Рассказы при свечах

БЕЙГУЛ РЕБ АРИ-ДОВИДА

Каждое утро реб Исер-Ёсел шёл в булочную к реб Ари-Довиду, чтобы купить свежий бейгул. Появлялся реб Исер-Ёсел в булочной очень рано, когда половина Краснополья ещё спала. Булочник давал реб Исеру бейгул прямо с печи: румяный, пышущий жаром и пахнущий, как спелый персик в саду Соломона. Реб Исер-Ёсел никогда не держал в руках персик и никогда не был в саду у царя Соломона, но так о бейгуле говорил его папа реб Мендл-Товье, и потому реб Исер считал это сравнение божественным!

В то утро, о котором рассказывает наша история, у булочника реб Ари-Довида было плохое настроение, что совершенно несвойственно было его жизнерадостной натуре, но он ничего не мог поделать с собой: разве можно было спокойно смотреть на приготовление к свадьбе в доме  реб Мойши и знать, что торты на свадьбу заказаны не у него, реб Ари-Довида, а где-то в другом месте!? Реб Ари был глубоко обижен этим поступком реб Мойши, и ему хотелось хоть с кем-то поделиться переполнявшим его чувством несправедливости.

– Вот скажите, реб Исер, есть справедливость на этом свете или нет? – спросил он реб Исера.

– Как знать, – осторожно пожал плечами реб Исер, зная не понаслышке древнюю мудрость о том, что угодив своим ответом одному, можно нажить врага в другом.

– А я вам скажу, что справедливости нет!  – категорически сказал реб Ари.  – И объясню, почему. Я жду свадьбу дочки реб Мойши целых полгода, выписываю рецепты всяких свадебных марципанов из самого Киева! Плачу за эти рецептики хорошие деньги. И что я получаю за это? Ничего! Они приглашают повара из какой-то Вильни, и плакали мои рецепты и мои денежки. Кому теперь надо мои марципаны? Такие хупы, как у Мойши в Краснополье, бывают раз в сто лет. И до следующей такой хупы, я вас уверяю, я не доживу!

– Кто знает, – как всегда осторожно заметил реб Исер-Ёсел.

Булочник задумчиво посмотрел на реб Исера, потом постучал себя по голове и сказал:

– И для чего я вам про всё это говорю?  Я совсем забыл, что ваша Эстер-Двойра из мишпохи реб Мойши! И вы сегодня будете кушать халы этого мамзула из Вильни!

– Я, конечно, буду на хупе у реб Мойши, – согласился реб Исер, – но если вы что-то имеете сказать про эту свадьбу, то говорите. Я никому не передам, а особенно реб Мойше. И ещё я вам хочу сказать, что в мишпохе реб Мойши мы с Эстеркой как ломаный горлач в базарном ряду: с одной стороны с той же глины, а с другой – давно пора выбросить. Сегодня там соберётся вся мишпоха, и нас с Эстеркой будут учить, как жить. Вы знаете, богатые родственники всегда считают себя умными и всегда любят учить жить бедных родственников. Такая у них хвороба, как говорила моя мама. И я буду слушать и молчать. Вам интересно, почему? Я вам объясняю: если я попробую что-нибудь сказать не так, как это хочется Эстерке, она мне потом дома устроит Содом и Гоморру. Вам нужно это в доме? Мне – нет. И я молчу. Но я вам скажу ещё пару слов: жизнь – как ваш бейгул, и я в ней – дырка.

– Не говорите так, реб Исер, – остановил его булочник, – в жизни всякое бывает, сегодня вы дырка от бейгула, а завтра можете стать коржиком.

– Хотя бы один день побыть этим коржиком, о котором вы говорите, – вздохнул реб Исер.

– Всё может быть, – повторил реб Ари-Довид и добавил. – Вы знаете, что в этом деле вам может помочь мой бейгул.

– Ваш бейгул? – удивился реб Исер.

