Владимир Алейников

В сердцевине огня. К 70-летию со дня рождения

* * *

Выбраны с усердием
В небе запоздалом,
Словно милосердием,
Людом по вокзалам
Выброшенной хартии
Стёртые приметы —
Игранные партии
Флейты и кларнета.


Смотрит испытуемый,
Слово постигая,
Слышит неминуемый
Лад, изнемогая,
Смотрит здравомыслящий
Весело и сонно:
Что за ясновидящий
В логове вагона?


Чья интерпретация
Старого Завета,
Мелодекламация,
Песня, что не спета?
Что за интуиция,
Цепкое мерцанье?
Может, ауспиция
Миросозерцанье?


Где мокропогодица
Рядом колобродит,
Разное, как водится,
Ищут и находят —
Миропонимание,
Времяпровожденье,
Местопребывание,
Новое рожденье.


Где мохообразные
Выросли растенья,
Что-то несуразное
Движется за тенью,
Что-то непривычное —
Вроде бы за гранью
Чувство безграничное
И самосгоранье.

* * *

Это песен густые узлы,
Это замыслов стебли тугие,
Это вставшее из летаргии,
Сохранившее запах золы.


Уплывут по теченью венки,
Расплетённые эхом знакомым,—
И останешься с чем-то искомым,
Хоть у страха глаза велики.


Но пока что скажи: повезло!
Не шути с толковищем кошмарным —
Лучше выйди к наплывам фонарным,
Загадай ненароком число.


Потому-то опять подождёт
Налетевшая с севера стужа —
Не тужи по ушедшему, друже,
Не забудь — впереди поворот.


Что же дружбы? — осталось вздохнуть —
Но без них не бывать нам счастливей —
И сужу о тебе справедливей,
Да и ты обо мне не забудь.


В непреложный уверовав путь,
Стану петь, как один я умею,—
И досужие слухи развею,
И живу, не смущаясь ничуть.


Но куда же мне душу девать
И куда мне уйти от печали,
О которой слова не молчали
И которую поздно скрывать?


И чего мне от спутников ждать,
Если речь от рожденья крылата
И намного сильней, чем когда-то,
Где готовилась только страдать?

* * *

А чуда ни за что не рассказать —
За дружеской неспешною беседой
На сплав немногословности не сетуй
С тем, что узлом впотьмах не завязать,
Не выразить, как взгляды ни близки
И сколь ни далеки шаги в пространстве,—
И всякий раз, и в трезвости, и в пьянстве,
Кусаешь недомолвок локотки.


Коль чуду не стоять бы на своём,
Иную обрели бы мы дорогу,
Ведущую к забвенью понемногу,—
И мы его и видим, и поём,
И чествуем, и чувствуем везде,
Где есть надежда так, а не иначе
Уйти к нему тропой самоотдачи,
В мирской не задержавшись чехарде.


Когда подобно рвению оно
И вместе с тем похоже на смиренье —
Намёков и примéт столпотворенье
Горенью без раздумий отдано
Для жертвенного света и тепла,
Для внутреннего строгого отбора,
Где истины крупицами не скоро
Сверкнут на солнце пепел и зола.

* * *

Перед маем есть такие дни,
Где бегут столетия, как дети,
Чтоб совсем не прятаться в тени,
А ещё вздохнуть на белом свете.


Как же их тогда благодарить?
Волшебством любови разделённой
Или тем, что нечем укорить
Этой жизни в музыке зелёной?


Не затем она опалена,
Чтоб зрачки под веками не прятать,
Не затем и родина дана,
Чтоб о ней не думать и не плакать.


Вот и свищем с хорами пичуг,
Непоседы в ясном постоянстве,
Где собраться вроде недосуг,
Подобреть, посетовать в пространстве.


А весна понятливей стократ
Разукрасит занавеси окон,
Чтобы шёл — и, обнятому рад,
Разобрался в щебете высоком.


Может, там простят и приютят,
Где земли притягивает лоно,
Где соткали пурпурный закат
Мастерские Тира и Сидона.

