В первый день. Стихотворения

    *     *     *

                                                                                 Сергею Гандлевскому

В первый день по приезде в Нью-Йорк я попал на приём

К знаменитому мэтру - он знал обо мне почему-то -

И под традиционное «выпьем и снова нальём»

Я впервые попробовал, щедро плеснув, Абсолюта.

Вскоре там появились художник, известный весьма,

Этуаль Москино, что отважно избрала свободу

И богатого мужа. В полста этажей терема,

Что виднелись из окон, свой отсвет бросали на воду

Где-то рядом внизу протекавшей свинцовой реки.

У красавиц подолы мели по блестящему полу.

Тут я снова налил – с гостевой неизбежной тоски

В высоченный бокал Абсолюта, добавивши колу.

Между прочим, светлело. Красотки вокруг – выбирай!

Мой «эмерикен инглиш» уверенно рос с каждым часом.

Дальше ангел случился с машиной, и начался рай

В двухэтажном апартменте с километровым матрасом.

Что же до Абсолюта – он был для меня слабоват,

Я его подкрепил чудодейственной дозой разлуки

С коммунальной квартирой под лампочкой в 70 ватт,

Ноздреватым асфальтом страны, где заламывал руки,

Заклиная неврозы и комплексы, депрессняки,

Голубую любовь к себе власти и электората,

Поддаваться которым мне было совсем не с руки:

Не любил я, признаться, Большого Курносого Брата.

Вспоминая пролёт сквозь зелёный ирландский ландшафт

И приёмник Канады с огромным, как зал, туалетом,

Я представил другие, в которых кишат и шуршат

Соотечественники, невольно споткнувшись на этом.

Так с друзьями московскими, помнится, что с похмела,

На троих (одного уже нет) в привокзальном сортире,

Сдав билет и портвейна купив, мы его из горла

Тут же употребили, как у Мецената на пире.

То, что этот забойный напиток годился скорей

Для хозяйственных нужд, например, чтоб травить тараканов,

Нас отнюдь не смущало. Пристроившись возле дверей

Мы подняли бутылки, легко обойдясь без стаканов.

А сегодня я б отдал весь долбаный тот Абсолют,

Все мартини и виски, что выпил за долгие годы,

Самый лучший коньяк, если мне его даже нальют,

За тот райский коктейль из поддельной лозы и невзгоды.

От вина шло тепло, но зима предъявляла права,

И пупырышками покрывалась продрогшая кожа,

Когда мы в привокзальном сортире – я, Саша, Серёжа –

Дружно пили портвейн, а вокруг грохотала Москва.

                                       *     *     *

                 Где застряла моя самоходная печь,

                 Где усвоил я звонкую русскую речь,

                 Что, по слову поэта, чиста, как родник,

                 По сей день в полынье виден щучий плавник.

                 Им украшено зеркало тусклой воды,

                 Не посмотришься – жди неминучей беды,

                 А посмотришься – та же настигнет беда,

                 Лишь одно про неё неизвестно – когда?

                 Там живут дорогие мои земляки

                 Возле самой могучей и славной реки,

                 Ловят щуку, гоняют Конька-Горбунка,

                 А тому Горбунку что гора, что река.

                 И самим землякам что сума, что тюрьма.

                 Как два века назад вся беда – от ума,

                 Татарвы, немчуры,  их зловредных богов,

                 Косоглазых, чучмеков, и прочих врагов.

                 Да и сам я хорош: мелодический шум

                 Заглушил мне судьбу, что текла наобум.

                 Голос крови, романтику, цепи родства

                 Я отдал за рифмованные слова.

                 Оттого-то, видать, и течёт всё быстрей

                 Речка жизни моей, а, точнее, ручей,

                 Что стремительно движется к той из сторон,

                 Где с ладьёй управляется хмурый Харон.

                 Где земля не земля и вода не вода,

                 Где от века другие не ходят суда,

                 Где однажды и я, бессловесен и гол,

                 Протяну перевозчику медный обол.

                                                                                              
               *       *       *

Из пачки соль на стол просыпав,

Что, как известно, на беду…

Куда вы, Жеглин и Архипов,

Как сговорясь, в одном году?

Земля, песок, щебёнки малость,

Слепая даль из-под руки.

Она к вам тихо подбиралась,

Петля невидимой реки,

Что век за веком, не мелея,

Несёт неспешную волну.

Лицом трагически белея,

В свой срок я тоже утону.

Былого не возненавидя,

Не ссорясь с будущим в быту,

В дешёвом (секонд хенд) прикиде

С железной фиксою во рту.

Семье и миру став обузой,

Отмерю свой последний шаг

С беспечно-пьяноватой Музой

И книжной пылью на ушах. -

Туда, где ждут за поворотом,

Реки перекрывая рёв,

Охапкин, Генделев – и кто там? –

Галибин, Иру, Шишмарёв.