– Да, как это вам ни покажется странным, – сказал булочник. – Мой папа реб Иммануил-Гецл мне говорил, что раз в сто лет выпекается счастливый бейгул, который может выполнить любое желание. Правда, действие этого чуда всего один день. Но, как мы с вами говорили, и один день поспать на перине неплохо, если каждый день спишь на досках.

– И вы думаете, что этот бейгул достанется мне? – безнадёжно махнул рукой реб Исер. – Нет! Он достанется тому же реб Мойше.

– Не говорите так, – возразил булочник. – Не всегда золотое зёрнышко достаётся золотому петуху.  Дай Бог, и вам повезёт!

– Дай Бог! – согласился реб Исер.

На улице было холодно: снег скрипел под ногами, мороз жег щеки и горячий бейгул терял своё тепло прямо в руках реб Исера.

Пока я дойду до дома, бейгул станет совсем холодным, – подумал реб Исер. – И может, даже затвердеет от такого мороза. И Эстерка попробует его и скажет: «Нашел на что тратить деньги! Как будто они у нас лишние!» Она с утра была против покупки бейгула: кто это перед свадьбой покупает бейгул?! Умные люди вообще перед свадьбой ничего не едят! Потерпишь до вечера, и там наешься.

Но он её не послушался и пошёл за бейгулом, и теперь, не дай Бог, бейгул станет твёрдым и Эстерка не успокоится до самой свадьбы. Реб Исер представил на минуту гневное лицо Эстерки, вздрогнул и решил тут же съесть бейгул. Конечно, с молоком бейгул был бы вкуснее, но тут бабушка надвое сказала, что лучше – горячий бейгул без молока или холодный с молоком. И реб Исер поднёс бейгул ко рту. В это утро бейгул был удивительно вкусный, тепло от него расходилось по всему телу, он таял во рту как марципан.

Если бы он был бы ещё и счастливый, – размечтался реб Исер, – и на хупе я бы стоял рядом с женихом и невестой, а потом бы меня посадили на самое почётное место за столом, как реб Меера-Зисла из Быхова. Или хотя бы как реб Натана из Самоцевич.

Пока реб Исер ел бейгул, мечта была сладкая, как гомонты с маком, но с последним кусочком бейгула она растаяла, как снежинка, попавшая на сковородку. И реб Исер сам себе грустно заметил:

– Эстерка права, я – а мишугенер! Только мишугенер может поверить в сказку реб Ари. Разве такое бывает на свете? Хотя, с другой стороны, Готуню сказал: пройдут сыны Исраэйливы среди моря по суше, и они прошли.

Полный таких противоречивых мыслей, реб Исер-Ёсел едва не столкнулся с лошадью, привязанной к забору его собственного дома. Когда он разглядел лошадь, сердце его заколотилось, как у курицы, когда её несут к резнику, ибо это была не просто лошадь, а лошадь господина урядника.          

– Готуню, – задрожал реб Исер, – избавь меня от напасти! Разве его благородие приезжает к бедному еврею просто так? Или жди погрома, или жди выселения, или, не дай Бог, тюрьма! Прости меня, Готуню, если я возгордился в своих мечтах! Прости и избавь!

Реб Исер осторожно открыл дверь своего дома, как будто входил не к себе домой, а в чиновное заведение. И сразу увидел урядника, сидящего на единственном имеющемся в доме стуле, который достался реб Исеру в наследство от тёти Енты. Эстерка стояла возле урядника и сияла, как свечка в шабес.

– Исерка, – неожиданно для реб Исера ласково сказала она, – его благородие ждёт тебя уже не знаю сколько: я успела приготовить блинцы, и мы успели их покушать. А тебя всё нет!

– Простите, ваше благородие, – голос реб Исера задрожал, как у ешивабохера перед меламедом. – Если бы я знал, что вы меня ждёте, я бы бежал, не останавливаясь, как наш пожарник реб Двоня-Сруел на пожар.

