Молот ведьм XXI века

     Фильм культового датского режиссёра Л. фон Триера «Антихрист» быстро заработал репутацию провокационного и скандального произведения. Каннским фестивалем кино было принято более чем холодно, реакция же рядового зрителя варьировала от недоумения через отвращение к гомерическому хохоту. Наставительная реплика, прозвучавшая в одном из отечественных кинотеатров: «никогда, Маша, так не делай» может служить отличным символом восприятия фильма массовым зрителем.
     Фильм казалось бы действительно «из ряда вон». Вместо трогательных, почти житийных образов триеровских женщин – великомучениц – обезумевшая самка, комок богооставленной плоти, управляемый набором чисто животных инстинктов. Среди фигур незримых соавторов режиссёра (Мани, Богумил, Фрейд, Ницше и др.) проглядываются образы незабвенных Шпренгера и Инститориса. Многими критиками фильм был воспринят как манифест неогностицизма, другими – как пример «аналитической порнографии».
     На наш взгляд, одна из стержневых идей фильма – царящее в мире и во многом до сих пор непонятное человеческому разуму сочетание жизни и смерти, взаимопереплетение и взаимоперехождение двух этих состояний. «Живое есть разновидность мёртвого», - пишет Ницше в «Весёлой науке», и  Триер в своём фильме вторит ему множеством символов. Древо Смерти взамен Древа Жизни, оленуха с мертвым детёнышем, висящем в родовом канале, лисёнок, пожирающий сам себя (намёк на Уроборос, реверанс в сторону гностицизма?), самка коршуна, склёвывающая собственного птенца (Кронос?), семя главного героя, перемешанное с его же кровью, совокупление среди рук мертвецов – перечислять можно очень долго. Жуткое кастрационное членовредительство героини – отчаянная попытка разорвать круг.
     Всё это волновало режиссёра и раньше. Сельма в «Танцующей в темноте» в итоге гибнет на виселице за то, что дала жизнь обречённому на слепоту ребёнку. Хрупкая слепая чешская эмигрантка, превращённая материнским инстинктом в машину смерти, – прообраз одержимой героини «Антихриста». Вспоминается молитва, сочинённая русским философом В.С. Соловьёвым: «Господи, благодарю тебя за то, что я никого не родил и никого не убил».
У нас в свое время примерно о том же писал Заболоцкий:

Лодейников прислушался. Над садом
Шел смутный шорох тысячи смертей.
Природа, обернувшаяся адом,
Свои дела вершила без затей.
Жук ел траву, жука клевала птица,
Хорек пил мозг из птичьей головы,
И страхом перекошенные лица
Ночных существ смотрели из травы.
Природы вековечная давильня
Соединяла смерть и бытие
В один клубок, но мысль была бессильна
Соединить два таинства её.

Эпиграфом к этому стихотворению так и просятся слова героини о «плаче тысяч желудей».

      Из всего этого вытекает следующая идея фильма - резкая полемика с швейцеровско-хиппушно-гринписовским призывом "назад к природе!», звучащим по всей Земле  со второй половины прошлого века. Природа у Триера предельно демонизирована, даже букет цветов в вазе, стоящей у постели героини, выглядит зловеще и угрожающе. Посланцы темных сил изображены в виде животных, одно из которых само рекомендует свой мир как "царство хаоса". Путешествие героев на лоно природы, цель которого – вернуть потерянный рай, оборачивается кровавым кошмаром, Эдем превращается в Инферно. Именно поэтому женщина панически боится этих мест, куда её столь настойчиво влечёт муж, понимая, что там её разум будет просто сметён иррациональным началом, с которым она уже сталкивалась. Отсюда – исковерканный почерк в черновиках диссертации и обутый с точностью до наоборот ребёнок. Предпринятое героем «лечение» своей жены больше всего напоминает тушение пожара керосином. Финальная сцена фильма полна мрачной иронии – ковыляет героически победивший собственную супругу мужчина, озарённый «вечным сиянием чистого разума». Всех убью, один останусь…

      Многие рецензии на фильм являют собой отчаянные поиски пресловутого «антихриста». Таковым объявляется буквально всё живое, что только появляется на экране. На наш взгляд, в фильме идет речь не об "антихристе", но об "анти христе", "анти-христе", т.е. не о личности, но о разлитом в мире и этим миром управляющем не-христианском, безбожном начале. «Природа – храм сатаны,» - изрекает героиня. «Сатана — это символ, ничего более… отрицание … образа Христа на кресте,» - поддерживает её Э.Ш. Ла-Вей.

      Отсюда – многочисленные аллюзии на Библию: "трое нищих" как пародия на поклонение волхвов, некое подобия распятия главного героя свихнувшейся женой, его "погребение" и "воскресение" с последующим "гиноцидом". Библейский сюжет переворачивается Триером вверх тормашками с самого начала. Вспомним, что евангельская история начинается с рождения младенца, а фильм – с его смерти. Вместо звезды Вифлеема – «созвездие трёх нищих». «Когда появляются трое нищих, кто-то должен умереть», - произносит героиня. Антитеза евангельской благой вести. Антиевангелие, дисангелие от Триера.

      Многие критики были возмущены посвящение фильма А.Тарковскому и сочли это кощунством. На наш взгляд здесь всё вполне органично. Фильм во многом вырос из сцены самосожжения под  «Оду радости» в "Ностальгии" и из пылающего дома в "Жертвоприношении".
Фильм обладает главным качеством хорошего кино – он не отпускает и заставляет задумываться. Ужас и отвращение, порождаемые отдельными сценами, не в силах победить любопытства и желания познавать.  Художником создан очередной шедевр.