Владимир Титов

Принцесса мрака, ученица Феаннахт. Паладин и Таиланд. Рассказы

Foto4

 

Родился в 1978 г. в Москве. Окончил факультет почвоведения МГУ. Журналист, литератор. Публиковался в «Литературной газете», журналах «Наука и жизнь», «Кольцо А», интернет-газетах «Свободная пресса» и «Особая буква», а также в других сетевых и бумажных СМИ. Автор сборника мистических рассказов и стихов «Тёмная сторона» (2012, в 2014 переиздан в виде электронной книги). Автор сценария и режиссёр короткометражного триллера «Только тело» по одноимённому рассказу Льва Прозорова (2015).

 

 

ПРИНЦЕССА МРАКА, УЧЕНИЦА ФЕАННАХТ

Рассказ

 

Феаннахт сидела на складной скамеечке и ткала на бёрде четырёхцветный шерстяной пояс. Когда пояс был готов на три четверти, в колонках мелодично забулькал сигнал вызова по скайпу. Звонила двоюродная сестра Ирина, или Ирчик – так её называли родственники и очень близкие друзья, это прозвище стояло у неё и в скайпе.

– Привет, Феан! – Ирчик, как всегда, излучала радость. – Как поживаешь?

– Привет-привет! Да видишь, заткался, – Феаннахт подняла пояс так, чтобы он попал в объектив веб-камеры. На белом полотне шириной в Феаннахтину ладонь катились ветвистые свастики. – Никому из твоих знакомых поясок не нужен? Я тут пару на заказ сделал, а этот - на продажу, на ярмарке выложу.

Феаннахт имела странную привычку говорить о себе в мужском роде, хотя была довольно симпатичной девушкой с роскошными пепельными кудрями, которые подвязывала очельями собственной работы, умела со вкусом подобрать платье – хоть реконское, хоть цивильное – и ничем не напоминала «буча».

– Да нет пока. Слушай, милая кузина, я чё звоню-то... Мы с Лёхой скоро на Гоа летим... ты сможешь неделю у нас пожить, а то Валюшку не с кем оставить? Я бы её к маме закинула, а тут папа гриппом заболел, такая непруха, а няньку брать – ну её, я эти деньги лучше тебе заплачу...

 «...которые я дал тебе в долг», – ядовито заметила про себя Феаннахт. Почему-то так получалось, что Ирчик, трудоустроенная инженером-технологом на хлебозаводе и получающая неплохую зарплату, то и дело брала в долг у Феаннахт, которая за свои без трёх лет тридцать официально проработала не больше полугода и добывала средства к существованию разными ненадёжными способами. Она плела узорные пояса и браслеты, шила реконструкторские костюмы, выступала в андеграундном театре и на бардовских концертах, не брезговала и пройтись с гитарой по пригородной электричке; изрядный доход давали фотографии и рисунки. Впрочем, Феаннахт не обижалась, если кузина задерживалась с возвращением долга, а то и вовсе забывала. Она-то свои доходы тратила на себя, а у Ирчика дома был мини-зоопарк – хамелеоны в террариуме, кот с кошкой и дорогущий серый попугай, а ещё у неё была шестилетняя дочь от раннего и неудачного брака, та самая Валюшка, о которой надо было позаботиться на время гоанских каникул. Феаннахт подумала, что по-хорошему девчонку следовало бы взять с собой на тёплое море, и она нисколько не помешала бы романтическому уединению кузины и её нового бойфренда; что, если Ирчик надеется обрести с ним Женское Счастье, то не следует прятать от него дочь, а если этот альфа-самец боится детей, и перед ним надо разыгрывать юную беззаботную барышню, то не пошёл бы он...

Все эти мысли пронеслись на краю сознания. Вслух Феаннахт спросила:

– Это когда?

– Да через неделю. Сможешь?

– Ну... смогу, наверное. Как же не помочь родной двоюродной сестрёнке!..

– Уй, классно! Я тебя люблю! Феан, ты не представляешь, как ты нас выручила!

Спустя неделю Феаннахт с огромным рюкзаком за плечами позвонила в дверь квартиры, где жили её кузина и племянница.

– Привет! – двоюродные сёстры обнялись и расцеловались. Особой нежности между ними никогда не водилось, но не было и вражды, подогреваемой соперничеством. Цивильная до мозга костей Ирчик и бродяга Феаннахт относились к непересекающимся множествам, и им не из-за чего было соперничать; когда они были подростками, то частенько подкалывали друг дружку на тему немытых нефоров или тупых мажоров, но давно уже выросли из субкультурных разборок.

– Привет, Валюха! – Феаннахт присела и распахнула объятия подбежавшей белокурой девочке. - Помнишь меня?

Девочка остановилась за два шага от гостьи.

– Ты что, не узнала тётю Катю? А-я-яй! – засмеялась Ирина.

– Я помню, – серьёзно ответила девочка. – И ты опять припёрлась со своим страхолюдным бомжацким мешком, в котором только трупы прятать.

– Валентина! – прикрикнула мать. – Ты что такое говоришь?

– А что? Бабушка так говорила, а тётя Катя только смеялась! – отпарировала девочка.

– М-мя! - сказала вислоухая кошка, выходя в коридор. Она подошла к Феаннахт, понюхала её «страхолюдный мешок» и прошествовала на кухню.

– Она ведь ещё в садик ходит? – спросила Феаннахт, когда три дамы сели пить чай.

– В подготовительную группу.

– И как успехи?

– Ну, как... – Ирине было неловко признаваться, что образование единственной дочери занимает её не в той мере, в какой, наверное, должно занимать. – Рисование ей не даётся. Вот от слова «совсем»...

– Да потому что нам дают рисовать какую-то херню! – подал голос ребёнок. – Неинтересно!

– Счас кто-то... по губам получит! – Ирина попыталась привести угрозу в исполнение, но мелкая безобразница легко увернулась от родительской руки и спряталась за хохочущую тётку.

– Ну а что, не херня? – не сдавалась Валя. – В прошлый раз какого-то розового мишку игрушечного рисовали! А розовых медведей не бывает! Херня полная!

– Валентина, это плохое слово! Не смей так говорить!

– Мамочка, ты сама так говоришь! Я слышала! По телефону тогда говорила!

– Ладно, угомонитесь вы обе! – сказала Феаннахт. – Розовые медведи – это действительно... кгхмм! Я тебя поучу рисовать, хочешь?

– Не знаю, – честно сказала Валя.

– Тебе понравится! – пообещала Феаннахт.

– Херня! – послышалось из комнаты, где обретался попугай. – Не кусайся! А по хвосту?

 

* * *

Спустя неделю загоревшая под тропическим солнцем Ирина вкатила чемодан в квартиру, и Валя с криком «Мамочка, привееет!» бросилась ей на шею.

– Ах ты моё солнышко! Ну как вы тут?

– Все живы, – сказала Феаннахт.

– Мняя... – Кошачья чета бодрой трусцой подбежала к хозяйке и принялась тереться об ноги.

– Кто чай не пьёт, тот чмо! Пропили Россию! Заткнись! А по хвосту? - завопил попугай из комнаты.

Ирина засмеялась, и в её смехе слышалось облегчение. Будто она опасалась, что, вернувшись, найдёт разгромленную квартиру, осиротевшую клетку, повешенных за душегубство кошек, а посреди комнаты будет стоять окровавленный алтарь, где Феаннахт на глазах её дочери приносит гастарбайтеров в жертву Тёмным Богам.

И бездыханные тела хамелеонов, которые умерли от стресса, не выдержав лицезрения этого ужаса…

– Как отдохнула? – спросила Феаннахт.

– Как в голливудском кино, – непонятно ответила курортница.

– Что – погони, перестрелки, нашествие зомбей?

– Ага, если бы... – ещё более туманно ответила Ирина. – Ну, рассказывайте, чем вы тут занимались без меня. Неужели рисовали?

Если бы она знала, каков будет ответ, она бы не стала спрашивать об этом.

– ДААА! – восторженно завопила Валя. – Мамочка, меня Феаннахт научила!

– Ого, она зовёт тебя Феаннахт!

– Ну, не люблю я своё цивильное имя, чё делать?

– Щас покажу! – Валя унеслась в комнату.

– Подожди, пусть мамочка отдохнёт с дороги! – крикнула Феаннахт.

Но Валя уже тащила альбом. Её рожица сияла ярче апрельского солнышка.

– Ну, пусть покажет. Ты что, в самом деле научила её?..

– Слушай, ваша воспитательница – дура. У девки талант, она схватывает на лету, понимаешь, объём, тень, перспектива, композиция – другим это вдалбливают, а она с этим родилась! – торопливо говорила Феаннахт.

– Вот! – Валя развернула альбом.

На некоторое время в квартире воцарилась тишина, нарушаемая только воплями попугая «Пиастры!» и «Заграница нам поможет!»

– Это... это что? – неверным голосом выговорила Ирина.

Картина представляла собой серое пятно. Посередине был светлый овал, там была нарисована кроватка и спящий в ней ребёнок. А над ним парило беспросветно-чёрное нечто, страшное своей без-Образностью. Угадывалось похожее на головастика туловище, остроконечные бескостные руки, похожие на щупальца кальмара, протянутые вдоль боков. На голове пламенели узкие хищные глаза.

– Это Кромешник! – радостно ответил ребёнок. – Он пугает во сне! Мне Феаннахт про него песенку в компьютере заводила... – и, не дожидаясь приглашения, запела, точнее, заговорила нараспев:

 

Кто бездонно-чёрной

тенью в сны влетает?

Страху все покорны 

страх и вырастает.

Прочие же чувства...

(Стихи Хранителя Валтэйра)

 

–...меркнут смеха светляки... мне приснилось это... ой, я забыла дальше! Ну, он такой!

– Ты совсем из ума вышла, неформалка херова? – прошипела Ирина. Она побледнела и, казалось, готова вцепиться в глотку любимой кузине. – Ты... ты завидуешь, сучка, что у меня есть дочь, а ты одна? Она теперь будет в постель ссаться, а я...

– Валенька, детка, успокой маму, а то она боится Кромешника! – со смехом ответила Феаннахт.

– Мамочка, он же нестрашный! – с убеждённостью, на которую неспособны взрослые, сказала Валя. – Он пугает глупых маленьких детишек, которые сами всего боятся. А тех, кто не боится, он сам боится!

Несколько секунд Ирина переводила обалделый взгляд с кузины на дочь. Ребёнок был сыт, умыт, весел, счастлив и не являл никаких признаков невротичности. Если что её и напугало, так это странное состояние мамочки.

– Валенька, ты это сама нарисовала? – спросила Ирина, надеясь, что её голос звучит естественно.

– Ну, я немножко помог... – сказала Феаннахт. – Чуть-чуть. Но в целом – сама! Ирчик, ты не поверишь, это Моцарт, а не девчонка!

– Ага... - кивнула Ирина. – Валь, давай ты другие потом покажешь, ладно?

Но маленькая художница была настойчива, и Ирине не удалось отвертеться от просмотра шедевров. На следующем рисунке русский витязь рубил многоглавое Чудо-Юдо. Судя по всему, эта работа относилась к раннему периоду Валюшкиного творчества, когда её врождённые способности к перспективе и композиции только начинали проявляться под мудрым руководством наставницы Феаннахт. Зато даже непрофессиональному взгляду Ирины была видна добросовестная старательность, из которой вырастает мастерство. Одежда и вооружение витязя указывали на то, что тётка с племянницей пересмотрели немало фотоотчётов с реконструкторских фестов. А Чудо-Юдо корчилось так натуралистично, что его было даже жалко. Из рассечённых шей фонтанировала кровь, несколько срубленных голов лежали на земле, жалобно разинув пасти.

– Такое обычно мальчики рисуют, – заметила Ирина.

– А девочкам, что, можно только цветочки да зайчиков рисовать? – усмехнулась Феаннахт.

– А у нас и про цветочки есть! – проверещала Валя. Она перевернула страницу, и Ирина поняла, что сцена избиения Чуда-Юда не такая уж и страшная.

На картинке по зелёной щетине, изображающей луг, шла улыбающаяся девочка, в которой при желании можно было узнать автора рисунка. А рядом с ней в воздухе висело кошмарное создание в белом саване, с длинными чёрными волосами и кровавыми провалами вместо глаз. Тварь улыбалась до ушей.

Пространство над лугом, между фигурами девочки и висящей в воздухе дохлой твари было заштриховано чёрным карандашом, в черноте был нарисован жёлтый месяц, и кое-где разбросаны белые звёзды.

Девочка и привидение держались за руки, а в свободных руках несли букетики цветов.

–- Это – мой воображаемый друг, Безглазая Лили! – с удовольствием прокомментировала Валя. – Ей выкололи глаза, потому что она смотрела плохие фильмы для взрослых. Ну, где голые дяденьки с голыми тётеньками...

– Я ей об этом не говорил! – сказала Феаннахт. – Она сама додумалась! Я тоже гадаю, откуда? Ой, у нас ушки покраснели! Кто-то смотрит плохие фильмы?

– Идите вы обе... к дьяволу! – не на шутку рассердилась Ирина.