– И надо было бы бежать, – засмеялся урядник и подкрутил правый ус. – Такая новость, которую я принёс тебе, приходит в Краснополье раз в сто лет!

Потом он подкрутил левый ус, вынул из кармана бумагу и, развернув её, спросил:

– Ты ли есть Исер-Ёсел, сын Мендла-Товье?

–  Я, – кивнул реб Исер.

–  Учился ли ты в Воложинской ешиве?

–  Учился, – признался, весь дрожа, реб Исер.

– Значит, ты есть тот самый, кого ищет императорская депеша, – успокоенно сказал урядник и спрятал бумагу обратно в карман шинели. И дал реб Исеру-Ёселу сто рублей золотом! Таких денег в Краснополье никто за свою жизнь в глаза не видел. И, может, реб Мойше-Гивир – тоже.

Через полчаса о чуде, сошедшем на реб Исера-Ёсела, говорили все краснопольские евреи. Даже в доме Мойши на какое-то время позабыли о свадьбе. А новость и вправду была невероятная: увидел Григорий Распутин видение: Россию в крови и пожарищах и самого императора убиенного! И увидел он, что избавление от бед сих может принести реб Исер-Ёсел, сын реб Мендла-Товье, ешибохер Воложинской ешивы. Чтобы отвести напасти от Его Величества, должен будет реб Исер-Ёсел семь дней молиться рядом с императором, самодержцем всея Руси! И прислал Распутин реб Исеру деньги большие и велел ждать, когда закончат строить синагогу в Царском Селе. Негоже за такое дело молится в простой синагоге!

– Исерка, – сказала Эстер, когда уехал урядник, – за такими большими разговорами я забыла, что ты не завтракал. Сейчас я испеку тебе твои любимые блинцы с творогом, что нам дала тётя Хаша.

– Что ты говоришь?  – замахал руками реб Исер. – Ты же сама сказала, что перед хупой не надо кушать, там на неделю наедимся!

– Исерка, прости меня. Их бин а мишугене, я сумасшедшая, поэтому и сказала. Что мы, шлэпары, нищие какие-то, чтобы наедаться на свадьбе? – впервые в жизни Эстер назвала себя мишугеной вместо того, чтобы назвать реб Исера шлеймазулом.

Как сказано в Торе: и однажды ты проснёшься и не узнаешь мир вокруг себя…

За день в доме реб Исера побывали все краснопольские евреи, и даже сам ребе вёл с реб Исером беседу, как с Виленским Гаоном.

– Реб Исер, – сказал он, – тебе выпало святое дело: защитить наш народ перед императором, как когда-то Иосифу перед фараоном. Будущие амораим прославят твоё имя.

– Может, наконец, закончатся погромы, и еврейские дети не будут знать, что обозначает это слово, – сказал реб Арон-Симон, который бежал от погромов из Одессы в Кишинев, потом из Кишинева в Свидригайловку, а оттуда в Краснополье.

– Исер, – сказал реб Мойша, – тебя император должен послушать. Ты ему должен сказать, что если он хочет, чтобы в России был порядок, то порядочных людей ему надо искать только в нашем роду. Напомни ему, что реб Мойша поставлял овёс в его ставку в Могилёве, и это был не овёс, а цымус!

– Реб Исер-Ёсел, – сказал реб Двоня-Сруел, – я слышал, что шёл разговор о пожарах. Так ты знаешь, как я тушил дом реб Целебиндера. И если императору нужен хороший пожарник, пусть позовёт меня!

В этот день в Краснополье не было доктора реб Каца, он уехал к хаверу в Могилёв, и вместо него к реб Исеру пришла его жена Хана-Цырул:

– Реб Исер, – сказала она, – вы знаете, что мой Семён вам никогда не отказывал в помощи, даже если у вас не было денег. Вы помните, когда у вас на ноге была водянка и вы не могли ходить даже в синагогу, Семён вас спас. Так что вы скажите Его Величеству, если ему нужен хороший доктор, то долго искать не надо: это господин Кац.

