поле будешь стоять.

Макс:              — Верно. Можно, я покурю в окно?

Рубашов:        — Пожалуйста.

Макс:              — Ты будешь?

Рубашов:        — Не моя тема.

Макс:              — Это круто, когда знаешь что не твое. Ты как бы свободнее.

Рубашов:        — Знаешь, самое классное для меня — это хорошо себя чувствовать. Трезвый,                   ничего не болит, хорошее настроение, отличная погода. Это самое лучшее.                                    Правда, иной раз и это совершенно невыносимо.

Макс:              — Это то же самое. Только ждать не надо. Покурил — и ничего не болит,

                        хорошее настроение...

Рубашов:        — И погода...

Макс:                         — Да, да... Затянулся, и дождь перестал. Ты, кстати, или не кстати, видел, как Дэн уходил?

Рубашов:        — За ним приехал отец его девушки.

Макс:              — А-а-а! Ну тогда понятно, что он так резко.

Рубашов:        — Меня всегда удивляло, как у него получается с девушками.
                        В смысле он, прямо скажем, не писаный красавец, а всегда при паре.

Макс:              — Тебя это тоже бесит?

Рубашов:        — Не бесит, просто странно. Не то что всегда с кем-то, а как он всем,

                        сколько раз я был свидетелем, всем говорит одно и то же, и все ведутся.

Макс:              — Я это и имел в виду. Одну и туже хрень про океан или Париж...

Рубашов:        — Да-да-да. И так мелодично говорит. И главное, всегда сам верит.

Макс:              — Не понимаю этого. Я так не могу лапшу вешать. Как-то раз, давно еще,
                        к нему пришли две подруги. Одна мне очень понравилась, и я ему сказал об                      этом. Мы с ней даже встретились. А в следующий раз он опять наговорил ей                   чуши про океан, ну они и...

Рубашов:        — Все серьезно было?

Макс:              — Нет, просто целовались. Но меня это так взбесило. Что он… хотя я ему

                        говорил. И она тоже, как ребенок, повелась на его чушь. Хотя она и была

                        ребенком.

Рубашов:        — Вы, парни, меня пугаете.

Макс:              — Не в смысле ребенок, а в последнем классе училась. Или на первом курсе.                    Блин, раньше проще было определить.

Рубашов:        — Согласен.

Макс:              — Сейчас столько косметики, выглядят лет на тридцать, а сами еще в школе.                    Я когда учился, у нас по-другому было. Кто-то красился, конечно, но...

                        Какие-то очень взрослые стали.

Рубашов:        — Искусственно взрослые.

Макс:              — Да, и еще все с такими телефонами...

Рубашов:        — Я работал в свое время с одним мужиком, который взял кредит на модный телефон, огрызок. Я у него спросил, зачем, — потому что он всегда был против этих наворотов. Он сказал, что для своего сына. А его сын учился во втором классе! Во втором! На хрена второкласснику телефон за сорок тысяч? А потому что у всех в классе такой был. То есть, если ты не в тренде, то на обочине.

Макс:              — И наглые все.

Рубашов:        — Хотя я помню, как в свое время было модным ходить в таких здоровых                                     ботинках, с железной вставкой. У меня тоже такие были.

Макс:              — Это отдельный мир какой-то, со своими законами и понятиями. Я до

                        пятого класса учился в одной школе. Был отличником, все нравилось, куча                                   друзей. А потом перешел в другую, мы переехали, и понеслось. Другие                              люди,             учителя злые, как сволочи, все по-другому. И за один год я съехал

                        с пятерок до двоек. Постоянно были какие-то драки, терки, как в тюрьме.

                        И родителям не расскажешь, они просто не поймут. У меня один парень                             деньги отнимал каждый день. И если бы я рассказал об этом и моя бы мама                       пришла к директору, а она такая боевая, то мне бы хана была. Я даже на                                  выпускной не ходил. Мне как дали аттестат, так я и свалил. Вспоминать

                        тошно.

Рубашов:        — Я тоже первые два класса учился не здесь. Вот представь, во втором

                        классе у нас было десять человек. Десять! Когда я перешел в третий класс,                                     уже в столице, то у нас было тридцать человек. Блин, я до сих пор помню: я                      думал, что я единственный, кто знает матерные слова. До первой перемены                     так думал, пока мой одноклассник не споткнулся. Он так выругался тогда…                     И школа здоровая была, с первого по одиннадцатый класс.

Макс:              — У меня тоже. Такая, самолетиком.

Рубашов:        — Да, точно. И надо было еще оперативно въехать во все. Кто есть кто и что                    по чем. Я тоже был до того отличником, а потом понеслось. Терпеть не могу              то время. Учителя мне напоминали врачей из поликлиники. Такие злые и                              раздраженные, а уроки – как прием у врача.

Макс:              — Хрень тогда была, не то, что сейчас с этим интернетом...

Рубашов:        — Вот в этом вся и проблема, ты не замечал?

Макс:              — В чем?

Рубашов:        — Мне мой отец часто рассказывал, как в шестидесятые, когда был совсем                                    мелким, он ел черную икру ложками.

Макс:              — И чего?

Рубашов:        — В шестидесятых! Прошло уже полвека, а мы с тобой вспоминаем, как                            меньше десяти лет назад все было по-другому. Если взять наших родителей,                      то для них за десять лет все не так сильно изменилось. Интернет появился,                                    да, телефоны. И чего? По большому счету это не так много.

Макс:              — Тут в другом дело. Нам по двадцать пять, следовательно, десять лет для                                     нас это почти половина жизни. А для наших родителей, вот сколько твоим?

Рубашов:        — На пенсии уже.

Макс:              — Ну вот, значит для них это одна шестая.

Рубашов:        — Не совсем. Я имел в виду, что мы успели быстрее постареть. Мы с тобой                      уже не понимаем школьников, хотя мы ненамного старше. И по большому                                счету, они нашего поколения. Потому что следующее поколение, наши

                        с тобой дети, в лучшем случае только пойдут в школу.

Макс:              — Не совсем.

Рубашов:        — В большинстве. Я недавно нашел видео с подборкой рекламы девяностых                    и чуть не расплакался. А в книжном магазине стали продавать жвачку и

                        газировку, которую я покупал, когда еще учился в школе. То есть для нас

                        ностальгия пришла очень рано. Это же бред. Я часто смотрю старые боевики                    с одноголосым переводом, как в детстве.

Макс:              — Да, я помню. Еще на видеокассетах такие были.

Рубашов:        — Я не знаю, создана эта ностальгия специально, как товар на рынке для                           другой аудитории, или она создана нами. Скорее всего, нами. Представь, что                    ты едешь в поезде. На довольно-таки приличной скорости. Пейзаж за окном                  быстро меняется. То лес, то город, то деревня, поля, болота, зима, лето, и так                      далее. И как только ты привыкаешь к одному пейзажу, то он тут же

                        сменяется другим. Тебе нравится лето, но оно быстро проходит, и уже

                        осенью ты начинаешь скучать по нему. Вот так и у нас. Только привык, как                                  тут же оно испарилось. Только кока-кола осталась постоянной величиной.

Макс:              — Такими темпами кризис среднего возраста скоро придется на совершен-                                    нолетие.

Рубашов:        — Ну, с учетом средней продолжительности жизни и темпом, такое может                                    случиться. Хотя мы стали жить дольше. Количественно дольше, но

                        качественно, как мне кажется, короче. И вот еще о чем я думаю в последнее                      время. В связи с перенаселением и интернетом. За последние пятьдесят лет                       население увеличилось вдвое. Оставим причины за рамками. Сейчас нас                                  около семи миллиардов. Уже тесно. У каждого второго или третьего есть

                        выход в интернет. И от этого еще теснее. Раньше ты мог взять в руки гитару,                    чтобы стать лучшим гитаристом в мире. Сейчас, дай бог, тебе успеть

                        научится играть. И даже если станешь лучшим в мире гитаристом сейчас, то                     надолго ли? И так во всем. Раньше самый дорогой фильм в истории

Голливуда держал первенство сорок лет. Сейчас самый дорогой фильм сняли        год назад, а до него полгода назад и так далее. Невозможно достаточно долго быть исключением.

                        Я об этом подумал, когда сидел в социальных сетях. Я бродили

смотрел на людей. Нет никаких различий. У кого-то в друзьях десять тысяч человек, а уже завтра у другого одиннадцать. И аватарки у всех одинаковые, и вкусы, и все остальное. Кого ты удивишь своим фотоальбомом? Ты практически не можешь чувствовать себя исключением, особенным. А это всем присуще. Ведь все думают, что особенность заключается в чем-то конкретном и внешнем.

Макс:              — Отличия внутри.

Рубашов:        — Это очевидно. Но всем наплевать на твой внутренний мир. Должно быть                     что-то показательное. Например, ты одеваешься не так, как все остальные.                                    Только сейчас всем и на это наплевать. Что ты можешь такое надеть или

                        сделать, чтобы выделится? Да ничего. И все подсознательно это понимают.                                   Ты не можешь больше претендовать на вечность и больше не можешь

                        претендовать на исключительность. Ты тонешь. Единственное, что ты

                        можешь сделать, так это скромно сказать: «Я здесь был». И высечь не на

                        камне, а на лавке. Написать в подъезде на стене. Не для того, чтобы тебя

                        помнили, ты даже не указал своего имени; не для того, чтобы выделиться –                       ведь таких надписей несчетное количество. А для себя, только для себя.                          Здесь был я. Это современная, местечковая и случайная трагедия.

