Лета Югай

«Как вас мне поминать?»

Foto3

 

Поэт, кандидат филологических наук. Карамзинский стипендиат (2017). Лауреат премии «Дебют» 2013 г. в номинации «поэзия». Стипендиат Фонда Содействия Развитию Российско-Шведских Отношений имени Сверкера Острёма (2014). Член Союза писателей Москвы. Автор нескольких книг стихов, в том числе «Между водой и льдом» (Воймега, 2010) и «Забыть-река» (Воймега, 2015). Стихи публиковались в журналах «Новый мир», «Звезда», «Сибирские огни», «Дружба народов», «Новая Юность» и других.

 

*  *  *

 

Хочется спать на закате, закидывать голову вместе с солнцем

за горизонт. Она покатится вниз, как тряпочный мяч, бесшумно,

а с той стороны Земли живут весёлые незнакомцы,

они бегают вверх ногами, играют в «думно-бездумно».

 

А тебе говорят: не спи на закате, устанешь, не сможешь работать.

Вот и пялишься в текст, не спать до времени до поры,

составляя слова в предложения, – это одна забота.

А на той стороне скучают подземники без мячика для игры.

 

 

ГАДАНИЯ

 

А на Васильевский девушки заперлись в избе

Закидывать удочки, говорить судьбе:

Я тебя знаю, ёлочный огонёк, зимняя муха.

Судьба наказывает просто так, одаривает ни за что,

Есть время собраться с духом,

Пока несут решето.

 

Если выпадет хлеб – будет и дом, и хлев,

И сундук, и жар в печи, на шкафу – виноград и лев.

Выйдет кольцо – под подушкой шкатулка, в шкатулке – желанье:

В тёплой шубе в самый белый сугроб!

Девушки замерли в ожиданье.

Выпадет крест – значит, гроб.

 

Пока несут решето, есть время примерить любую долю.

Пока не сбылось ничто, наговориться вволю.

Печина – к печали: в голову, в печень – грусть и заботу.

Повернись ко мне, решето, лицом, кольцом и сердечным дном!

Судьба накатывает просто так, как утренняя зевота,

Валит с ног вещим сном.

 

 

БАЕНКА

 

Бабушка говорит: «Во-имя-отца-и-сына-и-святого-духа-аминь,

Расти-большая-хорошая-и-чтобы-не-было-ничего».

Баенка плывёт по земле сквозь череду и полынь

Мимо рыжих кур, коров, провожатых странствия моего.

 

Бабушка говорит: «Будешь теперь мне дочка» – и трёт

Спинку во имя Отца и Сына натруженными руками.

С первого взгляда первого встречного кто разберёт,

Со всеми его оврагами и сквозняками.

 

«Будешь мне дочка, Лена... – ...и не было ничего…»

Баенка та остаётся со мной на внутреннем поле

Среди некошеных трав времени моего,

Горячего душа, чувства вины, ароматной соли.

 

«…ни страхов, ни переполохов». Стою на границе мира,

Упираюсь руками в эмалированный таз.

Как многого мы боимся в своих уютных квартирах,

Как много работали те, кто жили до нас

 

В суровых домах. Сосны качают кроны.

Бабушка смотрит мне вслед и крестит издалека.

И я забираю душу её в коробочку диктофона,

А свою оставляю в баенке бабочкой у потолка.

 

 

ХОРОВОД

 

А у старого за спиной заплечные города,

За душой семицветная башня, там потайные двери

В золотое царство, леший знает куда —

Человеку про то неведомо, остаётся на слово верить.

 

А молодой гибок, что ивовый прут, мягок, что лис.

У него глаза словно камни, губы – ножи.

Он боится сказать очевидное, голос уходит вниз,

Отплясывает фигуры, выделывает виражи.

 

А девица думает: я не хочу выбирать сама,

Кому я сегодня бела-хороша, кому лучше всех?

Чтенье по кругу, научный спор, запредельные терема —

Та же игра-хоровод. И ток по рукам – словно скрытый смех.

 

Называй, царевич, кто тебе в этом круге мил!

Кланяйся ниже, здоровайся крепче, слава вам и почёт.

Хочется отплясаться до полной потери сил.

Главное, вовремя разойтись и обнулить счёт.

 

 

ПОЛУДНИЦА

 

Не ходи на поле, когда солнышко высоко.

Не ходи на полдень в эту полную тишину,

Когда закипает воздух, небо как молоко,

Замолкают птицы и камнем идут ко дну.