Целый день реб Исер-Ёсел чувствовал себя на седьмом небе, но вершиной счастья стала хупа.  Реб Исера-Ёсела посадили рядом с женихом, а ребе упомянул его имя рядом с именем пророка Элии.

А когда молодых одаривали деньгами, реб Исер-Ёсел дал денег больше всех: сто рублей! Если бы у него было больше денег, он дал бы и больше: ведь это был реб Исер, который знал, что такое быть бедным, и совсем не знал, что такое быть богатым!

– А-ах-ах! – прошелестело по рядам гостей, и докатилась до ушей реб Исера волна восторга…

Впервые за свою жизнь реб Исер уснул в эту ночь спокойным сном праведника. И впервые Эстерка пожелала ему спокойной ночи, как и положено еврейской жене.

…А в это время билось о лёд Невы могучее тело Григория Распутина и кончалось волшебство бейгула реб Ари-Довида.

МЕЛАМЕД ИЗ ПРОПОЙСКА

Памяти дедушки Анзельма

Эту историю я слышал от дедушки, и рассказывая её, он уверял меня, что слышал всё это от самого реб Хаима и что всё это правда. В подтверждение правдивости своих слов он говорил:

– Если бы я всё это придумал, то для чего мне надо было всю эту историю приписывать какому-то Хаиму из Пропойска, а не реб Товье из Краснополья?

История эта произошла в первые годы после революции, когда революционная волна уже докатилась до Краснополья, но ещё не устроила там всемирный потоп, и Краснополье жило уже с новыми новостями, но ещё по старым обычаям. Реб Хаим, бывший меламед краснополького хедера, а к началу нашего рассказа – учитель еврейской школы, имел маленькую слабость: он любил выпить стаканчик вина.

– Фрида, – каждый вечер говорил он жене, – я пойду, прогуляюсь, подышу свежим воздухом.

И дышал свежим воздухом в шинке у реб Лейзера.

В этом шинке у реб Хаима было любимое место у окна, недалеко от стойки, за которой стоял реб Лейзер, и это соседство позволяло реб Хаиму перекидываться с реб Лейзером умными словами.

В тот вечер, о котором рассказывает наша история, в шинке народу было как никогда много: это был кирмашный день, и свободных столов не было. Реб Лейзер виновато развёл руками и предложил реб Хаиму сесть рядом с незнакомым молодым человеком в расшитой узорами ермолке.

Надо вам сказать, что незнакомые молодые люди в ермолках в Краснополье появлялись очень редко, особенно после революции, и поэтому вынужденное соседство с бохером удивило реб Хаима и одновремённо обрадовало, так как у реб Хаима на шее висела большая проблема: четыре дочки, и все на выданье, а на примете ни одного жениха!

Получив свой стаканчик вина, реб Хаим прочитал молитву о ежедневном пропитании, пригубил вино и сказал, обращаясь к молодому человеку:

– Извините, конечно, за вопрос, но у меня, как и у каждого еврея, есть одна слабость – любопытство. Мне интересно знать, откуда вы приехали? У меня плохая память на лица, но я, кажется, знал вашего папу. Это случайно не реб Шмуел -Зорах из Пропойска?

– Вы почти угадали, – ответил молодой человек. – Я таки из Пропойска. Только мой папа не реб Шмуел-Зорах, а реб Шахне-Лейбуш.

– Что вы говорите, молодой человек? – реб Хаим удивлённо посмотрел на молодого человека и погрозил пальцем. – Я понимаю, вы шутите? В Пропойске есть только один реб Шахне-Лейбуш, и это мой папа, да будут благословенны его годы!

– Да будут благословенны! – согласился молодой человек. – Но я совсем не шучу, и реб Шахне-Лейбуш мой папа.

– А кто же тогда ваша мама? – спросил реб Хаим и покосился на вино: слава Богу, стакан ещё был полный, и значит он, реб Хаим-Пинтус, в здравом уме.

