Сергей Кузнечихин

Любви тяжелое дыханье. Стихотворения

В ТРЁХ СОСНАХ

 

Три женщины, как три сосны

И величавы и стройны.

У каждой ласковое имя

И я блуждаю между ними

И путаю их имена,

Хотя нисколько не похожи.

Из них беспутная одна,

Другая – ангел, третья тоже

Очаровательно нежна.

Но ветер дует не оттуда,

Где спор блуждания и блуда.

Доказана моя вина

И неуместны оправданья,

Но не кончаются блужданья.

Давно закончилась весна

И густо пожелтели клены.

А сосенки вечнозелены.

 

РОКОВАЯ  ОТРОКОВИЦА

 

По непрошеной причине

Звон в ушах и в пальцах хруст,

И кагор в его графине,

Словно кровь, тяжел и густ.

 

А луна ползет в окошко,

Занавесками шурша.

Искривленная дорожка.

Истомленная душа.

 

Страшно, если нету страха

Перед Богом. Знает он.

Жуток душный сон монаха,

Полуобморочный сон.

 

Тихо скрипнут половицы

После вздоха ветерка.

Роковой отроковицы

Грудь кругла и высока.

 

Руки жадные взывают.

Ни обета, ни поста.

Безрассудно обрывают

Шепот жаркие уста.

 

Утром впору удивиться,

Что графинчик опустел.

Роковой отроковицей

Пахнет грешная постель.

 

СИРЕНЕВЫЙ  ШАРФ

 

Не знаю, зачем прихватила сиреневый шарф

Капризная память?

                       Не спится. Не спится. Не спится.

Глаза прикрываю и вижу холмистый ландшафт,

В котором безумным губам суждено заблудиться.

Ползти через холм и спуститься к другому холму

И дальше… Вслепую, бездумно, не зная мученья,

Блуждать и блуждать.

                       А потом вдруг сорваться во тьму,

Но вместо испуга упасть в пустоту облегченья.

И сразу уснуть. И забыть. А была? Не была?

Бывают вопросы, которым не надо ответа.

Вот только сиреневый шарфик на крае стола.

Чуть что и шевелится, ежится, словно от ветра.

 

***

Рассветом ночь не разменять,

Опохмелясь ее духами,

И снова к ней…

И не унять

Любви тяжёлого дыхания.

 

А ей так нравится, что ты

Все, что возможно сгреб и выел,

За вами взорваны мосты,

Зарезаны все часовые.

 

И город мрачный заражен

Тупым и безнадежным делом.

Ей нравится, что ты тяжел

Душой и волосатым телом.

 

Ей нравится и пот и кровь,

Все эти всхлипы, всхлюпы слушать.

А бутербродики с икрой

Она еще успеет скушать

 

В другой квартире. А пока

Ей мало быть хмельной и голой,

Чтоб не пропал у мужика

Звериный неуемный голод.

 

***

Уйду, не подавая вида,

Прикрыв улыбочкой надлом,

Но некрасивая обида

Меня догонит за углом.

Повиснет на груди и выпить,

Дыша в лицо, предложит мне,

Но для начала стекла выбить

В твоем презрительном окне.

Чтоб хлынула чужая стужа

В твое холеное жилье,

И ты почувствовала ужас

А с ним –

Мучение мое.

Найдет обида каменюку,

Пока под окнами светло,

И, усмехаясь, вложит в руку…

Но я не попаду в стекло.

Не насладившийся расправой,

И все же чуя правоту,

В обнимку с тощей и корявой

Уйду в глухую темноту,

Куда подальше, на задворки,

Туда, где будет проще мне

В какой-нибудь слепой каморке

Лежать на грязной простыне.

 

***

Мы были друг для друга созданы.

Назло житейским мелочам

Нас все сближало – плакал звездами

Над нами август по ночам,

Луна, лицо свое жеманное

Платочком облачка прикрыв,

Звала загадывать желания,

Шептала правила игры.

Но мы не верили, не верили

В такое исцеленье бед.

Ночами, плача над потерями,

Ведь я не думал о тебе.

Я сам себя терзал и радовал

И твоего не ждал тепла.

Но ведь и ты, когда ты падала,

Меня на помощь не звала.

Смеясь над связями и узами

Во имя призрачных орбит,

Мы шли измученные грузами

Своих забот, своих обид.

