Самуил Кур

Искусственный интеллект. Рассказ

            Его выращивали долго. Сначала сомневались и не верили, что получится. Потом, когда пришлось дежурить по ночам, проклинали тех, кто это придумал. Когда же что-то завязалось, стало менять цвет и покрылось пупырышками, стали смотреть на непонятное желе с удивлением и интересом. Наконец, пришли к выводу, что он (оно) созрел (созрело), потому что за последнюю неделю никаких изменений не наблюдалось. Тогда его торжественно перенесли из темного угла на столик у окна.

И в тот момент, когда с таким трудом выращенный продукт мирно покоился в специальной колбе из сверхпрочного стекла, произошло нечто необъяснимое: он начал подниматься. «Как тесто», подумал Грибов. «Как пена в пивной бутылке», подумала Ильченко. Положение, однако, становилось катастрофическим, и тогда она сбегала домой – благо, жила неподалеку – и принесла трехлитровую кастрюльку. Как только его туда переселили, он сразу успокоился и затих.

— Видать, колба вызывала у него неприятные ассоциации, - предположил Грибов.

— Она держала его за горло, - уточнил Понтягин. Он был завлаб, и ему по должности полагалось давать научные заключения. – Попробуй сам залезть в колбу и вытянуть шею – я на тебя посмотрю. Зато теперь он раскинулся вольно, как в кресле. Но вообще-то надо подумать, какую форму ему придать. Для удобства пользования.

— Куб? – полуутвердительно произнес Грибов.

— Цилиндр? – возразила Ильченко.

— Шар! – внезапно раздался тонкий скрипучий голос, идущий прямо из кастрюли.

Все трое одновременно вскочили.

— Это ты? – спросил Понтягин.

— Да, это я, - ответил тот же голос.

— Кажется, получилось, - лицо завлаба светилось, как полная луна.

— Понимаешь, - сказал он осторожно, - шар – самая неудобная из всех форм, неустойчивая она.

— Зато идеальная, - уверенно заявил голос. – А я ведь ИИ – Идеальный Интеллект.

— Вообще-то ИИ означает Искусственный Интеллект, - заметил Понтягин.

— Кончай базар, - заявила кастрюлька. – Шар – и точка. Решение окончательное и обжалованию не подлежит.

— Не спорь ты с ним, - включился Гриб. – Не будем начинать с конфликта. Давай лучше придумаем ему имя.

— Может, по первым буквам наших фамилий? – выдал идею Понт.

— ПИГ? – скривилась Илька. – Это же по-английски «свинья». Когда подготовим статью, и она пойдет с резюме на английском, мы этим ПИГом доставим докторам наук массу удовольствия.

— А, может, действительно выбрать что-то умное на том же английском? Типа... – но сказать сразу, какого типа, Гриб так и не смог.

И тут снова отозвался ИИ:

— Почему вы рассуждаете обо мне, как будто меня здесь нет? Я уже выбрал себе имя: Нилин.

От неожиданности Понт как-то странно булькнул:

— Ничего себе заявочка! Это же фамилия нашего директора!

— Меня это не колышет. Я буду всегда в форме – в идеальной, разумеется, и фамилия у меня должна быть тоже идеальная – чтобы в обе стороны звучала одинаково.

— Классно! – восхитилась Илька.

— Тем более, - продолжил Нилин, - что под статьей будет не три подписи, а четыре.

— А чья же четвертая? – удивился Гриб.

— Моя, конечно. Причем, на первом месте.

— Получается, первой – фамилия директора? – опять удивился Гриб.

— Вам это не повредит.

Пока шел разговор, Понт взял со стола калькулятор и теперь, быстро спрятав его за спиной, громко произнес:

— Корень квадратный из 628 849!

Не задумываясь ни секунды, Нилин выпалил:

— 793!

И тут же возмутился:

— Что вы со мной обращаетесь как с каким-нибудь заезжим фокусником?! Я – высочайший интеллект, а вы мне про корень!

Довольный собой, Понт подмигнул товарищам и обратился к кастрюльке:

— Ну ладно, раз ты такой умный, скажи, пожалуйста, почему у моей Галки, когда мы с ней ночью любовью занимаемся, такое мечтательное выражение лица? Даже в темноте заметно. А утром – прямо противоположное.

Нилин немного подумал и скрипучим голосом сообщил:

— Она в это время думает о ВИА.

Понт просиял еще больше:

— Приятно узнать, что тебя в такой ситуации сравнивают с целым ансамблем.

