Повод собирать вещи. Стихотворения

ПОВОД СОБИРАТЬ ВЕЩИ

 

говорили-балакали, а слез – точно кот наплакал:

«nihil lacrima…» и так далее всё по списку.

осень красит листву, словно ногти, оранжевым лаком,

только в память ныряешь резко, как в воду с пирса

колокольным летом /лазурь и мёд двадцать пятым кадром –

подсознание их хранит, что зеницу ока/

воспоминания растут цветами в огромных кадках,

не польёшь пару раз – расстроенно станешь охать.

так и будут стоять их скелеты на подоконнике,

закрывая прекрасный вид на дорогу в вечность.

первое бессмертие испечётся, конечно, комом.

только это не повод уже собирать вещи.

 

 

НЕ ПРИЕЗЖАЙ

 

не приезжай, здесь слепоглухонемые ночи,

свет полуправд не мощнее стоваттных лампочек.

с каждым днем разговоры делаются короче,

словно крики ласточек.

 

не приезжай, здесь нашпигована тьма взрывчаткой,

как рождественский гусь с зашитым внутри яблоком.

ненаписанное становится непечатным,

лица людей – дряблые.

 

не приезжай, здесь у памяти свои правила,

и внутри неё пустоты необозримые,

я прошу /слишком долго она меня правила/

просто забери меня.

 

забери туда, где ночи поют и шепчутся

и где отогнать их можно любым фонариком.

эта тьма обглодала у лампочки часть лица.

нас – всего лишь ранила.

 

 

МЕДЕЯ

 

мёдом сочится имя твоё, медея.

сонный ясон – и горькое он затеял.

станешь змеёй сама, раз змею пригрела

в сладкой сдобе тела.

 

жжётся крапивой имя твоё… в колхиде

скорбь такова стоит, что и лиц не видно.

в сердце любовь засела драконьим зубом –

больше не забудешь.

 

в каждой жене, которую предавали,

всё замолкает, кроме холодной стали.

очи закроешь, только внутри горгона

объявляет гонку.

 

кровью сочится имя твоё, медея.

кто бы сказал, ты женщина или демон?

– больно тебе, ясон? ну скажи «довольно»!

мне ведь тоже больно…

 

 

ЯБЛОЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ

 

переливается из пустого в порожнее,

в будущее перемалывается прошлое –

никому не нужное, вовсе не прошенное,

словно колос ржаной, скошенное –

ношеный-переношеный

секонд-хенд.

 

где взять силы для этой ноши нам,

послушай, а?

чтобы пить чаи, по-хомячьи догрызать сушки

и не решать проблемы большие, насущные,

в наших радостях и печалях пасущиеся.

ты кому-то берег/часть суши, но

на веревке бельевой сушится

континент.

 

перед смертью ньютонову яблоку видится

целая жизнь: как срывает легко бесс-ты-дница

и как бабушка лишает его солидности –

тройки-костюма из тонкой шкурки.

завидная

дышит шарлотка: как-то свидимся!

смерти нет.

 

 

А СЕЙЧАС ВЫЛЕТИТ ПТИЧКА

 

у мамы внутри поселилась большая птица,

чтоб выклевать маму по зернышкам, по крупицам.

ей мама – кормушка.

я плакала, пощади же!

ведь зёрна в груди моей и вкусней, и ближе.

 

к весне мама стала, как стебель бамбука, полой,

ходила, уже не касаясь ни стен, ни пола.

на каждое наше «люблю» отвечало эхо,

а после собрало вещи да и уехало.

 

а к лету… давайте не будем сейчас о лете.

к груди прижималась – и слышала птичий клекот.

щекой ощущала, как воздух проходит мимо,

так необратимо, о боже, необратимо!

 

когда на кровати стал виден лишь контур тела,

бог камерой щёлкнул –

и птичка

к нему

взлетела.

 

 

НЕСОГЛАСНЫЕ

 

лбл

выпадают гласные

а согласные – остаются

несогласные молча в сторонке курят

оттого я безгласная и безглазая в строю це-

лую вечность

словно камера-обскура

отражаю перевёрнутое нечто

и кузнечик

света бьётся в чёрном ящике

прости мне

эту вечность

кто поставил небо на автоответчик?

самое сложное кажется простым

и

стылым

осень простыла пьёт облепиховый чай солнца

что нам гласные раз живём мы негласно

чтоб не сглазили

лёгок словно птичье пёрышко сон це-

пеллина

если спросят –

не признавайся

 

 

МУЗЫКА

 

всяк входящий сюда лишь надежду оставь,

а всё прочее

выбрось,

и

безголосая флейта раскрыла уста,

и чувствительней вибрисс

струны скрипки.

мой мальчик,

когда бы ты знал,

как рождается музыка!

и увидел, как песня открыла глаза,

просто песня открыла слепые глаза…

о

этот гордиев узел

языка развязать нам с тобой не дано.

до-ре-ми же меня, допой,

чтобы мир не окончился прямо на до,

чтоб вернуться с тобой

домой.

 

 

ДЕРЕВЬЯ

 

деревья скрипят старушечьими голосами,

деревья понять можно – сегодня у них саммит.

причина – резкое падение курса листьев.

всего-то ноябрь.

если выживешь – помолись им.

 

пространство молчит – мы неправильно переводим

с тиши на русский.

у вселенной отходят воды,

рождается солнце – вперед головой, и вечно

деревья под ним продолжают своё вече.

 

забрать бы всё это – и горькое, и больное:

по парам, по звукам, не уподобляясь ною.

уже не хватает широт и долгот души мне.

мы маленькие…

хоть и думаем, что большие.

 

 

LIGHTSHOT 

 

выходишь в свет – и свет выходит в люди,

где саломея голову на блюде

несёт – твою, мою? – не разглядеть, и

в пыли, как воробьи, гуляют дети,

в одну слепую искренность одеты.

 

хоть чёт, хоть нечет – всё равно не любит

тебя никто – краплёные ромашки

судьба подсунет, о моя голуба.

бывает, в молоко – и то промажешь.

 

глаза закроешь, только веки помнят,

как свет выходит за границы комнат.

всё помнят веки – на века вперёд, но

диктует память строго очерёдность,

уже не зная, кто откуда родом…

 

впадают вещи то в маразм, то в кому,

впадают люди, что гораздо хуже,

в других людей – и жизнь печётся комом,

и свет внутри – горяч и отутюжен.

 

 

ЗВЁЗДОЧКА

 

отпускаю легко – никогда не держала, но

вечность оптом торгует часами лежалыми,

их никто никогда не берёт.

перед новыми годами, днями ли судными,

закупаясь людьми, мишурой и посудою,

потихоньку волхвует народ.

 

раньше было иначе, все эти иначества

незаметны почти и едва обозначены,

словно швы, на изнанке души.

снег уже оторвался от неба плаценты, и

нынче жирность его – двадцати двух процентная –

ах сметанность сугробов больших!

увезут в тридевятое царство на саночках…

тишина, будто лужа, льдом схвачена – за ночь-то

звук внутри замерзает. и вот

открываю глаза: ни метели, ни вечности,

все, что спрошено было – подавно отвечено.

только звёздочка в небе плывёт.