Дарья Федорова

Подснежник к декабре. Стихотворения

* * *

 

Доктор, слушайте очень внимательно: это не легкие, а тяжелые
Мысли и чувства. Сколько раз вы к ним этой присоской-губами,
Столько раз они в жизни моей погибали,
Да каждый раз — словно Феникс. И было им, видно, до фени,
Что таким вот жизни стажером мне
Не особо хотелось быть. И не хочется. И не кончится
Этот круговорот — никогда. И у вас, и у ней, и у них...
Доктор, знаете, я часто дышу через рот...
Нет, не насморк. Просто воздуха не хватает.
Просто вдох бы мне — от самой стены Китая,
Чтобы легкостью мира безумного я пропиталась, словно сметаной — торт.
Что, думаете, будет наоборот? Что легкости так не набрать?
Да ежели тяжелее — некуда, то что же тогда остается, подумайте сами?
Доктор, мне больно от этих касаний
Где-то внутри... Нет, глубже. Там никому не достать.
Как хорошо, если есть птица Феникс. Как страшно, что нет листа
Чистого. Только с диагнозом. Только с анамнезом.
Только я — с глупой надеждой мной придуманный текст сверстать.



* * *

 

Здесь совсем рядом — прерии, в прериях тех — койот.
Он редко спит по ночам, потому что луна неприлично круглая
Которую ночь подряд. И хочется выть. Койот потребляет пейот,
Хотя и не понял еще, что сейчас с ним творится и что будет потом: он не
 дружит с яндексами и гуглами.


Просто так одиноко, просто луна и нужно спрятаться от нее, от себя —
 от обоих,
Это инстинкт на границе с фобией, которые слишком сложно давить,
Это такое ошеломляющее оглушение, как если бы рядом летел «Боинг»...
Койот обнимает своего молчуна-соседа. Лапы койота в крови.


И ясно, что есть иная реальность, где день вечен настолько,
Что никто и не слышал слова «луна», где даже люди с именем «браконьеры»
 тебе не враги...
И ты растворяешься в той реальности, но слышишь голос, что говорит: «Постой-ка»...
«А впрочем, нет, — говорит, — беги, — говорит, — беги».



* * *

 

В гости в быстрые сны к Алисе ходит Червонная Королева,
Ходит с одним и тем же подарком: «Вот тебе, детка, кулинарная книга.
 Держи.
Булочки к чаю твои не подгорают, да сама маешься от внутреннего перегрева.
Вот и чуть сумасшедшие формочки, как выпекать станем жизнь,


Общую с Мартовским Зайцем, Чеширским Котом и остальными...
С теми из наших, кто точно согласен. То есть — со всеми. Видишь ли,
 невозможно идти отдельной тропой.
Так, по секрету: чуть ли не каждую ночь в твои сны я —
Тоже ведь не без помощи. Индивидуальности, словно пьянству, объявлен бой».


Алиса в ответ: «Знаете, Ваше Величество, за то, что внутри этой книжки,
 не дашь ни евро, ни цента.
Может, вы все и правы, но у меня свои ошибки и собственный драйв.
Ваше Величество, прошу, поймите, что чужие рецепты жизни напрягают
 мои рецепторы...
И тогда я иду к плите и готовлю блюдо “thestoryaboutmylife”».



* * *

 

Было время кукол, время фей, время принцесс.
Мы, конечно, ушли из этой среды, из этих не наших мест.
Мы ушли в мир, где наркомания, алкоголизм, инцест.
Мы, наверно, проходим какой-то безумный квест


Не известной пока игры. Кукла в темном углу.
Небо же будет светлым — не утром, так через два
Утра. Доказательством — смотри: девочка крутит розовую юлу,
Мальчик складывает первые буквы в слова.


На радужной оболочке — радуга, или даже две.
По телу — надоедливая, как муха, дрожь, и попробуй узнай,
Что чего стоит. У меня в ночь открыто окно, у меня не заперта дверь,
Феи из сказок отнимают кусок мяса от моего сна.


...До утра не хватает часа и четырех минут.
Я понимаю: цель нашего квеста — заново научиться жить.
Я хочу написать так, чтобы «до рассвета уснут» вместо слова «кнут»,
Я хочу, чтобы радостное «бежим» вместо слова «ножи».



* * *

 

Друг мой маленький, вот что: мы ночью с тобою гостили
Уж не знаю, во сне ли, но точно — в старинной Бастилии,
И не менее, чем старинной, — сырой и довольно прохладной...
Мы гостили, и нас угостили — ударами ли, шоколадом...


Угостили ударом — за жесткое, за жестокое сердце,
Шоколад нам достался за твердость характера, духа.
Чтобы в зеркало нам интереснее было смотреться,
Подарили рану — очелье от уха до уха...


Эхо ухнуло в небе фальшиво. Хромающим шагом
Время ищет дорогу свою. Сон и явь — вместо крови — по венам.
Шоколад на губах: мы ведь только что чай с тобой пили. Душа — как
Шар земной, рассеченный экватором... Невозможно. Необыкновенно.



* * *

 

Так, если страшно, любят обрывки чужого сна.
Так любят — по самое «не могу».
Так огонь в человеке — то мягко, то остро и яростно.
Так, в противовес, словом «любовь» — на самом циничном торгу.


Так любят. Так — магнитное поле. Из конуры или кобуры —
Соответственно — верный попутчик ли, кольт.
Не-уход, промах... У меня под кожей — бессрочный нарыв.
А может, в мозгу. Да не важно, где. Важно — внутри. И тысячи вольт.


Так любят остатки, останки чьей-то прокаженной души.
Правда, не все. То есть, не каждый их любит.
Но если кто вспомнит, что это за любовь, то будут те, как малыши,
Как дети, как по названию — люди.


...Так лишь порою — трагично. Порою — больно. И вечно — нежно.
Так в декабре — подснежник.

 

К списку номеров журнала «ЗИНЗИВЕР» | К содержанию номера