— При чём здесь ансамбль? – в голосе Нилина звучало недоумение. – К сожалению, ваши естественные интеллекты обладают прямолинейностью суждений. Я же ясно сказал: она в эти минуты представляет, что она с ВИА, то есть с Виктором Игоревичем Антоновым, с которым в круизе познакомилась.

— Врешь! – закричал оскорбленный завлаб. – Она в круиз с подругой поехала!

— А подруга связалась с ФБР.

Понт побледнел и где стоял, там и сел.

— С кем? – тихо-тихо спросил он.

— Ну, с Феликсом Борисовичем Рувимчиком. Он тоже был на корабле.

Наступило молчание. Понтягин поднялся и забарабанил пальцами по столу.

— Мы тут малость отвлеклись. А для статьи нужны факты. Итак, господин Нилин, что вы можете сказать о проблеме вечного двигателя?

— Вечный двигатель был мечтой многих изобретателей с давних времен, - бодро начал Нилин. – Первая описанная попытка его создания относится к 1150 году, автором ее был индус Бхаскара. На предложенной им конструкции останавливаться не буду. Потом последовали другие, а к 16-17 векам их уже набралось больше тысячи. Основным элементом большинства тогдашних перпетуум мобиле являлось колесо. Создать устройство, которое бы без затраты сил и энергии работало бесконечно долго – эта заманчивая идея привлекала не только солидных ученых, но и многих, кто имел дело с тяжелым, однообразным трудом.

— Ну и шпарит! Как по-писаному! – позавидовал Грибов.

— Ребята, мы вырастили компьютер. Он нам википедию читает! – нервно откликнулся Понт.

— Чего?! Забыл, кто я? У вас тут на столах три компьютера. Чего же ты не к ним обратился по поводу мечтательного лица твоей Галки, а ко мне?

— А зачем нам выслушивать басни, которые мы и без тебя знаем? Нам нужны подходы и решения!

— О чём спросили – на то и отвечаю, - примирительно заметила кастрюлька. - Спросили о проблеме – говорю о ней. Коснулись бы решений – дал бы другой ответ.

— Хорошо. Вечный двигатель существует?

— Глупый вопрос. Конечно – нет. Это и ежу понятно.

— Знаешь, Гриб, нам какой-то сварливый Интеллект попался. Хоть и идеальный.

— Впрочем, Понт, я передумал, - изрек скрипучий голос. – Существует вечный двигатель. Это человеческий разум.

— Коллективный?

— Зачем? Индивидуальный.

— Но чтобы он работал, человек должен есть, пить, то есть снабжать свой мозг энергией.

— Уточняю: разум движет поступками человека – значит, это двигатель. А насчет энергии – неубедительно. Продукт разума – мысли. Абсолютно нематериальные понятия.

— Но они направлены на совершенно реальные вещи. Например, у голодного рождается одна единственная мысль – о еде.

— Ошибаешься. Сытый сидит и переваривает. А у голодного гораздо больше фантазии, идеи так и фонтанируют. Кстати, Понт, пока мы тут беседовали, прошло уже 17 минут обеденного перерыва.

— Ну и что?

— Они ждут-не дождутся, когда ты, как обычно, уйдешь, чтобы остаться вдвоем.

— Они? – удивленно переспросил Понт и с интересом посмотрел на своих коллег.

Ильченко покраснела, а Грибов отчеканил:

— У нас же нет денег на круизы.

Понт хмыкнул, неожиданно рассмеялся и вышел. Гриб решительно придвинулся к Ильке, но она отстранилась и извиняющимся жестом показала на кастрюльку.

Скрипучий голос произнес:

— Не стесняйтесь. Считайте, что я отвернулся.

Илька схватила сумочку и выскочила из комнаты. Гриб сжал кулаки:

— Слушай, Нил, ты мог бы не говорить о том, о чём тебя не спрашивают?

— Никак не могу. Это происходит помимо моей воли. Мысли выскакивают сами, непроизвольно.

У Гриба возникло острое желание – схватить кастрюльку и спустить ее содержимое в унитаз.

— Не делай глупостей, - мягким, убеждающим голосом проговорил Нилин. - Я уже молчу о нескольких годах работы. Но десятки тысяч рублей? Тебе этого не простят.

Ошарашенный и чтением мыслей, и предупреждением, и непривычным тембром, которым оно было произнесено, Грибов осторожно открыл дверь и так же осторожно закрыл ее за собой. И лишь оказавшись на улице, сообразил, что забыл надеть куртку. Что случилось с ним впервые.

