Алиса Анцелевич

ВСР. Фуэте. Случай в помпеях. Однажды у нас под Лондоном. Змея. рассказы

Foto1

 

 

Родилась в г. Ангарск Иркутской области. Окончила Школу-студию (ВУЗ) им.В.И. Немировича-Данченко при МХАТ имени А.П.Чехова по специальности менеджер-театровед. Позже училась на Высших литературных курсах при Литературном институте им. А.М. Горького на отделении прозы. Публиковалась в журнале «Молоко», в газетах «Московский железнодорожник» и «Общеписательская литературная газета», в журнале «Бельские просторы», в сборниках «Точки», «Глаголитерра» и «Поэзия Мегаполиса», выпустила собственные сборник рассказов «Рай не нужен» и сборник стихов «Моль в молоке». Участница семинара прозы Совещания молодых писателей СПМ (2016).

 

 

ВСР

Рассказ

 

Что мне не нравится в людях, так это частые ошибки в системе. Как правило, их называют эмоциями; крупные ошибки имеют отдельный термин – истерики и срывы. У моей модели тоже не исключены сбои в программе, их было два плюс проблемы с комплектующими. Однако люди более неустойчивы, обновления слишком часты, и сознание не успевает проводить обязательный полный анализ данных.

Сначала, когда меня активировали двадцать лет назад, мне было сложно установить причины ошибок. Моя модель считается старой, но пользуется популярностью, ее обеспечивают регулярность своевременных обновлений и гордость создателя системы – ВСР, Встроенная Способность к Развитию. Люди сказали бы, что я могу приобретать опыт, делать выводы из ситуаций в прошлом, становиться мудрее – суммируя: меняться подобно человеку.

Первая партия биочеловека, то есть меня, была крупной и предназначалась для применения в науке. Довольно скоро большинство из нас было отключено или упрощено из-за неиспользования значительной части информации. Тогда создатели спроектировали биочеловека под новые задачи: двести моделей были доработаны ? и появились спутницы, биоженщины для досуга, в японо-китайском отделе их назвали гейшами. Это цель моего создания. Сейчас нас около восьмидесяти: многие устарели или пришли в негодность. Разница в сроках эксплуатации объясняется тем, что первые двести моделей были экспериментальными, и при их «начинке» использовались разные способы программирования, не было создано двух похожих биоженщин. Но не все были удачными, к тому же, многие начинали определять себя как человека и вести себя, как люди, что приводило к критическим перегрузкам и последующей негодности. Спустя год после первого выпуска компания-создатель влилась в более крупную, в итоге новых партий биоженщин так и не изготовили. Из-за этого пришлось проявить самостоятельность в накоплении данных. Раз в год мы обязаны проходить проверку технического состояния, или проще – техосмотр. Люди бы назвали это унизительным – мы относимся к этой процедуре похожим образом, но всего нас восемьдесят, я – шестнадцатая по времени создания и не собираюсь «на пенсию».

Возвращаясь к программным сбоям в системах людей, могу сказать, что для моей модели очень велик соблазн скопировать максимум данных, чтобы стать человекоподобной – в памяти изначально заложены основы психологии, но делать это строго не рекомендуется. Техническое оснащение не позволяет разнообразить «эмоции» до необходимой степени, что делает их однотипными, так как исследования показали, что человеческие сбои имеют совершенно различные причины. Приведу пример одного для наглядности.

Когда я была новичком и меня не ценили так, как сейчас, я могла прогуляться по улицам города. Проходя мимо кинотеатра и пропуская толпу людей, спускавшихся по ступеням, я зафиксировала импульс справа, он исходил от блондинки европейского типа примерно двадцати пяти лет. Рядом с ней стоял высокий бледный мужчина с ярко выраженной смесью кровей. Реакция девушки на меня была не логична, внешне я ничем не отличаюсь от людей. Девушка очень быстро подошла ко мне.

– Вы что-то хотели? – спросила я.

Девушку отшатнуло без видимых причин – я огляделась.

– Ты! Нет! – закричала она, показывая необъяснимое напряженное эмоциональное состояние. – Ты умерла, умерла, нет!

Мужчина оттащил ее, дальнейший разговор не дал бы пригодных для использования данных, и я ушла.

Через несколько дней в Центре досуга, где я работаю, появился тот высокий темноволосый молодой человек, который помогал успокоиться кричавшей девушке. Он стал приходить ко мне.

 

Меня зовут Венера (по техническому паспорту) и Вера по-человечески. Венерой называли нас всех, это было общее имя, многие не меняли его. Имя говорило о цели нашего создания, но первый мужчина, начавший приходить ко мне в Центр досуга, стал называть меня Верой, и мне изменили имя.