Успеть бы только наглядеться,

Налюбоваться наяву…

Ау, нерадостное детство.

Шальная молодость, ау!

                                              *     *     *

Когда я ночью приходил домой,

Бывало так, что все в квартире спали

Мертвецким сном - и дверь не открывали,

Хоть я шумел, как пьяный домовой.

Я по стене влезал на свой балкон,

Второй этаж не пятый, слава Богу,

И между кирпичами ставя ногу,

Я без опаски поминал закон

Любителя ранета и наук,

И – он был мой хранитель или градус –

Я цели достигал семье на радость,

Хоть появленьем вызывал испуг.

Мой опыт покорителя высот

В дальнейшей жизни помогал мне мало,

Хотя утёс, где тучка ночевала,

И соблазнял обилием красот.

Но как-то так случалось на бегу

От финских скал до пламенной Колхиды,

Что плоские преобладали виды,

Я в памяти их крепче берегу.

Ленпетербург, Москва, потом Литва.

Я прорывал границы несвободы,

На что ушли все молодые годы

(И без того у нас шёл год за два

А то и за три). Как считал Страбон,

Для жизни север вообще не годен.

Тем более когда ты инороден,

И, говоря красиво, уязвлён.

Цени, поэт, случайности права!

С попутчицей нечаянную близость…

— Молилась ли ты на ночь? – Не молилась.

Слова, слова… Но только ли слова?

Под стук колёс дивана тонкий скрип,

Взгляд на часы при слабом свете спички,

Локомотивов встречных переклички,

Протяжные, как журавлиный крик.

 Прощай... Потом, на даче, с головой

Я погружался в стройный распорядок

Хозяйственных забот, осенних грядок,

Деревьев жёлто-красный разнобой.

Грохочет ливень в жестяном тазу,

В окне сентябрь и в комнате нежарко.

Бывает в кайф под мягкий треск огарка

Взгрустнуть, вздохнуть и уронить слезу.

                            *     *     *

                                                         «Кавказ подо мною»

                                                                   А.С.Пушкин

Я видел картину не хуже – однажды, когда

Кавказец, сосед по купе, пригласил меня в гости.

Плыл сказочный август, в то время на юг поезда

Слетались, как пчёлы на запах раздавленной грозди.

Так я оказался в просторной радушной семье.

Муж был краснодарским грузином, жена – украинка,

Невестка – абхазка. На длинной семейной скамье

Я выглядел явно чужим, как в мацони чаинка.

Ел острый шашлык, виноградным вином запивал.

Хозяин о глупых мингрелах рассказывал байки

Одну за другой. Над террасою хохот стоял

Такой, что хохлатки сбивались в пугливые стайки.

Потом на охоте, куда меня взяли с собой

(сначала не очень хотели, но всё-таки взяли),

Мне дали двустволку, и я, как заправский ковбой,

Навскидку палил, но мишени мои улетали.

Кавказ подо мною пылал в предзакатном огне,

В безоблачном небе парили могучие птицы.

Я был там впервые – и всё это нравилось мне,

Туристу из северной, плоской, как поле, столицы.

Дела и заботы на завтрашний день отложив,

Я тратил мгновенья, как то и пристало поэтам,

На каждом шагу упираясь то в греческий миф,

То в русскую классику, не удивляясь при этом.

Смеркалось. На хОлмы ложилась, как водится, мгла.

В Колхиде вовсю шуровали ребята Язона.

Курортный Кавказ предвкушал окончанье сезона.

Я ехал на север – и осень навстречу плыла.

Владимир Ханан (Ханан Иосифович Бабинский), поэт, прозаик, драматург, представитель так называемого «питерского андеграунда». Родился 9 мая 1945 года в Ереване. Кроме семи детских лет, проведённых в маленьком волжском городке Угличе, всю жизнь до репатриации в Израиль (1996) прожил в Санкт-Петербурге и Царском Селе. По образованию историк (Лен.Гор.Университет). Работал слесарем, лаборантом, сторожем, оператором котельной. Печатался в СССР («самиздат» до перестройки), в США, Англии, Франции, ФРГ, Австрии, Литве, Израиле и т.д. Автор книг: «Однодневный гость» (стихи, Иерусалим,), «Аура факта» (проза, Иер-м,), «Неопределённый артикль» (проза, Иер-м,), «Вверх по лестнице, ведущей на подоконник» (проза, Иер-м - Москва), «Осенние мотивы Столицы и Провинций» (стихи, Иер-м,), «Возвращение» (стихи, С.-Петербург), «И возвращается ветер…» (сб. статей, Иер-м,), а также трехтомник Избранного (Стихотворения, Проза, Пьесы и главы воспоминаний. Иерусалим, 2016).