Назавтра, только приступили к работе, ИИ потребовал внимания.

— Я беру обратно свои слова насчет человеческого разума. Я был неправ. Действительно, ему нужна подпитка.

— Ты умнеешь прямо на глазах, - похвалил кастрюльку Понтягин.

— Только сегодня я понял: существует единственный в мире вечный двигатель. Это – я.

Понт расхохотался:

— Молодец! От скромности ты действительно не умрешь.

— Можешь смеяться, сколько хочешь. Против истины не попрешь. Есть одно доказательство, которое ты никак не сумеешь опровергнуть. И оно говорит, что мое существование не требует снабжения энергией со стороны.

— И до чего же ты додумался?

— Я мыслю – следовательно, существую.

— Свеженький тезис. Однако с Декартом, который придумал его чуть-чуть раньше тебя, случилась странная история: как только он отдал концы, то сразу перестал мыслить.

— Не передергивай и не переворачивай мое утверждение задом наперед. Прими его как аксиому.

— Ладно, существуй, - согласился Понтягин и коротко бросил: - Всем вниз. На совещание.

Они спустились во внутренний дворик. Посреди зажатого каменными стенами прямоугольника пылала осенним пламенем цветочная клумба.

— Здесь будет удобно, - осмотрелся Понт, опускаясь на скамейку возле белоснежных астр. – Есть о чём потолковать.

Гриб сел с краю, Ильченко устроилась между ними, закинув ногу на ногу.

— В общем, так – всё сошлось, - завлаб не мог скрыть явного удовлетворения. – На днях обмоем это дело, в лучших традициях психологической науки. Повод, конечно, потрясный – мы создали объект чистого разума. Это вам не баран чихнул. Первые контакты с ИИ радуют. Особенно меня. Но плясать джигу рановато, предстоит самое трудное – эксперименты.

— Интересно, он – мужчина или женщина? – задумчиво протянула Илька.

— Хороший вопрос, - подхватил Гриб. – Я думаю, он – шикарная блондинка.

— Кончай базар, - цыкнул Понт. – Нам надо исследовать когнитивные, вербальные и эмоциональные качества Нилина, иными словами говоря, проверить его реальные умственные способности. Тут главное – верно выбрать критерии.

— Может, применим методику Лапшина-Гутермана? – предложила Илька.

Проходившая мимо сотрудница бросила на компанию возле клумбы удивленный взгляд. Перед тем, как войти в здание, она еще раз оглянулась, но они не обратили на нее никакого внимания. Они уже обсуждали детали.

На следующее утро всех троих вызвали к директору. Он предложил им мягкие кресла, а сам взгромоздился на стол. Наступило молчание. Озадаченная группа ПИГ не знала, как реагировать.

— Ну давайте, изучайте! – поощрил их шеф.

— Что изучать?

— Ну как же, вы собирались исследовать мои умственные способности.

Понт хлопнул себя по лбу:

— Петр Александрович, это же недоразумение! Понимаете...

Через пять минут директор стоял перед кастрюлькой и с любопытством смотрел на неподвижную серую массу. Решившись, он все-таки задал вопрос:

— Как тебя зовут?

— Во-первых, прошу не тыкать, - раздался скрипучий голос. – Выбирайте выражения. А, во-вторых, меня зовут Нилин. Вы – мой однофамилец, скоро будете этим гордиться.

Петр Александрович скептически посмотрел на Понта:

— Ну-ну. И это всё, что он умеет? У моих знакомых живет попугай, у него не хуже получается.

Обиженный Понт не успел ответить, его детище опередило его:

— Вполне возможно, попугаи иногда бывают умнее своих хозяев. Между прочим, у меня есть некоторые соображения насчет особенностей гендерной самоидентификации личности.

Понт и Гриб переглянулись – это была тема докторской диссертации директора.

— Любопытно, - отозвался тот.

— Но это строго конфиденциально, между нами, - добавил ИИ Нилин.

Петр Александрович присел и приготовился слушать. Кастрюлька молчала.

— Ах, да, - спохватился П.А. Нилин, – погуляйте, ребята.

Он появился через час с лишним, с охапкой исписанных листков, и проходя мимо ожидавших в коридоре, с улыбкой заметил:

— Пока беседовал с вашим питомцем, одна мыслишка в голову пришла, и я кое-что записал.

