Под шкурами. Из цикла «Анафоры. Вся Земля»

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Из авторского манифеста «К вопросу о конечном и бесконечном в русской поэзии»

АНАФОРА (греч. anafora – возвращение, единоначатие скреп)

Сначала зададимся простым вопросом. Итак, что есть поэзия: таинство сотворения смысла («мы смысловики», Мандельштам) или одно из искусств, подражающих природе, вроде музыки или живописи, плюс упражнения с конечной рифмой? Как известно, конечная, заднестрочная рифма была в свое время перенята у арабов, через арабскую Испанию, трубадурами, усвоившими изощренную рифмовку арабской системы стихосложения. Можно предположить, что, то ли в силу своей «всемирной отзывчивости», а скорее, удовлетворяя эстетическим потребностям салонной публики, русская поэтика ее позаимствовала, и в результате переноса европейского стиха на русскую почву, после двух веков русской поэзии, выплеснула с водой и младенца. Речь здесь идет о существовавшей параллельно, еще до эпохи культуртрегерства, до наших классиков-«мичуринцев» прикладной поэзии, то есть о волшебной традиции заговоров и заклинаний, былин и плачей, гимнов и призываний. О традиции, собственно и создавшей саму русскую поэзию.

Пушкин по этому поводу как-то обмолвился: «Много говорили о настоящем

русском стихе. А. Х. Востоков определил его с большою ученостию <и> сметливостию. Вероятно, будущий наш эпический поэт изберет его и сделает народным». И в той же статье, словно предчувствуя тупиковость предпринимаемых усилий, Пушкин писал: «Обращаюсь к русскому стихосложению. Думаю, что со временем мы обратимся к белому стиху. Рифм в русском языке слишком мало. Одна вызывает другую. Пламень неминуемо тащит за собою камень. Из-за чувства выглядывает непременно искусство».

Итак, чтобы белый стих не превратился в аморфное образование типа западного верлибра с его, как говаривал Бродский, «недомоганием формы», я и применяю в своих поэтических опытах анафору и переднюю рифму как систему. Ранее использовавшиеся лишь окказионально в русской поэзии, они образуют новую форму поэтического большого стиля. Концептуальная рифма, как я ее пока назвал, – «анафора» – хотя точнее было бы назвать начальный лад, не есть слепая калька бурятской, монгольской передней рифмы, но есть идея, как уже говорил – бесконечности возможностей человека. Моя форма – ритм вместо метра и передняя, начальная рифма – «толгой холбох» (соединение голов) по-монгольски – вместо обычной рифмы – это идея конца насилия смерти, безальтернативности существования, отсутствие выбора – жить или умереть…

Возможно, когда-нибудь эта форма придет на смену конечной рифме. Поскольку анафора или изначальный лад – это выражение торжества бесконечного сознания над конечным, «смертным», над потребительским императивом, постольку конечная рифма ради акустики, ради игры созвучий («побрякушек ларь / И весь их пустозвон фальшивый» по слову Верлена), зачастую низводит, по моему мнению, идею стиха до смыслового эрзаца. То есть искусственно «доpащивает» эмоцию или мысль, а стихотворца превращает в «наперсточника». Поэтому – долой обычную рифму и – заодно – долой хаос, дурную бесконечность свободного стиха!..

Да азиаты мы, да скифы мы, и не только потому, что это сказал великий, а потому, что тысячелетиями существования мы обязаны гортанным песням наших, в том числе и протомонгольских предков, певших зачины своих сказов и улигеров анафорой и передней рифмой. И как обычно на полмира.

ТЕХНИКА БЕЗОПАСНОГО ПОЦЕЛУЯ НА МОРОЗЕ

(Вгляд бурята на Якутию)

Еду в Республику Саха – кто без греха, первый брось в меня строганиной из рыбины чир!

Нету… всем блазнится она, нежная вечной мерзлотой и северным сиянием,

Да, купили меня с потрохами – за экологически чистое небо в алмазах,

За поцелуй на морозе взасос, с тобою, краса!

