Валентина Степанова

Mea ornamenta sunt!

Mea ornamenta sunt!


«Мои украшения!» – воскликнула известная римлянка Корнелия, увидев своих сыновей (братьев Гракхов).


Мне впору тоже так восклицать, что мои украшения – это мои сыновья, так как других драгоценностей у меня всё равно нет. Но в шкатулке вместе со скромной бижутерией есть такие «перлы», что о них хочется сказать особо. Например, шуруп от мебели, так называемой стенки со шкафами внизу. Нет, это не в прямом смысле побрякушки, какие носят юные экстравагантные девушки-рокерши: болты, гайки там всякие. Это наш ребёночек, в два годика, выкрутил, сей шуруп из шкафа, несмотря на то, что дверцы были связаны тесьмой, и засунул в нос! Юные исследователи раскрутят любые завязки! Я в это время собирала сумку для путешествия на фестиваль туристской песни, из самых ранних, в начале июня, на Захаровский слёт. По дороге до пристани, в автобусе, я обратила внимание на беспокойство ребёнка: всё–то ему надо было трогать свой нос. А на «омике», когда отец поднимался с Жорой на руках по ступенькам на палубу, я подняла глаза вверх и увидела в носу у сына шляпку гвоздя, как мне показалось. Помнится, я так и вскрикнула:


– Слава, у него в носу гвоздь!


– Откуда ему там быть? – невозмутимо ответил отец.


Потом он спокойно потрогал нос ребёнка и резюмировал с тем же спокойствием:


– Это шуруп.


– А шуруп там как оказался? – спросила я, уже совсем ничего не соображая, но меня уже била дрожь. Соседка в салоне «омика», куда мы вернулись на свои места, заметив наше беспокойство, спросила (сама она была с девочками–школьницами):


 


 


 


– Что случилось? – она видела, что мы пытаемся держать ребёнку руки, чтобы он не трогал нос. - Так нет же! Жорик как раз норовил протолкнуть этот злополучный шуруп подальше вовнутрь и отбрыкивался ногами!


Я объяснила, в чём дело. Даже с небольшим на тот момент багажом медицинских знаний я понимала, что при плохом раскладе это будет эндоскопическая операция.


Эта женщина тоже взволновалась и, как могла, стала меня успокаивать, что сейчас её с детьми встретит муж, а он врач. Действительно, тот нас выслушал, но сразу сказал, что медпункт есть, однако здесь, в поле, нам никто ничего делать не будет. Слишком опасная ситуация. Надо срочно ехать горами до Жигулевска в городскую больницу, в лоротделение, где есть дежурный врач. Согласился нас везти и по долгу службы, и по-человечески сочувствуя, милиционер. В больнице, едва я сказала дежурной медсестре, что у нас, она сразу побежала за врачом. Время было около восьми–девяти часов вечера, он тут же пришёл и без всяких бюрократических разбирательств («где полис?», есть ли он у нас вообще?», то есть не стал интересоваться всей той белибердой, без чего в городе, хоть умри у них на глазах, не примут!), принялся за дело.


Этот славный человек сразу сказал медсестре, чтобы она готовила инструменты, а нам строго наказал держать руки ребёнка как следует. Свободолюбивый Жорик очень был недоволен, оказавшись связанным, он начал кричать, а это тоже было недопустимо. С потоком воздуха, застрявший шуруп мог проскочить во внутренние дыхательные пути. Тогда врач начал отвлекать его беседой, сказав нашему отважному двухлетке, испытателю шурупов:


– Дружок, посмотри на потолок, видишь бабочку? Вот на неё смотри.


Тот и впрямь, завёл глаза на потолок и бдительность утратил, а в это время врач молниеносно ввёл гусачки (такой инструмент), да оказалось не того размера. Больше ребёнка уже ничем было не отвлечь. И всё же другими гусачками доктор быстро вытащил злополучный шуруп и подал мне, со словами:


 


 


– Вот, мама, уберите в шкатулку с украшениями, чтобы это вам напоминало об усилении бдительности с таким–то любопытным мужичком. Он у вас мал, да удал!


Удалой молодец был уже спокоен на руках улыбающегося отца, а вот я была близка к обмороку! Но шуруп, на самом деле, завернула в носовой платок, а дома послушно положила в шкатулку, как «доктор прописал». Там он до сих пор и лежит. Вот какие «украшения» я собираю.


 


Подарок от Дедушки Мороза


 


Будучи уже детсадовцем, наш Жора долго не мог перестроиться на режим раннего отбоя, так как квартира была однокомнатная, а его папа не просто «сова», а ярко выраженный «филин», настаивал на просмотре телепрограмм до глубокой ночи. Иногда он и вовсе заявлял:


– Если бы вы спать хотели, то давно бы и уснули!


И сын волей–неволей приобщался к этим просмотрам. Очень популярной была в те времена программа «Взгляд». Наслушавшись призывов от телеведущих,


звоните и пишите, дескать, Дедушке Морозу и просите подарок, мой ребёнок в три года, решил так и сделать.


Хорошо, что я увидела этот «разговор» с Дедом Морозом.


Смотрю, Жорик уединился в уголке со своим любимцем–медвежонком, приложил кулачок к уху и беседует по воображаемому телефону с кем–то.


–Алё, это Апандия? Деда Мооз? А это Гега. Моня подааок? Кават мне надо, татак есть у меня. Дом больтой буду строить.


(краткий перевод: уточняет Лапландия ли это и дед ли Мороз на проводепросит у деда Мороза подарок, трактор уже есть, нужен экскаватор).


 


 


В этом возрасте дети подражают взрослым, легко фантазируют, постоянно разыгрывают сценки. Как– то вижу он трясёт своего медвежонка и очень громко кричит:


– Мими, таяй, таяй.


Спрашиваю с удивлением:


– Ты что же так кричишь на него?


– Он в садик идти не хочет.


Это я уже поняла, но неужели мы так грубо с ним самим обращаемся? Пришёл мне на ум сразу вопрос.


А то как–то раз будит меня, я два дня поздно ложилась, а он по будильнику проснулся.


– Ты фто пишь? Я тебя не понесу, своими ногами пойдёшь! Ты тяжёлая. – Обычно это я ему говорю по утрам.


Понятно, что ребёнок не высыпается и воспринимает ранний подъём, как агрессию со стороны родителей. Особенно со стороны папы. Я пыталась по-разному сгладить


нервотрёпку, предлагала с утра игру. Встав на коленки около дивана, я превращалась в кита из «Айболита»


– Садись на меня, Айболит,


И, как большой пароход,


Тебя повезу я вперёд!


Тогда ребёнок, свесив ноги с постели, ещё не раскрыв как следует глаза, уже включался в игру:


– И сел на кита Айболит,


И одно только слово твердит:


 


 «Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо!»


Тут он усаживался мне на спину, и потихонечку мы ковыляли в ванную. Если такую картину заставал папочка, то он очень резко высмеивал нашу идиллию. Ещё Жорик с утра любил идти в ванную в полуприседе, ёжиком. Отца настолько раздражали наши игры с утра, что иногда он даже хватал ребёнка за плечо и тащил умывать холодной водой. Слёзы с утра – не лучшее начало дня! На улице я тоже пыталась как–то сгладить эти стрессы. Зимой я возила его на санках, и это был тот ещё кросс! Говорю ему раз, впрягаясь в сани:


–Я уже просто превращаюсь в северного оленя.


А у меня шубка на тот момент была из мангуста, мех серого цвета, на оленя и, впрямь, смахивает.


Примчались к детсаду, сын мне и говорит, проникновенно:


– Спасибо тебе, Северный олень!


Намучившись препорядочно, я решила поискатьняню, чтобы отводила ребёнка в садик. Идти до остановки далеко, да ещё три проехать на автобусе. И Жоре, я надеялась, будет спокойнее, а главное самой уже надоело в бешеном цейтноте проводить каждое утро. Опоздать на рабочий автобус было немыслимо, так как выехать за пределы города было бы уже не на чем. Нанять бабушку оказалось делом непростым.


Первая няня, божий одуванчик с виду, чуть не навязала нам невроз. Когда я узнала, как у них проходит утро, то нашла благовидный предлог с ней сразу же расстаться. Оказывается, Жора, «такой хулиган», залезает под стол и держится там за ножку его, и насилу она вытаскивает бунтаря оттуда.


Расспросив ребёнка, как они утром уходят, о чём говорят, я узнала много «интересного».


– Ластлел будет! – свирепо сказал ребёнок, округлив глазёнки.


