Анна Мартышина

Потайная вода. Стихотворения

 

И фонарной плесенью – по вискам.

Никого не мучил – родился сам,

И иду теперь – сапоги скрипят,

Сквозь привычный кухонный ад.

 

А они глядят, растопырив взгляд,

Будто ты испачкан или распят.

Отвернешься – ссорятся и едят,

В молоке растворяя яд.

 

Чуть пригладив дым шерстяных дорог,

Успокою кровь, натяну платок.

И пойду, слова запасая впрок,

По прямой, докуда хватает ног.

 

А они глядят, темнотой скрипя.

Что ты сделаешь, если тебя едят,

Запивая раны живой водой?

Как понять, что ты до сих пор живой?

 

А накатит черный, густой глоток –

Успокою кровь, натяну платок.

Чернотой земли занавешу рот,

Разгляжу их наоборот.

 

Из любой канавы – текучий взгляд,

Словно ты живой, а тебя едят.

Человечьей жалостью невпопад

Колосится в окошках ад.

 

И за каждым – строгий анфас нуля.

Все вокруг течет, только я – земля.

На дороге – в ливнях и голосах,

По прямой, из себя, за.

 

***

 

Я был тенью свиристеля, убитого ложной лазурью оконного стекла;

Я был мазком пепельного пуха, – и я продолжал жить и лететь

в отраженном небе...

В. Набоков

 

Грубая петелька на груди режет бумажную кожу.

На белой поверхности расплывается угольное пятно.

Плоть – из спрессованной тишины старого алфавита –

ласково шепчет

теплым словам – мятые ощущения,

мохнатые, грустные сказки, бархатный снегопад;

ледяному, граненому ветру – серебряную тоску,

белые руки в ливнях сиреневых вен.

 

Хочется трогать вежливо и внимательно

каждую звонкую язвочку в тьме оркестровых ям,

каждое чистое слово на стройном кладбище словарей

и золотые отблески в черном квадрате молчания.

Видеть – дыханием, помнить – бумажной кожей,

Густо промасленной солнечным сентябрем.

 

Чувствовать жизнь напрямую – открытым мозгом,

Серым, волнистым, сохнущим на ветру.

 

***

На забрызганных кровью не поглядят ласково,

изумленная паника стынет в ясном изгибе шей.

Я от взглядов старею – маленький франкенштейн,

оторвавший от жизни мертвое и клыкастое.

И ни теплой речки тебе, ни густого проса,

ни дороги, намазанной августом и росой.

А по мягкому времени тихо скользят паровозы,

осторожные, длинные, пахнущие грозой.

 

Потайная вода


I

Яркое детское недоумение – белому карандашу.

Разными – красными, желтыми, синими – радуюсь и пишу,

Мятным пунктиром рисую на карте пройденный днем маршрут.

Черным – усталого человечка, правду его и труд.

 

Быстрому взгляду – малиновый привкус, кисленькую тоску.

Так, закрасив каждую трещинку, жизнями обрасту.

 

Каждый оттенок истрачу досыта, дочиста, лишь бы успеть.

Белый останется длинным, будто он означает смерть.

 

Скоро проснешься праздничный, жизнью заворожен,

А в мягком стружечном пепле останется только он.

 

II

Всю потайную воду вытяну за ручьи.

Вот она, пухнет волнами, рыба внутри молчит.

Плавают по поверхности звезды, огни, мячи,

Тонкий туман горбится, воздух сырой горчит.

 

Вместе с водой вытащу всё, что в земле болит:

Пряный кладбищенский запах, глиняный неолит,

Белый шершавый череп. Йорик? Гамлет? Шекспир?

Весь нутряной мякиш, весь черноземный жир.

 

Где в этой черной куче жизней, костей, морфем

Что-то, принявшее смерть, знающее: "зачем?".

 

III

Будто себя празднуешь – рушься и говори.

Память сама сложит камешки в алтари,

Память сама выстроит каждое слово – в ряд.

 

Это потом узнаешь, как громко слова болят.

Вытерпишь, вымолчишь после – время кругом горит!

Огненной бури ради смейся и говори.

 

Шаг – за спиной горы истощены в речь.

Только словами можно вычерпав, уберечь.

 

 

 

 

К списку номеров журнала «ГРАФИТ» | К содержанию номера