– Да ну, что мы там у него не видели... – ответила Феаннахт. – Я сказала Вальке, что, если пацаны будут её доводить, она бы рассказала им про Безглазую Лили.

– Да! Что она придёт к ним ночью! – захихикало юное дарование.

– Тогда меня упекут в психушку, – вздохнула Ирина. – Феан, чтоб тебя... Превратил мне ребёнка в монстра!..

 

* * *

–...Послушай! – говорила ей Феаннахт вечером того же дня. – У твоей Вальки талант...

– Талант рисовать эти угробища? Вроде Безглазой Мими?

– Лили.

– Да один хер! Я теперь её во сне увижу – меня ж инфаркт хватит!

– Не увидишь, – спокойно ответила Феаннахт. – Ты думаешь, это я её подучил рисовать монстриков? Ага, как же! Она сама!..

– Но откуда это у неё?

– Врождённое, наверное... – Ирина уставилась на неё. – Ну, блин, рисует, что рисуется! Да это и неважно! Ты подумай – ей не исполнится десяти, а она уже будет рисовать лучше, чем я.

– Ну, ты у нас тоже не Айвазовский! – заметила Ирина.

– Не Айвазовский, – согласилась Феаннахт, – но я продал пару графических новелл, и ещё кое-что по мелочи. Так что, когда я говорю, что твоя Валька – художественный гений, ты должна слушать и кивать. Тебе посчастливилось родить вундеркинда, а я помогу тебе не проспать твоё счастье!..

 

* * *

2040 год, Провиденс (Род-Айленд, США)

 

Стройная молодая женщина в чёрном платье стояла на краю крыши небоскрёба. Восточный ветер, несущий слабый запах океана, шевелил её длинные белокурые пряди. Женщина смотрела в небо, где одна за другой загорались бледные городские звёзды, и улыбалась своим мыслям.

Внезапно её лицо тронула недовольная гримаска. Причиной её недовольства был браслет - точнее, испускаемая им вибрация. Она поднесла руку к губам и негромко произнесла короткое слово.

В воздухе перед ней возникла картина – молодой японец в деловом костюме. Он был чем-то озабочен.

– Miss Volkov, where you are? – спросил «призрак».

– On the roof, – спокойно ответила женщина. – I just want to breathe some fresh air.

– What?.. You... We ll start in five minutes!

– Takashi, don t worry, I ll come just in time...

Отключив связь, она вдруг по-девчоночьи показала язык пустому месту, где только что висел её «призрачный» собеседник, и усмехнулась.

Да, надо идти. Это – Всемирный Фестиваль Ужаса, приуроченный к стопятидесятилетию Говарда Лавкрафта, и она – его почётная гостья. Она – в когорте избранных, в числе тех тринадцати, чьи речи откроют торжество. Она – VOLCHITSA, Русская Принцесса Мрака, о которой говорят, что её рисунки испускают чёрные лучи, и тот, кто слишком долго смотрит на них, начинает неудержимо меняться. Её графические романы и анимационные фильмы переведены на двадцать языков, а кошмарные куклы и роботы, сделанные по её эскизам, продаются на всех континентах. Здесь, на улицах Провиденса, на неё с воплями кидаются подростки, наряженные в костюмы демонов, которых её карандаш когда-то призвал из внешней тьмы. Несколько церквей объявили ей анафему. Её пять раз пытались убить религиозные фанатики, и когда после очередного покушения у неё остался ветвистый шрам поперёк левой лопатки, она не стала его удалять. Каждую неделю она получает не меньше десятка признаний от поклонников и поклонниц – на ломаном русском, на неуклюжем английском, в стихах или с добавлением диких сувениров. Расист-головорез из Чехии прислал ей дюжину трофеев, добытых во время «ночной охоты». Экзальтированная девочка-лесбиянка прислала ей фото ню, чтобы «Тёмная Госпожа» полюбовалась на свои давние рисунки, нататуированные на крепких бёдрах обожательницы. На Гаити, рассказывали ей, её всерьёз считают то ли родственницей Мамаши Бриджит, то ли самой супругой Барона Самеди, и перед её алтарями приносят жертвы...

Путь к вершине был долгим. Почти вся жизнь. Но ничего этого не было бы, если бы двоюродная тётка однажды не углядела в ней, тогда ещё девчонке-дошкольнице, талант к рисованию – и присутствие некой силы, странной и бесконечно чуждой дневному миру. Она взяла покровительство над племянницей, а потом и вовсе забрала от матери, чему последняя не сильно противилась: молодой интересной даме трудно найти достойную пару, имея в «прицепе» ребёнка. Особенно – если этот ребёнок с недетским мастерством, неуклонно возрастающим, рисует картины, от которых веет древним ужасом.