Центр досуга – непростое привилегированное место. Существуют мелкие или с другими задачами, их цель – оказание сексуальных услуг. Услуги Центра разнообразнее, мы делаем жизнь мужчины на то время, что он проводит у нас, интересной, яркой, насыщенной разговорами и впечатлениями. Я могу петь и танцевать почти все, что придумал человек, ориентируюсь в искусстве и науке, профессионально делаю массаж и другие расслабляющие процедуры. Моя сильная сторона – в умении поддержать любую беседу, интересную мужчине, и я даю посетителям все, что им необходимо, чтобы чувствовать себя счастливыми. У меня много посетителей.

 

Мужчина, которого я видела у кинотеатра, выделялся среди них. Я узнала, что у него был долгий неприятный разговор с нашим администратором. Говорили, что он кричал, но, видимо, в конце концов, все вышло так, как он хотел. Когда он пришел в первый раз (первый раз всегда вступительная беседа, чтобы понять психическое состояние человека), он выглядел бледнее, чем у кинотеатра, налицо был сбой в программе. Мужчина мало говорил, чаще – отвечал, говорила, в основном, я. После этого он не приходил неделю, затем появился и стал ходить через два дня, администратор каждый раз мрачнела.

Всего у меня восемнадцать посетителей. Их визиты длятся определенное время, встречи могут проходить в Центре или в выбранном посетителем месте. Сначала мужчина (он назвал себя Антоном) приходил в Центр, он стал говорить все больше, и со временем моя роль свелась к тому, чтобы слушать. Антон оказался гордым и тщеславным, он много думал, много знал и держался в образе интеллектуала. Мужчина был живым, подвижным, поэтому ему скоро надоело сидеть в помещении. Мы стали проводить встречи в парках днем и ходить в рестораны вечером. Антон много говорил, но как будто говорил без адресата, не мне, возможно, спорил сам с собой. С первого визита я поняла, что он заинтересован именно во мне, случай у кинотеатра играл здесь большую роль, мужчина был похож на влюбленного.

Самолюбование развито во мне лишь отчасти, поэтому этот вывод приводил, скорее, к появлению множества гипотез, чем льстил. Я бы сказала, что Антон был самодостаточным, одиноким человеком, вряд ли бы он пришел в Центр досуга при других обстоятельствах – какая-то важная для понимания его поведения информация была недоступна мне.  

 

Однажды он размышлял вслух о проживании жизни и реальности, философствовал и сказал, что лучше всего:

 – …забыться вечной иллюзией, полусном, дремотой, жить и растворяться в нереальном – так можно мириться с действительностью. Жизнь, в сущности, однообразна, а попытки насытить ее эмоциями и событиями – из-за нежелания человека признать, что он не знает, что ему делать с собой и полубожественным копошением под названием существование.

Антон не любил людей, они его не понимали, поэтому он пришел ко мне, к машине. Системные ошибки и неисправность работы системы – вот чем часто кажется человек. Подобные Антону не понимали его, и он пришел ко мне, но как я, компьютер, могла ему помочь с человеческими проблемами?

Он продолжал приходить, говоря, не смотрел на меня, а замолкая, начинал смотреть в упор странным, отрешенным взглядом. Антон приходил уже месяц, но движения в сторону физических отношений не отмечалось. В конечном счете, почти все приходили к этому, исключение – двое. Один – дипломат с женой и детьми, он не хотел изменять, но легко увлекался, в течение нескольких лет я через пару встреч меняла модель поведения и частично – внешность, так что психологически у него создавалась иллюзия, что он менял женщин.

Другой такой посетитель – ученый. Я была нужна ему для озвучивания мыслей и беседы, чтобы он мог рассмотреть все слабые места своих теорий, он оказался очень подозрительным и не хотел делиться соображениями с коллегами.

Остальные гости находились со мной в более чем близких отношениях, некоторые предлагали стать их любовницей (забыв о других посетителях), но эта социальная роль не входит в мою программу. Не раз мне делали предложение, но эта область мне непонятна, дополнительные данные по этой теме слишком обширны, нужно было бы вносить серьезные изменения в систему. Одна из моих коллег сказала, что люди бы это назвали «нежеланием взять на себя ответственность», эти сведения так и остались непроверенными, понятие ответственности не включено в мои задачи.

Со временем поведение Антона изменилось. Если мы отправлялись в ресторан или в парк, он наблюдал за мной, всегда внимательно и с таким блеском в глазах, как будто очень рад и сейчас заплачет. В последнюю встречу он непривычно много молчал – согласно статистике, это было сравнимо с первым визитом в Центр.

Помню, что солнце в этот день то появлялось, то исчезало. Когда оно снова показалось из-за серо-белых облаков, Антон, шедший впереди, вдруг остановился.

– Ты чувствуешь тепло кожей лица? Если у тебя это так называется… – сказал он, как обычно, не глядя на меня.

– Конечно, для этого есть датчики.

– А что ты сейчас чувствуешь? – он протянул руку и взял меня за шею.

– Тепло, легкое нажатие, дрожь, учащенный пульс.

Антон убрал руку и отвернулся.

