Камень света. Стихотворения

ХРАНИТЕЛЬ

он смотрит, как смеркается звезда.
в глазах его холодная вода,
в ней, кажется, плывут осколки льда,
и взгляд его, как лёд, непроницаем.
он, говорят, угрюм и нелюдим,
стараются все мимо проходить.
за хмарь вокруг, за холод и дожди
он почему-то всеми порицаем.
за тьму, за слишком долгий снегопад,
за то, что всё в их жизни невпопад,
лишь он один выходит виноват,
а светлого никто не замечает...
а он на ручки ангелов берёт,
сажает их на облако, поёт,
когда невмоготу им от забот,
и вот они грустят – помочь отчаясь,
когда нет сил понять людскую суть.
а он им вновь указывает путь.
не вправе ни забыться, ни уснуть,
он людям ночью ангелов спасает.

* * *

уснув со словом ласковым во рту,
уйдёшь с ним в темноту и немоту,
в пути себя ничем не выдавая,
чтоб донести сохранным до отца
в края, где ни начала, ни конца –
у вечности дорога кольцевая...
пока дойдёшь по путанному сну,
и ввысь взлетишь, и вниз пойдёшь – ко дну,
но выберешься к свету из колодца.
и словно сотни жизней проживёшь
и все отдашь за маленькую ложь,
что он тебя услышит, отзовётся...
но кто-то, впившись в мысли, затрясёт:
проснись, твой сон – не сон, уже уход!
но как тебе в нём хочется остаться! –
ты в этот раз почти уже дошла,
и даль была печальна и светла,
и вновь ты не успела попрощаться...

ПОЕЗД

Как много в сутках километров,
когда летит без остановок
твой поезд, полный снов и ветра…
В нём каждый шаг к себе неловок.
Как быстро тихий полустанок
уносит вдаль во тьму разлуки.
Из колокольчиков-стаканов
ночь пьёт настоянные звуки.
И вглубь забытых интонаций,
как в детство, падаешь монетой...
И светлячки летящих станций
спешат вослед, срываясь с веток.

Я НЕ КУРЮ

порой из строк,
написанных не впрок,
не вырубить не сказанного
между...
так тяжкий запах крепких папирос
впитался в кровь,
как в пальцы и одежду,
когда «кури!» – кричал мне старший враг,
ломая, выворачивая душу.
«лечь-встать-курить-арбайтен-сволочь-раб!»
я не курю, не плачу и не трушу.
я не курю, и сколько мне там лет –
в том страшном сне,
шесть, семь, а может, больше?
рогатка, деревянный пистолет,
и рана слева – перочинный ножик...
всё это сон, всё дым, всё пыль и прах,
и прошлого пролистаны страницы.
и эта беспощадная игра
ни мне, ни брату больше не приснится.
мне легче думать: это просто сон,
не мог же брат мой быть врагов жесточе...
а опыт счастья тих и невесом,
чтоб светом просочиться между строчек.

* * *

«ух ты, снег пошёл… какой…» –
дворник засмотрелся
и на всё махнув рукой, сам себе сказал:
это первый снег, смешной… он как вздох небесный,
как подарок неземной, чистая слеза.
я не трону, пусть он сам… тает, нет в нём силы.
не осадки, – чудеса, вот он был, и нет…
с замираньем – хорошо, Господи, помилуй –
дворник шепчет: «снег пошёл…»
снег пошёл, что свет…

КАМЕНЬ СВЕТА

На вешалке дырявое пальто –
изношенное кем-то до предела...
И ты, как я, подумал вдруг о том,
что эта оболочка – просто тело,
которое покинула душа?
Теперь она никчемна,
что за прок в ней,
а как была когда-то хороша...
Я вспомнила: однажды на уроке
ты обернулся, словно в даль позвал,
как будто ждал там сотни долгих вёсен.
Душа не попадала в рукава,
когда в себя прийти пыталась после.
И этот миг, наверное, потом
предстанет перед самой дальней высью,
когда я сброшу тело, как пальто
и бремя, называемое жизнью.

*
Так двери ты распахиваешь в сон,
едва уснув,  и падаешь так резко,
что, вздрогнув, просыпаешься, и он
мгновенно рассыпается,
и вместо
того, чтоб спать, глядишь в себя всю ночь
и видишь то, что прячется от света:
свои "мне страшно", "холодно", "темно",
"нигде нет мне ни времени, ни места"...
И, кажется, что в это время Бог
глядит в тебя безжалостно и слепо.
Не думай, что ты жалок и убог,
ты сам  и есть с него мгновенный слепок.

НИКТО

Человек пророс травинкой
и любой ему никто,
носит сердца половинку
под неряшливым пальто.
Промахнулся жизнью – мимо
всех и вся, не глух, не слеп,
божьей милостью хранимый,
сам себе и дом, и склеп.
Никого не обнимая,
в этом каменном дому
не живёт, не умирает
и не нужен никому.

НОЧЕДНИ

Приходит ночь, ложится месяц на бок –
на волны неба – плыть куда-то, плыть…
А ты не спишь, сейчас бы спелых яблок
и пить

не важно, что: чай, сок вишнёвый, кьянти.
И ничего по имени не звать,
забыв, блуждая в сумраке объятий,
слова…

Приходит ночь, и ты глядишь ей в очи
(да, «очи» всё же глубже, чем «глаза»),
не зная даже, что без слов ей хочешь
сказать.

Она глядит и пристальней, и резче,
чем сотни дней, в которых смех и ложь,
и ты из немоты своей до речи
растёшь…