– Какой расстрел? – В изумлении спрашиваю у него.


 


Не добившись ничего вразумительного от малыша, решила спросить у няни. Та сразу пошла в атаку:


– Да, уж разбаловались все, и не знает никто, что за опоздания на пять минут был расстрел!


– Вот это вы на сталинистку напали! Ай–яй! – Ахнула моя сестра, она же крёстная мама ребёнка.


Раз уж я отвлеклась на воспоминания о няне, то в двух словах скажу и о других. При взгляде на вторую и на своего ребёнка в тот момент, я поняла, что ничего не получится. Она, может быть и добрая бабушка, скорее всего, ей сразу захотелось его обнять, но мой, доверчивый прежде, сын спрятался за меня. Внешний вид у неё был очень колоритен: распущенные волосы до локтей, седыми косицами, а главное всего два зуба сверху и, наверное, столько же снизу. Я уже знала, что сын мне скажет. Так и есть, едва мы вошли в лифт, он бросился ко мне и с жаром вскричал:


– Мамочка, это же баба Яга! Она захочет меня зажарить, как Терёшечку!


Повезло, если так можно сказать о нашем случае, по части их совместимости только с третьей няней. С той доброй женщиной они заявлялись в садик не раньше, чем к обеду.


– Да, пусть ребёночек выспится, – сердобольно говорила бабушка. Пока он спал, она пила кофе, варила ему какую–то кашу. Плотно позавтракав, прогулявшись, они приходили как раз к обеду, от которого малыш всегда отказывался. А уж во время тихого часа, только умная воспитательница не заставляла его лежать в постели, а разрешала играть с игрушками.


– Это что за дисциплина у них такая! – возмущался отец.


– Про дисциплину давай не будем!  С себя надо начинать! Отбой должен быть в девять вечера, а не в двенадцать часов ночи, – объясняла ему я. И когда муж в ответ начинал буквально рвать и метать, я понимала, что хорошего мало.


Но это уже совсем другая история.


 


Остаётся вернуться к звонку и затем к письму в Лапландию. На самом деле письмо в адрес программы «Взгляд», описав все эти задушевные беседы с Дедушкой Морозом отправила я. С декабря до конца апреля прошло много времени, мы уже забыли и не вспоминали про эту историю. Как вдруг (так разворачиваются события в захватывающих сериалах) нам позвонили в одну из суббот накануне мая. У нас была полная идиллия: Жорик поигрывал конструктором, а я стирала после завтрака. Звонок в дверь. Без всякой задней мысли, как говорят о такой ситуации, я спрашиваю: кто там? Мне сообщают из–за двери, что это с телевидения, с ОРТ! Подарок от Деда Мороза!


Не веря такому сообщению, думая, что разыгрывают подруги, я беспечно открываю со словами:


– Первое апреля давно закончилось, шутки в сторону!


Что я вижу?! Кинокамера уже меня снимает, целая съёмочная группа, в составе трёх человек!


Инстинктивно заваливаюсь за дверь; как-никак в халате, руки в пене. Телеведущая заводит разговор:


– Здесь живёт мальчик Жора? Писали во «Взгляд»?


– А– а–а, – сразу мы всё вспоминаем.


– Вам подарок от Деда Мороза!


Действительно, лучше поздно, чем никогда. Ребёнок обрадовался невероятно. Сразу закричал мне, прямо как его папа:


– Где мой костюм? Где мой галстук?


Пока он молниеносно собирался, я помогала ему, (он же главное лицо в этом интервью), сама осталась, в чём была, в велюровом тёмно–синем халате. Моей подруге потом показалось, что на мне было что–то «новенькое и очень миленькое». Жорик, как деловой человек, в жилете и при галстуке, деловито стал разбирать на кухонном столе, а именно там мы принимали гостей, больших размеров экскаватор.


 


Оказалось, что роль Дедов Морозов «взглядовцы» поручают депутатам из тех городов, откуда пришли письма. Наш, к тому же, оказался ещё и Морозовым, ему и поручили доставить подарок. Во дворе Жорик был героем дня; впрочем, такая роль выпадала ему часто.

 


Мой брат – комбат!