– Хаша-Сора, – сказал молодой человек и добавил: – Она дочка реб Иосифа-Сендера из Быхова.

– Моя мама! – воскликнул реб Хаим.

– А вы думали, не ваша? – молодой человек с укоризной посмотрел на реб Хаима.

– А кто тогда вы? – спросил реб Хаим и вытер внезапно выступивший на лбу пот.

– Я – Хаим-Пинтус, – сказал молодой человек, – сын реб Шахне-Лейбуша.

– Я – Хаим-Пинтус, не сойти мне с этого места, – сказал реб Хаим и стал протирать глаза: не приснилось ли ему всё это.

– Правильно, – сказал молодой человек. – Я – Хаим-Пинтус, и вы – Хаим-Пинтус.                                            

– Реб Лейзер, – закричал на весь шинок реб Хаим, – скажи мне, пожалуйста, я сплю или нет?

– Когда это было, чтобы ты засыпал от одного стаканчика сливовицы, – отозвался реб Лейзер и добавил: – Фрида дала тебе рубль на второй стаканчик или будешь брать в долг?

– На сегодня хватит одного, – ответил реб Хаим, и посмотрев внимательно на молодого человека, удивлённо заметил: – А вы таки похожи на меня. У вас тоже правый глаз немного косит, как у вашей мамы.

– У нашей мамы, – уточнил бохер.

– Хорошо, у нашей, – согласился реб Хаим и тут же спросил: – Вы хотите сказать, что мы близнецы?

– Нет, – замахал руками молодой человек, – кто вам сказал, что мы близнецы?

– А кто мы тогда? – спросил реб Хаим.

– Я даже не знаю, как вам всё это объяснить, – сказал молодой человек, – но я – это вы лет так сорок тому назад.

– Ничего не понимаю, – сказал реб Хаим и начал щипать себя за щеку, надеясь проснутся.

– Не волнуйтесь, вы не спите, – понял его движение молодой человек. – Но я – это вы! Вы, надеюсь, помните год, когда вы окончили Воложинскую ешиву?

– Помню, – сказал реб Хаим и вздохнул, – вейзмир, как это было давно!

– Так вот я из этого давно, – воскликнул молодой человек. – И вот как раз тогда в ешиву пришло два письма: одно от реб Зевина из Краснополья и другое от реб Лоева из Софиевки. Я думаю, вы помните, что в них было написано?

– Ну, конечно, я помню, – воскликнул реб Хаим. – Обоим приспичило заиметь домашнего учителя для своих детей, и они попросили нашего уважаемого ребе прислать им достойного выпускника нашей ешивы.                

– И наш ребе Шимон-Мордхе позвал меня и сказал, что более достойного бохера он не видит в нашей ешиве! – сказал молодой человек и вопросительно посмотрел на реб Хаима.

– И я сказал, что поеду в Краснополье к реб Зевину, – сказал реб Хаим.

– Почему? – спросил молодой человек.

Реб Хаим вздрогнул, вздохнул и придвинул поближе к себе ещё не выпитый стаканчик вина.

– Я скажу вам, молодой человек, всё как есть. Потому что Краснополье ближе к нашему Пропойску, чем какая-то Софиевка!

– Но ближе – это ещё не значит, что лучше, – заметил молодой человек.

– Оно-то, конечно, – согласился реб Хаим и тут же спросил, – но кто скажет вам, где лучше?

– Вот так мне и ответил ребе, когда я его попросил дать мне совет. Он сказал ещё больше: «Хаим, я не такой мудрый, чтобы знать, куда тебя заведёт дорога, которую ты сегодня выберешь! Вся наша жизнь – это сплошные повороты, и каждый должен выбирать сам, куда ему повернуть. Но я тебе скажу, как однажды мне на такой же вопрос ответил Виленский Гаон. Он сказал: утро мудрее вечера – иди и поспи! И я тебе говорю то же самое». И я пошёл спать. И как только заснул, оказался здесь!

– Я так и думал, что это всё сон, – сказал реб Хаим и дернул себя за бороду. Но не проснулся.