 

 

Все остальное

 

Здесь был я. По мнению Рубашова, это будет отличным названием. Рубашову всегда нравилось, когда в середине книги объяснялось название. Важно также, чтобы название не было кратчайшим пересказом произведения, а дополняло его. Книга начинается с названия, как человек с имени. При выборе книги, первое, на что обращал внимание Рубашов, – это название. Оно должно быть звонким, поэтичным и красивым. Оно должно приносить удовольствие молчаливо – как только ты подумаешь о нем, и ласкать слух тональностью, музыкой. У литературы гораздо больше общего с музыкой, чем кажется на первый взгляд. Затем Рубашов откроет книгу, и прочитает пару первых предложений. Пожалуй, самые важные предложения в романе. После этого, он прочитает два-три последних предложения, они еще важнее. Первые впечатления должны пересечься около кассы. Такой подход к выбору книг никогда не обманывал Рубашова. Конечно, он не был одним-единственным. Был еще список обязательной литературы, критические статьи, упоминания некоторых книг в различных источниках и так далее. Но с книгами, выбранными Рубашовым таким образом, были более тонкие, эмоциональные отношения. Он подумал сейчас, что начало романа следует переписать. У Рубашова даже была припрятана шутка о названиях:

– Какие твои любимые книги?

– «Трудные времена» и «Большие надежды». Диккенс.

Перед Рубашовым весы. Классические, как у Фемиды. На правой чаше этих весов лежат его мечты, желания, амбиции, улыбки, смех, успокоение, грезы, любовь. На левой – боль, усталость, злость, неудовлетворение, напряжение, раздражение, апатия, страх. В жизни каждого иногда случается так, что левая чаша перевешивает. Иногда это даже неизбежно. Идеальная гармония всегда редкий гость в человеческих краях. Однажды   что-то маленькое, но не по размеру весомое упало на левую чашу. От падения все содержимое правой чаши разлетелось черт те куда. Наподобие катапульты. Рубашов пытался вначале разобраться, что же это было. Пытается определить по весу, но злость весит столько же, сколько и раздражение, и апатия, и все остальное. Правая чаша висит в воздухе, левая стоит на земле. И тогда Рубашов, как и все в подобной ситуации, направляется на поиски содержимого правой чаши. Но когда он находит что-либо, то вовсе не уверен, что это именно его мечта или желание, или смех. Это его раздражает, и левая чаша еще глубже зарывается в землю. Пусть Рубашов и терпеть не мог дуализм и любые его проявления, но иногда так действительно легче что-нибудь объяснить.

 

Рубашов находит отличную вакансию администратора небольшого кинотеатра. Ему нравится зарплата, он знаком с обязанностями. Еще предлагают ночной график. Нормально Рубашов может существовать только ночью. На период с семи вечера до четырех утра приходится пик его активности. В основном, именно в этот промежуток времени он лучше и больше пишет, свободнее дышит, вольно думает, отлично себя чувствует. Было бы здорово работать в это время, с максимальной самоотдачей. Он внимательно изучает требования и на основе изученных данных пишет сопроводительное письмо, и немного корректирует свое резюме. Отправляет. Перед его глазами расцветает во всех красках будущее, в ускоренном темпе, как кинохроника. Это всегда происходит само собой, без его непосредственного участия. Спустя минуту после того, как он нажал кнопку «отправить», приходит отказ. Кинохроника загорается как... как старая кинопленка, она отлично горит. Он спрашивает, почему отказ, ведь он идеальный кандидат. Ему отвечают, что на эту вакансию рассматривают только девушек. Надо заметить, что Рубашов никогда не шел на конфликт. Ни намеренно, ни вынужденно. Бывали случаи, когда бы его никто за это не осудил, потому что он имел полное право. Например, когда ему однажды подали  остывшую лазанью. Он бы мог потребовать вернуть ему деньги, поговорить с директором, написать жалобу. Но вместо этого он подошел к официанту и очень деликатно сказал, что его блюдо холодное, и если это будет не сложно, пожалуйста, подогрейте. Дело не в том, что он боялся. Дело в том, что он тоже ошибался, как абсолютно все остальные, и еще он считал, что все плохое следует держать внутри себя, копить и никогда не выпускать наружу. А если собирательство грозит нервным срывом, то пусть это произойдет только с ним, ведь в мире и без того много дерьма. Он научился этому за годы работы в продажах, да и его спокойный характер только этому способствовал. По всей видимости, здесь еще играет роль его самооценка – до этого он всегда старался ударить себя (фигурально) прежде, чем это сделает кто-либо другой. Но сейчас он был в ярости. Сделал несколько глубоких вздохов и написал работодателю, чтобы тот был осторожнее в следующий раз, ибо отказ в трудоустройстве по половому признаку является прямым нарушением. Статья такая, трудовой кодекс. Указал прямую ссылку на статью и на похожий случай отказа, выигранный в суде. Рубашов никого не хотел пугать, впрочем, как и работать у них. Просто сказал:

– Ребята, это незаконно.

 Ему сразу ответили, что он что-то напутал, они отказывают всем мужчинам, так как указывать пол на этом сайте запрещено, и у него нет сопроводительного письма. К тому же он сейчас переписывается с «виртуальным собеседником», который никакого отношения к работодателям не имеет. Рубашов чуть было не взорвался. Будь сейчас этот виртуальный собеседник перед ним, он мог бы выколоть тому глаза. Пил успокоительное.

Рубашов терпеть не мог собственную злость еще и потому, что она затуманивает разум. Трезвость имеет значение. Когда успокоительное подействовало, он ответил:

«Хорошо, я проконсультируюсь по данному вопросу у адвоката. Высылаю вам свое сопроводительное письмо и наглядные доказательства того, что оно было отправлено первоначально. Позвольте спросить, какого хрена я с вами переписываюсь, раз вы не имеете никакого отношения к работодателю, и какого ... вы просматриваете чужие резюме?»

Рубашов очень хотел продолжить.

В отчаянии он отправил резюме на позицию продавца плитки на местном строительном рынке. Ему отказали.

– Куда вам с высшим плитку продавать?

Приходил к ним поручик. Он внимательно выслушал жалобы Рубашова.

– Мне бы твои проблемы, ? сказал он.

– Можешь забирать. Я только рад буду.

– Я в армию иду. В мае.

– А как же диплом?

– Сдам и пойду.

– А обойти никак нельзя?

– Надеюсь, что меня там сделают дебилом и я перестану о чем-либо беспокоиться.

– Похвально. Пожалуй, еще более похвально, чем пойти в армию, чтобы утихомирить свои патриотические чувства, отдать долг и весь этот бред.

– Не тот случай.

Вот так.

 

Идея в том, чтобы всегда писать и все записывать. Рубашов поставил перед собой такую цель. Плохое ли настроение или хорошее, есть желание или его нет, неважно. Рубашов садится за стол и пишет. Удивительно, но Рубашов считал свой недописанный роман или отличным (великолепным, гениальным), или ничтожеством. Никогда не посередине. Во время работы – отличный роман, мозаика складывалась. Как только откладывает – роман гниет. Черт его знает, думает Рубашов, возможно, так и должно быть. Следует доверять своим инстинктам.

Рубашов в прошлом году увлекся одним иностранным телевизионным шоу. Точнее, подборками некоторых моментов из этого шоу. Они с Арловой смотрели их в интернете. Вообще странно, как телевидение продолжает конкурировать со всемирной паутиной, потому что в интернете все смотрят лучшее/худшее из телевидения и, наоборот, по телевизору показывают популярные ролики из интернета. По мнению Рубашову, они скоро сольются в одну медиа-площадку, если не сделали этого до сих пор. Так или иначе. Это шоу представляет собой конкурс для всех желающих попробовать себя в музыке. Если ты думаешь, что хорошо поешь и в тебе есть определенная харизма, обязательная для певцов, то в таком случае ты можешь пройти своего рода прослушивание у трех судей. Если ты им понравился, то переходишь в следующий раунд и так до финала. Рубашов с Арловой любили смотреть неудачные прослушивания людей, уверенных в своем таланте, но на деле не представляющих из себя ничего путного. Люди с уникальными голосами, как они сами себя называли. Как только они открывали рот... Вот здесь и начиналось самое смешное. Они с Арловой поражались тому, как можно быть настолько бездарными и глухими и почему всех так тянет на сцену. Рубашов еще удивлялся, почему это так популярно – смеяться над чужими неудачами? Неужели от того, что на самом деле чувствуешь себя лучше, если кто-то другой потерпел неудачу... Как еще это объяснить? Многие упали в эту бездну. Популярность таких шоу часто объясняется именно неудачниками. Еще доступностью, ведь все участники, в том числе и победители – обычные люди, как и зрители. А еще шоу популярно, так как почти каждый втайне мечтает о славе и богатстве. Это подтип прославленной американской мечты. Deus ex1, как назвал ее Рубашов. В отличие от первоначальной американской мечты, предполагающей вознаграждение за длительный и усердный труд, Deus ex предполагает богатство без всякого труда. Как выигрыш в лотерею, как принц на белом порше. Нельзя сказать с уверенностью, что этот тип мечты появился только в наше время. Но он определенно набирает сегодня популярность, насколько может судить об этом Рубашов. И вполне возможно, он растет благодаря характерным чертам современности. Низкая самооценка, отсутствие гарантий, конкуренция и (как следствие) deus ex. Ох, хотел бы Рубашов выносить вердикты-диагнозы, окрашивать все в один цвет, сгребать под одну гребенку, но нет: после выводов он идет дальше, в пространство противоречий. Тут главное не ставить стрелку →. То есть, все исходит не из одной низкой самооценки, здесь уместен такой знак: ↔. Или схема:

 

???