* * *

На мгновенье они погаснут,
Эти окна,— и вспыхнет вдруг
Всё, что снова тебя издразнит
Всем понятием странным — Юг.


Вот и думай, что лет немало
Ты провёл в этой странной тьме,
Что тебе одному внимала
За фонариком на корме.


Вот и вспомни избыток пыла,
Приподняв над водой весло,—
Истомило и разом сплыло
Всё, что веяло и вело.


Было зябко — и это знал ты,
Если горькую пил давно,
Вырывался и ты из гвалта,
Если сердце с мечтой — одно.


Было тяжко — но что случилось,
Если прошлое не виню,
Где приманок душа дичилась
И гадания по огню?


Ах, некстати всё это, право,
Да, видать, ему Бог судья! —
Вот и повести грустной главы
Вместе с клеймами жития.

* * *

Этот вечер — он был со мной,
Согревался огнём немалым,
Не казался совсем усталым
И шатался в глуши степной,
Где границ откровенных нет,
Где опущены снов ресницы,
Если странно белы страницы
Да нездешний не гаснет свет.


В зазеркалье оконных рам
Что-то важное, знать, пропало,
Что вначале к тропе припало
И кивало потом из драм,
К запредельным вело мостам
То, чего неизменно мало,
Что судьбу поперёк ломало
И давало простор мечтам.


Тяжелели глаза у слив,
Обрастала душа корою —
А, бывало, ходил в героях,
По возможности справедлив,—
А теперь мне и дом что скит,
И скитаться уже не стану —
Да и тени едва ль достану
Напоённых рекой ракит.

* * *

Врата небес — не музыка иллюзий:
В хорале горнем сердце разорвав,
Единожды прозревший рвался к Музе,
Лишь тень крыла её поцеловав.


Но многажды прозревший в озаренье
Так часто с ней беседовал порой,
Что в замысле созревшее смиренье
Оказывалось вовсе не игрой.


Как долог миг наития и веры!
Как пристально внимание высот,
Когда, уже не зная полумеры,
Напев тебя и спросит, и спасёт!


Утешь меня и попросту попробуй,
Глаза открыв, подняться наповал,
Где властвовал Зевесом над Европой
И обморок паренья навевал.


Явись ко мне, минувшее, в грядущем,
Продли ещё угаданные дни,
Где бедствовать предсказано живущим,—
Но смилуйся и руку протяни.


Сиротство превосходства — не случайность,
И нечего с неузнанным шутить,
Когда глядит, как явь, необычайность,
Чтоб намертво вниманье обратить.


О песня, песня — длительная глосса! —
И, осознавший птицею себя,
Галактион к земле любимой нёсся,
О всём земном по-ангельски скорбя.

* * *

На что же мог ты уповать?
На то, что небо станет ясным,
А мир, как прежде, безопасным,—
И всё же нечего кивать
Кому-то в шуме дождевом,
В ненастном выщербленном гуле,
В ущербной мгле,— не потому ли
И вам в беспамятстве, кривом,
Как уходящая луна,
И вам в пути своём — неймётся,
И сердце сразу же сожмётся,
Распад познавшее сполна,—
И не отнекиваться вам
От смуты нынешней придётся,
А в том, что где-нибудь найдётся
Вниманье к этим вот словам,
Признаться, может быть, сейчас,
Пока опомниться не поздно,—
Уже и время смотрит грозно
В пещерном сумраке на вас.

* * *

Новое слово, сияние странное,
Чаянье скрытное, веянье тёмное,
Граянье смутное, пенье туманное,
Сходство подспудное, чувство бездомное.


Что за виденье и что за гадание
Там, за мостом, за тоскою осеннею?
Нет ни забвения, ни оправдания —
Всё для страдания и во спасение.


Что за сиротство под веками прячется?
Что за родство прозреваем печальное
С тем, что в листах календарных не значится,
С этой мольбою, с волшбой изначальною?


Невыразимое! — вновь оно связано
Верою кровною, властью случайною
С этой порою, где всё уже сказано,
Чтоб отозваться любовью и тайною.

* * *

Как в годы нашествий, шуршат
Листвою сухою
Деревья — и всё ж не спешат
К хандре, к непокою,
К зиме, что прийти навсегда
Хотела бы снова,
И даже незнамо куда,
Порукою — слово.


Так что же останется здесь?
Журчание струек
Сквозь жар, обезвоженный весь,
Да ворох чешуек
В пыли, у подножья холма,
Да взгляды хозяек,
Да ветер, сводящий с ума,
Да возгласы чаек?


И что же грядёт впереди —
Безлюдье, глухое
К тому, что теснится в груди,
Что есть под рукою,
Что смотрит из каждого дня,
Томясь на безрыбье,
Входя в сердцевину огня
Гремучею сыпью?


И всё же не надо вздыхать
О том, что пропало,—
Ему не впервой полыхать,
Звучать как попало,
Вставать, наклонясь тяжело,
Быть сердцу по нраву,—
Оно никуда не ушло,
Как звёздная слава.

* * *

А дело, стало быть, к зиме,
Когда хандра заплатана,
Зане качается во тьме,
Похищена и спрятана,
Не то растянутая нить,
Не то стезя привычная,
Покуда надо сохранить
Извечное да личное.


Лимонно-жёлтый полукруг
Сиянья абажурного
Ещё расширится ли вдруг
До берега лазурного?
Чем ночь осенняя темней,
Тем голос наш протяжнее —
И можно выдумки теней
Приваживать отважнее.


Комки несбывшихся надежд
Ещё набухнут влагою,
Пока деревья без одежд
Не выбегут ватагою —
И, может, именно вчера
Выплёскивалось истово
Рыданье позднего костра
В преддверье снега чистого.


Стремленье граней неземных
Разрушить средостения,
Изгибов рвение речных
И зренья обретение
Уже понятны — и сожжён
Какой-то мост непрошенный —
И свет, что чем-то раздражён,
Застынет, огорошенный.


Желтея в пятнах и мазках,
Пора ночная хмурится —
И трудно, благо он в кусках,
Кому-то балагурится,—
За дверью вздрогнет целый мир,
Которому поверили,
И если странен он и сир,
Тепла-то мы не меряли.


Двоится, может быть, в глазах
Виденье неотрывное —
И я, наверное, в слезах,
Всё проще, всё наивнее,—
И осень всё-таки со мной
Совсем не церемонится —
И вот, воспрянув под луной,
Уже навстречу клонится.

* * *

Ближе к полуночи ветер шумит
Тёмной листвою сплошною,
Сердце тревожит и душу томит —
Что это нынче со мною?


Всё это — память, и с нею срослась
Речь мирозданья сквозная,
В кровь просочилась и ввысь унеслась,
Ждать ли ответа, не зная.

* * *

Флоксы заполнили сад.
Это — исход карнавала.
Что ж, оглянусь наугад —
Юности как не бывало.


Молодость, пряча лицо,
Сразу за юностью скрылась.
Полночь. Пустое крыльцо.
Нет, ничего не забылось!


Прошлое встало впотьмах,
Словно толпа у причала.
Окна погасли в домах.
Помни, что это — начало.


Всё, с чем расстаться пришлось,
Всё, что в душе отзывалось,
К горлу опять поднялось —
Значит, вовек не терялось.


Роз лепестки и шипы,
Свет на мосту и в аллее,
Шорох сухой скорлупы —
Нет, ни о чём не жалею!


Ветрено. Гомон в порту.
Флаги над мачтами вьются.
Вот перешли за черту —
Нет, никому не вернуться!


Кончено. Поднятый трап.
Берег отринутый. Пена.
Дождика в море накрап.
Знали бы этому цену!


Пасмурно. Холод проймёт —
Муки предвестие новой.
Только на веках — налёт,
Фосфорный, ртутно-лиловый.

К списку номеров журнала «ДЕНЬ И НОЧЬ» | К содержанию номера