Владимир Штеле

Вай, вай, савсем плоха!

Большинство человеческих организмов жить, трудиться и, даже, плодиться не хотят. Более того, и внешняя среда, и природа делают всё, чтобы освободиться от излишнего груза, якобы, мыслящей человеческой массы.

Только появился детёночек на свет божий, а уже началось: то сопли, то понос, то спинная сухотка. И сквозняка-то нет, и пища детская стерилизована, а юный организм, вынырнув из материнского райского чрева, быстро сообразив, что его здесь, в этом подлом мире, ожидает, пытается самоликвидироваться. Он догадывается, что чем дальше живёшь, тем сложнее прервать жизнь, так как появляются обязанности, ответственности, не хочется показаться бессовестным перед товарищами, а кроме того, то командировки мешают, то запланированный отпуск в Астраханской области, то слишком впечатлительная жена.

Но, если в младенчестве организму не удалось самоликвидироваться, то дальше начинается ещё интереснее: корь, желтуха, крупозное воспаление лёгких, потеря аппетита, принуждение ежедневно глотать рыбий жир. А дальше – то, дальше и говорить страшно: гипертония, запоры, цирроз печени на фоне вегетативного невроза, диабет, СПИД, третья стадия депрессивного состояния, нефрит и регулярные истерики с мордобитием.

Конечно, - боремся, пьём чай с малиновым вареньем, научные лаборатории открываем, иногда обливаемся холодной водой, но главного мы понять не можем: наши организмы уже длительное время находятся в коварном сговоре с природой. Если не налетит могучий торнадо со стороны океана и не даст вам по голове потолочной балкой, то всё равно могут появиться головные боли без каких-либо распознаваемых причин. А это, просто, ваш организм дурит, ему наплевать на ваши большие планы, на то, что у вас завтра встреча с одним бывшим сослуживцем, и надо быть в форме, так как без серьёзной выпивки не обойдётся. Организм хочет эту встречу сорвать с помощью сильной головной боли. А если это ему не удастся, то головные боли он дополнит коликами в левом боку, а там уже и что-то серьёзное маячит, можно и в больницу попасть, где вы уже в лежачем положении будете продолжать борьбу со своим организмом. Если переживёте, лёжа, кризис, то ночью будет гроза и в окна пятой палаты районной больницы, где вы проводите вторую бессонную ночь, может ударить молния. Короче, коварный заговор.

Природа нас не хочет. Этот заговор проглядывает во всём. Ещё не успели нобелевскую премию за вакцину против вируса бетта-дубль-нуль обмыть, а уже всё, - приехали: все организмы, которые обещали стойко держаться, сдались, вакцина не помогает, а вирус новый лик приобрёл, он уже не бетта-дубль-нуль и, даже, не бета-дубль-один, он – омега-семь-фиг-тринадцать два. И кто ж надоумил этого безголового вируса так ловко трансформироваться? Она – природа!

Ну, давайте, профессора, повышайте градус вакцины. Но новый лик вируса будет страшнее старого. Уж лучше с природой не соревноваться.

И что нам, людям, помогает? Только наш дух и, как ни странно, наше самомнение. Ни одна неразумная дикая скотина не согласится на эти страшные операции, на ежедневные глубокие уколы, на многомесячное лежание без движения с трубочками и датчиками. Зачем ей это надо? Она хоть и неразумная, а знает, что в стаде таких, как она, много, и ещё народятся, если надо будет. Знает скотина, что жизнь должна быть счастливой, а её длина никакого значения не имеет. Зачем это по лесостепи мелким шагом трусить, придерживая поясницу левой лапой, а завидев мелкую рассеянную зверушку, искусственные челюсти с торчащими клыками в пасть потихоньку засовывать? Глупо это всё.

А мы, люди, не такие. Мы о себе много воображаем: будто мы все сделаны в одном экземпляре. Кроме того, некоторые из нас не просто – люди, а люди заслуженные, а некоторые – не просто заслуженные, но и признанные творческие деятели. А сколько среди нас генералов, подполковников и прапорщиков! Даже если ты простой токарь-фрезеровщик, то и у тебя могут быть заслуги и, возможно, тебе уже вручена почётная грамота. Но если нет ни заслуг, ни почётной грамоты, то будет наверняка какая-никакая пенсия. А человек с пенсией – это тоже не чих собачий, кто от неё без борьбы откажется? Вот этот наш дух, как воздушный баллон, заполненный нашей значительностью, и тянет верх, удерживает нас на поверхности жизни, а организм подлый в паре с природой всё кумекают, как же дырку в этом баллоне проделать и туда заразу запустить. Им наплевать даже на ваш богатый жизненный опыт, и чем богаче ваш жизненный опыт, тем эти паразиты активнее будут нападать. А если у вас ещё нет жизненного опыта, но есть хорошее будущее, так как вы планируете после пересдачи экзамена по арифметике поступить в швейное училище, то и это абсолютно безразлично коварным союзникам: они всё хотят разрушить. И не верьте временному затишью, мы все находимся под постоянным прицелом!

Особенно ответственно эта борьба духа с реалиями материального мира ведётся в Германии.

Очереди у дверей врачебных кабинетов стабильно растут. У каждого так называемого семейного врача столько народа под присмотром, что он собственную семью не помнит. Лечением эти семейные врачи уже давно не занимаются, - некогда. Интернациональная толпа, с преобладанием восточных черноволосых женщин и мужиков, толчётся с утра до вечера у дверей его кабинета, горготит на всех языках мира, требует внимания.

 Иногда врач, как ужаленный одуревшим майским шмелём, вылетает из своего кабинетика, ошарашенными глазами оглядывает плотную толпу жаждущих полечиться, понимает, что выхода для него нет, и забегает назад в свою камеру, где ему срок тянуть до шестидесяти семи лет, а по громкоговорителю звучит: Абдарахман-Левент-Орцун, к врачу.

Через тридцать секунд Орцун выходит с бюллетенем и заходит следующий больной. Семейный врач в Германии выполняет всего две лечебно-производственные операции: выписывает бюллетени или направляет пациента к узкому специалисту. Бюллетень получает каждый желающий, болеть для этого не надо. К узкому специалисту направляется каждый, кто знает, что кроме семейного врача ещё существуют узкие специалисты, болеть для этого тоже не надо, надо только на ломаном немецком языке говорить: «Вай, вай, савсем плоха!».

Растут очереди больных, но ещё больше растут выплаты миллиардных гонораров многотысячной армии врачей. Уже не совсем ясно с кем борется эта армия в белых мундирах: с болезнями пациентов или с больничными кассами за выплату всё больших гонораров.

Есть здесь и другая очень важная линия борьбы – это правильное питание. Почти все пришлые народы, особенно выходцы из России и Казахстана, правильно питаться не обучены и учиться этому категорически не хотят. За это упрямство их в Германии наказывают: заставляют наиболее массивных неповоротливых баб по три часа ежедневно работать поломойками, а их разъетых мужиков заставляют сидеть без работы дома, чтобы они имели возможность регулярно контролировать вес своих супружниц. Динамику изменения веса они обязаны передавать по интернету в виде электронных графиков на центральный немецкий компьютер, где оптимально иссохшие местные специалисты пересчитывают прибывающие графики в баллы, которые потом учитываются при начислении пенсий бабам и мужикам. Но русские и полурусские бабы и мужики от этого сильно не комплексуют, знают, что как ни посчитают эту пенсию, всё равно больше прожиточного минимума не получится. Это у них так тут компьютерные программы настроены.

В этом демократическом государстве пенсии начисляют по национальному признаку.

За такое предложение Иосиф Виссарионович Сталин самолично расстрелял всё руководство пенсионного фонда Советского Союза в подвале Спасской башни перед началом великой отечественной войны. Только так за демократию и можно у нас бороться!

Ко всему западно-немецкому я отношусь с большим скепсисом, как и ко всему восточно-русскому, поэтому после трёх посещений немецкого врача я послал его подальше и стал ле- читься у ясновидящей бабы Лизы, которая приехала из Киргизии, где двадцать лет проработала на ртутном подземном руднике, а последние годы проживала на зимнем пастбище Каракужджур, исполняя, вместе со своей собакой, обязанности сторожа-охранника.

Мы с ней о простом разговариваем, - о её собаке, об окоте, о воде горной, о сосульках каменных. Это мне помогает.

Много говорим о нашем детстве. Странно, но баба Лиза своё детство всё ещё помнит. Мы все окончательно формируемся в детские годы, а её детские годы прошли в интересной деревенской среде. Запах конского навоза навевает ей и мне приятные воспоминания.

Я хорошо помню пьяные застолья с коллективным громогласным исполнением арии заморского гостя под гармошку. Прервать это вдохновенное хоровое пение мог только кулак Ветрова, когда он свою жену, Татьяну Георгиевну, к Аникееву или Бухмиллеру приревнует. Так по столу даст, что остатки пищи взлетят и рты, поющие, до глотки залепят, а Ветров грубо потащит крупнотелую бабу домой разбираться. Да сама и виновата, волос свой густой и длинный – предмет особой гордости – нахально распустила и двумя красивыми деревянными заколками украсила, а когда танцевала-кружилась совсем забылась – подол задирался так, что и Аникеев, и Бухмиллер её новые трусы с мелкими ромашками видели. Да если бы только ромашки, - это ещё терпимо, но она же для красоты ещё и кружева пришила. А ведь в годах женщина, и мужа своего хорошо знает. Короче, позор! Может это и не позор, а просто провокация, направленная против собственного мужа?

Ветров тогда сзади подошёл к супружнице, намотал её волос густой, как конский хвост, на большой кулак и выдернул супругу, совсем забывшую правила сибирского приличия, из-за стола. Так по улице её и потащил домой. А мы, подростки, – гурьбой за этой парочкой. Ветров рычал, а слов не произносил, до такой степени был он возмущён неправильным поведением Татьяны Георгиевны, которая, согнувшись, семенила за мужем, подвывала и звала на помощь. Да кто будет в семейные дела вмешиваться? Сами и разбирайтесь.

А домик Ветровых недалеко, в соседнем переулке. Хозяин пинком распахнул калитку, затащил на крыльцо провинившуюся бабу, сам вошёл в сени, а жену оставил за порогом, сгибая к половицам её дурную голову, и защемил толстый пучок волос дверью. Запер дверь на засов, так, что швейница, упавшая на колени, и головой дёрнуть не смогла, как корова привязанная оказалась на крыльце. Ветров вылез из дома через окно, поднялся, покачиваясь, на крыльцо, вытащил ремень из брюк, закинул подол платья на спину воющей Татьяны Георгиевны и стал стегать её внушительную задницу.

Все, кто не побежал дальше на Песчанку искупаться, смогли, стоя за оградой, убедиться, что новые трусы с отделкой были, действительно, очень красивые. Наверное, поэтому стегал мужик её не очень долго, а затем присел возле, горестно обхватил свою голову, после чего к нему вернулся дар речи, и он стал возмущённо что-то выкрикивать, обращаясь к  жёлтым ромашкам, при этом он поучительно тыкал в них указательным пальцем. Жена только подвывала.

Потом Ветрову удалось волшебным образом, одним взмахом руки, смести эти ненавистные ромашки с задницы супруги. Он привстал, и брюки, из которых предусмотрительно был удалён ремень, поползли вниз и собрались гармошкой на брезентовых тапочках мужика.

Жизнь сама предлагала один-единственный верный вариант продолжения семейной разборки. Швейница упиралась головой в дверь и перестала выть. Засов выдержал напор хозяйки и хозяина, только довольно лязгал и удивлённо подскакивал, когда приступы любви сопровождались особенно страстным соитием. После совершения таинства любви, Ветров, обессиленный физическими нагрузками и водкой, упал на крыльцо и сразу заснул, а крепкая Татьяна Георгиевна осталась стоять на четвереньках, всё ещё переживая восторженное чувство любви.

Нет, нет, всё-таки, это была провокация.

У нас бабы такие.

Но эта провокация обновила чувства супругов. Спонтанная идея Ветрова потом долго обсуждалась поселковым сообществом. Некоторые даже думали, что это он всё заранее спланировал, но это было мнение людей недалёких, они не знали, что есть озарение, вспышка, порыв, что только так создаётся что-либо по-настоящему новое на этом свете, а всё новое, в конечном счёте, говорят, создаётся ради женщины.

Позже, отдельные бабы посёлка стали предъявлять обоснованные претензии своим мужикам за отсутствие в любовных делах творческого подхода.

И, что интересно, все пацаны, которые тогда не смалодуш- ничали, не побежали на Песчанку купаться, приобрели склонность к творчеству. 

К списку номеров журнала «МОСТЫ» | К содержанию номера