 

Или пора переходить к сути. Суть в том, что после просмотра очередной подборки неудачных прослушиваний у Рубашова перехватило дыхание. Что если он сам такой певец, уверенный в своем таланте? Он настолько уверен, что выходит на сцену. И вот он стоит, буквально нагой, со своей уверенностью перед судьями, и вот он открывает рот. Что они ему скажут? Они просят его закрыть рот и больше не петь, нет у него голоса. И что тогда? Будет ли он спорить с ними, как спорили многие до него, будет ли он ругаться с ними или услышит их слова, или убежит, разбитый и побежденный? Если нет голоса, как они говорят, что он будет делать? Ведь он здесь не на спор, а по вере собственной. Да, голос в литературе отличается от голоса в музыке. Здесь не все так очевидно. Здесь судят по-другому. И успех определяется не талантом, а совпадением многих случайностей. Часто совпадает на ерунде. Ему уже отказывали. Сколько их упало в бездну? Он попробует еще. Но если снова откажут? Арлова задала этот вопрос после того, когда Рубашов получил отказы от всех издательств, в том числе и зарубежных.

– И что ты собираешься дальше делать?

– Писать еще один роман.

– А если и его не опубликуют?

– Писать третий.

– Будешь сразу писать третий?

– Не совсем. До третьего романа, я должен буду написать три повести и два сборника рассказов. Еще у меня есть идеи трех сценариев.

– А если и с ними не получится?

– Тогда уже пройдет лет пять-шесть, я приступлю к третьему роману.

– Ну а если его тоже не опубликуют?

– У меня есть еще идеи, но я думаю, что после стольких отказов они ни к чему. Поэтому я перестану.

– В смысле, перестанешь писать?

– Нет, не писать. Я сам перестану.

– Может, другое следует попробовать?

– Я уже все сказал про самиздат.

– Я не про самиздат, я говорю про род деятельности.

– Всю жизнь писать, а когда не получится, то попробовать себя в фотографии? Я так понимаю? И заканчивай со всеми этими «если». В худшем случае я тебе сказал, что будет. Во всех остальных – будет видно.

 

Есть такой анекдот. Рубашов его боялся.

Мужчина после смерти попадает в рай. Апостол Павел показывает ему достопримечательности, но мужчина его почти не слушает, чем-то обеспокоенный. Наконец он спрашивает:

– Тут, конечно, божественно, но я хотел бы знать, в чем был смысл моей жизни?

– Ты точно хочешь это знать?

– Иначе с ума сойду, Паш.

– Ладно. Помнишь, ты как-то ездил в командировку, на поезде?

– Помню.

– С тобой в купе еще женщина сидела...

– Да, я помню ее.

– Так вот, она тебя соль попросила передать.

Среди литературных форумов, под статьей фантаста «Как издать свой роман», был один примечательный комментарий. Его оставила тридцатипятилетняя женщина, жена и мать, и кто-то еще на полставки. Она написала, что недавно закончила работу над пятым романом-фэнтези и что никогда не хотела публиковаться, это не было ее целью. Она вообще довольна своей жизнью и пишет для себя. Ну, еще друзья читают.

Для Рубашова не было никакого смысла в жизни. В жизни как таковой. Он смотрел на нее с технической стороны. Родился человек, жил и умер. Реализм. С технической стороны – продолжить потомство, как все живое, от вируса до слонов. Никакой духовности. Скажи мне, что хорошо, а что плохо, и я скажу тебе кто ты. Никакого рая или ада под ногами, только представьте. Смысл был в действии. Зачем коллекционировать, например, марки, если не хочешь собрать самую большую коллекцию? Ужасный пример. Лучше по-другому. Есть режиссер. Он снимает фильмы. Это его работа. Он снимает фильмы и зарабатывает таким образом себе на жизнь. Он просто снимает. Ничего больше он и не хочет. Как дворник, который метет улицы. Вот такой вот режиссер лично Рубашову даром не нужен и все его фильмы. И чтоб ему пусто было, но ему и так пусто. Если глаза не горят, то это не имеет никакого смысла. Это даже опасно. В стране не хватает перфекционистов с пламенными глазами. Но не фанатиков. Такова была система координат Рубашова в этом вопросе. Более подробно об этом он хотел написать во второй повести. Писать для себя, писать в стол... Для него это не хобби, не цель и даже не средство, а дом. И он стал все чаще повторяться. Ругаться, курить, не спать, не есть и переживать.

 

Он был один в тот вечер. Смотрел фильм про старшеклассника, который благодаря своим сочинениям и общей успеваемости добился перевода в привилегированную школу. Это специальная школа, после окончания которой у тебя не будет проблем с трудоустройством. У него был наставник – знаменитый писатель-отшельник с седой бородой. Они случайно познакомились и, как это обычно бывает в подобных фильмах, такие на первый взгляд разные люди, дополняли друг друга. Отшельник помогал старшекласснику лучше писать, а тот, в свою очередь, помог отшельнику избавиться от своих старых демонов. В конце второго акта главного героя обвинили в плагиате. Учитель литературы не мог поверить, что какой-то парень из бедного района может так хорошо писать и учиться. И тогда писатель-отшельник пришел в школу и перед всем классом зачитал его эссе. Во время чтения на заднем фоне заиграла мелодия в миноре. На третьем предложении она полностью заглушила чтеца. Оператор брал крупные планы растроганных лиц в зале. Через минуту все стоя аплодировали чтецу. И тогда он сказал, что это эссе написал его единственный друг и указал на главного героя. Таким образом все проблемы были решены. Антагонист — учитель литературы — получил по заслугам, справедливость восторжествовала, отшельник отправился путешествовать, главный герой остался в школе. Это хороший фильм. И пусть такой сухой пересказ основных событий не сделает его хуже.

            После кульминационной сцены публичного чтения Рубашов взорвался. Возненавидел разом всю литературу, кино, кульминации и сентиментальности. Он провалился в ту самую пропасть, отделяющую иллюзии от реальности. Возненавидел паршивый киноязык: как показать в фильме гениальный текст? Достаточно заглушить его чтение музыкой и заставить зрителей смотреть на реакцию слушателей. Потому что только по реакции, отклику истинно судят. Рубашов в гневе. Разом свалились на него все неудачи, отказы и все тяготы критического разума. Он как будто оказался под левой чашей весов, и своим весом она его раздавила. Рубашов разбил головой стекло в двери. Как в том ужасном анекдоте про шпиона. Штирлиц бился головой о стену, сорвал с себя одежду, поджег мусорное ведро и выбросился из окна. Так он ушел от ответа. Вот и Рубашов в припадке неконтролируемого гнева уходил от сомнений и страха. Со слезами на глазах он смотрел на осколки стекла, точно среди них пытался найти непоколебимую уверенность. А ведь он даже не поранился. Совсем не больно. Больнее было смотреть потом на эту жалкую недодверь. Больнее было от того, что внутренняя боль не нашла выхода на физическом уровне. Ни царапин, ни порезов, ни синяков на теле. Избили его душу. Если только он не заморачивается.

Целый час со слезами на глазах убирал осколки стекла. Острые засранцы рвали мусорные пакеты. Самым ужасным во все времена была не разбитая в ссоре посуда. Самое ужасное – это ее уборка после того, как высохнут слезы, когда успокоился, когда это все кажется очень глупым. Также и с войнами. Хоронить погибших после объявления мира, разбирать развалины, разряжать винтовки ужаснее, чем идти в атаку. В некоторых ситуациях то, что будет, должно тормозить то, что происходит.

 

Учительница по русскому языку и литературы читала сочинение Рубашова перед всем классом. Это был пятый класс, а сочинение было про дружбу. Он уже тогда хотел быть писателем. И пожарником. До этого он хотел быть солдатом, еще в детском саду. И все. Как и все дети, он редко думал над тем, кем он хочет стать, когда вырастет. Трудовая деятельность многих родителей тогда совсем не отличалась романтикой, а их вечерняя усталость так и вовсе лишала детей последних грез чем-то заниматься. У одной одноклассницы отец работал то ли следователем, то ли в службе безопасности... В общем, в тех краях. Когда он приходил в школу, то все обращали внимания на его пистолет в кобуре под пиджаком. Наверно, он носил его специально. В том смысле, что если по долгу службы тебе приходится носить под одеждой пистолет, то зачем его брать, когда ты забираешь из школы свою дочку? Потому что она никогда не разговаривала. Вроде как один из учеников еще в первом классе смеялся над ее голосом, и это так ее обидело, что с тех пор, вплоть до выпускного, она не произнесла ни слова. Дети бывают жестокими, и возможно, что таким образом ее отец старался пресечь всевозможные будущие обиды. Разве убережешь своего ребенка от всех невзгод, лжи и лицемерия? Когда другие выходили к доске и рассказывали выученные наизусть стихотворения, она должна была написать его в тетрадке за учительским столом. Как же тогда все ненавидели Пушкина и Лермонтова. До сих пор белеет парус одинокий в голове.

– Дети, из скольких слов может состоять предложение?

– Из десяти миллиардов сотен бесконечностей, – отвечали первоклассники с присущим им числительным максимализмом.

Сейчас повзрослели.

– Из скольких слов может состоять предложение, мужики?

– Пока Word не подчеркнет.

 

В молодой стране все привыкли к четырем сезонам года. В последние годы их количество сократилось в два раза. сократилось в два раза. Теперь есть очень жаркое лето и холодная, длинная зима. Весна с осенью стали прологом. Если бы только Рубашову нравился этот погодный дуализм, он бы не жаловался. Зима – прекрасная пора для мыслей о весне. Уже середина марта, а город лежит под сугробами снега. Сугроб созвучен гробу.

            – Простите, здесь грачи не пролетали?

Квартиру сняли с продажи. Так же неожиданно. Так странно… Есть проблема у человека, она берется буквально из ниоткуда. Ломает человек голову над ее решением, переживает. А потом — баста, и проблема исчезает. Сама собой, возвращается в никуда. Если бы только изначально знать, над чем стоит переживать. Может быть, так же случится с работой?

Рубашов нашел вакансию продавца книг в соседнем городе. Он немедленно позвонил.

            – Вообще, у нас женский коллектив.

            – Меня это не смущает.

            – В таком случае приходите, мы поговорим.

            Дорога заняла сорок минут, что по столичным меркам очень мало. Двадцать минут в электричке, теперь больше напоминающей рынок, чем транспорт. Магазин называется «Кузнечик». Рубашов тогда подумал о названиях малого бизнеса. И в таком деле можно выделить некоторые интересные стороны. Например, в названии небольших магазинов есть слово «мир». Мир носков, мир сорочек, мир посуды, мир пива и прочие миры. Такое название подразумевает огромный выбор и ограниченную фантазию. Сейчас второе место по популярности занимает синтез фамилии и товара, например: Водкин, Сорочкин, Носков. Часто последнюю букву «в» меняют на парную «ф». Потому что магазин «Табакофф» звучит лучше, чем «Мир Табака» или «Табаков». Так солиднее, но одинаково глупо. Часто таким образом называют рестораны. На третьем месте по популярности все остальное.

Рубашову стало не по себе. Магазин стоял на задворках промышленной зоны, на специальной территории, которая впоследствии должна стать огромным книжным рынком. А пока только пять мелких палаток. Рубашов двадцать минут ходил вокруг да около входа. Он не хотел там работать, но должен был. Думал поискать что-нибудь получше, снова. Но раз он не мог найти ничего до сих пор... С ним творилось нечто непонятное. Он хотел убежать оттуда и заплакать, и вовсе исчезнуть с лица земли. Одновременно у него появились силы найти и сделать что-то большее для своей собственной жизни: вроде как это не его уровень, вроде как он умнее. И вместе с тем силы что-либо изменить оборачивались против него, душили его. Ничего он, мол, не достоин, и раз он никем не является, то никем ему и не быть, и лучше всего будет забыться среди книжных полок, и пропади все пропадом. Такие противоположные эмоции и чувства, и все в один момент. Хочется и жить, и умереть, и страдать, и жалеть, мучиться и освободиться. И ни одно из желаний не преобладает, все в равных пропорциях.

Открывает дверь. Стеллаж с классической литературой расположен у входа, напротив классики – стеллаж с кулинарными книгами. За классикой – современная иностранная литература, напротив – отечественные детективы (два забитых стеллажа), дальше фантастика, любовные романы, медицина, две полки с историческими романами, три полки с политической литературой, половина полки с ветхими философскими книгами и, наконец, подарочные издания за кассой. Это только первый зал, первые двадцать квадратных метров. Все навалено, завалено и больше всего напоминает склад. Второй зал – это детская литература и всякие наборы для творчества, десять метров. Третий зал – вновь детская литература, двадцать метров. Сейчас очень много детской литературы. Есть даже издательства, специализирующиеся исключительно на этом рынке. Книги великолепного качества, с красочными иллюстрациями, на отличной бумаге. С учетом таких книг, самых разнообразных детских товаров и игрушек сейчас, пожалуй, самое лучше время быть ребенком. Если, конечно, родители смогут позволить ботиночки от именитой фирмы за пять тысяч рублей. Четвертый зал – игрушки и открытки, десять метров. Товара значительно больше, чем отведенного для него места. Многое лежит в коробках. Первым делом магазин вызывает у человека жажду прекрасного и порядка. Рубашов хочет здесь убраться. Купить новые стеллажи, заменить каменный пол деревянным, поставить пару кресел, торшеры, кофейные автоматы. Потом магазин вызывает у любого человека равнодушие. Рубашов хочет убраться отсюда. Это сравнимо с уборкой по наитию. Открываешь шкаф, и бардак падает на тебя. Ты бесишься, понимаешь, что больше так жить нельзя и надо бы разобраться в шкафу, выбросить половину, постирать другую половину. Или сжечь все к чертовой матери и купить себе новый шкаф и новую одежду, и впредь быть аккуратным. Но на полпути весь запал кончается, настроение покидает тебя, и ты хочешь поскорее со всем покончить и запихиваешь одежду обратно в шкаф как попало. Не хватает размеренности.

Директор магазина, Олеся Олеговна, не взглянула на резюме Рубашова. На вид ей тридцать пять, она хорошо выглядит. Это ее магазин. Уже десять лет она занимается этим делом. На ней удобная сменная обувь. Рубашов делает вывод, что она постоянно находится в магазине. Ногти не накрашены. Рубашов делает вывод, что она принимает активное участие в расстановке товара. На столе лежат ключи от дорогой машины, скорее всего, от припаркованного у самого входа джипа. Если это так, то, скорее всего, дела идут неплохо.

            – Вы читаете?

            – В основном классику.

            – И много читаете?

            – Стараюсь по одной книге в неделю.

            – Это хорошо. У нас все не слишком хорошо разбираются в литературе. Только в том, где что лежит. Рубашов, я не вижу никаких проблем в том, чтобы нам попробовать. Приходите к девяти часам в понедельник.

Первые несколько дней на новой работе – это большой стресс. Незнакомая обстановка, новый, сложившийся коллектив, распорядок дня и прочее. В продажах большинство новых сотрудников не выдерживает и уже на второй день не выходит на работу. Главное – это пережить неделю, целую неделю. После первой зарплаты обычно привыкаешь. Через месяц можно привыкнуть к чему угодно. Быстрая адаптация к внешним условиям обитания, которые ты не в силах изменить, является основой выживания. Адаптация происходит как на физическом, так и на психическом уровнях. Весь организм перестраивается. Не имеет значения, говорим ли мы здесь о климатических условиях, работе, переезде и так далее.

Первым заданием Рубашова было перебрать стеллаж с книгами по медицине. Их было сотни. От маленьких, похожих на брошюры и посвященных гомеопатии и проблемам со спиной и суставами, до больших и дорогих книг о лечении рака и других болезней. С такими книгами и уровнем мировой медицины сейчас, пожалуй, самое лучшее время для лечения болезней. Если только есть деньги. Рубашов разделил все книги на группы. Теперь стало намного удобнее. Если покупателя заинтересует, например, плоскостопие, то он с легкостью найдет книги по лечению недуга на второй полке, в разделе «кости». На том же стеллаже еще были книги для молодых мам, мам в возрасте, беременных, только что родивших, книги по воспитанию детей, книги о вреде наркотиков для подростков и целая серия книг о том, почему взрослые так не похожи на детей. Рубашов расположил их в хронологическом порядке: зачатие, роды, уход, воспитание, различия, вред, подростковая беременность. Потому что для Рубашова быть слишком серьезным означало быть немного мертвым. К тому же некоторые вещи сами собой напрашивались на наблюдательные комментарии с его стороны. И был на стеллаже третий раздел, под общим названием «Как наладить свою жизнь», с подразделом «Жизнеутверждающие истории». Хитом продаж была книга одного инвалида от рождения. Автор родился без рук и без ног. Он писал о том, что жизнь прекрасна, даже когда ты физически не можешь писать. Рубашов подумал об искусственном балансе. В другие времена, двести лет назад, этот автор бы не выжил. Сто лет назад он не написал бы такой книги. И только сейчас им написанная книга стала бестселлером в нескольких странах. Мысль о том, что кому-то действительно хуже, чем тебе – самая жизнеутверждающая мысль из всех. За нее всегда можно выручить неплохие деньги. Автор был очень счастливым на фотографии. Это даже как-то смутило Рубашова. Если человек ослеп – его слух улучшается. Баланс. В случае автора, баланс заключался в повышенном уровне гормонов счастья. Сейчас стало легче найти свою нишу. Его книгу Рубашов поставил рядом с томиком «Как вылечить депрессию в домашних условиях». На первый перекур он вышел только в начале четвертого. На улице мороз. Рубашов очень не хочет выходить завтра. Он хочет вообще никогда больше здесь не появляться. Он не хочет тратить свою первую и последнюю жизнь на расстановку жизнеутверждающих книжек.

Но после второй сигареты ему все-таки удается переубедить себя, заставить себя проработать здесь как минимум месяц. А там видно будет. С ним в зале была девушка, работавшая в магазине уже третий год. Девушка из другого зала проработала тут семь лет. Поскольку это был первый день Рубашова, его никто ни о чем не спрашивал. Только в конце дня трехлетняя сотрудница спросила:

            – Завтра придешь?

            – Приду.

            – Тогда давай паспорт. Я сделаю копию.

Рубашов слишком хорошо знал первые дни на новом месте. Новичкам всегда дают самую грязную работу, именно поэтому он весь день разбирал один стеллаж. Новички очень часто не выходят на второй день, именно поэтому ими никто не интересуется.

            Человек – созидатель. И создал созидатель в первый день работу, налоги, зарплату, трудовой кодекс и отпуск. И сказал он: в общем-то неплохо, но немного запутанно. И на второй день создал созидатель вопросы и всякое общение, чтобы работать было не так мучительно. И сказал созидатель... да много чего он тогда наговорил.

 На второй день Рубашов работал в паре с Олей. И они разговаривали, пока раскладывали новинки. Оле было двадцать пять. Она работала в этом магазине третий месяц. Ее муж тоже работал здесь — на складе. Оля была родом из столицы, но после замужества столичные цены не позволили молодоженам там остаться. Поэтому в поисках выгодных жилищных условий они переехали в другой город, были вполне довольны и на радостях даже родили девочку. Но вскоре им пришлось переехать сюда. Они втроем живут в одной комнате. В другой комнате живет другая семья. Вечером Рубашов спросил у Оли:

            – Кем бы ты хотела работать, в идеале?

            Оля долго думала. Ответила, что, скорее всего, она бы работала воспитателем в детском саду. И тогда Рубашов спросил:

            – А ты училась на педагогическом?

            Не училась. Работала два года воспитателем до рождения дочки, и ей очень нравилась работа.

            – А почему дальше не пошла работать воспитателем в этом городе?

            Потому что никуда не брали. А если брали, то ей самой там не нравилось. А однажды директор одного детсада попросила у нее двадцать тысяч за трудоустройство.

            – Какой смысл директору брать с человека деньги за трудоустройство?

            – Я тоже не знаю. И тем не менее, так оно и было.

            Она сказала, что в тех детских садах, в которые ее брали, было очень много детей приезжих. И далеко не все из них знают русский язык.

            Рубашов как-то написал эссе, в котором были следующие строчки:

            «Моя родина – это русский язык (письменный с ошибками).

            Я говорю на нем в центре столицы, и единицы меня понимают.

            Скоро мне придется говорить это на другом языке».

            На каком?

            А еще Оля поругалась во второй день со своим мужем. Он хотел купить три книги, а денег у них не было. Он хотел купить один фантастический роман для себя, один эротический роман для них обоих и одну книгу по популярной психологии для... в принципе, тоже для них. Все три книги занимали верхние места в списке бестселлеров по всей территории молодой страны.

Третий рабочий день Рубашова стал его самым коротким рабочим днем. День начался как обычно – со звонка будильника. В принципе, любой день, который так начинается, был для Рубашова плохим днем. Потому что это ужасно, когда любимое и вполне естественное занятие (любое из приятных и естественных) прерывается чем-то внешним. Например, внешним паразитом типа «пип-пирип, пип-пирип, пип-пирип». Рубашов проснулся, выпил чашку кофе, выкурил сигарету, оделся и вышел на улицу ровно в восемь утра. И если уж что-то Рубашов и ненавидел в жизни, так это утро, потому что по утрам он ненавидел все. Несмотря на или точнее смотря сквозь сонливость. Ненавидел утро, мороз, снег в середине марта, маршрутки, электрички, вокзалы, билеты, очереди, работу, людей и собственную забывчивость – Рубашов забыл сегодня умыться. Без пяти девять он снял пальто в подсобке и сделал несколько глотков воды. Он ненавидел подсобки. Потому что во всех подсобках стоят микроволновки с каплями засохшего масла и угольками давней еды, одноразовые стаканчики, чашки без хозяина, начатые кетчуп и майонез, сменная (вонючая) обувь, непрочитанные журналы и особенный запах: еда быстрого приготовления, пот, усталость, одеколон, сальные волосы и запах давно немытого холодильника. Холодильник в подсобке абсолютно всегда наполовину пуст. Дома холодильник всегда наполовину полон.

Рубашов вернулся в первый зал, который он уже ненавидел. В среднем там было по десять экземпляров каждой книги. С одной стороны это было заманчиво, как это бывает в оптовых магазинах. Как правило, все берут не самый крайний товар, а тот, что находится за ним. Потому что тот кажется никем не тронутым. С другой стороны – никакой эксклюзивности. Книги печатают на станках в издательствах большим тиражом. Некоторые писатели печатают свои книги на станках дома большим тиражом. Есть одна очень интересная теория. Она называется «теория бесконечных обезьян». Предполагается, что если посадить бесконечное множество обезьян за бесконечное множество печатных машинок, то за бесконечное множество времени, путем случайного нажатия кнопок, у них получится произведение, по силе не уступающее Шекспиру. Ох уж этот детский числительный максимализм! Рубашову стало интересно: сколько потребуется Шекспиров, что бы написать шаблонный сентиментальный роман? Или детектив? То, что он сейчас пишет, этот ненавидящий Рубашов – шаблонный, сентиментальный роман с детективным сюжетом: у главного героя что-то было, а потом кто-то это что-то убил. И скрыл все следы. Причем так хорошо скрыл следы убийства, что убийства как такового вроде бы и не было. Ведь никто не представлял себе, как именно выглядит это «что-то» и зачем его убивать. Но если «что-то» было все-таки убито, то, стало быть, убийца («кто-то») знал как выглядит «что-то». В конце романа окажется, что «кто-то» и «что-то» — одно лицо. То-что-кто. Рубашов присел на табуретку. Покупателей не было, свет включен не везде, не все пришли. Он вытянул свои уставшие ноги, которые в то утро он ненавидел, а они ненавидели его дурную голову и погоду, поскольку были метеочувствительны (сентиментальны). Он услышал голос сотрудницы, которая проработала в магазине три года. Она спросила у Оли, где Рубашов и пришел ли он вообще. Оля ответила, что Рубашов в зале. Когда она нашла Рубашова, то сказала ему:

– Мне сейчас позвонила Олеся Олеговна и попросила тебя рассчитать.

– Вот так просто?

Она промолчала.

– А она что-то сказала при этом?

– Ничего. Только попросила выдать тебе деньги за два дня.

– А когда она придет?

– В начале второго.

– То есть я могу собираться?

– Ну да.

И тогда Рубашов оделся в подсобке, которую больше никогда не увидит, и подошел к кассе, за которой никогда ничего не купит. Оля дала ему две тысячи рублей — четыре бумажки по пятьсот.

– Ты не знаешь, почему меня...

– Я сама только что узнала.

Она пожелала ему удачи. Было девять часов утра. Среда. Морозный март скоро закончится. Рубашову двадцать пять, и он тоже скоро закончится.

По дороге домой он позавтракал в ресторане быстрого питания. Арлова еще спала, когда он пришел домой. Когда он ей все рассказал, она хотела сама позвонить Олесе Олеговне и сказать ей все, что она про нее думала.

– Мне сказали, что она придет в начале второго. Я ей позвоню и все спрошу.

Арлову раздражало спокойствие Рубашова. Это было смешно, потому что когда он в начале второго позвонил Олесе Олеговне и спросил:

– Меня сегодня рассчитали, и я бы очень хотел поинтересоваться причинами. Потому что если дело во мне, в будущем я бы хотел избежать этих ошибок.

То услышал в ответ:

– Рубашов, дело не в вас. Просто вы не очень подходите нашему коллективу. Вы умный молодой человек, но очень спокойный. Вы наверно заметили, что мы там очень суетливые и все что-то бегаем? Вот, а вы спокойны. Вас правильно рассчитали?

– Правильно.

– Всего доброго и удачи.

Вообще он думал, что спокойствие – это хорошо. Он думал, что способность сохранять спокойствие – это его достоинство. Еще он считал своим достоинством неспособность ходить по чужим головам, но однажды его не взяли на работу как раз из-за этого. Арлова не понимала, почему он не послал их всех куда подальше.

– Так дела не делаются.

Раз так, то чего он обиделся? Он обиделся на то, что не сам ушел, а его попросили. Понятное дело, он бы там долго не продержался, но два дня это уж слишком.

Рубашов терпеть не мог, когда ему желали удачи. Современное прощание: «Ну давай, удачи!» В удаче очень мало твоих собственных заслуг. Значительно меньше, чем в успехе. Странно получается: многие люди абсолютно уверены в том, что все зависит в большей степени от них самих, но тем не менее, они всем желают именно удачи.

Поручик смеялся. Ему особенно понравилось, как Рубашов спокойно на все отреагировал. А потом вдруг поручик перестал смеяться, как будто кто-то выключил его смех. И он сказал:

– М-да... Я тут решил, что мне бы хватило одного миллиона евро, чтобы забыть обо всех своих проблемах до конца моей жизни.

Через неделю он сказал:

– Я тут подумал... Мне бы не хватило одного миллиона. Я взглянул на цены... Нужно больше.

Поручика все отговаривали от армии. Арлова пугала его тем, что пьяный сержант заставит его чистить туалеты зубной щеткой.

– Да, – добавил в шутку Рубашов, – а еще ты будешь спать со своим ружьем.

Когда поручик и Рубашов остались наедине и разлили последние рюмки, Рубашов сказал:

            – Тебе решать. Я могу лишь принять твое решение и уважать его. Отговаривать не буду. В какой-то степени я даже понимаю тебя, но я выбрал бы путешествие. Целый год бродяжничества. Главное, чтобы ты бежал не отчего-то, а бежалк чему-то.

 

По легенде, Шервуд Андерсон дал совет Фолкнеру писать о том, что перед его глазами. Подобный совет, лишенный, однако, налета романтики, получил и Рубашов от невидимых издателей. Целый год ему понадобился на то, чтобы это понять. Рубашов упрям, и у него раздутое, ничем не подкрепленное самомнение. Он не хотел писать о том, что перед его глазами, потому что ему не нравится то, что он видит. Его раздражала потерянная современность. И вдруг он понял, что имел в виду Андерсон и о чем не догадались издатели. В современности сокрыта вечность. Если у Рубашова спросят, о чем он сейчас пишет, о чем его второй роман, то он ответит:

–  Книга о том, что иногда мы можем потерять себя прежде, чем успеем найти.

Сейчас начинается заключительная часть этого романа. Она будет немного отличаться от предыдущих. Главным образом тем, что после нее больше ничего не будет и что уже всем известно последнее предложение. Вот оно:

 

Рольставни со скрипом ползут по окну, как титры в конце фильма.

 

Часть четвертая.

Заключительная

 

Есть такое явление как совпадение колебаний, или резонанс. Например, стакан. У стакана есть частота колебаний – нота, на который он резонирует. Это можно проверить, если слегка ударить по стакану. Тогда вибрация от удара заставит вибрировать воздух, который мы услышим, как звон. Этот звон можно измерить. И если точно воспроизвести эту ноту (звон), то стакан разобьется.

Рубашов сейчас как стакан, а все вокруг Рубашова совпадает с его собственными колебаниями. Он стал очень раздражительным и вспыльчивым.

Рубашов сейчас в маршрутке. Около девяти часов утра, начало апреля, очень холодно. Перьевые облака расступаются перед восходящим солнцем. Конечно, Рубашов едет на собеседование. На этот раз он устраивается фотографом автомобильных запчастей на склад. Полсотни километров от его дома, еще дальше от столицы. Согласно изученной накануне карте, дорога не должна занять много времени. И если бы у него была машина, так бы оно и оказалось. Но машины нет. Не потянет. Машину можно приобрести – рынок полон предложений. Но платить за страховку, обслуживание, стоянку или гараж, налог, резину и все остальные премудрости независимости от общественного транспорта... в общем, эти деньги не уберегут от пробок. Знакомый Рубашова очень хочет машину, но у него нет прав. Рубашов спросил у него, когда он собирается пойти учиться. Знакомый сказал, что не собирается. За деньги, необходимые для учебы, он купит готовые права. А толкованием дорожных знаков займется непосредственно за рулем. Потому что нет у него столько времени на учебу. Это называется грозным словом «коррупция». На самом деле это называется куда скромнее. Это называется «рынок». В средствах массовой информации говорится, даже если вы совсем не следите за новостями, что множество проблем молодой страны успешно решаются. В это даже сам Рубашов начинает верить. Реформы, указы, законы, любые другие синонимы ситуацию меняют к лучшему. Но если смотреть дальше и глубже, то, как это всегда и бывает, обнаруживаешь всякого рода странности. Слышно одно, видно другое. Это такая большая маска для всей страны. Маска от всех других стран и для собственных жителей. Типа плацебо. Бабушка Рубашова однажды рассказала ему, как во время своей врачебной практики столкнулась с ложной беременностью. У женщины был большой живот, как у беременных, у нее вообще были все симптомы. Начались схватки, отошли воды, а ребенок все не появлялся. Решили сделать кесарево. Тут-то живот ее и сдулся. Такими проблемами занимается психосоматика. В принципе, если поверить во что-то всеми силами, то так оно и будет. Не зря же говорят, что если ты хочешь изменить мир, то следует начать с себя. Рубашов терпеть не мог эту поговорку. С другой стороны, кто же в здравом уме с экранов телевизора будет твердить о том, что все не так хорошо? В некоторых областях так и вовсе плохо. Дураков по другую сторону экрана нет. Иногда, правда, кажется, что там нет никого кроме. Возможно, что как раз таки в таком подходе и заключена благая цель: если долго говорить народу о том, что все хорошо, то народ вскоре поверит, тогда-то и будет все хорошо. Можно некоторое время обманывать много народа, можно обманывать долгое время мало народа. Но невозможно обманывать всех и всегда. Его портрет есть на пятидолларовой банкноте.

Вот с такими мыслями ехал Рубашов на склад запчастей рано утром. В маршрутке. Острые солнечные лучи проткнули несколько медлительных облаков. Он едет уже сорок минут. Сорок минут по шоссе через огромное поле. Просто поле, на десятки километров, до горизонта. Со всех сторон одно большое, глупое поле. На нем ничего не выращивают, ничего не строят. Это еще хуже, чем пустая страница. Промерзшая земля, поле. Надо несколько раз повторить слово «поле», пока слово не потеряет весь смысл. Потому что это поле было совершенно бессмысленным. Много он видел бессмысленных полей. Зачем такие огромные территории, зачем одна шестая часть суши, если так много полей? Рубашов сейчас подумал о больших комнатах в панельных домах. Или на дачах, неважно. Многие жители ставят диваны вдоль одной стены, а напротив диванов ставят телевизор и пару шкафов с хрусталем. Говорят, что так получается много свободного места. Действительно много, даже танцевать можно. Но не танцуют. Может быть, так дышать легче. В поле легче дышать. Больше ничего делать там нельзя – оно такое большое, что не вспахать, не перейти. Почему говорят, что негде жить и строить? На этом поле, например, можно построить небольшую страну.

 Маршрутка пересекла мост через главную реку столицы. На берегу реки стояли пятиэтажные дома. Маршрутка остановилась в самом центре этого небольшого города. В центре города был рынок, памятник, полуразрушенная церковь и деревянные старые домики. У рынка стояли старушки, торгующие шерстяными носками. Еще были салоны сотовой связи. Все три. Они есть везде. На столбах висели рекламные объявления. В основном о съеме и сдаче квартир и кредитах за час. Из этого города курсировал один маршрут до столицы, как последняя ниточка, удерживающая этот город от свободного плаванья. Может быть, что все далеко, не так плохо, показалось тогда Рубашову. Может быть, поле имело стратегическое значение, а один маршрут до столицы был одним, потому что в большем количестве не было никакой нужды. Во всяком случае, Рубашов был уверен только в одном: его одной жизни не хватит не только для решения одной проблемы из любой сферы бытия, но и просто для ее описания. Он почувствовал себя очень маленьким и глупым, плывущим на самодельном плоту в океане информации, сомнений, мыслей, наблюдений. Воистину, быть в чем-то уверенным – значит не располагать достаточным количеством информации. Он уже потратил три сотни рублей, чтобы добраться сюда, а после разговора с таксистом должен был потратить еще столько же для того, чтобы доехать до склада запчастей. Он чувствовал то же самое, что и на предыдущем собеседовании в книжном магазине. Только на этот раз поддался страхам и сел в автобус. Сорок минут ехал через поле. Но на этот раз с каждой минутой он приближался к дому, будто к своему убежищу.

Предположим. Живет человек всю жизнь в ужасных условиях. Бьют его и унижают, он недоедает, все в его жизни плохо. И вдруг его жизнь меняется самым кардинальным образом, но только на одну неделю или на один день. Он видит, что жизнь значительно больше и есть в ней место для любви и уважения, и добра. И что его телу могут причинять не только физическую боль, но и наслаждение и так далее. И конечно, он очень быстро привыкает к хорошему, как всякий человек. Но потом, с легкой подачи злого автора, он возвращается к прежним условиям своего существования. Вопрос. Сможет ли он и впредь выносить и терпеть? Собака живет на улице, пьет из грязных луж и питается остатками из мусорки. Каждую зиму она видит, как умирает кто-то из ее стаи, и думает, что неминуема ее очередь. И вдруг ее забирают с улицы. Моют, кормят, поят. Она спит в тепле и теперь любима. Холодные зимы перестали быть ее злейшим врагом. Когда она сыта, а ее шерсть поблескивает на солнце, ее вновь выкидывают. Аналогичный вопрос. Рубашов так ко всему относится, потому что видел или чувствовал другую сторону?