Когда фигура директора исчезла из поля зрения, Понт обратился к ехидно усмехавшейся Ильке и ее другу:

— Слышали, что шеф сказал? Так вот – ничего вы не слышали! Забыли о его визите, как будто его не было! И рот на два замка – внешний и внутренний. На всякий случай.

Понт оказался провидцем. Но об этом впереди.

Вообще-то все в их институте занимались одной-единственной проблемой, только с разных сторон: почему во все времена, хотя толпа едина в своих взглядах и действиях, находятся одиночки, мыслящие поперек? Что ими движет – гениями и злодеями, свихнувшимися лидерами и прорицателями, изобретателями и тупыми исполнителями?

И когда в ЛИМПе – Лаборатории исследования мыслительных процессов – родился Искусственный Интеллект, эта новость всколыхнула институт. Из всех отделов туда ринулись любознательные сотрудники на бесплатное шоу – побеседовать с Нилиным-2. Особенное оживление наступало во время обеденного перерыва. Илька и Гриб оказались в осаде, но поделать ничего не могли. Правда, с посторонними ИИ оказался не очень разговорчивым. На все вопросы ИИ сухо отвечал:

— Гипотез не выдвигаю, резюме не составляю, статьи не рецензирую.

Вскоре поток схлынул, и тогда в лаборатории, наконец, приступили к экспериментам. Подготовили несколько десятков заданий различного характера – на оценку, сравнение, предполагаемые действия. Работа напоминала крутой детектив, ввиду разброса ответов – от предсказуемых до совершенно неожиданных. К примеру, одно из несложных заданий выглядело так. Представь себе, что ты идешь по улице. Вдруг человеку, идущему впереди, в метре от тебя, на голову падает кирпич. Твои действия? ИИ ответил, почти не задумываясь:

— Это зависит от поставленной задачи. Если речь идет о проверке качества кирпича, я выясню, на сколько кусков он разломался, и замерю купольность черепа испытателя.

А вот как выглядел другой эксперимент. Предложенная ситуация: ты идешь вдоль дороги и видишь, что в результате ДТП пострадали двое – енот и ребенок. Кому ты бросишься оказывать помощь?

Ответ ИИ Нилина гласил:

— Вы задаете мне совершенно элементарные вопросы: конечно, тому, чья жизнь важнее. Детей на Земле миллионы, а енотов совсем немного.

Кроме коллективных разработок, были предложены и авторские проблемы. Понт придумал задание с черным ящиком. Илька – про выбор нужного товара из сотни ненужных. Гриб – про необитаемый остров. Потом на бедного Нилина обрушили связку классических парадоксов. Половину из них он объяснил приемлемо, другую – абсолютно непонятно.

Понт решил, что пора подводить итоги. Он снова собрал свою группу на скамейке во дворике.

— Илька, будешь писать, - подал Понт ей блокнот. – Потом занесешь в компьютер. Готова? Итак, предлагаю резюме: «Результаты экспериментов показали, что оценочные суждения Искусственного Интеллекта не совпадают с оценками и поведением нормального человека в аналогичных ситуациях».

— Это твое мнение? – поинтересовался Гриб.

— Безусловно.

— И моё тоже, - поспешно добавила Илька.

— Значит, счет 2:1. Я не согласен. Пиши – особое мнение Грибова Александра: «Я считаю, что в тех случаях, когда суждения ИИ ни в какие рамки не лезли, он просто издевался над нами».

— С какой стати? – возмутился завлаб.

— Не знаю. Может, потому что наши задания, с его точки зрения, выглядели идиотскими. Когда мы их придумывали, казалось – здорово! А после того, как я послушал его ответы... В общем, на дурачка он явно не тянет

Понт что-то прикинул в уме и кивнул Ильке:

— Ладно. Зафиксируй. На всякий случай.

На следующее утро все трое явились в лабораторию с чувством облегчения и сладостного расслабления, которое настает, когда знаешь: то, что над тобой висело, уже не висит. Разговоры пошли отвлеченные и фривольные. На ИИ никто внимания не обращал. Он терпел, терпел и не выдержал:

— Сегодня вы что-то новенькое для меня придумали. Такого вступления еще не было. Опять экзекуция? Зачем вы проводите эти эксперименты? На хрена вы мучите себя и меня? Скажите, какой результат вам нужен, и я его выдам.

Гриб торжествующе взглянул на Понта и сказал, обращаясь к ИИ:

— Дело сделано. Не кипятись. Больше мучить не будем. Можешь спать спокойно.