Еще не зная, что нам хочется,

Блуждая там, на полпути,

Мы, проклиная одиночество,

Боялись – вместе не дойти,

Мы гнали все любви понятное.

И вот теперь, чужими став,

Мы мучаем себя,

Распятые,

На сладкой памяти крестах.

 

***

В углах шуршали ахи, охи.

Не звал. Незваною пришла:

Узнав – мои делишки плохи,

Поняв – плохи мои дела.

Пришла, и в узел на затылке,

Свои капризные собрав,

Отмыла пол, сдала бутылки,

Потом осталась до утра.

С наивностью жестоко-детской,

Не опасаясь разозлить,

Наутро выставила с треском

Пришедшего опохмелить.

И ведь осмелилась, сумела,

То деспотична, то жалка,

В давно оставленное дело

Тащила горе-мужика.

Была и матерью и нянькой,

Сестрой, работницей, женой –

С какой-то силой непонятной

За всех отмучилась со мной.

И сделав вид, что разлюбила,

Уже в удачливой поре,

Другой задаром уступила,

И не напомнив о добре.

 

ВОРОВКА

 

Какая шапка! Что за прелесть!

Завистницы, спешите мимо.

Но вдруг взяла и загорелась

Внезапно и необъяснимо.

 

На перекрестке людных улиц,

В тумане зимнего рассвета

Над женской головой взметнулись

Зигзаги голубого цвета.

 

Горела шапка. От испуга

Зевак вытягивались лица.

Она могла свернуть за угол,

Чтоб от свидетелей укрыться.

 

Так нет же, гордая шагала

На зависть всем, кто озабочен, –

Пусть видят, что она украла

Мужское сердце этой ночью.

 

***

Чужая женщина желанна,

И на душе моей неладно,

Темно и зябко на душе.

Моей судьбе не угрожая,

Она – пожизненно чужая.

Так если б из папье-маше

Ученики ее ваяли,

 

Тогда и на душе едва ли

Случился бы переполох.

Но чтобы завязалась драма,

Был для нее подобран мрамор

И скульптор, шельма, был,  как Бог.

 

***

Такая!

Дотронуться рвется рука.

Как будто дотронуться до курка.

Что манит:

Восторг?

Любопытство?

Отчаянье?

Слова растворились в немое мычание.

И только глаза голосят не смолкая:

Такая!

Такая!

Такая!

Такая!

 

***

До безумья нужна

Ты была мне вчера.

А сегодня

Чужая глухая нора,

Но уютная, хищная, как западня,

Проглотила без лишних усилий меня

И нет воли желать приближенья утра...

 

Но как сильно нужна

Ты была мне вчера.

 

Одна  любовь

 

1

Любительница чувственных стихий,

Как много бурь рождалось в хрупком теле,

Твои обожествленные грехи,

Ты понимаешь, –

Надоели.

Я ухожу. И все. И не зови.

Мне надоело, понимаешь, это,

Быть для твоей прожорливой любви –

Врачами продиктованной диетой.

 

2

А ты приходишь

Снова, снова.

Теперь мне и во сне мерещатся

Твои друзья – твои обновы.

Да что ты, право, –

Манекенщица?

Чего ты ждешь?

Моих истерик?

Но вспомни, я не клянчил жалости.

Я отпустил грехи. Поверил.

И не держал. Иди. Пожалуйста.

 

Ну что еще? Скажи – что надо?

Зачем свою улыбку выставила

Чуть ближе расстоянья взгляда,

Чуть дальше расстоянья выстрела?

 

3

...ну вот и все. УслыШаЛА. УШЛА.

Угар:

Шампанское,

Ликер,

«Анапу» –

с утра. И в ночь. И не хватает зла,

и не хватает денег. Впору шляпу

пускать по кругу, чтобы на «Агдам»

насобирать и в новую заботу

свалиться – мутным взглядом к проводам

припасть, изобретая им работу

убийцы. Лампочка висит. Могу

и я вот так же, если приловчиться,

а может, газ открыть – и ни гу-гу –

тогда уже никто не достучится,

на этот случай надо бы свечей

найти... И в ожидании расплаты

узреть халаты белые врачей

или пожарных грубые б-ушла-ты.

К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера