Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | Проект АРЕаЛ | ГЕОЛОГИЯ | Только для своих | ПОМОЧЬ МЕГАЛИТУ | Спонсоры | Связь с координатором портала |
Центр |
Илья КриштулОб авторе: Родился и живёт в Москве. Окончил Педагогический институт... >>> |
Александр БлиновОб авторе: ... >>> |
Наталья ИртенинаОб авторе: Писатель, публицист, член Союза писателей России. Живет в Подмосковье. По... >>> |
РегионыЦентрРоссияАбаканАнадырьАрхангельскАстраханьБарнаулБелгородБлаговещенскВладивостокВладикавказВладимирВолгоградВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьЛипецкМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелОренбургПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУлан-УдэУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЯкутскЯрославльЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияБосния и ГерцеговинаГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаЦентральная АзияКазахстанКиргизстанТаджикистанУзбекистанСеверная АмерикаКанадаСШАСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Александр Климов-ЮжинПоследние боги
Родился в 1959 году. Автор пяти поэтических книг. Соучредитель газеты «Театральный курьер». Лауреат литературных премий журналов «Новый мир», «Юность», «Литературная учеба», а также премий имени Бориса Корнилова и «Югра».
БЫВШЕМУ ДОМУ
Текло, коротило, ломалось весь год, Как старец замучил вконец закидонами: Нельзя на балкон или наоборот, Пожалуйте, но не ходить под балконами. И всё же не верится, дом ли то мой?! Пропискою сроком на чёртову дюжину. Так тихо, как труп, пустота за стеной, И мне не зачем – ни к обеду, ни к ужину. И сил уже, кажется, нет отворить знакомую дверь, подпирая соседскую: Замок заедает, и страшно вступить В квартиру пустую, почти как в мертвецкую. Покинут, я знаю, ты скоро умрёшь, Разъезжен бульдозером до основания, И щебень порушенных стен унесёшь На свалку – следы моего пребывания. Давно бы. Мне не за что рухлядь любить, Покуда не плюнул совсем на себя ещё. Но жизни, которую не возвратить, Но липу в окошке, но клёна-товарища!
ПРОЩАЙ, АРГЕНТИНА!
А помнишь, мой друг, открывали сезон Мы первого мая, Восходу и свежести утренних волн Свой торс обнажая? И был непреложней свободы закон Сухого закона, Мы, помнится, пили тогда «Совиньон» В стране самогона. Ты, кажется, даже любил молоко, И это неважно, А важно, что было нам вместе легко, Легко и отважно. Московское море синело у ног, Всходило светило, Сдувало на берег, неся поплавок, Некстати ветрило. И мы, разомлевши, как в полдень вода, Покончили с клёвом. А мимо со свистом неслись поезда: – Привет рыболовам! Траву пригибая, дробила привет На рельсах махина, И на спор, на дуру (таких нынче нет) Сошла Аргентина Тропинкой в объятья под общее «о», Как рыба костлява, Клянусь, что такое бывает в кино, Мой друг, – это слава. Вы тут же в кусты, и резон её прост, И прихоть невинна: Не зря же тащилась за сто с лишним вёрст На клёв Аргентина. Увы, не блистала она красотой, Миг длилась «лав стори». И всё же её вспоминаю порой, Московское море; Скорее нелепое имя её, А, может быть, кличку, Под вечер допитый втроём «совиньо» — В Москву, электричку. Хоть мы на Завидово Рузу не вот С тобой поменяем, Но праздники близятся, юность дохнёт На нас Первомаем. И ежели дева по брегу пройдёт Воды Озернинской, Не знаю, как сердце, но печень кольнёт Тоской Аргентинской. Звони, если вызвонишь, годы не в счёт, И в ней ли причина? На это и спорю с тобой в свой черёд… Прощай, Аргентина!
* * *
Стучит железом цепь. Пёс на прохожих брешет. И свет кладёт мазки На простыни сквозь бреши И щели крон худых. Плывёт, качаясь, ветка По утренним волнам. Листвы сквозная сетка Трепещет сентябрём; Пастелью по постели, Охряным в завитках, И золотым на теле. Такая вот игра. Задался день и весел. Как атомы в луче, Снуют пылинок взвеси. Яичница скворчит – Блеск царского червонца, А на сковороде Нагулянных три солнца. Часы ушли вперёд Минут на семь, не дале, Как хорошо, что день Ещё почти в начале. Как хорошо, что он Опять воскрес из детства. (Он только раз в году Завещан мне в наследство). С гармонией душа Случится в примиренье. Да будет он велик Опять в своём значенье.
ПАСЕЧНИК
1 Благословен отчаянный сластёна, Ужаленный тридцатикратно, Но выживший, вкусивши в горечь сласть. Он первый был гурман – Амброзия природы в нём породила вымысел, Как подступиться к разящему Желанному дуплу. Готов поклясться – мёд, Мёд – прародитель философии. Искусство сродни нектару Затем, что не выносит грубой пищи, Что геометрия шагнула к нам из сот. Кто первый, запасясь долготерпеньем, Отслеживал полёт пчелы, на бочку Жизнь и труды земные положив? О, это не сразить стрелою дичь, Не вздыбить на строгу из речки рыбу, И даже – не намыть в песке крупинок, Чтобы отлить из злата амулет, Но приручить цветок, что может Быть эфемерней этого и тоньше.