 

Не качнётся колос, не пролетит паут.

Переломится время соломинкой под стопой —

И увидишь, как девушки в красных рубахах жнут

Или пляшут в поле и тянут в пляс за собой.

 

У них косы – горючее золото, лик пригож.

Сарафаны – красное знамя, как ни скажи.

Они ловят детей, зашедших в густую рожь,

Чтоб никогда уж не выйти из этой ржи.

 

 

*  *  *

 

Вот появляются ихние, их тьмы и тьмы.

На них печать вековой зимы,

Лиловая шерсть дыбом встаёт на холке,

Их глаза сужаются в щёлки,

Над головами встают дымы.

 

Но у наших тоже есть крылья, ноги, хвосты,

Их тела прекрасны, слова просты, души чисты,

Под сердцем звенит колокольчик из неземного металла.

И, когда исход сраженья решён, когда всё пропало,

Они могут атаковать с высоты.

 

 

СЛУЧАЙ

 

Не, не буду, даже не вспоминай.

И пришла тебе при чужих охота!

Этот случай был – мой отец Ермолай

(Ермолаевна я) шёл домой с работы.

А у них собрание к посевной,

А в деревне пиво варили. К ночи

У него было выпито. Был хмельной.

Но вообще-то не пьющий он был, не очень.

 

Шли и видят: баба спит у реки,

Под кустами, подол задрался. Ну вот,

Стали подбивать его мужики:

«А поставь-ка ей печать на живот!

Пропечатай её».

                             Председателем был

Мой отец и печатку носил с собой.

Ну, поставил печать ей и позабыл.

А наутро ему: «Пришли за тобой.

Ну документ нашёл, ну билютень!

Полномочий превышенье, если проще».

 

Он не стал дожидаться, а взял ремень

И вон там удавился в осиновой роще.

Научил его бес-от, подговорил.

Бес захочет – сладит, как ни старайся…

 

А никто и не знал: сосед пошутил,

Мол, пришли за тобой, давай собирайся.

 

 

СУХОТА

 

Я знаю, что нужно делать.

Посыпать голову конопляными семечками и грызть их.

Он спросит: «Что ты делаешь?» Отвечу: «Вшей ем».

Он поймёт, что я догадалась.

 

Он входит в рубахе белой.

«Прости, что поздно. Неузнаваемые дороги, тропочки рысьи.

Но с тех пор как мы встретились – почти стал слеп, нем

И в ногах такая усталость.

 

Иди ко мне. Только не поворачивайся спиной.

Иди за мной».

 

Подходит. Обнимает за поясницу,

Смеётся: «Что ты делаешь? Какая странная, забавно даже,

Разве вшей едят?»

«А разве мёртвые к живым ходят?»

 

Глазных два туманных озера, птицы,

Выпь, камыш. «Как так мёртвые? – теряет улыбку. – Да у тебя же

Хвост, дрянной наряд.

А я живой, не жалуюсь вроде.

 

Хоть ты меня утащишь на дно,

Мне всё равно».

 

«Им виднее,

Мне сказали, что ты задушишь,

Тоска ест

Неизжитая».

 

Он бледнеет:

«Ну что ж, раз ты всех их слушаешь…»

Кладёт крест.

И выцветает.

 

Двери, лавка – всё становится видно через него.

Я хватаю его за плечи, в руках нет ничего.

 

 

*  *  *

 

Вспоминали Шерри, как к нему приходили в дом.

И я с ним болтала на кухне, пока взрослые о своём.

 

У него для эрделя редкий шёлковый чайный цвет.

Уж ни Шерри, ни дяди Жени на свете нет.

 

А ещё была кошка Вася, тоже старше меня.

Говорил мне мастер в ремонте часов третьего дня:

 

Ведь кошачий бог добрей, чем собачий бог,

Отмеряет подольше им жизненный срок.

 

Мне сегодня тяжёлый кот привиделся поутру.

Я его спросила, к худу или к добру.

 

Он не отвечает, значит, не домовой.

Только лёг на щёку мохнатою головой,

 

Туловищем в подушку вдавливает плечо

И мурлычит в шею, громко и горячо.

 

Дорогие мои, кареглазая и зеленоглазая рать,

Где вы бродите, в каких перелесках? Как вас мне поминать?

 


К списку номеров журнала «Кольцо А» | К содержанию номера