Один его друг, с которым они уже не общаются, всегда хотел переехать. Он желал вина, когда разливали пиво, он хотел любви, когда предлагали свободные отношения, он хотел летать, когда был вынужден ехать в метро, он мечтал плавать в океане, когда принимал душ, заработать миллион, когда отдавал последнее за кредит, загорать на пляже, когда замерзал, путешествовать, когда сидел дома. А кто не хочет?

Сосед вновь попросил сто рублей. Он вернулся через час с бутылкой и одним яблоком. Сказал, что сегодня десять лет, как больше нет среди живых его сына. Просил составить ему компанию. Рубашов не смог отказать. Пили на балконе. Сосед говорил, как партизан. Он умудрялся сохранять эту способность на протяжении всех рюмок и тостов. Он не делал этого намеренно, такая черта, вероятно, выработалась со временем, с опытом такого рода. Говорил о себе только лишь то, что и так о нем было известно Рубашову. Минимум новой информации. То ли забывал, то ли не хотел. Вот он опять стал говорить, как ему нравилось работать краснодеревщиком и как же теперь плохо работается дворником. И жена забирает всю его грошовую зарплату, но он не против. И как пьет, а раньше не пил, ну, в таком количестве. И как его несколько раз кодировали, а он продолжал, потому что кодировка работает только три недели от силы. И как его удар хватил сердечный, и врачи сказали не пить больше и дали ему таблетки. А он опять стал пить. И как он с женой ругается. Но он никогда не упоминал причины ссор. Но он все равно ее любит. Потому что он бык-скорпион, а быки-скорпионы – однолюбы. Или не скорпион... Рубашов не помнит. Его двойственная натура подтверждается знаком близнецов, а близнецы, это общеизвестный факт, не верят в гороскопы. И когда сосед говорил о своей жене, он говорил о всех женщинах.

– Моя все собирает всякий хлам. Вот же бабы, все собирают хлам.

А Рубашов все слушал и слушал. Иногда что-то уточнял, но не настаивал. От соседа трудно было добиться лишнего, и сам Рубашов не хотел давить. Сосед принес несколько фотографий своих работ. Дубовые лестницы, балясинки, мебель.

– Все своими руками, – говорит.

Когда наливал очередную рюмку, его руки дрожали. Как будто он делал коктейль, взбалтывая бутылку. Горлышко никак не могло состыковаться с рюмкой. Чем больше пил, тем больше тряслись.

– Не могу бросить, – говорит, – вот как жажда у меня...

Он был из спокойных, когда выпьет. Из тех, кто самостоятельно дойдет до кровати, из тех, кто не будет кричать или драться. Как и Рубашов. Сосед вдруг вспомнил, что надо дочку из школы забрать. Рубашов решил пойти с ним. Все дорогу сосед хвастался успехами дочки. И английский, и отличница, и на компьютере, еще вот на танцы пошла. Они остановились.

– Надо позвонить, – сказал сосед Андрей.

Рубашов был абсолютно уверен, что дочка определила стадию опьянения отца по телефону, по двум словам. Поэтому она сказала, что ее уже забрала мать. И тогда Андрей тут же позвонил своей жене. Она сказала, что не забирала. Он перезвонил дочке.

– Ну и чего ты врешь, ё...

Затем ему перезвонила жена и сказала, что все нормально и она заберет дочку.

– Вот же бабы… ё...

Теперь ссориться можно на расстоянии, не обязательно всем находиться в одной комнате. Раньше это было проблематично.

            БОЛЬШЕ ТАК НЕ МОГУ ТЧК ДОСТАЛ ТЧК

            НЕ ОРИ НА МЕНЯ ТЧК

            НЕ МОГУ ТЧК ТЫ НЕВЫНОСИМ ТЧК

            ПОТОМ ПОГОВОРИМ ТЧК ТАК ДОРОГО ТЧК

            ТЕБЯ ТОЛЬКО ДЕНЬГИ ИНТЕРЕСУЮТ ТЧК

            НЕ ПЕРЕБИВАЙ ТЧК

            НEНАВИЖУ ТЧК

            ТЧК ТЧК ТЧК

Как-то так. Наблюдать, но не вмешиваться. Главное не перегибать. Рубашов наблюдает за своей жизнью, но не вмешивается.

 

Несколько раз они встречались, сидели на кухне. Рубашов и Арлова, поручик со своей возлюбленной и дружественными отношениями между последними. Выпивали, пели песни и смеялись. Продолжительно и громко, заразительно. Родители Рубашова однажды сказали ему, что судя по нему и его друзьям, которых они имели честь знать лично, а также по редким и скупым замечаниям их сына, они сделали вывод, что поколение Рубашова лишилось молодости. Конкретных черт молодости, особенностей возраста. Говорили, что они встречались с друзьями значительно чаще, путешествовали и так далее. Каждый праздник они собирались, по любому поводу. Конечно, у них были такие же проблемы, но при этом они оставались молодыми. Молодость без молодости сейчас. Рубашов их плохо понимал. Возможно, если бы он жил раньше, был их ровесником, ничего существенного в его жизни не поменялось бы. Сравнения такого рода лишены смысла априори. Но тогда, среди смеха и песен, он что-то почувствовал. Совокупность разных чувств. Например, что ему еще двадцать пять, а не уже, что впереди еще так много. И что он жив и здоров, и способен идти дальше, и сможет устоять перед многими ударами. И что, самое главное, он чувствует голод, голод по жизни: ему так многое интересно. И что мир, который стал в одночасье таким большим и противоречивым, одновременно стал и доступнее. И что все они, вчетвером сидевшие на кухне, как и миллионы по всей стране и планете, стали впереди очереди – сейчас их время. И самое главное, он почувствовал, что не все так плохо. И он сказал о своих чувствах остальным. Арловой не понравилось. Потому что до этого момента он жил так, словно бы ему, а заодно и всему миру, поставили неизлечимый диагноз. Жил так, словно бы ничто не имело смысла, а все только суета. И завтра он будет жить по-прежнему.

            – Одно не исключает другого. Все одновременно, понимаешь?

На цифровых просторах Рубашов нашел одну интересную статью. О своем поколении. Во многом статья подтолкнула его к написанию романа. Поделился с поручиком. Обсудили. Странно, как иной раз совершенно случайно ты находишь ответы на свои вопросы. Рубашов хочет использовать статью в своей работе. Таким образом, художественная проза смешается с журналистикой. Это не очень хорошо. Черт его знает, думает он, возможно, так и должно быть.

Он пишет переводчику этой статьи, спрашивает разрешения. Затем он пишет автору этой статьи. Тут Рубашов понимает, что его письменный английский требует практики. Необходимо поддерживать уровень. Во всем необходимо поддерживать уровень, найти бы его еще. И Рубашов получает разрешение, при условии упоминания автора, сайта и переводчика. Вот это упоминание:

            Автор: Тим Урбан

            Сайт: Waitbutwhy.com

            Перевод: Максим Ильяхов

            Спасибо Тиму и Максиму.

Статья приведена в начальном виде. Разве что картинки получились черно-белыми.

            Статья

                                                                                                                              От переводчика:

Хотя изначально данная статья написана об американцах и для американцев, сходства между американцами и россиянами видны, особенно в поколении двадцати-тридцатилетних. Это статья о счастье и разочаровании. Автор – Тим Урбан, ведущий блога Waitbutwhy.com. Публикуется в адаптированном переводе.

 

О чем плачут в двадцать пять

 

Знакомьтесь. Это Люси.

 

 

 

Люси — представитель поколения Y-людей, рожденных в конце 70-х — начале 90-х годов. Сейчас им по двадцать-тридцать лет, они закончили вузы и теперь работают. Если они работают в большом городе и занимаются интеллектуальным трудом, их называют «Юппи» – young urban professionals, молодые трудоустроенные горожане. Люси как раз такая.

В целом у Люси все хорошо. Почему же она так несчастна?

Разберемся сначала, откуда берется счастье. На удивление, формула проста:

Уровень счастья = реальность - ожидания

Ничего мудреного. Если ожидаешь больше, чем получаешь — ты несчастлив. Если наоборот – счастлив.

Интересно, что объективная реальность играет здесь второстепенную роль. Она сама по себе не делает человека счастливым или несчастным – только в сочетании с ожиданиями. Если ребенок ожидал на день рождения игровую приставку «Икс-бокс», а получил велосипед «Мерида», он, скорее всего, расстроится. Если же он ожидал хоть какой велосипед, а получил целую настоящую «Мериду», он будет прыгать до потолка.

            Со счастьем разобрались: чтобы быть счастливым, нужно чтобы реальность превосходила ожидания. Откуда у Люси завышенные ожидания?

Чтобы лучше это понять, познакомимся с ее родителями.

