Про стихи Олега Григорьева

I
Говоря о поэзии Григорьева трудно употреблять слово «герой». Скорее подходит понятие «персонаж». Все действующие лица в поэзии Григорьева персонажи. Даже те, что ненадолго ставятся автором на место лирического героя и (отчасти) выполняют его функцию. Такие персонажи всё равно остаются персонажами, не будучи способны отразить в себе ни личность автора, ни чью-либо личность вообще.
Это чаще всего какие-то советские дурачки, люди полностью социально обезличенные и дезорганизованные. Они совершают странные и зачастую жестокие по отношению к себе или к другим поступки; они же спокойно подобные поступки воспринимают:

«Сосед купну пнул сапогом
Нарушил её конструкцию.
Привезли из больницы потом
Идёт реконструкция».

Обезличенная речь. Перед нами условное третье лицо некого рассказчика, который сам (что важно) в тексте никак не представлен. Его, по сути, нет – не видно ничего, что как-нибудь охарактеризовало личное отношение к повествуемому событию, не видно ни малейшего проявления его личности. Фигура рассказчика безлична по отношению ко всему, что может происходить.
Обезличенность создаётся ещё на синтаксическом уровне – язык повествования чрезвычайно беден. Подобное ощущение усиливается при использовании Григорьевым банальной и тавтологической рифмы «конструкцию/ реконструкция». Такая бедность языка является условием невозможным для появления реальной эмоциональной речи. Все эмоции переживает читатель, в тексте же есть только прямое пересказывание события – простейший сюжет с минимальным количеством зрительных образов.
Даже в тех случаях, где в стихотворениях Григорьева появляется «Я», оно не обозначает собой лирического субъекта. Вся функция этого «Я» сводится к возможности говорить и буквально пересказывать им увиденное:

«Я спросил электрика Петрова
«Для чего ты намотал на шею провод?»
Ничего Петров ни отвечает
Только тихо ножками качает».

Здесь говорит безликий персонаж, тот, кто в логике подтекста стихотворения является случайным свидетелем самоубийства.
На первый взгляд его повествование иронично, но на самом деле эту иронию создаёт сам Григорьев, выстраивая картину происшествия не полностью. Он запутывает нас в неком сюжетном ребусе, понять который можно только прочтя последнюю строку.
Но прочитав её, мы одновременно понимаем, что перед нами никакой не герой, а обыкновенный, типичный для поэзии Григорьева персонаж. Он сам такой же Петров, и также когда-нибудь повесится от скуки.

II
Среди многочисленных персонажей Григорьева встречаются и те, чувства которых можно по ошибке отождествить с самим поэтом. Это, как правило, герои одной реплики. О них трудно что-то сказать. У них есть только одна общая повторяющаяся черта – постоянное ощущение скуки. Им скучно жить в СССР, в стране, где в жизни рядового человека ничего не происходит, в стране, где отсутствие любых событий возводится в абсолют как самое настоящее и высшее благо:

«C измятой встали мы постели
от складок полосы на теле».

Это уже далеко не жизнь. Это какое-то медленное и мучительное умирание:

«Пошел я к озеру утопленницу смотреть
с такой бы вот утопленницей вместе помереть»

Лирические (назовём их так) персонажи Григорьева иногда соприкасается с его индивидуальной авторской мыслью, и в каждом подобном случае, каждый такой персонаж становится близок типу классического лирического героя. Однако ни один из них ни сколько не соприкасается с живым «Я» самого Григорьева. Все они лишь реализует его мысль в действии:

«Участковый стал в двери стучать,
я за ним в глазок следил, даже в оба
с таким же успехом он мог стучать
в крышку моего гроба»

Жизнь и смерть в СССР, по мнению автора, неразличимы, а оппозиция Добро/Зло стёрта. Обыденное здесь кажется враждебным. Под всём внешнем благополучием скрывается внутренняя агрессивность. Жизнь как ежедневная война:

«Стою за сардельками в очереди
Всё выглядит внешне спокойно
Слышны пулемётные очереди
Угрозы, проклятья и стоны».

Спокойно жить в такой стране может либо тот, кто уже внутренне умер, либо тот, кто умеет таковым притвориться. Так в ней живут все культурные интеллигентные люди. Они даже кажутся более «мёртвыми», чем те, кто по-настоящему «умер»:

«Я мялку вынимаю
И начинаю мять.
Кого не понимаю -
Не надо понимать.

А то если подумаешь,
И что-нибудь поймешь.
Не только мялку вытащишь,
А схватишься за нож».
Метки: мысль субъективная