Дмитрий Урушев

Павел и Пров. Рассказ

Foto3

 

Родился в 1975 году в Москве. Окончил Российский государственный гуманитарный университет. Публикуется с 1998 года. Автор книг «Возьми крест свой» (2009), «Тайна Святой Руси» (2013), «История русского старообрядчества» (2015), «Русское старообрядчество» (2016).

 

 

Профессор Дмитрий Сергеевич Арбенин, доктор наук и лауреат Сталинской премии, собирался в университет на лекцию. Машина уже ждала возле подъезда.

Выходя из кабинета, профессор глянул в окно на юную зелень лип. Было свежее майское утро, по-летнему солнечное и теплое. Ветерок вздымал занавеску. И сосредоточенное лицо Дмитрия Сергеевича на мгновение просветлело. Он подумал о предстоящей поездке на дачу.

В гостиной было ослепительно чисто. Посередине комнаты стоял большой круглый стол. Уютно тикали часы. Вся мебель была накрыта белыми чехлами. От этого профессорская квартира походила то ли на музей, то ли на больницу. Чехлы снимали лишь перед приходом гостей.

Как обычно, жена Екатерина Кузьминична и домработница Матрена Ивановна вышли провожать. Они стояли в сумрачной прихожей и благоговейно взирали на профессора.

Дмитрий Сергеевич у всех вызывал благоговение. Это был немолодой седой мужчина, высокий, полный и, как говорили деревенские родственники, осанистый. Он всегда хорошо одевался и старался держаться с ученой важностью.

Екатерина Кузьминична, напротив, была низенькой и худенькой. На ее заостренном лице застыло неопределенное выражение покорности или испуга. Она любила платки и шали. Вот и сейчас она была в скромном сером платье и белом платке, завязанном по-бабьи на узелок. Екатерина Кузьминична собиралась в церковь.

Матрена Ивановна более походила на профессорскую жену. Это была женщина высокая и дородная, с темными усами. Говорила она низким голосом и носила черные платья. На Тишинском рынке все ее знали и боялись.

Как обычно, жена подала Дмитрию Сергеевичу шляпу, а домработница – портфель. И как обычно, профессор важно открыл рот, чтобы сказать непременное «Ну, бывайте!». Рот открывался и открывался, расширялся и округлялся. Вместе с ним расширялись и округлялись глаза. Лицо Дмитрия Сергеевича побагровело.

Он выронил шляпу и портфель. Сделал неуверенный шаг в сторону, к стулу, тяжело сел и схватился за шею. Старый венский стул заскрипел. Захрипел профессор:

– Гал… Гал… Галстук!

Жена и домработница бросились к Дмитрию Сергеевичу. Они вдвоем пытались развязать узел, но им мешали руки профессора.

– Матрена, нож! – сдавленным голосом выкрикнула Екатерина Кузьминична.

Домработница кинулась на кухню и тотчас вернулась с ножом. Галстук разрезали. Расстегнули рубашку, оборвав пуговицы. Неловко подхватив Дмитрия Сергеевича под мышки, жена и домработница с трудом отвели его в гостиную и уложили на диван.

– Матрена, врача! – крикнула Екатерина Кузьминична, а сама побежала в спальню за лекарством и подушкой.

Врач приехал очень быстро. К профессору всегда приезжал один и тот же доктор – молодая и красивая Татьяна Эдуардовна. «Врачиха», как ее по-простому называли в семье Арбениных.

Екатерина Кузьминична не доверяла врачихе. Когда Дмитрий Сергеевич болел, жена присаживалась на край его постели, разлаживала рукой одеяло и сокрушенно вздыхала:

– Раньше-то какие врачи были – профессор Плетнев, доктор Постников… А нынче? Вот Татьяна, разве это врач? Девчонка! Смех один!

– Но-но! – веско говорил Дмитрий Сергеевич, важно восседая в пышно взбитых подушках. – Татьяна Эдуардовна на фронте была. Она такого насмотрелась… Знаешь, какой у нее опыт? Вот то-то, молчи уж…

Врачиха в белом халате быстро вошла в гостиную. Села на стул, ловко подставленный Матреной. Раскрыла чемоданчик, зазвенела ампулами и шприцами. Резко запахло лекарством, больницей и бедой.

Сделав укол, Татьяна заговорила тем неестественно живым голосом, которым доктора обыкновенно обращаются к тяжелобольным:

– Ну вот! Теперь все будет хорошо. Теперь вам лучше, правда?

– Благодарю вас, – тихо ответил профессор. Багровый цвет лица сменился бледностью. Он тяжело дышал. Глаза стали какими-то безумными, встревоженными, удивленными.

Дмитрий Сергеевич слабым движением руки показал Татьяне, чтобы она нагнулась.

– Ich sterbe, – выдохнул профессор в розовое ухо, пахнущее духами.

– Что за глупости вы говорите! – возмущенно прошептала врачиха, покраснела и выпрямилась.

