Виктор Хатеновский

Дурная наследственность, взгляд исподлобья. Стихотворения

*  *  *

Дурная наследственность, взгляд исподлобья;
Бесстрастно, бессмысленно, жуликовато
Хрустят под стеклом бессловесные хлопья,
Как взрывы, в подследственном штате Невада. 
Всё так же – в зашторенность чопорных зданий
Прицелившись – ластится зверь високосный
К взволнованным планам народных восстаний...
Ты слышишь – как плачут кремлёвские сосны?!

 

*  *  *

Мгла простёрлась над табло,
Подтверждая многократно –
Здесь, бесспорно, не тепло,
Здесь по-взрослому прохладно
В межсезонье. Здесь с утра,
В борозду вгрызаясь просом,
Смерть впускает медсестра
К пехотинцам и к матросам.

 

*  *  *

Я – обречён. Я как будто бы – умер.
Сердце рычит, как затравленный волк.
Бьёт по вискам саркастический зуммер,
Зуммер, в котором ты ведаешь толк.
Ночью бессонницей Время распято.
Краденый сон. Для скандального лба –
Гвозди и гроб. По делам ли расплата?
Господи, так ли врачуешь раба?!
Мозг растревожен. Растрачены силы.
Господи, каясь, приветствую тлен...
Только б – достойно дойти до могилы 
И умереть у любимых колен.

 

*  *  *

Так много потеряно сразу!
Над пеплом остывшим скорбя,
Я вспомнил зловещую фразу:
«Любить не мешайте себя».
Не сбагрить её, не заямить,
Бессонницей не утомить...
Свирепствует вздорная память:
«Себя не мешайте любить!»

 

*  *  *

Вдохнув разнузданность бедлама
В кумирню сплетен, склок, интриг, 
Премьерша, фея, сволочь, дама
С листа сыграет – Лилю Брик.
Взорвётся текст, прогнутся доски;
Взлохматив рифмой канитель,
С разбега вздорный Маяковский
Нырнёт в проклятую постель.
Жизнь будет, сдвинув занавески,
Как поезд, мчаться под откос...
Всегда найдётся повод веский –
Чтоб в муках корчился Христос.
Спектакль закончится. В буфете
Смыв коньяком подкожный зуд,
Волчицей вскормленные дети
Премьершу – курвой назовут.

 

*  *  *

Тусклый блеск ночного бра,
Кот мурлыкающий; склизкий
Канделябр из серебра;
Кружки, купленные в Минске.
Тёплый плед, качалка; смех
Раздразнившей водкой губы,
Расстрелявшей слово «грех»
Соблазнительной Гекубы.
Жизнь бессонницей растре...
Растревожив – на рассвете
Скромно встретим в сентябре
Бунт на флагманском корвете.
Тварь, продрогшая насквозь,
Вряд ли смертного разбудит
Верой призрачной в авось,
В как-нибудь и в будь что будет.

 

*  *  *
Ума не приложу – кому всё это надо?!
Вы – благородны. Я – эстетствующий хам,
Зачатый впопыхах и изгнанный из стада,
И потерявший счёт засаленным грехам.
Я – скопище червей, я – выблюдок клозета,
С восторженностью злой бичующий волхвов.
Ну как же вы смогли узреть во мне поэта?!
Ну как ошиблись вы, любимица богов?!

 

*  *  *

Стучится ночь в оконное стекло.
Отравлен город сворой негодяев.
И темнота подтрунивает зло 
Над городской бессонницей. Бердяев
Невыносим, как боль зубная... Здесь,
Где круглый год спирт заедают салом,
Ты, расчехлив взлохмаченную спесь,
Расправы ждёшь под скользким одеялом?
А может – мысль к молитве пристегнуть,    
И жизнь на прочность испытать – покуда,
Приказом царским прикрывая грудь,
К тебе губами тянется Иуда?!

 

*  *  *

Голос, взгляд, походка, жесты –
Слепок жизненный... В Белграде
Смерть, схватив костюм невесты,
Льнёт к кладбищенской ограде.
Под стеклом расправив спины,
Подвывая: «Все мы смертны»,
Розы, астры, георгины
Снова ждут сакральной жертвы.
Затхлый запах влажной тверди
Мозг взрывает криком: «Горько!»
Моцарт, Бах, Чайковский, Верди
Нагнетают страсти... Только
Оглашенным – страх неведом:
Растворившись на погосте,
Будешь – скомканным портретом
Приходить к Отчизне в гости.

 

*  *  *

День груб, нервозен, обездвижен.
Сдружились с пылью ордена.
Взрывная терпкость спелых вишен,
Как лоб, к руке пригвождена.
Вгрызаясь в чувственную мякоть
С восторгом бешеным, готов
Конвикстадор смеяться, плакать,
Пешком отправиться в Ростов,
В Солнечногорск, в Саратов к тётке,
В прохладный сумрак, в синеву –
Чтоб где то там без слёз, без водки
Из сердца выскоблить Москву.

 

 

*  *  *

Прижавшись лбом к прохладному стеклу,
Разрушив жизнь нашествием бессонниц,
Пустынник в страсть к больному ремеслу
Готов вложиться. Скомканный червонец 
Хрустит в ладони. С губ не храбреца –
По крутизне не сладострастных танцев –
«Быть иль не быть?!» Сатрапы у крыльца
Вердикта ждут кремлёвских чужестранцев.

 

*  *  *

Был дерзок я, как уркаган.
В бескровной схватке с вами –
Краснел, хватался за наган...
Мог землю грызть зубами.
От криков собственных оглох – 
Неистовствовал... Следом –
Раскрасил стихотворный слог
Прекрасным чёрным цветом.
Вам трудно мне не сострадать?
Бог – в помощь!  Рифмы эти
Грудной братве талдычит мать,
Весь день горланят дети.
Мой стих сильнее топора,
Страшней клыков вампира...
Довольно! Полночь. Спать пора.
Раскурим – трубку мира?!

 

*  *  *

Сто тридцать восемь дней душа
Хандрит, безмолвствует. Не резкий,
Квартирный взмах карандаша
Раздвинет в полночь занавески.
Сроднившийся с корчмой невроз,
Рассеяв мрак прослойкой света,
На вновь поставленный вопрос
Не даст правдивого ответа.
Сквозь ржавый скрежет пустоты
Роскошным, мощным апперкотом,
Как лермонтовский Демон, ты
Судьбу поздравишь с Новым Годом.

 

 

 

 

К списку номеров журнала «Литературный Иерусалим» | К содержанию номера