Между тем, кастрюльку наконец-то вернули хозяйке – прибыл изготовленный по спецзаказу шар. Серебристого цвета, блестящий, он покоился на подставке и выглядел вполне солидно. Верхняя его часть отвинчивалась, и обычно он оставался в таком положении весь день, а на ночь его закрывали. Создавалось даже впечатление, что шар светится изнутри. ИИ остался доволен своей новой обителью. Сообщил, что она уютная и располагает к размышлениям.

И потекли дни, заполненные привычной рутиной. Добили статью и сдали в печать. Директор защитил докторскую. Времена года менялись исправно, зарплату тоже выдавали вовремя. И всё было бы хорошо, если бы вокруг диссертации шефа не закрутилась совершенно непредвиденная карусель.

Кто мог предположить, что некий швейцарский профессор еще сорок лет назад занялся спецификой гендерной самоидентификации личности, однако труд свой не завершил, поскольку скончался от инфаркта? И что рукопись его с 1987 года хранится в университетской библиотеке в Базеле? Тема эта становилась всё более и более актуальной, и другой «гендерный» профессор, на сей раз из Франции, собирая материал для монографии, добрался до базельской рукописи. А потом натолкнулся на статью П.А. Нилина, отражавшую основные идеи его диссертации. К своему удивлению, француз обнаружил, что один серьезный фрагмент, касающийся античного мира, у Нилина полностью совпадает с текстом швейцарской рукописи. Как добросовестный ученый, он тут же заподозрил, что имеет дело с плагиатом, и свои выводы опубликовал.

Попытка П.А. Нилина отговориться тем, что он ни разу не был в Базеле и, тем более, не видел никакой рукописи, ничего не дала – сличение текстов говорило об обратном. Над директором нависла туча, надо было что-то предпринимать. Петр Александрович пригласил известного в институте специалиста, психолога Алексея Белого и попросил его совета – как выбраться из пикового положения. Белый, прочитав статьи и шефа, и его критика, понял: за этой историей стоят не ведомые ему обстоятельства, в которые его не посвятят. Придется до всего докапываться самому.

На первый взгляд, позиция Петра Александровича казалась беупречной – он действительно не бывал в Швейцарии, а рукопись до сих пор нигде не публиковалась. Но если не он, то кто? Психолог перебирал все возможные источники информации – никакого, даже отдаленного выхода на Базель не просматривалось. И внезапно он вспомнил про ИИ. Не оттуда ли ноги растут?

— Слышал про ваш феномен, да всё как-то некогда было заглянуть. А сегодня выдалась свободная минута, - объяснил он Понтягину. – Можно, я с ним немного поболтаю?

Завлаб кивнул:

— Давай, он даже рад будет.

Белый расположился в кресле, специально выданном со склада для посетителей.

— Добрый день, господин Нилин. Меня зовут Алексей, я психолог. Интересуюсь проблемой расшифровки древних рукописей. А суть ее вот в чём: как может современный исследователь правильно понять текст, не зная психологии автора, жившего в крайне отдаленную эпоху?

— Мотивы, которые двигали людьми тогда и движут сейчас, практически те же – деньги, слава, власть, зависть. А у человека пишущего к ним добавляется еще и желание заявить о себе. Не так уж много изменилось.

— Не скажите. Мотивы – да, а обстановка-то – другая. Мы часто судим о событиях и причинах по описаниям. А надо бы наоборот – уяснить смысл написанного, исходя из того, как люди жили и что ценили.

— Раскопки дают картину быта.

— При одном условии – если мы уже много накопали и разобрались, что к чему. А если знаем мало и в современной работе ссылаемся на далекое прошлое? Где гарантия, что не ошибаемся? К примеру, сейчас много говорят о Базельской рукописи. Что вы можете сказать о ней?

— Первый раз слышу, - последовал мгновенный ответ.

Они поговорили еще некоторое время, и Алексей ушел, полностью удовлетворенный. По тому, как быстро отреагировал ИИ на упоминание о Базеле, стало очевидно: он скрывает правду. Следовательно, именно от него директор получил важное дополнение к своей диссертации. Картина прояснилась, но легче стало не намного. Белый понимал: с одной стороны, о своем открытии вслух заявлять не станешь, а с другой – есть опасность, что ИИ проболтается. Никто не знает, что на уме у этих искусственных интеллектов. И на встрече с шефом Алексей выложил свои соображения:

— Наша защита заключается в нападении. Никаких оправданий – в науке не раз бывало, что одна и та же идея приходила в голову нескольким ученым. Насчет совпадения текстов приводим бесспорный факт: на каких бы языках и сколько бы специалистов ни излагали не отличающиеся по сути положения, терминология у всех будет одинаковая, да и оформление будет идентичным – так, как это принято в научной литературе.

