Дмитрий Шапенков

Анфас. Стихотворения

***


Слетаем вниз уже бескрылыми,


С гнильцой в кости,


И больше некому помиловать,


Сказать прости.


И подарить, как солнце в клеточку,


Чугунный люк,


Нам в жизни краткой делать нечего,


Безмолвный друг.


Лишь мять снега в лохматых валенках


От сих до сих,


В наш славный век трагедий маленьких,


Но дорогих.


Здесь в люди выходить не хочется


Совсем, увы.


Так бродим между одиночеством,


И я, и вы.


История ж своё востребует –


Меня, его.


И что за сказанным последует? –


Да ничего.


 


Гатчинская  эклога


 

Заросли краснотала, покрытые первым снегом,


Старые липы, вороний след на дорожках,


Туф дворца розово-жёлтый в среду,


Не меняется к выходным в угоду зевакам в дрожках.


 


Павел всё тот же, принимает парад невидимок,


Стройные полукаре, марширующие по плацу,


Словно проецируемый в прошлое фотоснимок,


В котором нынешнему, увы, некогда разобраться.


 


Глянцевые пруды тёмным играют блеском,


Кувшинные пятна зелени на чёрном подносе,


Последнее, что слуга в дымчатой феске,


Из растительного разнообразия ещё приносит.


 


Всё засыпает, и Чесменский клык на склоне,


Бывшего ещё недавно зелёным мыса,


Всё более к меланхолии северной склонен,


Потому как в чухонскую землю вгрызся.


 


Борей, догоняя беззвучно, бьёт в спину запанибрата,


Застряв в садовой решетке, открывает ворота,


Ведь, кажется, он не спит, и ему непонятно,


Как впадают в оцепенение без зевоты.


 


В маске Сильвана серой просматривается презренье


К движущимся под ней фигурам,


                                         в будущее спешащим,


Он давным-давно знает механику искупления,


Жить окаменевшим образом в затянувшемся


                                                          настоящем.


 


***


Всё, о чём молчат покойники


И о чём скрипят грачи,


Увенчает вальс спокойненький


Легковерных и личин.


 


Полирует вечность голая


Полиролью пылевой,


Переломанную голову


Под короной болевой.


 


И ни главного, ни крайнего


В швах, сдвигающихся за,


Всё кружишься неприкаянно


И не хочется слезать.


 


Зимний  блюз


 

Купола, окружённые бледно-розовым ореолом,


Мороз добавляет к ним подобие нимба,


Неоновый кабальеро отплясывает над танцполом,


Но поредевшие пешеходы проходят мимо.


 


Они бредут, ссутулившись, что твои драконы,


Выдыхая время от времени облачко пара,


Наверху ледяною слюдою блестят балконы,


Да в кубинской таверне играет Гвадалахара.


 


Светофор удивлённо глядит вдоль улиц,


Но до утра движения не заметит,


Месяц вверх из-за крыши взлетит, любуясь


На красоты практически чистые без отметин.


 


В такие минуты время покажется фикцией,


Мала его плотность, и чтобы хоть что-то менялось,


Надо его сгустить, плеснув по традиции


Привычного столпотворения самую малость.


 


Округлый мост над путями,


                              застывшие звёзды вокзала,


Магазины закрыты, у Гермеса опять заминка,


Одно за другое не выдать – наличных мало,


Слава богу, пока уснула громада рынка.


 


В подворотне снежок блестит, словно кварца друзы,


Айсберг воздуха изредка встряхивает лай собачий,


И если кто и садится на плечи, то только музы


Что из амфоры пьют Гиппокреновый пунш


                                                               горячий.


 


Новогреческие  стансы


 

Залива острый серп, деревня на ветрах,


Над скалами висит подброшенная чайка,


Вздыхает часто Понт, стеснённый в берегах,


Предметами шурша, упавшими случайно.


 


Предутренняя дрожь волну застопорит,


И крепятся Циклад разбросанные цацки


К причальному столу ползущих донных плит,


Отеческим теплом одарены по-царски.


 


Слепящий малахит и гротов глубина,


Покрытые ночной измятою копиркой,


Вновь явятся на свет такими  же сполна,


Но небезгрешны вновь взирающие пылко.


 


А в парусе цветном – узорчатый восторг,


Но гибель от гребца, немого левантинца,


Здесь с Западом сойдясь, дымящийся Восток


В Аркадию никак уже не возвратится.


 


Анфас


 


А время подходит снаружи,


Сжигая судьбы кислород,


Фонарщиком, если не хуже, 


Спецом золотарных работ.


 


Пощёлкает тоненько гейгер,


Ловя вавилонов распад,


И разум – поношенный Гегель,


На пущенных склоках распят.


 


Попытка не пытка, но плитка –


Надгробие с точным клеймом,


Синильная ясность напитка


На круге расчётно втором.


 


Ни драхмы не взыщется всуе,


Не вспомнишь, не дрогнет в верхах,


Анфас прорисованный в сумме


На бледно-пустых облаках.


 


***


Троеперстье осени, направленное в никуда,


Жёлтый бархат, чёрный агат и шуга ледяная,


Бессердечная память, скручивающаяся в провода,


Перемешанные, как толпы окрест Синая.


 


Жнец оскопляет время зубчатым остриём,


Свет месмерически кружит в предокончанье бала,


Звук деревянных туфель, странствующих вдвоём


В случайном салоне позвякивающего империала.


 


Спи бледнолицый брат, нитку и лабиринт


Спутав, как приговор с криками потерпевших,


Пусть в чистоте даров ровным огнём горит


Средневзвешенная душа ангелов невзлетевших.

К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера