Ильма Ракуза

Снег, роза, поле, сон. На смерть чувашско-русского поэта Геннадия Айги

И там, где стояли мы,
пусть останется
свечение — нашего
благословения.
                            Г. Айги

 


Смерть и сон были лейтмотивами его поэзии, и в своих  посвящениях он с сердечностью обращался не только к живущим, но и к  усопшим друзьям. 21 февраля 2006 года он присоединился к ним. Ему был  тогда семьдесят один год. Мир стал беднее, утратив проникновенный  поэтический голос.
<…>
Во время последнего посещения Айги мы полдня пили с ним чай, вели  шутливо-серьезные разговоры (мне запомнилась его фраза: «Терпеть и не  осуждать»), а потом отправились на могилу Джойса. По дороге Айги часто  останавливался, указывал на растения и травы. «Как красиво», — повторял  он то и дело. Его «красиво» обладало каким-то сияющим звучанием.
На кладбище он тотчас же занялся растениями, погружал руки в высокую  яркую зелень, дивился кустам папоротника («как Собор Парижской  Богоматери!»).
Когда мы прошли по березовой аллее и свернули направо, он замолчал.  Задумчиво он рассматривал надгробную скульптуру, выполненную почти в  натуральную величину. Джойс сидит нога за ногу с книгой на коленях и с  сигаретой в руке. «Как хорошо он сидит», — произнес Айги тихо. Больше он  ничего не сказал, только бросил быстрый взгляд на соседнюю могилу  Канетти.
Я не стала спрашивать, у скольких писательских могил он уже стоял. Борис  Пастернак, Васьлей Митта, Михаил Сеспель, Владимир Маяковский…
Когда-то, жарким летним подмосковным днем, он показывал мне кенотаф  Казимиру Малевичу — красно-белый куб на краю огромного поля. Во время  Второй мировой войны немцы разрушили деревенское кладбище. Этот кенотаф  напоминал о прежней могиле**.
В тот день, 11 мая, в Цюрихе, Айги попрощался со мной словами  Хлебникова: «Мы обменялись хлебом и вечностью». Да, вечность была близка  ему, он не знал страха смерти. Он писал о ней, как бы примирившись с  этим, также естественно он говорил и об ушедших, как будто они  таинственно присутствовали здесь. Он часто упоминал свою умершую мать,  чью оберегающую руку он всегда чувствовал над собой. Теперь он лежит  рядом с ней, в чувашской земле. Да будет земля ему пухом!

 


*Сокращенный вариант одноименного эссе. См.:  Творчество Геннадия Айги: литературно-художественная традиция и  неоавангард. Материалы международной конференции: Тезисы, статьи, эссе. —  Чебоксары, 2009. С. 161–163.
**Тут Ильма не точна. Айги не один раз ходил на это место в Немчиновке,  где Малевич любил проводить лето у своих родственников со стороны жены  (Рафалович). Он заранее выбрал себе место погребения почти посреди  этого, когда-то огромного поля, и прах его и был там захоронен (он умер в  Ленинграде). Но могила его не была найдена. (Примеч. Г. Куборской-Айги)