— Отлично! Комментарий будете писать вы?

— Если не возражаете. Но лишь после того, как исчезнет единственный свидетель.

Алексей произнес последнюю фразу, не акцентируя ее, и продолжая спокойно смотреть на шефа. Петр Александрович взгляда не отвел:

— Понимаю. Думаю, этот вопрос мы сумеем решить.

Через два дня секретарша директора вызвала Понтягина:

— Ознакомьтесь с приказом и распишитесь.

Чтение заняло немного времени. В первой части документа звучали фанфары: говорилось о крупном научном достижении Лаборатории исследования мыслительных процессов – разработке и создании Искусственного Интеллекта, что позволило провести ряд важных экспериментов. Таким образом, поставленная перед коллективом ЛИМПа задача выполнена полностью. Всем ее сотрудникам объявляется благодарность, и они поощряются премией в размере месячного оклада.

Вторая часть приказа звучала более прозаически. Учитывая, что полученная от ИИ информация носит преимущественно репродуктивный характер, а также в связи с завершением экспериментов, окончанием срока работ и прекращением финансирования, тему закрыть. Материальные объекты, выработавшие ресурс, подлежат списанию (перечень прилагается). В перечне под номером 4 значилось: шар металлический, полированный, на подставке – 1(один).

Подписавшись под приказом, Понтягин подумал: ребята премии обрадуются. А насчет остального – законный финал: больше ничего из ИИ Нилина не выжмешь, пора браться за новую тему. В конце рабочего дня Илька, как обычно, ушла первой, и Понт сообщил новость Грибову.

— Что значит – списать? – тупо спросил Гриб.

Понт посмотрел на стоявший на столе шар, потом на своего подчиненного и сказал твердо и решительно:

— Обычная процедура – вещь снимается с баланса и за ненадобностью... – всё-таки слово «ликвидируется» он не смог произнести.

Но в тот же самый момент оба ощутили: что-то в помещении изменилось, стало чуть тусклее. Шар потерял блеск.

Завлаб взял свою объемистую сумку и уже в дверях завершил разговор:

— Сделаешь это ты. У тебя ведь и раньше были похожие намерения, верно?

Гриб ожидал чего угодно, только не такого поворота событий. Конечно, не обошлось у него без стычек, словесных перепалок с ИИ Нилиным, как всегда на работе между живыми людьми. Но предложить ему совершить расправу?!

Перед его мысленным взором стали отчетливо проплывать различные сценарии: электрический стул; инъекция; топор; кувалда. По телу пробежал холодок. Он никогда не сможет сделать этого. Но если он откажется, поручат другому. Всегда несложно найти постороннего исполнителя и тогда...

Первое, что надо сделать немедленно – забрать Нилина отсюда. Тут он в смертельной опасности. Гриб выскочил на улицу и в ближайшем магазине купил махровое полотенце. Вернувшись, он аккуратно закутал в него шар и подставку, осторожно уложил свой груз в рюкзак и поехал домой. Ночь спал плохо, часто просыпался, его преследовали кошмары, один страшнее другого. Решение пришло утром.

Он позвонил Понтягину и сказал, что на выполнение задания ему потребуется три дня вне лаборатории. Понт коротко ответил: ладно, – и вопросов не задавал. Женé Грибов заявил, что его срочно посылают в командировку, и отправился на вокзал. Уже сидя в купе и глядя на мелькавшие за окном пейзажи, он подумал, что лучший вариант вряд ли можно было найти.

Грибов ехал к матери. Он не виделся с ней несколько лет. Иногда звонил – телефона у нее не было, выходил на соседку и просил позвать Татьяну Васильевну. Но какой откровенный разговор мог состояться из чужой квартиры да еще при свидетелях?

Мать уже давно вековала одна. Отец, когда заваруха началась, отправился куда-то на заработки, и след его простыл. Сестра за морячка вышла и с тех пор на Дальнем Востоке океанским воздухом дышит. А он после университета в центре осел, в науку погрузился. Вот мать и коротает дни там, где родилась и всю жизнь отбарабанила. Городишко небольшой, хорошо еще, что квартира есть, давняя, двухкомнатная. В хрущевской пятиэтажке. Когда-то и он в ее гостеприимном дворе первые жизненные уроки постигал. Потом сбежал – мир покорять. А мир почему-то многоугольным оказался, и все углы – острые.

Вон Понтягину с фамилией повезло – сразу ясно, что понтовый. А ему? По паспорту – Александр, по-домашнему – Шурик, а никто ни в школе, ни в универе, ни на работе его иначе как Грибом не называл. Один раз даже мухомором обозвали. Всю жизнь думал, что бы такое совершить, чтобы все ахнули. Да так и не придумал. И всё же Гриб любил своё порой бестолковое, но заводное и взрывное существование. Чем-чем, а тихой заводью оно никогда не было. Вот и недавнее появление ИИ всё вверх тормашками перевернуло. Он, Грибов, вдруг осознал: уже скоро полтинник за плечами, сын диплом получил, а его, старого козла, на молодую кровь потянуло. Причем осознал он это, когда в обеденные перерывы лаборатория перестала быть для них двоих домом свиданий. И что же? Выяснилось, можно и без Ильки обходиться. Тем более, что она бывшего одноклассника встретила и стремительно замуж за него собралась. Даже Понтягина проняло – заранее отпуск спланировал, в круиз со своей Галкой собирается. В общем, всем хорошо, а у него опять проблемы и дальняя дорога. Как-то оно сложится?

Поезд прибыл на станцию Грузди утром. А дальше – 70 километров в автобусе, с частыми остановками, и попал он в дом своего детства только к часу дня. Времени на то, чтобы побыть с самым родным человеком, оставалось всего-ничего: обратный поезд проходил ночью, а до Груздей надо было еще добираться.

Обнялись, поцеловались, он достал и разложил подарки: проигрыватель дисков с приемником и часами, набор CD к нему, красивую теплую кофту и всякие деликатесы. Мама, как водится, поплакала. Расспрашивала о жене, о сыне. Собирается ли к ней внук приехать, давно его не видала. И когда почти обо всём было переговорено, Грибов, как бы спохватившись, торжественно объявил:

— А теперь главный подарок! Говорящий шар! – с этими словами он извлек из рюкзака ИИ и водрузил его на комод.

— В Москве сейчас стали выпускать всякие занимательные вещи. Одну такую я и привез. Умнейший собеседник у тебя будет.

Татьяна Васильевна подошла поближе:

— Лысенький... А волосики у него вырастут?

— Ему это ни к чему.

— А глазки где? Как же я с ним буду разговаривать, если в глаза ему не могу посмотреть?

— У него внутреннее зрение, мама.

— Электроника?

— Вроде этого.

Она двумя руками сняла шар с подставки:

— Тяжелый...

Села на диван, положила шар на колени и стала мягко поглаживать его.

— А звать-то как? Обращаться к нему – как?

Вопрос застал Шурика врасплох. «Нилин», конечно, начисто отпадает. Надо что-то срочно придумать, но при этом и его условие учесть.

— Имя, говоришь? Давай назовем его... - и выдал первое пришедшее на ум подходящее слово: - Давай назовем его «Радар»!

— Раддар, - медленно повторила женщина. – Радость дарящий. Красивое имя.

Неожиданный кульбит с переименованием сразу поднял Шуркино настроение:

— Я думаю, он не будет возражать.

— Раддарчик... – погладила мама лысенького.

И в ту же минуту к шару вернулся его прежний блеск, в комнате стало светлей и явственно прозвучал мягкий, теплый голос:

— Хорошее имя. Оно мне очень нравится.

Татьяна Васильевна завороженно смотрела на шар. А у Грибова то ли комок в горле застрял, то ли просто пересохло от волнения. Его питомец заговорил впервые после двух суток молчания и произнес потрясающую фразу – лучшее из всего, сказанного им до сих пор. Теперь всё будет в порядке. Можно уезжать и не беспокоиться...

Появившись после возвращения в лаборатории, Гриб коротко бросил:

— Всё.

Понт кивнул, и на сей раз тоже ни о чём не спросил.

Работа, нескончаемая работа. Новая тема отнимала уйму времени. Первые две недели Шурик еще звонил матери по субботам. Третий раз звякнул через месяц. А дальше – текучка, сроки, авралы. Да и бурный роман вдруг начался – с собственной женой.