Наверное, тётка Феаннахт была не лучшим в мире наставником и не самым пробивным продюсером. Но VOLCHITSA не чаяла себе иного покровителя. Феаннахт помогла распуститься тёмному цветку её дара, а когда юная художница в неполные четырнадцать впервые вкусила сладкий яд успеха и признания, сказала:

– Теперь тебе надо работать ещё больше. И помни – я больше ничему не смогу тебя научить.

– Почему? – спросила Валя... нет, тогда уже VOLCHITSA.

Феаннахт пожала плечами.

– Ты рисуешь лучше меня. По-хорошему, мне надо у тебя учиться, а не тебе у меня. Но рисовать так, как ты, я никогда не смогу. И никто не сможет.

А через пару лет после этого разговора Феаннахт пропала. Она отправилась в одиночный поход к давным-давно обезлюдевшей деревне в Псковской области. Непонятно, почему её потянуло туда. Валентина была посредственно осведомлена в истории своей семьи, но точно знала, что корней на Псковщине у них не было. Наверное, Феаннахт решила ещё раз насладиться безлюдьем и обществом Тех, кто населяет покинутые человеком пустоши. И в один момент она перестала выходить на связь. Поиски не дали результатов. Валя-VOLCHITSA до последнего надеялась на чудо – конечно, её наставница была уже не девочка, но ведь и не старая развалина, а бродяжьего опыта ей было не занимать! Чуда не случилось – если не считать таковым бесследное исчезновение сильной, бывалой походницы. Что это было – простой несчастный случай, или добровольное принесение себя в жертву... кому? И во имя чего?

Вздохнув, VOLCHITSA поправила очелье. Она носила его всегда, снимая только затем, чтобы осторожно постирать или искупаться самой. Она вспомнила, сколько раз её спрашивали, что означают косые белые кресты на черном поле. «Этот знак мне оставила моя наставница», – с заученной улыбкой отвечала VOLCHITSA.

– Так! У нас вечер воспоминаний?

VOLCHITSA стремительно повернулась, услышав знакомый голос. Перед ней стояла Феаннахт. Такая же, как в тот день, когда она пообещала племяшке научить её рисовать. VOLCHITSA задохнулась от радости, но наставница нахмурилась, пряча улыбку:

– Потом, всё потом, звезда моя. Тебя, вообще-то, люди ждут! Совесть поимей, Принцесса Мрака!

Русская Принцесса Мрака, растерянно улыбаясь, заспешила к лестнице.

 

 

ПАЛАДИН И ТАИЛАНД

Рассказ

 

Он позвонил в полночь с чужого телефона.

– Алё, Дольф! Это я, Киник! Киник, говорю! Узнал? Слушай, дело есть. Это не по телефону. Подойди… – он иносказательно назвал место в сквере, которое знал я да ещё несколько человек. Поправка: это название было у нас в ходу несколько лет назад. С тех пор наши дорожки разошлись, с частью товарищей по околополитическим безобразиям мы видимся пару раз в год, а с другими общаемся исключительно виртуально, а встретиться всё как-то недосуг… Киник относился к категории первых – то есть мы поддерживали необременительные приятельские отношения.

Его странный звонок посреди ночи мог означать что угодно. Например, дружище Кин с кем-то зацепился, и ему срочно требуется поддержка. Поэтому, собираясь на встречу, я прихватил несколько «аргументов», помогающих в неприятных дискуссиях. На место встречи я отправился на такси, а когда мы почти подъехали, попросил шофёра остановиться возле сквера и сказал, чтобы он подождал, пока я вернусь. Машину я оставил с таким расчётом, чтобы при случае можно было к ней «отступить».

Однако худшие ожидания не оправдались. Киник был один. Он сидел на скамеечке, надвинув капюшон на лицо, а, заметив меня, вскочил, махнул рукой и зашагал в мою сторону.