2 Знакомый мой редактор мне сказал: “Не торопись, у нас в запасе вечность”. Он в ободренье многим повторял Подобный вздор – я выяснил позднее. У вечности в запасе вечность, А человек транжирит жизнь свою По собственному произволу, Подчас не ведая Зачем рождён на свет. Не так у пасечника, Вот кто привык считать Дни – по часам, Погоду – по минутам, Чтоб маточники в ульях удалить, Иль отловить на вылете царевну, В интригах расколовшую семью. Не уследив, как он себя клянёт, Когда уходит рой, летя по ветру. Уходит жизнь. И слишком поздно всё начинать сначала. Звездится ночь, медлительной зимой, Отогреваясь он вплавлял в вощины Гексаэдр, в рамках предвкушая мёд.
ДВАДЦАТЫЙ ВЕК
Поскреб, поскреб, – позёмка врывается в дом, Убелённая ёлка, сугроба пушок, по подстилке Растекается ожеледь, ельник, чуть тронутый льдом, Голубеет озноб, на иголках искрятся снежинки. И в прихожей я веником снег отряхаю с отца, Со спины, с рукавов, отороченных серой мерлушкой, Он летит, он летит, он летит, он летит без конца, Холодком отсыпает и тает над самой макушкой. И по мере того, как таинственно ладится крест, Прибиваемый к полу, к гнезду подгоняется комель, Распрямляется ель, всё собой заполняя окрест, Запах в каждом углу, огоньки разбегаются, в доме Всё дрожит, всё плывёт, и на выпуклой сфере стекла Искажается снедь, ободрённые выпивкой лица. Мне позволено ждать, я теряюсь за гробом стола, В тесноте приглашённых, с которыми впредь не случится Мне встречать Новый год, а когда бы помыслилось – век Двадцать первый, в чём радости мало, тоской безысходной Давит сердце, рыхлеет и тает в окалинах снег. Никого – даже мама и папа из речи ушли обиходной. Кто мне в двери родные стучать и звонить запретит, Спросят: “Кто там?”... “Когда-то я жил здесь”, – отвечу. Век проходит, смущённый хозяин напротив сидит, Я за прошлое выпью, пожалуй, раз он предлагает за встречу. Век двадцатый, прощай, кто в тебя мне позволит войти, Хоть стучись, хоть кричи – легче мёртвому в жизнь возродиться. Я когда-то здесь жил, нет ответа и нет мне пути: Время, время спрессовано в век, чтоб навек отложиться.
* * *
– Смотри на запад – видишь, где мысок, И тучи с края. А я смотрю на огненный восток, Погода-то какая.
– Да, хорошо, но к полдню будет гром, Иль дождь, по крайней мере, Погоду здесь диктует запад, он... – Отказываюсь верить.
– Всё дело в том, что здесь вот так всегда – Стихия, никакого постоянства... – Да брось, о чём ты говоришь, когда В России область больше государства Иного... Гнус бессчётный у виска, В кузнечиках беспечность, В ландшафте неизбывная тоска, В запасе вечность.
Ребёнок разогнал велосипед, Старик в лесу над ягодой колдует, Гудит в ушах, теряет тропка след. Пока разлит по лицам русский свет, Не запад здесь погоду нам диктует.
* * *
Ирине Ермаковой
Олимп покидают последние боги. Оливковый грек в изузоренной феске Полощет в тазу волосатые ноги, Жилетка висит на натянутой леске. Ну что в нём от культа прекрасного тела, Таких ли ваял достопамятный Фидий? В палатке затаренной плоть ожирела, Вкушая меж дел от креветок и мидий. Как всё быстротечно. Да – “листьям в дубравах Древесных подобны сыны человеков”, И разве узнаешь в скульптурных титанах Турецких носатых сегодняшних греков? Эгей! Отзовитесь, эгейские мужи, Вползает прибой на балканские пляжи, В стволах академии разум недужит, Акрополь в руинах – свидетель пропажи Надбытной эпохи, дарованной миру, Как дрёмному сумерку лучик прощальный; И мойры о времени пробуют лиру, Где даже гетеры, и те – гениальны.
|
ГолосованиеВыберите название/тему следующего раздела проекта "Вещество"ЖурналыКыштым-ГраниПятью пятьКочегаркаСОТЫРусское вымяВЕЩЕСТВОАРТИКЛЬЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНАЗДЕСЬЛитСредаЗаметки по еврейской историиСемь искусствЛиФФтДАЛЬНИЙ ВОСТОККОВЧЕГОСОБНЯКМОСТЫМЕНЕСТРЕЛЬПриокские зориВИТРАЖИДОНСЕВЕРДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕЛИТЕРАЮЖНЫЙ УРАЛБАЛТИКА-КалининградСеверо-Муйские огниНОВЫЙ СВЕТСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИНАЧАЛОКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИСлово-WordГВИДЕОНКольцо АЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАСорокопут [Lanius Excubitor]ДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовТело ПоэзииГРАФИТБЕЛЫЙ ВОРОНИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNATЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимДЕТИ РАФУТУРУМ АРТЧЕРНОВИКЗИНЗИВЕРЛИКБЕЗВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:ЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕИЛЬЯАРГАМАК-ТатарстанИНФОРМПРОСТРАНСТВОДЕРИБАСОВСКАЯ - РИШЕЛЬЕВСКАЯСТЕРЖЕНЬСВОЙ ВАРИАНТБАШНЯ22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЗАПАСНИКЫшшо ОдынПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЗНАКИ11:33АЛЬТЕРНАЦИЯ |