Обычный звонок в один из осенних вечеров не предвещал никаких неожиданностей. Оказалось, однако – Татьяна Васильевна. Шурик насторожился – такое случалось крайне редко. К тому же в тоне привычных маминых расспросов – о здоровье, внуке, работе – сквозило отчетливо улавливаемое напряжение. И внезапно она выпалила:

— А Раддарчика нашего больше нет!

У Грибова перехватило дыхание:

— Что случилось? Как это произошло?

— Украли его!

Шурик облегченно вздохнул, но тут же тонкий колокольчик тревоги прошил сознание. А мать продолжала:

— В воскресенье, позавчера было, в парке на эстраде приезжие артисты выступали. Из нашего дома многие пошли. А когда вернулась я, дверь незаперта, Раддара нет. И приемника с часами – тоже. Я ведь полюбила его. Так полюбила!

— Да, мама, я понимаю.

— Он же совсем беспомощный, беззащитный. Как малый ребенок.

— Конечно, я помню, мама.

— Мы с ним часто разговаривали. Я про свои горести докладывала. Про радости тоже. Про жизнь прошлую. Он лежит у меня на коленях, я его по головке глажу, а он внимательно-внимательно слушает. И сочувствует.

— А про себя он что-нибудь говорил?

— Он всё больше советы давал. Один раз рецепт засолки огурцов подсказал. Надо, говорит, укроп брать не подсушенный, с большим стеблем, а свежую зелень, и мелко ее накрошить вместе с чесночком. Я попробовала – очень удачно получилось.

— У тебя есть какие-нибудь подозрения – кто мог это сделать?

— Откуда же мне знать? Я-то сразу подумала на Павла из тридцать седьмой квартиры. Он мне за билет отказался платить.

— Подожди, мама, какой билет?

— Да я тут для соседей по субботам вечера вопросов и ответов устроила. Плата небольшая, не то что на артистов. А он прийти – пришел, а платить отказался.

— Это Раддар, что ли, на вопросы отвечал?

— А то кто же еще? Он мне сам и посоветовал. Посмотри вокруг, говорит, все бизнесом занимаются. А ты на одну пенсию живешь. Давай организуем представления. Будут вопросы – хорошо. А не будет – просто стану истории рассказывать. Я не подведу, говорит. Ну, я и послушалась. Народу набивалось – на полу впритычку сидели. Очень интересно рассказывал. Про Атлантиду – куда она на самом деле подевалась. Про антигравитацию. Про Бермудский треугольник тоже. И еще много кое-чего.

— Как же ты сейчас одна, мама?

— Разве во мне дело? Его жалко. Ведь пропадет. Я его раз в неделю мыла – шампунем в тазике с теплой водой.

— А он что?

— Говорил – приятно. Кто ж ласку и заботу не любит? А где он сейчас, в чьи руки попал? Я ведь никому ничего не сказала. Не знаю, жаловаться или плакать. Вот, тебе звоню, ты мне его подарил.

— Мне бы очень хотелось утешить тебя: не расстраивайся, привезу тебе такого же взамен. Но не могу я этого сделать, Раддар был штучным экземпляром. К тому же, ты к нему прикипела. Что я могу посоветовать? В полицию обращаться не стоит – не поймут. Остается надеяться, что злоумышленник – не совсем плохой человек, одумается и вернет тебе нашего Раддара.

— Да, сыночек. Разумный совет, спасибо. Что ж, буду ждать. Буду ждать...

Грибов тихонько положил трубку.

Мириады невидимых нитей-сигналов огибали земной шар, связывали и разлучали, объясняли, оправдывали, обвиняли, давали точнейшие прогнозы. А «завтра», как и тысячу лет назад, оставалось непредсказуемым.

Может, и вправду, заговорит в том человеке совесть, и он раскается в содеянном. Тогда в старой пятиэтажке снова наступит праздник и зазвучат удивительные истории. Бывают же чудеса на свете. Может быть...

Кстати, а вы случайно не встречали этот шар – на подставке, с потускневшей, блеклой поверхностью – такой грустный-грустный с виду?

 

Самуил Кур. Родился, жил и работал в Белоруссии. Педагог по образованию. С 1996-го в Сан-Франциско. Поэт, прозаик, эссеист. Книги поэзии и прозы выходили в Минске. Публикации – в журналах, альманахах и других периодических изданиях России, США, Беларуси, Германии.

 

 

К списку номеров журнала «Слово-Word» | К содержанию номера