Киник – жердина ростом два метра, тощий и жилистый. Как ёлка, которая зимой и летом одним цветом, весь год он неизменно носит джинсы, гриндера, бундесверовскую куртку с капюшоном и бейсболку. Под курткой обычно надета чёрная футболка с белым трафаретным портретом Феликса Родригеса: Киник считает, что в наше время таскать футболку с Че Геварой – значит, признавать себя бараном, блеющим в мейнстримном стаде, а потому носит на себе портрет парня, который ликвидировал кумира прогрессивной молодёжи. В морозы Киник поддевает военный свитер и наматывает на шею зелёную арафатку, в жару снимает куртку и меняет гриндера на сандалии. Предельную неприхотливость в одежде он почерпнул у древних киников, откуда и происходит его прозвище. Лицо вполне благообразное, без примет хронического алкоголизма и генетического вырождения, наблюдаемых у многих неформалов, но его природные очертания скрывает борода, которую Кин стал отпускать с двадцати лет. А вот череп он бреет всё с тех же двадцати лет, и, если бы не борода, никто бы не догадывался, какого цвета у него волосы (русые в рыжину, если вам это интересно). Ещё он за каким-то хреном носит хипстерские очки без диоптрий с жёлтыми линзами, хотя зрение у него стопроцентное – нечастая удача для современного московского интеллигента.

– Дольф, здорово! Слушай, у меня проблемы с… – он приложил правую руку к плечу, а потом ко лбу, будто козырял – это означало, что у него проблемы с «фуражками и погонами», то есть силовыми органами. – Может, меня уже ищут, может, ещё нет. Можно у тебя перекантоваться? Сутки-двое, а там я что-нибудь придумаю…

– Да можешь и больше, места не пролежишь. Просто ты головой подумай – если тебя ищут, то где? Пойдут по родичам, по друзьям, по старым контактам.

– Ты прав, слушай… А куда деваться? К кому попало не пойдёшь, да и кто впишет меня на ночь глядя, а надёжные люди все, выходит, пропалены…

Решение было найдено быстро. Я позвонил нескольким знакомым, которые были на 146 процентов чисты перед законом, и удалось найти вписку «для хорошего человека, он адекватный, отвечаю, только срочно нужно» у одной художественной барышни.

– Только у меня дома бардак и жрать нечего! – предупредила она.

Пока мы шли к машине, Киник рассказал свою историю. Последнее время он работал SMM-менеджером в некой фирме в районе Чистопрудного бульвара. Сегодня – точнее, уже вчера – он шёл с работы к метро и в подземном переходе увидел скопление народа. Он подошёл поближе и стал свидетелем сцены, достойной Шекспира. Мужчина без определённого места жительства сидел верхом на даме того же общественного класса и душил её. То, что сверху был именно мужчина, можно было определить только по всклокоченной бороде, которой не было у существа внизу. Оба были замотаны в грязное тряпьё, лица имели опухшие вследствие антиобщественного образа жизни, так что не только возраст, но и гендерная принадлежность определялась с трудом. Джентльмен изрыгал нецензурные проклятия и сжимал руки на горле своей дамы, дама, лёжа на спине, сипела и слабо отбивалась. Собравшиеся причитали, слышались призывы «вызвать милицию», другие пытались усовещивать расходившегося Отелло.

– Пошли все вон, моя баба, чё хочу, то делаю! – отвечал тот.

Проходивший мимо господин средних лет командным голосом потребовал, чтобы бомж отпустил свою подругу, а когда тот не внял, дал ему пинка. Бомж качнулся, но замка не расцепил. Господин вполне удовлетворился результатом своего вмешательства и пошёл дальше. И тут Киник внезапно почувствовал себя рыцарем, который призван покарать зло и восстановить мировую гармонию. Для начала он достал перцовый баллончик и вылил половину в рожу унтерменша. Но тот, видно, нанюхался в жизни всякого, а потому на жгучий перчик не отреагировал. Тогда мой приятель не придумал ничего лучше, чем дать ублюдку пинка по башке. Эффект был блестящим – маргинальный элемент откинулся назад, звучно стукнулся затылком о каменный пол и замер. Недодушенная дама, кашляя, перхая и сипло матерясь, стала выползать из-под туши своего Отелло.

– Вот спасибо, мужчина, вот правильно! – закудахтали наперебой пожилые зрительницы, – а то это что же это делается, душит среди бела дня!..

– Уходите скорее, тут полиция близко! – негромко сказала Кинику цивильная девушка.

А он и сам понял, что переусердствовал, натянул поглубже капюшон и растворился в людском потоке.

– Ты понимаешь, я его пнул-то еле-еле, так, чтобы отвлечь! – горевал спаситель угнетённых. – А он бряк – и всё! А там камер как на суке блох!