Во время долгого поцелуя с тобою нельзя: улыбаться, разевать рот – скует язык,

(Вот почему якутяне молчаливые, как мамонты),

При этом, руки держи в рукавицах, иначе пальцы примерзнут к вселенной,

(Поэтому якутяне не размахивают руками и очень редко обнимаются)…

Где мохнатые лошади снег тебенят, продвигаясь внутри пломбира,

А башковитые волки, вгрызаясь в косулю, подранят вторую – дабы дней через 20 вернуться за нею…

Где якут, если сел на коня, превращается сразу в поэта,

И влекут блаженную рыбу в подледные сети психоделические воды великой Лены…

Здесь, по Аянскому тракту, два века сплошь белели кости ямщицких коней,

Здесь эвен иль эвенк, юкагир или чукча – вместо компаса пользовались якутским,

И со времен ымыяхтахской культуры, здесь после краткого лета, первого снега ждут не дождутся,

И собирают в огромный замороженный куб оленье молоко – для сказочной книги рекордов Гиннесса…

И черными полярными ночами у них всё никак не сойдутся генетические концы на якут точка ру,

И пращуров во тьме веков всё ищут, словно детдомовские своих родителей,

Черноглазые и гордые, так доверчиво смотрят в глаза, словно это я потерял их, в бескрайних, как космос, снегах,

Узкоглазый бродяга, охмурил их красавицу-мать и бросил…

УЛЫБКА В МЕТРО

Возможно, это был индус или непалец,

Восемь миллиардов блаженных мимических мышц его лица улыбались,

Трудолюбивая его улыбка неизвестно о чем в вагоне хмуром метро

Тронула мое иудео-христианнейшее мусульмано-даосско-буддийское сердце…

На фоне задумчивости или печали дорогих моих соотечественников,

Надо же, так светло улыбаться…

Русский ли ты добродушный или бурят хитромудрый, украинец веселый, премудрый еврей,

Родина, вероятно, у всех одна – эта божественная улыбка…

Останавливающая время, – мне нравится в ответ останавливать время,

Историю завершать битв за место под солнцем,

Бесконечность дурную великих и малых братоубийственных войн,

Битв укрощать – упанишадой улыбки – свирепую махабхарату…

Ты, Господь Кришна, все-таки благословил эту войну,

Так ли это было нужно – братьям уничтожать братьев, исполненных демонами,

Возницей Гнева Божия своего – несравненного Арджуны,

Вожжи боевой колесницы отпускаешь над Курукшетрой и любые грехи…

Укулеле

Это было самое чудесное, что я слышал и видел за последнее время,

Говорила, что она только учится, а сама оказалась волшебницей,

Маленькая царевна-буфетчица с дредами и большими глазами,

Взмахом одним убила – из маленькой четырехструнной гитары.

Что она спела по просьбе единственного покупателя сосиски в тесте?

Что-то прекрасное, словно плач Ярославны, из их – регги-репертуара,

Но только что разогретый, пахнущий аппетитно фастфуд

Начал остывать – осуждающе и сиротливо…

Я сразу влюбился в этот голос цикады – нежный и терпкий,

В яхонтовые персты, в танцующий стан, проповедующий простоту и нежность,

И в эту миниатюрную и хрупкую, как ее хозяйка, гавайскую гитару,

Поэту много ли надо – послушать игру на цине да на укуле?ле…

Бывший менеджер по туризму, полмира объездила автостопом,

Свивши волосы в растаманские косички,

И бегает вольно над крутыми обрывами байкальского малого моря,

Играя с чайками, ее трехлетний малыш – лохматоголовый под Боба Марли…

И я успокаиваюсь – мне говорят, этот малыш, он обучен и к обрыву ни за что не полезет,

И я уже ничего не прошу ни от Будды, ни от бога Джа, ни от украинского бога войны Ненде,

Лишь бы еще раз мне спела эта великодушная девушка на укуле?ле,

Бил бы по джембе бам-бам, простодушно, ее супруг – этот клевый парень…

И я успокаиваюсь – от этой мимолетной песенки – ведь к обрыву никто не полезет,

Ибо верю, всякий теперь – как от взмаха крыла бабочки – на тысячу лет спасется, 

Тревожно, хотя, комони ржут за Сулою, звенит слава в Кыеве,

Трубы трубят в Новегороде, стоят стяги в Путивле…

ОЖИВИТЬ РЕБЕНКА

Оживить бы эту крохотную девочку, что на руках у отца,

О, оживить бы ее, пусть в куклы свои играет,

А не осколками от гаубичных снарядов,

А не хвостовым опереньем ракет залповой установки «Град».

Кто нашу Полиночку ухватил за бочок,

Кто  ашу кровиночку утащил во лесок –

Щоб в орудийном прицеле – жили и пели,

Говорить и умирать хотели?..

Крутится-вертится того света серенький волчок,

Крошит в окровавленный космоса комок,

Тащит на убой под ракитовый кусток:

В тоненькое одеяльце завернутую, баюкая, несет…

Баю-бай, свет Полина Витальевна, баю-бай!..

Бабай по ютьюбу успокаивает – то не снаряды, то новогодние хлопушки от Деда Мороза…

Баюшки-баю,

Бездны мрачной на краю…

ВСЕЗЕМЛЯ

О, эта легкость кита в океане,

Облака лет в пламенеющей бездне,

Очи, горящие очи зебры, летящей в саванне,

Ос невесомость тончайшей работы… 

Не возлюбить, не обнять, не у сердца взлелеять –

Нет ей конца, тесноте этой, ибо.

Небо и звезды, земля, океаны

Не обратить – круговерть остановишь ты разве?…

Не укротить, как в гречихе жужжанья –

Смертно так, никогда, ни в какую,

Неповторимую, не приручить для любви, бесконечность

Не воскресить, о душе уповая.

Как невозможно, ударившись оземь,

В камень, в траву обратиться, в планету,

Не возлюбив, не пожертвовав ради

Снегом, дождем, золотыми лучами…

ПОД ШКУРАМИ

О, что за человечество под шкурами живет,

Охает под перьями, хохочет под чешуйками, орет под чешуей,

Какое человечество такое,

Живое человечество другое?

Любое человечество пою,

Слепое под землей, немое, кольцами ревущее,

Сырое, окающее, космосами из себя плюющее,

Ночное, лазающее, ползущее, деревья жрущее...

Святое человечество люблю,

Светы их и мраки,

Раи их и ады,

Рои их богов, что горше Иеговы, пуще Будды, Иисуса слаще.

Куда оно, зачем?

Ку-ку поет, ко-ко, курлы,

Гав-гав, как бы Шаляпин, цвирк-цвирк – Пикассо, их Микиланджело ваяет мяу,

Гамлета играя, весь в музыке из дантовых колец, спешит куда-то дождевой червяк…

РОЖДЕНИЕ. СМЕРТЬ

Если не сможешь ты

Ясли смертей пройти,

Ветер снова станет дыханьем твоим,

Светел и млечен путь станет из звезд и рос.

Коли не сможешь ты

Кости свои уберечь,

Див из чащи лесной весь из зверей и птиц,

Девять тысяч жизней твоих снова он заберет…

Помни, важней всего

Пот и слезы твои,

Думать, любить и страдать можно один лишь раз,

Девять тысяч счастливых жизней твоих.

Помни, нужней всего

Память о прошлых днях,

Высохшее напоить, выжившее возродить,

Умершего не воскресить, ибо не помнит он ничего.

Знай, уходя в никуда,

Рай в твоей голове,

В млечный собравшись путь, не забудь

Голову, если удастся…

Выпей луны скорей,

Иней отведай трав,

Тело свое укрепи тягой живой земли,

Пело чтобы оно каждой клеткой бессмертной, живой…