Все знают, что это за переживания в нашей стране, если речь идёт об армии, (особенно в  последнее  десятилетие). Мой старший сын, окончивший университет с красным дипломом, мог бы избежать её (в университете была военная кафедра), но  ради хорошей карьеры в Москве, не нужен был  «белый билет». Речь шла о том, что  год надо отслужить в  Нарофоминске. Поначалу всё было хорошо, сын  писал спокойные письма, что у него, как у командира, есть отдельная комната, и есть «три вещи, которые всегда со мной,  -  это английский, тренировки и скорочтение».

– Бог даст, всё обойдётся,  здесь тоже надо кому–то служить,  – успокаивала я себя. А в Чечне было неспокойно. Это были 1998-99 годы. После восьми  месяцев службы пошли другие, тревожные письма. Мы же, матери, умеем читать между строк. Костя писал, что выехали жить в  условиях, «приближенных к  боевым».

Спать им приходилось даже не в палатках, а в землянках, ночью могли  разбудить по тревоге, и доводилось прыгать с парашютом.

– «Два месяца уже так живём», – писал  о новой своей жизни наш защитник.

У меня, что называется, заныло под ложечкой, я поняла: это, наверное, подготовка к Чечне. 

Был август, денег не очень много, но я решила отправить хоть триста  рублей, чтобы понять, получит он их  или нет. Деньги вскоре вернулись с формулировкой: «в связи  с неприходом получателя». Моя тревога усилилась. Я понимала,  что  это Чечня. Всё равно, хотелось знать, где точно находится мой сын, и я стала писать в часть. Как  «на деревню  дедушке»: «Начальнику части», или «Главному командиру части», только  воинский адрес  знала. Надо ли говорить, что никто и  никогда не ответил на мои просьбы сообщить, где мой сын,  что с ним, и  почему вернулись деньги?

Так в полной неизвестности прошли три месяца и вдруг, я получаю большой, тяжёлый конверт. Открываю, из него выпадает несколько фотографий, на которых мой сын с автоматом и на танке, снятый в духе Рембо.  Дрожащими руками достаю письмо:

 

          – Мама, здравствуй! Привет и твоему мужу  с  Жориком.

Долго не писал, потому что был три  месяца  в Чечне. Выполнял свой  воинский и гражданский  долг. Стреляли в меня, стрелял я. Но, слава Богу, даже не ранен остался.  В часть к нам приезжал батюшка,  и я крестился.

 ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

 В одну  минуту  я увидела весь текст, и начала просто криком кричать, чем, наверное, испугала  Жору. Он деликатно помолчал, затем, взглянув на фотографии, осмелел спросить:

– А что, у Кости что–нибудь плохое в армии?

– Нет, –  помотала я головой сквозь рыдания.

– Что же ты тогда, плачешь, девчонка? – сказал  он это с презрением  и чувством превосходства  в  свои четыре с половиной года.

Прочитала вслух всё письмо. Старший его брат   писал, что был в должности комбата, приходилось и «груз 200» отправлять. Дальше что–то  про льготы теперь. На одной из фотографий он выглядит как голливудский киногерой, но не на двадцать четыре  года, а на все  «далеко за тридцать», видимо после боя или после других каких потрясений.

Жорик был под впечатлением весь день. А вечером, ложась спать, он мечтательно сказал:

– Вот бы Костя к нам приехал, прямо на танке!

– А если бы он ещё прыгнул из  вертолёта,  с парашютом на наш двор, было бы, наверное, и ещё лучше? – спросила я с иронией, которую маленький мальчик не заметил.

– Да, это было бы лучше! –  охотно согласился он.

На другой день, Жорик  явился в садик совершенно в приподнятом настроении и сказал, выпятив грудь (его просто распирало от  гордости!):

– Мой брат – комбат! – при этом он, покрутив носком ботинка, ещё и показал внушительно конверт. Выпросил у меня с вечера:

– «Мамочка, давай покажем фотографии! Ты их сразу потом и заберёшь».

Был торжественный  показ,  и потрясённые  маленькие мальчики не  говорили поначалу ничего, но когда я уже уходила, в дверях услышала:

– Хорошо тебе, Жорик, у тебя брат на танке ездит. Приедет, прокатит нас? Попросишь его? 

         Смешные! Сама же пошла в церковь, чтобы  заказать благодарственный молебен за чудо, что сын жив  и здоров.

К списку номеров журнала «ГРАФИТ» | К содержанию номера