– Ну, тебя ещё не взяли – не всё так плохо. Пошли, а то таксист уедет.

Дорогой Кин хранил молчание. Безмолвная крупногабаритная туша в надвинутом на глаза капюшоне (этот великий конспиратор ещё и надел солнцезащитные очки) несколько нервировала таксиста, это было заметно.

Поездка по ночному городу была быстрой, как первый секс. 

На всякий случай – у меня тоже проснулись старые конспиративные инстинкты – мы остановили машину за полквартала от дома, в котором жила художественная барышня. Тут была и сугубо прагматическая цель – надо было купить в круглосуточном магазине немного еды.

Милейшая Аннори, согласившаяся вписать Кина, была чересчур сурова в оценке себя – особого «бардака» в её жилище я не заметил. Основной ахтунг и хаос создавали книги, переполнявшие шкафы и разложенные стопками вдоль стен единственной комнаты. С конца девяностых, ещё доучиваясь в школе, она усвоила две вещи: что её одинаково тянет как к мальчикам, так и к девочкам, и что для нормального функционирования организма ей необходимо фэнтези. Многотомные эпопеи о драконах, ведьмаках, упырях, варварах и воительницах она проглатывала со сверхъестественной скоростью, после чего ставила книгу на полку (а в последние годы всё чаще к стене) и редко возвращалась к прочитанному. Однако все прочитанные книги она хранила у себя дома и никому не отдавала «на недельку почитать».

Вместо обоев стены покрывали рисунки, вдохновлённые прочитанным. Среди прочего были два десятка оттисков книжных обложек – Аннори сотрудничала с крупным издательством, выпускавшим остросюжетную литературу, где её ценили как хорошего иллюстратора. Аннори тоже нравилась работа в издательстве, если бы не разногласия с руководством по финансовому вопросу. Издатели считали, что художник может питаться солнечным светом и праной, а потому всегда может подождать гонорар в течение года. А лучше – вообще забыть о нём. Аннори придерживалась противоположного мнения.

– Комната в вашем распоряжении, мальчики, – сказала она, когда мы все трое закончили поздний ужин. – Комп тоже. Только, если будете смотреть кино, сделайте потише, я сплю.

– «В нашем»? – удивился я. – Лично мне есть где спать. Я этого гражданина оставлю и поеду к себе.

Хозяйка квартиры удивлённо зыркнула на меня из-под голубой чёлки.

– То есть ты оставишь меня с хрен пойми кем? А если он меня ночью изнасилует? – она откинулась на стульчике и положила ногу на ногу. Забыл сказать, что милейшая Аннори встретила нас в длинной футболке на голое тело, как она обычно ходила дома.

– Аннори, чтобы ты знала, Кин – это не какой-то гопник, это паладин, благородный рыцарь без страха и укропа, заступник слабых и беззащитных. Его бояться не надо, точно говорю.

– Вот и чудненько. Надеюсь, мой замок не покажется вам тесным, рыцари. Да, и завтра вам придётся искать другую вписку, ко мне Лисик приезжает.

– Лисик – это мальчик или девочка? – спросил я.

Аннори мечтательно улыбнулась.

– Лисик – это мой солнечный лучик, моя звенящая капель, это прекраснейшее существо, которое не укладывается в прокрустово ложе примитивного сексизма. – Она тряхнула полубритой головёнкой. – Всё, мужики, валите в комнату, а я спать.

Мы решили воспользоваться любезным предложением хозяйки – врубили на компьютере Tor Browser и принялись шерстить криминальные новости.

– Если я его действительно завалил, это уже должно быть на лентах… – приговаривал Кин.

Мы просмотрели сводку ГУВД и Следственного комитета, долго примучивали поисковики запросами вроде «чистые пруды убили бомжа», но ничего похожего на киновский подвиг в ленты не попало. Когда нас начало физически тошнить от сообщений об умертвиях маргиналов, мы решили прекратить поиски.

– Слушай, а может, он не сдох? – предположил Киник. – Человек – он ведь живучая скотинка… бывает, на таком прыгают втроём, а ему хоть бы хрен…

– А ещё бывает, – добавил он, – слегка толкнёшь, а он головой в бордюр тюк – и привет…

– Слухай сюда, Кин, – я решил немного приободрить незадачливого паладина, – в худшем случае – это убийство по неосторожности.