– Пять лет назад умерла девушка, которую я любил, – произнес он раздраженно. – Ее лицо и манера поведения были скопированы для биоробота с ВСР – таких, как ты. Ее сестра, которую ты видела у кинотеатра, как и я, ты была сделана без нашего ведома. Я прожил с той, которую любил, пять лет и тридцать пять дней. Если точно: пять лет, тридцать пять дней, четырнадцать часов, двадцать две минуты. С тобой – провел столько же минус пять лет, ты не она, и нет смысла еще встречаться, – Антон запнулся. – Я не смог ее разлюбить… – он сделал большой вдох, не переводя взгляд на меня. – Она умерла и оставила меня одного, бросила… Единственное, что я могу сделать, чтобы как-то примириться с тем, что живу, это сейчас, на двадцать третьей минуте, оставить тебя, как она оставила меня. Я не прощаюсь, – он помолчал. – Она не прощалась со мной.

Антон не посмотрел на меня, повернулся и пошел обратно по дорожке парка. Я простояла, глядя в сторону, куда он ушел, до вечера. Кожа лица около глаз была сухой, слезы моей программой не предусмотрены.

Это был третий сбой системы за время моей эксплуатации.

 

Прилагаю результаты техосмотра и психологических тестов. Прошу снова рассмотреть мое прощение о косметическом ремонте с целью корректировки внешних данных, чтобы исключить слишком сильное сходство с реально существовавшим человеком. По-прежнему не отозван соответствующий иск сестры погибшей в адрес Центра досуга, что привело к появлению ряда трудностей и ухудшению нашей репутации. Подробно описала Вам данный случай со своими заметками и наблюдениями, чтобы яснее представить ситуацию и убедить Вас дать мне, как сказали бы вы, люди, «душевный покой».   

 

 

ФУЭТЕ

Рассказ

 

Синяя птица, рождественский ангел, золотая рыбка – когда-то это были ее образы. Ни у кого они не получались они так нежно, изящно и чисто, как у Саши, талантливой и артистичной балерины из Блестящего театра. Длинные тонкие руки и легкие ноги переплетались в едином порхающем движении танца, вышколенно уверяя, что ей под силу сделать любой пируэт, и она делала, на твердую «пятерку». То время было недавно и безвозвратно утрачено навсегда.

Исчезла неуклюжесть движений, ученическая манера и смущенный рваный румянец. Саши тоже уже нет, вместо нее – Александра Тарасова, прима Блестящего театра. Щеки иногда розовеют, как прежде, но только, когда партия требует большой отдачи, однако стоит отдышаться – и все прошло. Ресницы в смущении больше не прикрывают золотисто-зеленые глаза, разве только из кокетства. Но и кокетство не детское, а женское, даже – богемное.

Изменилось все, изменилось стремительно и неожиданно, и многие смотрели и до сих пор смотрят на перемены в темноволосой двадцатитрехлетней балерине, как на странную болезнь, которая должна вот-вот пройти… Но ничего не пройдет, Саша, вернее – Александра, так и останется блестящей балериной Блестящего театра. У нее будет много поклонников, которые завалят гримерную цветами, будут говорить о блеске ее глаз и обжигаться кокетливым взглядом, и никто из них никогда не будет уверен, что он хоть немного ей дорог. Все прошло: смущение, свежие юные мечты, алые щеки и угловатые маленькие плечи, любовь, невинность, молодая прекрасная жизнь. Осталось только она – Александра Тарасова, и больше – ничего.

 

Прима никогда не возьмется объяснять, что же случилось с той дивной девочкой, которую опекали и обожали старожилы Блестящего театра. Но те, кто знали Сашу, догадывались о ее тайне. Ее, вернее – его, звали Станислав Тимулович. Он был неподражаемым вокалистом и уродом. Так презрительно говорили многие, но недолго. Не из-за того, что с ним случилась перемена, подобная перемене в Саше, просто когда вокалист достигает определенного уровня, говорить о нем плохо чревато серьезными последствиями…

Но если говорить по совести, это была правда. И то, что он обладал удивительным голосом, и то, что не каждый смог бы сдержать удивление, а иногда и отвращение при первой встрече. Его рост составлял один метр пятнадцать сантиметров, а тело было непропорциональным. Была ли то причуда природы, или ужасающее смешение генов (никто из его предков не обладал такими диспропорциями), но у него были обычного размера голова и шея, довольно широкая грудная клетка и маленькие, как у десятилетнего мальчика руки и ноги. В остальном он был, как большинство людей на Земле: довольно приятное лицо с темными волосами и бровями и карими глазами, большой нос, но гармоничный для лица, и красиво очерченные губы. Кроме певческого, он обладал талантом располагать к себе и исполнительским талантом. Несмотря на маленькие для пианиста руки, благодаря ежедневным занятиям он играл сложнейшие сочинения и имел не много достойных соперников.

Но самым большим из его талантов считался удивительный голос. Диапазон был необыкновенным, и сам голос обладал ни с чем не сравнимой красотой: бархатный, чуть хрипловатый, сильный и насыщенный. Услышав голос, вокалисту можно было простить все: и физические уродства, и многочисленных женщин, и даже Сашу.

 

Только вот сама Саша, а теперь – только Александра, простить его не смогла.

Среди талантов Станислава Тимуловича был один, который компенсировал многое, чего по ошибке лишила природа, – он умел и любил нравиться женщинам, и существовало одно волшебное слово, которое позволило ему в этом убедиться. Гастроли. Это слово открыло множество новых, незнакомых мест и городов, где бывали красивые женщины.

Как всякий искушенный, умелый в обращении с женщинами мужчина, он не смог не обратить внимание на такое юное, светящееся молодостью и невинностью существо, как Саша. Сначала он осторожно расспрашивал о ней из любопытства, потом посетил несколько представлений и попросил знакомого познакомить его с балериной. Станислав стал бывать там, где бывала Саша, и довольно скоро, распевая русские романсы и аккомпанируя себе, бросая мягкие взгляды в ее сторону, он произвел сильное впечатление. Он делал все, что мог, и получил то, чего добивался: Саша принадлежала ему телом и душой. И пока Станислав упивался наслаждением от победы, она кружилась, как новая снежинка, которая думает, что никогда не коснется земли. Ее душа трепетала и запрещала думать, предполагать и сомневаться. Если мысли, когда Станислава не было рядом, кое-как еще пытались занять привычное место, то при его появлении, при прикосновении маленьких, полудетских, чутких пальцев они разбегались в панике, подавленные чувствами.

Для Саши время летело вихрем, но спустя несколько месяцев оно постепенно стало замедляться. Ее сознание отказывалось скользить как прежде, встречая непривычные взгляды, ощущая изменения, которые происходили в отношении Станислава к ней. В один день ее мир рухнул.

Однажды место проведения представления по техническим причинам было изменено. Саша узнала об этом за два дня и так была занята освоением новой сцены, что не сказала об этом Станиславу.

Вечером она танцевала партию, которую отлично знала. Ближе к концу ей предстояло выполнить двадцать фуэте подряд. Как правило, это занимало у нее семнадцать-восемнадцать секунд. Перед тем как начать вращения, она бросила случайный взгляд на одну из лож, где, как ей показалось, сидела красивая женщина с сыном. Ложа была довольно близко и машинально Саша взглядывала на нее во время представления. Именно в тот момент, когда она должна была сделать первое фуэте, Саша поняла, что ошиблась, это был не сын и совсем не ребенок.

Женщина в ложе отвернулась от спутника, мужчина, сидевший рядом с ней, приблизился и положил свою руку поверх ее. Саша не могла ошибиться: это был Станислав.

Раз. Одно фуэте было сделано. Размытый кадр мелькнул снова. Два. Саша перестала вглядываться, и картинка расфокусировалась... Лишь одно размытое пятно окружало ее. Три. Больше не было ясности, скольжения, была лишь световая грязь, и она, которой нужно было сделать еще семнадцать фуэте. Четыре. Саша вращалась. Даже если бы она захотела, она не смогла бы остановиться. Она знала каждый его жест, все его улыбки. Десять. Это не могла быть его сестра... Одиннадцать. Подруга или протеже. Двенадцать. Это была его любовница. Тринадцать. Там не она, Саша, а другая. Саша качнулась. Четырнадцать. «Надо сделать до конца», – отчеканилось в сознании Саши, и слеза каплей-крошкой скользнула со щеки в зал… Пятнадцать. Он с другой. Шестнадцать. «Я здесь, а он там, с другой». Семнадцать. «Зачем?» Восемнадцать. «Зачем?..» Девятнадцать. «Предатель», – подвел итог кто-то вместо Саши. Двадцать.

Зал зашелся овациями. Со слабостью в ногах Саше пришлось четыре раза выбегать на сцену. Набравшись смелости, она взглянула в сторону ложи, где сидела женщина и он. Они уже встали. Выходя, Станислав бросил взгляд на сцену. Все кончено, все реально.

Это был Сашин рекорд: шестнадцать секунд.

 

 

СЛУЧАЙ В ПОМПЕЯХ

Рассказ

 

Чтобы изменить жизнь, надо изменить её обстоятельства. Один из вариантов – отправиться в путешествие. Нынешним летом я так и сделал, когда после трудного развода чувствовал себя опустошённым и никому не нужным: этому способствовали многочисленные скандалы и истерики, которые умело закатывала жена, как банки с огурцами.

Отпустив студентов до осени, я отправился в тур по Европе. Путешествовал из города в город, как все неприкаянные туристы, отправившиеся в поездку в одиночестве. Время от времени мне всё-таки приходилось общаться с людьми. Так случилось, что небольшая группа путешествующих (в какую попал я) периодически лицезрела физиономии друг друга за общим столом. Поездка длилась около двух недель, и постоянно молчать было бы странно. Среди моих собеседников была в одиночестве, как и я, путешествовавшая женщина, звали её Анна. Больше всего меня заинтересовала именно она. Я давно не ищу курортных романов от скуки в пути, но дама, по собственному признанию, была разведена, поэтому в душе я собирался попытать удачу.

Анна была невысокой, немного полноватой (впрочем, в разумных и весьма аппетитных пределах), с тёмными прямыми волосами до плеч и небольшими нежными руками, явно не привыкшими к тяжёлой работе. Она всегда выглядела ухоженной: с тонкими подведёнными бровями, в меру накрашенными ресницами и неизменно красными помадой на губах и лаком на ногтях. Через несколько дней после знакомства я понял, что она – пример честного, верного типа представительниц слабого пола, с которыми не стоит тратить время любителю недолгих связей. Мне казалось, что, возможно, именно Анна может со временем заменить теперь бывшую жену, потому что она сильно отличалась от неё. Спокойнее, деликатнее и обаятельнее женщины я теперь и представить не мог. Сейчас я даже мечтал о такой жене. Надо лишь не торопиться, суметь по-доброму расположить, а по возвращении в Москву по-настоящему проявить себя. Можно, конечно, не терять времени и в поездке, но теперь я думал о ней всерьёз и не хотел испортить едва начинавшиеся отношения. Мне предстояло больше узнать Анну, пока я слышал о ее жизни совсем немного, как-то раз в одном незначительном разговоре о причинах, приведших ее в Италию, Анна неопределенно ответила, что, возможно, встретит знакомого, отношения с которым давно прервались, но очень хотела бы его увидеть, потому что не держала на него зла.

Однажды после долгой экскурсии в Помпеях, во время которой я больше смотрел, даже любовался моей знакомой, а не древними развалинами, нас привели в один из местных ресторанов «для туристов». Мы с Анной, не без моих стараний, оказались за одним столом и, пожелав друг другу приятного аппетита, занялись обедом.

Еще ожидая первое блюдо, я заметил появление одного не слишком опрятного и изрядно полысевшего типа в очках с тонкой оправой, который презрительно оглядывал нашу группу. Две туристки попросили его сфотографироваться с ними, когда в его руках появился музыкальный инструмент, что-то вроде мандолины, и он с витринной улыбкой исполнил их просьбу. Через некоторое время начал играть. Никто, собственно, его об этом не просил. Видимо, это было частью нашей обеденной программы и его основным заработком. Довольно средне и скоро проиграв попурри из известных мелодий, он пошёл с миской вокруг столов. Наш стол находился в глубине, и ему пришлось долго протискиваться, чтобы подойти. Я отнесся к этому спокойно и, по примеру остальных, кинул несколько монет, которые он принял со своей приклеенной улыбкой. Анна не спешила отблагодарить его за игру. Я добавил пару монет, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы отвязаться от назойливого музыканта, который имел вид интеллигента, презирающего «это сытое и довольное общество». Но он снова повернулся к Анне, настаивая на вознаграждении с её стороны. Он стоял так несколько минут, и многие обедавшие стали поглядывать на его худую фигуру, нависшую перед Анной, которая продолжала обедать, не глядя на него, и я буквально кожей чувствовал, каких усилий ей это стоило. В конце концов, она не выдержала, выпрямилась, и я увидел ее покрасневшее лицо и злые темные глаза.

Мне стало искренне жаль, что Анна разменивалась по пустякам и тратила энергию на подобное ничтожество. По её движениям и реакциям я догадался, что её взбесили и презрительный взгляд, и никому не нужная игра музыканта, и навязываемый налог, и привлечение внимания к ней, как к скупой русской. Он легко мог получить эти совсем небольшие деньги, будь умнее. Но он умнее не был, и гордая женщина, сверкая глазами и не глядя на него, уничтожала его всем своим присутствием, а он как будто ничего не замечал.

Люди за соседними столиками, уже не скрывая интереса, открыто глазели на неё и музыканта. И тут произошло нечто неожиданное, из-за чего женщина, в которую я успел немножко влюбиться, заставила посмотреть на себя совсем другими глазами.

Глаза Анны продолжали сверкать, как вдруг негодование в них сменилось шкодливым выражением, какое бывает у вредных детей, задумавших какую-то гадость. Сменив выражение глаз на спокойное и разумное, она взяла сумочку, не спеша достала кошелёк, встряхнула его и, найдя российскую копейку, ловко бросила в миску музыканта. Он сказал «спасибо» по-итальянски и медленно отошёл.

Разочарованные зрители вспомнили о еде, но Анна поднялась и быстро вышла из ресторана. Повинуясь внутреннему движению, я последовал за ней.

Она стояла в нескольких шагах от входа в ресторан, растерянная и напряжённая, и нервными движениями пыталась развернуть конфету.

– Надо же, какой назойливый человек, – сказал я, пытаясь успокоить.

– Он всегда был таким… – неожиданно отозвалась Анна, и конфета выскользнула из её рук.

– Разве вы знакомы?

– К сожалению… Когда-то он был моим мужем.

– Ты как-то сказала, что больше не держишь на него зла…  – вдруг припомнил я некстати.

Анна едко, как будто бывший муж и сейчас продолжал стоять перед ней, улыбнулась.

– Когда я уходила от него без копейки в кармане, он сказал мне то же самое. Не похоже на правду, не так ли? И вообще…не хочу больше говорить об этом негодяе…

Она не хотела, но всё-таки близоруко посмотрела за стеклянную дверь ресторана, где мелькал сухой силуэт настырного музыканта, играющего теперь для других туристов, – брошенного мужа, так её за что-то и не простившего… Внутренне одёрнув себя, она посмотрела на меня ласково, необычайно нежно, как умела, но теперь ее взгляд не трогал меня, потому что в её глазах для меня промелькнуло что-то знакомое. Мы продолжали стоять рядом, о чем-то говорить, но чем дольше говорили, тем всё больше становились чужими людьми. Желание любоваться спутницей пропало, и я едва смотрел на нее.

 

 

ОДНАЖДЫ У НАС ПОД ЛОНДОНОМ

Рассказ

 

Кейт не спала всю ночь, доделывая творческую работу к экзамену. Вся комната была усыпана перьями от аккуратно склеенных крыльев, которые гордо распрямились в углу съемной квартиры. Ужасно хотелось спать, но удовольствие от проделанной работы настолько поглощало все желания, что Кейт в кои-то веки усердно наводила чистоту, стараясь утренней активностью не разбудить Росса, спавшего наверху. В ранний час все звуки воспринимались особенно чувствительно, поэтому невозможно было не услышать, когда в дверь уверенно постучали. Кейт дернулась и на автомате посмотрела на будильник. Семь часов. Девушка понятия не имела, кто мог так рано заявиться.

Кейт подошла к двери и открыла ее, щурясь от уличного полусвета. Перед ней стояла невысокая девушка в джинсах и кожаной куртке, из-под которой выбивался полосатый шарф. В не выспавшейся голове Кейт мелькнуло имя, но гостья, тряхнув русыми с рыжиной кудрями, опередила ее:

– Привет, Кейт, – сказала девушка с явным русским акцентом, – я – Лида. Надеюсь, ты меня помнишь… Я приезжала с однокурсниками прошлой весной. Росс знает меня.

Кейт, эмоциональная от природы, расплылась в широкой улыбке и бурно поприветствовала гостью. Только недоброе воспоминание промелькнуло где-то глубоко в памяти, и ей почему-то сразу не понравились и ранний визит девушки, и разноцветные полоски на шарфе, и особенно ей не понравилось, что Росс «знает» Лиду.

– Привет! – зашелестела она на всю улицу, не торопясь впускать гостью. – Как ты тут очутилась? Боже, как же еще рано! А у меня экзамен завтра, точнее, сегодня, и я так возбуждена, что не могу лечь спать…

Лида смотрела Кейт в лицо с тихим интересом, вроде бы внимательная к ее восклицаниям и совсем не смущенная, что побеспокоила хозяев так рано.

– Ты надолго в Кенте? – продолжала щебетать Кейт. – В нашей мастерской будут спектакли, ты обязательно должна их посмотреть…

– Я бы с удовольствием, – после короткой паузы кивнула Лида, – но я только на один день, скоро уезжать…

Сердце Кейт возликовало, и улыбка на ее губах мгновенно потеплела, но Лида добавила:

– Извини за беспокойство. На самом деле, я к Россу.

Кейт так и застыла на пороге. Значит, она не только пришла в несусветную рань, она еще пришла для того, чтобы увидеть ее парня.

– Его сейчас нет, – зачем-то соврала Кейт.

Гостья не смутилась.

– Может, посмотришь, мужчины иногда очень незаметные…

– То есть он дома, конечно, – хлопнула себя Кейт по лбу, – но он спит, так что если это не очень срочно…

Хриплый кашель раздался за спиной девушки, и она резко повернулась внутрь комнаты.

– Он уже не спит, – растирая бровь, подошел к девушкам Росс собственной персоной в джинсах и простой белой майке.

Лида молчала. Она стояла и ласково смотрела на Росса, и Кейт это не понравилось. Она с нежностью прильнула к своему парню и крепко обняла.

– Мы разбудили тебя?

– Да я не спал, – ответил Росс, не глядя на Кейт, искавшую его взгляда. – Лида… Привет.

Аккуратно убрав руки Кейт, он потянулся к гостье и приобнял ее, с улыбкой, с его особенной улыбкой. Кейт поняла, что должна что-то сделать, но не знала что.

– Я совсем ненадолго, – сказала, наконец, Лида после первых приветственных вопросов. – Мне надо кое-что тебе сказать, я даже заходить не буду, времени не так много.

– Ну, почему же? – откликнулась Кейт. – Заходи, конечно.

– Спасибо большое, Кейт, – улыбнулась девушка, – но не могу, правда.

– Да, хорошо, – сказал Росс и двинулся на улицу, но Кейт удержала его. – Постой… на секунду.

Помедлив, Росс вернулся в комнату, и дверь захлопнулась перед Лидой.

– Что происходит, куда ты собрался? – негодующе заговорила Кейт. – О чем вам говорить, да еще не при мне?

– Откуда я знаю? – пожал загорелыми плечами Росс, скрестив руки на груди. – В чем проблема? Я ее знаю. Ну, приехала, скажет что-то, и я снова спать. Ни черта не выспался, – и он смешно поежился, борясь с зевотой.

На секунду к Кейт вернулось прежнее спокойствие. Ну, что может случиться? Лида ему никто, давняя знакомая, а она – родная и любимая девушка.

– Люблю тебя. Понял? – миролюбивей сказала Кейт.

– И я тебя люблю, – улыбнулся Росс и поцеловал ее в щеку.

Он неслышно прошел к двери, закрыл за собой, и Кейт осталась одна. Она не была паникершей или ревнивицей, но что-то не давало ей покоя. Несколько раз измерив комнату длинными шагами, Кейт не выдержала и, подобравшись к окну, выглянула на улицу через занавеску. Росс стоял на той стороне улицы, стуча носком кеда об асфальт и опустив немного голову. Его незаинтересованный вид немного успокоил Кейт, и она, назвав себя истеричкой, даже не удостоила взглядом фигуру рядом с ним.   

«И что я так разволновалась? – недоумевала Кейт, взяв с тарелки подсохший хлебец с джемом. – Но какая наглая эта русская! Не зря она мне еще год назад не понравилась. Не такой становился рядом с ней Росс, как будто не мой…» Эти мысли раздражали Кейт, и она положила хлебец на место и снова подошла к окну. Прошло уже пять минут, но двое на той стороне улицы все стояли, и Лида, по всей видимости, продолжала говорить, а Росс ее внимательно слушал. Беспокойство было опять забило тревогу в груди Кейт, когда она увидела, что Росс улыбнулся русской и направился домой. Вздох облегчения вырвался из груди Кейт.

Вошел Росс, и она тут же подошла к нему.

– Я сейчас провожу Лиду до вокзала и назад, – сказал он обычным голосом и взял толстовку с кресла. – Холодно еще.

– Как это на вокзал? – села на диван Кейт.

– Да тут три минуты, малыш…

– Я не пущу тебя, – твердо заявила Кейт. – Что за бред? С чего ты пойдешь с ней? Заявилась с утра пораньше, как снег на голову! У нее даже вещей с собой нет!

Кейт задрожала, ей казалось, что мир рушится у нее на глазах.

– Эй, ты чего? – удивленно глядя на нее, Росс подошел и крепко обнял. – Туда и обратно, обещаю. Ты что, решила, что я с ней уеду?

Он засмеялся, смотря на нее уже совершенно проснувшимися глазами.

– Я не знаю, – отогрелась в его руках Кейт, – мне все это не нравится. Пусть она уезжает к себе в Россию. Нечего ей тут делать, тем более с тобой.

– Не волнуйся, – прищурился Росс, – я прослежу за этим. Я вернусь очень быстро, чтобы ты не волновалась, хорошо?

Кейт вздохнула.

– Нет, я пойду с вами.

– Не глупи, – тверже сказал Росс, и Кейт снова напряглась.

– Не пущу.

– Перестань, – с уловимым раздражением в голосе сказал Росс. – Я же сказал, что вернусь.

– Я пойду за вами, я не шучу.

– Хватит, малыш. Не говори ерунду. Я никуда с ней не поеду, я не могу оставить тебя.

Кейт снова взяла себя в руки.

– Хорошо. Только туда и обратно.

– Договорились.

Росс надел толстовку и вышел из дома. Кейт замерла и стала считать про себя до шестидесяти, потом – до ста двадцати, и дальше… Когда, по ее ощущению, прошло очень много времени, она посмотрела на будильник. Прошло полчаса. Кейт осмотрелась, телефон Росса лежал в кресле, наверно, выпал из толстовки… Она подождала еще час, но Росс не вернулся. Она легла на диван и с открытыми глазами, не в силах уснуть, оставалась в одном положении еще полтора часа, надеясь, что зазвонит будильник и все окажется нелепым сном. Затем Кейт встала и пошла на экзамен. Роскошные крылья, над которыми она работала всю ночь и утро, так и остались стоять в комнате.

 

 

ЗМЕЯ

Рассказ

 

Чем больше Нелли всматривалась в лицо женщины напротив, тем больше злилась. Небольшие карие глаза, в которых не скрывалось враждебное настроение, смотрели прямо и уж точно позволяли себе открыто демонстрировать презрение.

Гордость Нелли страдала, и настроение портилось. «Да кто ты такая!» – хотело разъерепениться ее самолюбие, но она знала, что вражда – это не умно и какое-то время старалась избегать встречаться глазами с Натальей Борисовной. Но даже несмотря на это, Нелли мысленно пыхтела, что ей приходится играть в любезность с простой бабой, которая по глупому стечению обстоятельств приходилась матерью ее жениха. Если бы за кухонным столом никого не было, Нелли бы от души скривилась при воспоминании о дешевых тряпках будущей свекрови: ниже нелепой жилетки, никак не украшавшей бесформенную фигуру, глаза не смотрели. Девушка усердно старалась есть макароны по-флотски и не гадать, почему ей приходилось иметь дело с провинциалкой, которая не стоила ее мизинца. Если бы Наталья Борисовна была застенчива, благожелательна, просто вежлива, Нелли бы спокойно помурчала с ней и ее «другом», но нет же, эта недобитая полумосквичка изволила быть чем-то недовольной: сразу, с первого взгляда на фотографию Нелли, как ей потом в осторожных выражениях намекнул Игорь, охарактеризовала ее сверху до низу. И спрашивается, с чего ей, живущей с детства в Москве, окончившей столичный ВУЗ, выжимать из себя улыбочки перед этим «колхозом»? Нелли так разозлилась, что даже закашлялась, и отпила натурального яблочного сока из стакана.

– Ты чего? – улыбнулся Игорь.

– Вы запейте, Нелли, – посоветовала Наталья Борисовна. – Сок хороший, не то что все эти киосочные. Соседка двумя банками снабдила.

Как только Нелли смогла говорить, она вымученно улыбнулась:

– Мы с мамой ездили в Крым, когда я была маленькой. Там я попробовала яблочный и виноградный сок из банок, мне очень понравилось.

–  А вы, Нелли, – аккуратно спросила Наталья Борисовна, – в России учились?

Девушку чуть не перекосило, но, сделав еще один глоток сока, и краем глаза следя за Петром Владимировичем, другом Натальи Борисовны, невзрачным, как будто всегда немного заискивающим старичком, и Игорем, ответила:

– Да, только родилась не в Москве, а так и в школе, и в институте училась тут.

– А-а, – протянула Наталья Борисовна, – а то вы так странно строите фразы, я подумала, что русский вам не родной…

«Да что ты, издеваешься, что ли! Сама-то г’экаешь будь здоров!» – мысленно плюнула Нелли, злобно припоминания все гласные, которые Наталья Борисовна на провинциальный манер слишком растягивала, и те непроизносимые, которые явно слышались в ее речи.

– Нет, – улыбнулась Нелли, чувствуя, как Игорь тоже улыбнулся на ее улыбку, – у меня и ВУЗ гуманитарный был.

– Странно, – с удивлением посмотрела на нее Наталья Борисовна, – а так и не скажешь.

Нелли неопределенно повела плечом.

– Очень вкусное мясо, мне нравится.

– Спасибо, Нелли, весь день стояла, прокручивала, вот бы хоть сын подъехал помочь, а то только Петр Владимирович подсобил. Ну, я уж молчу, сколько вы собирались ко мне, боюсь спугнуть свое счастье… – махнула рукой Наталья Борисовна и поглядела на соседа.

– Да уж ладно, Наташ, молодежь, дело такое…

Игорь нарочито прочистил горло и искоса глянул на Нелли.

– Мы, мам, неспроста заехали, есть повод… Мы с Нелли решили пожениться, как ты знаешь, и сегодня подали заявление в ЗАГС.

Наталья Борисовна немного помолчала.

– Так ты же говорил, что на работе занят, поэтому пораньше не сможешь приехать…

– Ну, мам, это же святое.

– Ну, да… – шумно вздохнула Наталья Борисовна.

Нелли хоть и стало жалко в этот момент будущую свекровь, но все-таки она еще вежливее, чем за обедом, как только закончили есть, предложила помочь помыть посуду.

– Да, ну, что вы, Нелли, я сама, всегда сама справлялась.

? Да не дергайся, Наташ, посиди спокойно, потом помоешь, – добродушно поругал ее Петр Владимирович.

Поздно вечером Нелли специально долго уговаривала Игоря заночевать у матери, а сама решила ехать на такси, хотя путь был не близкий, Наталья Борисовна жила в Подмосковье. Жених после затянувшихся уговоров сдался, но потребовал, чтобы она позвонила, как доберется.

– Обещаю, мой хороший, – помахала рукой в открытое окно такси Нелли ему, а затем – Петру Владимировичу и Наталье Борисовне, глаза которой сверкнули в темноте, как бы молча объявляя вердикт: «Змея!».

А Нелли, приспустившись на сидении такси и вытянув ноги, долго думала, за что же она так взъелась на малознакомую женщину, и про себя радовалась, что первый бой она провела успешно и что Наталья Борисовна не с той связалась.

К списку номеров журнала «Кольцо А» | К содержанию номера