– Это не я, это Чехов, – хрипло засмеялся Дмитрий Сергеевич. Его смех был похож на скрип стула.

Воцарилась тишина. Тревожно тикали часы. Екатерина Кузьминична сидела на диване в ногах у мужа. Она сняла с него ботинки и теперь бессмысленно держала их в руках. Выражение испуга на ее лице усилилось.

В дверях стояла Матрена, насупившись и скрестив на груди руки.

– Все будет хорошо! – громко сказала Татьяна и встала.

Встала и Екатерина Кузьминична. Она отвела врачиху в сторону и стала о чем-то шептаться с ней. Их разговор был неслышен, но голос жены звучал робко и умоляюще, а голос доктора – уверенно и бодро.

– Нет, в больницу не надо. Постельный режим и полный покой. Полежит два-три дня и все будет хорошо. А я буду заходить каждый день, – сказала, наконец, Татьяна.

– Матрена, голубушка, накрывай на чай! Татьяна Эдуардовна, оставайтесь, выпейте чайку, – тотчас засуетилась Екатерина Кузьминична, поправляя сбившийся платок.

– Танечка, останьтесь! Сделайте мне, старику, приятное, – приподнялся на локте Дмитрий Сергеевич.

– Тебе, Митенька, надо бы в постель. Может, тебя отвести? – забеспокоилась жена.

 – Сил нет до постели идти. Я пока здесь полежу.

На далекой кухне тихо звякали чашки и блюдца. В гостиной снова стало уютно. Профессор лежал на диване. Врачиха сидела рядом на стуле. Екатерина Кузьминична хлопотала между кухней и гостиной.

Татьяна залюбовалась Дмитрием Сергеевичем – большой и длинный, в белой измятой рубахе и черных наглаженных брюках, он выразительно смотрелся на белом зачехленном диване и белой подушке.

Профессор глядел в потолок. Дыхание его стало ровным, взгляд – спокойным. Вдруг он заговорил:

– Разве в детстве я мог подумать, что стану доктором наук, лауреатом? Буду читать лекции в университете? Господи, я же родился в семье извозчика. Отец мой был извозчиком. И я бы стал извозчиком…

Врачиха не понимала, Дмитрий Сергеевич обращается к ней или разговаривает сам с собой. На всякий случай она изобразила на лице уважительное любопытство.

– У нас в деревне лошадь была. Цыгане ее ночью свели со двора. Отец почему-то на меня подумал. Обозлился, грозился прибить. А я из дома убежал. В Москву подался…

– Ну, что ты такое говоришь, Митенька? – ласково сказала вошедшая в комнату Екатерина Кузьминична. – Ишь, что вспомнил! Лошадь… Это когда было-то!

Вдруг выражение лица профессора сделалось болезненно сосредоточенным. Он внятно и громко сказал:

– Павел и Пров…

Екатерина Кузьминична, накрывавшая на стол, быстро подошла к дивану и с отчаяньем сказала:

– Ну, зачем, зачем? Что ты, Митенька, себя изводишь? Тебе же нельзя волноваться!

– Павел и Пров… – повторил профессор.

– Это наши сыновья, они на войне погибли, – скороговоркой объяснила Екатерина Кузьминична, вытерла глаза кончиком платка и молитвенно взглянула на фотографии двух молоденьких лейтенантов, висевшие над диваном.

Врачиха тоже посмотрела на лейтенантов, смутилась и покраснела. Она давно знала семью Арбениных, часто бывала в их доме, не раз видела эти фотографии, но никогда не задумывалась, кто же запечатлен на них.

Татьяна хотела сказать: «Какое необычное имя, Пров», - но промолчала.

Профессор глядел вверх. Слезы наполняли глаза и мешали ему. Перед ним был только размытый потолок, высокий и белый, светлый от майского солнца.

Откуда-то со стороны раздался молодой женский голос:

– Скажи, как ты жил?

И Дмитрий Сергеевич тихо ответил, еле ворочая немеющим и коснеющим языком:

– Как жил? С одной стороны – плохо жил. А с другой стороны – хорошо жил.

И снова прошептал:

– Павел и Пров…

Силы оставляли его. И слова слетели с губ легким дыханием. Никто в комнате их не расслышал.

Два лейтенанта с фотографий беззвучно подошли к дивану. Юные, безусые и розовощекие. Гимнастерки, кубики в петлицах, пилотки и портупеи, запах кожи…

– Ну, что ты, пап!

– Не надо, пап!

Профессор улыбнулся сквозь слезы и попытался сесть. Откуда-то издалека, через вату, через время, через вечность он услышал чужой, страшный голос Екатерины Кузьминичны. Она кричала:

– Матрена, скорей звони отцу Василию! Не видишь, что ли, отходит!

Татьяна звенела ампулами и шприцами.

К списку номеров журнала «Кольцо А» | К содержанию номера