– Может быть, и сон, – согласился молодой человек, – но даже если мы встретились во сне, вы уже прошли этот развилку, а я ещё нет! И, надеюсь, вы мне можете сказать, уважаемый реб, что меня ждёт впереди?

Реб Хаим посмотрел по сторонам, надеясь увидеть в шинке знакомое лицо, но кроме реб Лейзера его взляд ни на ком не остановился, а у реб Лейзера он уже спрашивал – и по поводу молодого человека, и по поводу сна, и поэтому он тяжело вздохнул и сказал:

– Хорошо, пусть всё это сон, но раз мы уже встретились, я вам так и быть скажу, что вас ждёт впереди. И я вам ещё скажу, это вас ждёт, куда бы вы ни пошли! Потому что это сейчас повсюду! И в Краснополье, и в Софиевке! И даже в Петрограде! И я вам сейчас скажу, как это называется.

– Как? – спросил молодой человек и начал нервно покручивать пейсы.

– Это называется довольно таки сложно – РЕВОЛЮЦИЯ! Но я вам объясню просто: сбросили царя, и теперь будут сбрасывать кого захотят! И куда захотят!

– Готуню! – воскликнул молодой человек, и с тревогой посмотрев на реб Хаима, спросил: – Но вас, я надеюсь, они, слава Богу, не тронули?

– Слава Богу, пока нет, и я надеюсь, и дальше, – сказал реб Хаим и добавил, – и я вам скажу, почему. Потому что я тогда выбрал вполне приличную дорогу. Вы знаете, сынок реб Зевина Яшенька, которого я учил, стал у НИХ большим человеком – комиссаром! И я теперь спокоен: я думаю, что учителя комиссара они не тронут. А кто знает, что бы было, если бы я поехал в Софиевку? Правда, я вам скажу как ближайшему родственнику, Иоська- революционер, сын Енты-Добы, говорит, что я со своей Торой – элемент, чуждый ихней революции! И должен перевоспитываться! Но я вам скажу, – реб Хаим заговорщицки подмигнул и прошептал,– хоть Иоська здесь и большой человек, но до Якова ему как мне до ребе! Иоська мне сам говорил, что ихний самый главный жал Яше руку и подарил ему револьвер! И Иоська знает, что если я пожалуюсь на него Яше, то он будет иметь вырванные годы, – реб Хаим хотел сказать молодому человеку ещё несколько ободряющих слов, но замолк, увидев входящего в шинок Иоську.

– Документы! – произнёс Иоська, и реб Хаим от страха зажмурил глаза, представляя, что за история сейчас произойдёт с молодым человеком, у которого, конечно, документов нет.

Закрытыми глаза реб Хаим держал какую-то секунду, ибо буквально через мгновение он услышал прямо возле себя Иоськин ещё не прорезавшийся басок:

– Что-то вы, дядя Хаим, заснули, не допив вино? Вас уже дома заждалась тётя Фрида!

Реб Хаим вздрогнул и открыл глаза. Напротив него никакого молодого человека не было.

– Вот так закончился сон реб Хаима, – заканчивал эту историю дедушка и добавлял: – Кстати, Яша Зевин и вправду был комиссаром, можешь это прочитать в энциклопедии. Одним из 26-ти бакинских комиссаров! Реб Хаим о нём рассказывал на каждом перекрёстке, не забывая уточнять, что был его домашним учителем, и его, в конце концов, арестовали за поклёп на героя революции. Где это видано, чтобы герой революции учился у какого-то меламеда? Такая история реб Хаима. Но я тебе скажу ещё кое-что. Реб Лоев не дождался ешивобохера из Воложина и взял учителем к своей Олечке бохера из Переяслава. И звали этого бохера Шолом Рабинович. И этот бохер имел шейхул, он женился на своей ученице и стал Шолом-Алейхемом! И теперь подумай, что бы было, если бы в Софиевку поехал реб Хаим?