Амарсана Улзытуев

Продвигаясь внутри пломбира. Анафоры

Всеземля

 

 

О, эта лёгкость кита в океане,

Облака лёт в пламенеющей бездне,

Очи, горящие очи зебры, летящей в саванне,

Ос невесомость тончайшей работы…

 

Ни возлюбить, ни обнять, ни у сердца взлелеять –

Нет ей конца, тесноте этой, ибо

Небо и звёзды, земля, океаны

Ни обратить – круговерть остановишь ты разве?...

 

Не укротить, как в гречихе жужжанья –

Смертно так, никогда, ни в какую,

Неповторимую, ни приручить для любви, бесконечность

Не воскресить, о душе уповая.

 

Как невозможно, ударившись оземь,

В камень, в траву обратиться, в планету,

Ни возлюбив, ни пожертвовав ради

Снегом, дождём, золотыми лучами…

 

 

Техника безопасного поцелуя на морозе

 

(Взгляд бурята на Якутию)

 

Еду в Республику Саха – кто без греха, первый брось в меня строганиной из рыбины чир!

Нету… всем блазнится она, нежная вечной мерзлотой и северным сиянием,

Да, купили меня с потрохами – за экологически чистое небо в алмазах,

За поцелуй на морозе взасос, с тобою, краса!

 

Во время долгого поцелуя с тобою нельзя: улыбаться, разевать рот – скуёт язык,

(Вот почему якутяне молчаливые, как мамонты),

При этом, руки держи в рукавицах, иначе пальцы примёрзнут к вселенной,

(Поэтому якутяне не размахивают руками и очень редко обнимаются)…

 

Где мохнатые лошади снег тебенят, продвигаясь внутри пломбира,

А башковитые волки,  вгрызаясь в косулю, подранят вторую – дабы дней через 20 вернуться за нею…

Где якут, если сел на коня – превращается сразу в поэта,

И влекут блаженную рыбу в подлёдные сети психоделические воды великой Лены…

 

Здесь, по Аянскому тракту два века сплошь белели кости ямщицких коней,

Здесь эвен иль эвенк, юкагир или чукча – вместо компаса пользовались якутским,

И со времен ымыяхтахской культуры, здесь после краткого лета, первого снега ждут не дождутся,

И собирают в огромный замороженный куб оленье молоко – для сказочной книги рекордов

Гинесса…

 

И чёрными полярными ночами у них всё никак не сойдутся генетические концы на якут точка ру,

И пращуров во тьме веков всё ищут, словно детдомовские своих родителей,

Черноглазые и гордые, так доверчиво смотрят в глаза, словно это я потерял их,

в бескрайних, как космос, снегах,

Узкоглазый бродяга, охмурил их красавицу-мать и бросил…

 

У реки

 

В сельве Амазонии –

Вселенной на Божьей ладони –

Дедушка в гамаке из листьев, с трубкой в правой руке, а левую под голову подложив,

Девочке восемь лет, стебелёк в мочку уха продет,

Мальчику уже семь, губа не болит совсем (ниточку-оберег недавно туда продели),

Малыш поплакал возле дедушкиного гамака и успокоился,

Да и как тут поплачешь – птицы смеются, солнце щекочет,

Дай нам тебя поцеловать! – подшучивают цветы лиан,

Старый шаман, от жизни и смерти пьян, спит в гамаке с трубкой в правой руке,

Стая жар-птиц пролетает мимо, джунгли тут как тут, все сплетни свои плетут,

Одиннадцать тысяч лет крокодил в эту реку продет,

Лыбится крокодил, видать кого-то опять проглотил,

Деревушка луки у самого края,

Девушка из реки, нагая...

Радуйся, дед, одиннадцать тысяч лет,

Рая и ада, болезней и бед во сне твоём нет…

 

 

Германия

 

Внутри чужой Родины

Внуков и правнуков тех, чья история – от варваров до Люфтганзы,

Вот она какая – как спящий ребёнок, трогательная и безмятежная!

Любо мне прикоснуться к люльке её крепостей и соборов,

Лоб готический её поцеловать...

Ай да братья Гримм её лесов и полей!

Дай, обниму вас, бурятские сопки баварские,

Аккуратные чёлки нежно поглажу черепичных крыш деревушек и городков,

Ахтунг! – вынянченные c умом

Гениев, познавших блаженство,

Гегеля и моего учителя Канта, и других совершенномудрых...

 

 

Ода женским причёскам

 

Зверокудрая эта женщина – зачем тебе,

Звёзд быстроглазых, галактикобедрых воитель,

Эклиптикогрудой песни ласкатель –

Эта богиня многогневных волос с неумолимой расческой судьбы?..

 

Я встречаю её с флорой и фауной самых разных причесок,

В ямах метро, в норах автобусов и трамваев, в долинах и ущельях улиц,

Кто с огненными распущенными волосами первобытными,

Кто с козьим хвостиком, а кто с китовьим фонтаном-хвостом.

 

Планирующие махаоны каре марсианский глаз мой ласкают,

Фланирующие буйволиные стада кудряшек, львиные прайды кудрей,

Лошадиные табуны стрижек,

Лебединые станы укладок,

 

А косы, боже мой, что за звери – эти косы!

Аллоха! я им кричу, Аллахум! я им пою, Ом мани! – я их молю…

Этим древнерусским косам, этим африканским дредам,

Этим средиземноморским локонам-завиткам в бесконечность…

 

Как будто природа через волосы женщин молит меня –

Бенвенуто, алле, я здесь – целуй меня камнем или бронзой!

Машет волосяной стихией женских головок голоуших и зимой, и летом,

Манит обратно в доисторическую нежность, в лохматые объятия, в пещеры,

в берлоги, в саванны, в пампасы…….

 

Шарики за ролики у меня в голове,

Шарю по этому буйству природы нлошными очами восхищёнными,

Цивилизацией воскресшей – то индской, то кхмерской, то древнегреческой,

Целюсь то в одну елену прекрасную, то в другую…

 

К списку номеров журнала «МЕНЕСТРЕЛЬ» | К содержанию номера