– Щас, «по неосторожности»! Сам упал и ушибся об асфальт! Ага! Я не Расул Мирзаев, за меня депутаты просить не будут. Впаяют «сто пьяную» для статистики, и пишите письма…

– Да нет тут «сто пьяной». Судя по тому, что ты рассказал…

– Дольф, я не понял. Ты что, предлагаешь мне пойти сдаться?

– Просто не надо паниковать раньше времени!

– Тебе легко говорить. А я вот не хочу ни сидеть, ни бегать полжизни, понимаешь?

– Да кто же хочет!..

Помолчали.

– Надо новую вписку искать, – напомнил я, чтобы заполнить паузу. – Аннори тебя на одну ночь приютила. А лучше валить из страны. У тебя как, деньги, документы – с собой?

– Паспорт с собой, загран и прочее – дома… – отрешённо проговорил Киник.

– Я заберу. Езжай на собаках в Беларусь, а оттуда в Тай. Туда виза не нужна, пересидишь месяц, если всё в порядке – вернёшься. Да, деньги надо с карточки снять, пока тебя не ищут. Я тоже с монетами помогу. Сможешь – отдашь потом, нет – значит, нет. Дело такое – с каждым может случиться.

Наверное, это нечестно, но мне начинала нравиться эта авантюра, которая не грозила мне никакими опасностями.

Ни Киник, ни я в Таиланде не были, поэтому мы полезли смотреть информацию про перелёты из Минска в Бангкок, потом – рассказы экспатов об особенностях жизни в Тае, о которых умалчивают туристические сайты-завлекалочки. Разделы, посвящённые тайскому языку, вызвали у благородного паладина уныние, и мы решили, что на первых порах достаточно будет английского, который у моего приятеля был прокачан выше среднего уровня. Киника больше заинтересовала тема заработка в Таиланде.

– Офигеть! «Сколько могут зарабатывать продавцы латекса»! Там что, дефицит гондонов, как при совке?

– Кин, это тема десятого года, да и тогда уже это вышло из моды, ты ниже листай: «Когда, кроме как на этих называемых фабриках латекса, подушки дешевле было негде купить, то хорошо. Теперь эти подушки лежат во всех торговых центрах в 3.5 раза дешевле». Нет, ищи что-то ещё. Вот, девушка мыслит конкретно, хочет создать интеллектуальное кафе с книгами и кошками.

– Ну, успехов ей…

Мы листали форумы фарангов ещё часа три, пока не почувствовали, что нас откровенно рубит. Утром Киник подорвался в семь часов, разбудил Аннори, цветисто поблагодарил её за ночлег, отказался от завтрака и ушёл в неизвестность, сказав мне, что позвонит.

Он позвонил через месяц.

– Дольф! Здорово! Это я, Кин! Ну, поздравь меня!

– Поздравляю. А с чем?

– Мы с Аннори летим в Тай на зимовку.

(О-оу!)

– Завтра хотим собраться с близким кругом, посидеть перед дорожкой. Ты ведь с нами?

«Близкий круг» включал, помимо Аннори, Киника и меня, коротко стриженую тощую белобрысую девицу с ужасными манерами. Это была та самая Лисик, которую так поэтично представляла нам хозяйка квартиры. Когда третья амфора из-под нектара отправилась под стол, Лисик уже сидела у меня на коленях и всячески демонстрировала готовность уложиться в прокрустово ложе примитивного сексизма.

– Слушай, Кин, – спросил я, улучив момент, когда мы остались одни. – А что с тем…

– А-а… – Паладин без страха и укропа дёрнул уголком рта. – Не поверишь – я их в тот же день встретил в переходе на Павелецком. Ту самую парочку.

– Да ну?

– Да я сам обалдел. Баба в малиновой детской курточке, мужик в армейском ватнике с пятном белой краски. Рожи те же самые – я ж их с того раза запомнил! Нет, не зря говорят, Москва – большая деревня. Баба своего кавалера фигачит по горбу и материт, а тот только мычит. Потом подошли два мента, сгребли обоих голубков и куда-то уволокли. Вот не думал, что буду счастлив видеть эти пропитые рожи!..

– Дольфик, а мы с тобой поедем зимовать в Тайчик? – Лисик, а следом за ней и Аннори, решили нарушить наше уединение. – Ну Дольфик, я зиму ненавижу ты не знаешь как, я мёрзну, я нежный цветочек…

– Дольф, не верь ей, это не цветочек, это репей! – хохотнула Аннори, откупоривая пятый сосуд с нектаром.

Как я вскоре убедился, Аннори была права.

К списку номеров журнала «Кольцо А» | К содержанию номера