 

Родители

 

 

 

Дедушка и бабушка Люси – представители «великого поколения». Они выросли во времена «Великой депрессии» – экономического кризиса в США в 1930-е годы. В ранней юности они видели нищету и безработицу. Во время Второй мировой войны они либо служили, либо работали на заводе, где и познакомились.

После кризисных тридцатых и военных сороковых в Америке наступают зажиточные пятидесятые: реальный сектор растет, у всех полно работы, денег хватает. Ветеранам войны (тогда еще двадцатилетним парням) выдают льготные ипотеки, американские архитекторы начинают типовую коттеджную застройку пригородов, у молодых семей появляется доступное жилье, автомобили, телевизоры и другие элементы американской мечты.

Дедушка с бабушкой женятся (массово, в масштабах целого поколения), и у них рождаются дети. Происходит демографический взрыв – «бэби-бум». Америка наполняется счастливыми детьми пятидесятых, которые увидят нищету только в документальных фильмах.

Дедушка с бабушкой учат своих детей, что главное в жизни – стабильная работа и устойчивый доход. Они хотят, чтобы в их жизни еда была вкусной, а трава – зеленой. И вот их дети, родители Люси, вырастают с мыслью о стабильной и долговечной карьере.

Вот такой:

 

 

Родители Люси знают, что они обязательно доберутся до этой зеленой лужайки. Нужно лишь много работать.

 

Ожидания от карьеры у родителей

 

 

 

Родители успешно переболели культурой хиппи в 70-х годах и радостно взялись за свои карьеры. И тут в 80-х и 90-х американский мир переживает небывалый экономический рост. Растет все и во всех отраслях, деньги прут из всех щелей, успевай только зарабатывать.

Наши герои – смелые и уверенные в себе люди. Они честно трудились и заработали даже больше, чем планировали. И дом купили лучше, и жизнь обустроили удобнее. От этого к зрелости у них сложилось общее ощущение удовлетворенности жизнью:

 

Реальная карьера родителей

 

 

 

У родителей Люси не было перед глазами войны и затяжного экономического кризиса. Они уверены, что все всегда будет хорошо – нужно лишь трудиться. И они воспитали свою Люси в этой же традиции, но в еще более утрированной манере: будто ее возможности безграничны, и Люси (и все ее сверстники) может стать, кем захочет.

Начинались девяностые. По телевизору показывали молодых «Бэкстрит бойз» и живого Кобейна, а маленькие мальчики и девочки впитывали идею, что они уникальны, их возможности безграничны, а по жизни им во всем зеленый свет. Более того, им не подходит унылая судьба родителей, которые просто добились финансовой стабильности. Стабильность – это скучно. В жизни поколения Y должны происходить удивительные вещи. На их лужайке обязательно зацветут цветы:

 

 

 

Отсюда первый факт о Люси, который важно понять:
            Люси запредельно амбициозна.

 

 

Люси и ее ровесники хотят не просто комфортной жизни и достатка. Это для них слишком мелко. Если родители Люси воплощали «Американскую мечту», то сама она будет воплощать свою собственную, уникальную мечту.

Писатель и исследователь Кэл Ньюпорт проследил рост популярности фразы «следуй за своей мечтой» (follow your passion), который пришелся на последние двадцать лет. Для анализа использовался гугловский инструмент Ngram Viewer: он показывает, как часто в англоязычной прессе встречаются определенные словосочетания. Сравните, как падает популярность «стабильной работы» (a secure career) и растет популярность «работы для души» (a fulfilling career):

 

 

 

 

 

            Должен оговориться: Люси и ее сверстники хотят материального достатка не меньше, чем их родители. Но, вместе с тем, они хотят, чтобы работа приносила удовлетворение. Об этом «бэби-бумеры» и не мечтали.

Однако Люси не только запредельно амбициозна. С раннего детства в ней укореняется еще одна мысль, почерпнутая у родителей:

 

ТЫ ОСОБЕННАЯ!

 

И тут настало время поговорить о второй особенности Люси и ее друзей:

Они живут в мире фантазий.

 

«Ну да, конечно, все мы добьемся в жизни счастья и успеха. И все мы найдем работу по душе и заработаем на ней. Но я-то особенная. А значит, мой жизненный путь тоже будет особенным, я оставлю след в истории и вознесусь над толпой», – думает Люси на занятиях в колледже.

И вот у нас целое «поколение Люси», которые не только убеждены, что на их лужайке зацветут цветы. Каждая отдельная Люси убеждена, что как только она закончит вуз, ее лужайка станет особенно прекрасной, ? над ней воспарит волшебный пони-единорог:

 

 

Это заблуждение сыграет с Люси злую шутку, когда она получит диплом.

Если родители Люси готовились к многолетнему упорному труду, то Люси пребывает в уверенности, что ей-то, такой особенной и замечательной, работа будет даваться легко. Нужно лишь выбрать направление по душе и подождать, пока ее талант обнаружат.

Вот как Люси видит свою карьеру на старших курсах вуза:

 

 

 

Но, увы, настоящая работа – это кровь, пот и слезы, даже если вы не метите на цветастую лужайку с единорогами. Чтобы выстроить невыдающуюся, но хотя бы устойчивую карьеру, потребуется много лет выдающегося труда. К такому Люси жизнь не готовила. Она ожидала, что сейчас, год-другой, и она станет новым Джобсом-Цукербергом.

Но она не станет, силенок не хватит. И она не готова это принять.

Профессор Пол Харви, признанный люсивед и психолог, исследовал мировоззрение людей поколения Y. Он отмечает, что его представители «имеют нереалистичные ожидания от жизни и необоснованно высокое мнение о себе», а также «болезненно сопротивляются критике». «Не прикладывая достаточных усилий, такие люди, тем не менее, продолжают ожидать от жизни серьезного вознаграждения, – пишет Харви, – и продолжают разочаровываться».

Несмотря на то, что Люси о себе самого высокого мнения, у реальности свой взгляд. Вот где наша Люси оказывается спустя два года после вуза:

 

 

 

            Наша героиня жила в нереальных ожиданиях от работы и, естественно, разочаровалась. Из-за несоответствия ожиданий и реальности она несчастна.

            Но это не все. Есть еще одна проблема, которая усугубляет положение Люси:

Над ней все как будто издеваются!

 

            Понятно, что среди поколения родителей Люси кто-то богаче и кто-то счастливее. Но так как большую часть жизни эти люди прожили без Фейсбука, они не особо в курсе, как складывалась карьера сверстников. Они жили себе и занимались своим делом, оглядываясь в лучшем случае на лужайку соседа.

А вот Люси преследует новомодный общественный феномен: брехня в Фейсбуке.

Из-за соцсетей Люси живет в мире, в котором:

а) люди постоянно публикуют информацию о себе;

б) то, что они публикуют, часто не соответствует действительности;

в) в основном окружающие делятся своими успехами и помалкивают о неудачах.

Если посмотреть на страницу в Фейсбуке типичной одноклассницы Люси, то там будут сплошные вечеринки, знакомства с известными людьми, заграничные поездки, подарки от поклонников и дорогие рестораны. И нигде не будет написано, что она на самом деле подрабатывает текильщицей в клубе, занимает деньги у родителей, а эти розы купила себе сама. Это называется «конструирование имиджа».

Из-за этого у Люси складывается чувство, будто у всех кругом все прекрасно, и она одна такая дура, ничего в жизни не добилась.

 

 

Вот почему Люси чувствует себя не на месте. И хотя она, скорее всего, начала свою карьеру очень даже успешно, она мучается от ощущения собственной несостоятельности.

            Что бы я посоветовал таким, как Люси:



  1. Оставаться такими же амбициозными. В мире хватает возможностей реализоваться, нужно лишь брать и делать. Может быть, все получится не так, как вы планировали, но что-то точно получится. Главное – делать.

  2. Перестать считать себя особенными. Правда жизни в том, что вы неопытный молодой человек, которому пока что нечего предложить миру. Чтобы это появилось, нужно трудиться, долго и изо всех сил.

  3. Не смотрите по сторонам. Сейчас ничего не стоит создать себе образ состоятельного и успешного человека. Если ваши друзья и знакомые кажутся успешными, не спешите делать выводы. Возможно, они просто держат Айфон под правильным углом. Вам же нужно заниматься своим делом честно и от души – тогда не будет причин завидовать другим.


 


     Конец статьи

Продолжение романа

 

Поколение Юппи – просто добавь воды. В принципе, на этом Рубашов мог бы и закончить свой роман. Написать про рольставни и поставить точку. А если был бы полностью согласен со статьей, то к работе над романом не приступал бы вовсе. Он не согласен. Здесь, за пределами наглядных графиков Люси, жизнь приобретает все новые и новые цвета. Если только Рубашов не заморачивается. Прекрасно иметь зеленую лужайку перед собственным домом. Прекрасно иметь миллион евро поручика, не болеть, не стареть, работать, зарабатывать, тратить, писать, быть читаемым, разделенная любовь, меньше вопросов, больше ответов. Пока Рубашов только пишет.

 

                                               (Окончание следует.)


 







1              Бог из (лат.)



К списку номеров журнала «ИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNAT» | К содержанию номера