В склянке воздуха

был  снег

в белой воде бескровной, 
дождём тревожимой чуть,
дороги насквозь промокли –
вялая блёклая муть.

а ночью шипит и морщит,
искрящийся мнёт покой,
брюхом в воде полощет –
слепящий чёрный огонь.

похожие на растенья,
на вздох – ни о ком, ни о чём... –
медленны серые тени
снежных шмелей и пчёл.

был снег – как любовь, бесстрашный,
редел и светлел на весу,
ещё горячий и влажный,
стекающий по лицу.

подорожник

в серой лунной каше –
как мальки с эмали.
теменью измажет
лица и сандалии,
не плеснёт под выдох –
громоздятся кручи –  
подорожник тихий,
низкий и беззвучный.
тополь ветром мялся.
и, перекликаясь,
с полным ртом смеялся,
губ не размыкая.
камешек – и прежде,
чем, к нему готовясь...
«и смерть не удержит» –  
говорил мне Томас, –
наступившим тесным
будущим отброшен –
в чёрный залетейский
мягкий подорожник
и кувшинки – лишней
темнотою, дрогнув,
до краев напившись, –
лившейся мне в ноги.

свет  был  лёгким

1.

запах яблок пенисто-спелых
в темноте налетал как испуг
он касался рук моих бело 
трепетал у опущенных рук
ересь яблок кислых порубленных
в темноте где ни ветерка –
возле оборок юбки 
тяжелеющей к сумеркам

из травы тёмной мягкой не вырыть
не стереть не побороть
он въедался в земную сырость 
он въедался в мою плоть

в темноте по локоть как в торфе –
и свечой замираешь в нём –
трепыхался в белых оборках
и горели зелёным огнём

эти яблоки в сумерках поздних
оседающих на лице
свет был лёгким как жизнь как воздух   
и уходил в конце  

2.

жёлто-зелёным мерцает,
сминаемый ветром с боков,
сад в траву отрясает
сырость дневных облаков.

в зелёные тёмные травы –
цветение белой воды:
увязли в длинной оправе
трепещущие сады.

бьющий блестящими свёрлами –
трепет, дрожание, свист –
несёт, несёт его в сторону,
он сходит под землю, под лист,

ранящий сладко нектаром.
улиток следы, что во мгле.
дыханье светящимся паром
тянется с ним по земле.

кроткое облако денное,
прохладный, как яблоко, дождь:
белый, как дрожь их цветения,
запах острый, как нож.

Орфей

как возлюблен – из тыщ!
и прекрасен  – иначе?
и материи плащ,
и цветущий плач.

напугавший слуг,
расточивший весь     
взятый на весу
свой земной дворец. 

с каждым словом: слух
оставляет – жмых,
у виска усох – 
языком слепых.

называя вещь:
через пропасть – пасть.
убывает – здесь,
убивает глаз.

говорящий незряч,
а второй – нищ:
среди храмов и кляч,
перевёрнутых днищ.
а вокруг него омут кипящ
и горюч,
и цветами чудовищный плющ –
языков лоскутами пьянящ,
языками лакает буру,
и берилл, и топаз, изумруд
и воркует: бери
изумруда игру,
в язвах впадин берилл.
и теперь посмотри –
на ветру –
видишь Гидру, и Крит, 
и нору,
но меня не найти – стой.
погребает землёй речь.
говорящего в землю спрячь!
...теперь слеп другой,
и другой – зряч.
о  любви  и воскресении

от стылых полей, прогорклой коры,    
мимо ума промелькнувшего времени –
от этой пустой и сладкой поры –
какое смятение.
безместного дыма и влажных садов,
от «Ста стихотворений...» –
какая здесь путаница, переполох –
смятение.
где растёт одно слово – вырастить сад,
сад, пригоршню и россыпь.
птицы трещат и трепещут, спешат –
и качается воздух.
ветер мял и чернил и  валил облака,
и от ветра сухого горения
воспалённо и нежно касалась рука –
в день  воскресения.
и не медля и не торопясь убежать
между веток мелких и частых, –
всё дрожит на земле – и чернее стрижа
солнце,
облако,
обещание счастья.

паучок

где тишина – как спечённый пирог –
и штору чуть ветром относит,
падали на белый плоский порог
райские абрикосы.
ветер мял и трепал, уносил облака,
и сходило в окне на убыль
трепетание донное мотылька,
не обречённого клюву.
сад кусачих травинок и жгучей земли.
и не трогают птицы брезгливо
что рассыпано в светлой прозелени – 
недозрелые сливы.
по потолку – слепящий покой –
солнца рябая копоть...
и паучок над головой –
покидает Дзигоку.

вишни куст

мутно глядит, раскосо –
глазами в лунной воде:
листья – зелёный фосфор
в льющейся темноте.
сердце куста огромно.
язвы, провалы тьмы.
в сердце пульсируют волны –
извне невидимы.
– больше не будет прятать
срезанный до земли куст   
вишен во тьме – горячих
и тёмных, словно укус.

negative  theology

сопротивление звуку –     
и самый ясный звук:
сквозь вату, сквозь всякую муку,  
комнату, где живут.
может дождём пролиться, 
собравшимся на высоте.       
он – не найдённая птица
на холсте.
голос мельчайшей пищухи
и водопада гора,      
слабенький стрёкот в ухе
от разговора.

когда просыпаешься с грустью
в белого света стога,
он – это запруда,
это тревога.

разница у порогов,
и перебои тоски.
и холодом тронуты оба. 
он – дельта реки.

он – это скорость, теченье,
землю роющий крот,
он – исчезновение,   
только наоборот.

в водовороте света
и черноты озерца.
он – есть и жизнь, и смерть и –
если приблизиться.

и восхищенье потоком –
фильмом братьев Люмьер –
солнечной киноплёнкой,
движущейся,
как смерч.

сайонара

птицы перелетают визжа
падают в виражи
будто срезает кромка ножа
воздуха этажи 

грозных растрёпанных – пение горл
над озерцами воды
черных черешен кипящий огонь
блеск полевой слюды

как из бумаги – легчайшие дни
перевернётся земля
если рискуешь взглянуть – взгляни
на тонущие тополя

в воздухе-склянке столько возни
ветер до самого дна
шаткою тьмой на секунду моргни –
и больше земля не видна

мелко трепещет – только что ты
камешек брошенный в пруд –
там где во тьме не оставишь следы
не видят и не зовут.

видимы  стали

Ток кровеносный стих.
Носятся, словно души,
Ласточки.
В темноте их 
Я не могу слушать.

Песни, как галька, голы.
Как по дороге из школы –
Летят,
Где крутолобой скалы
Многоцветные сколы.
Ласточек раскалённых,
Тех небожителей,
Кожею обожжённой
Слышали –
Видели.

Ветер

С лицом – лиходея:
По полю,  
По телу.
С травой поседеет
Изнанкою белой.
И вздохами
Слитными –
В самую пору
Своими молитвами
Выветрить горы.
Бугры и низины,
Как поясом оби,
Придвинет,
Обнимет:
Предзимне,
Премного.
Трава – семенами.
По телу, жилищем,
По полю, меж нами –
Любовницу ищет.
Падет на орбиты,
Закружится длинно:
Ни вздоха
Не сбито
Усильем бессильным!

Цзинь

Склянки, как жар, бряцают,
И колокольчик на ткани
Огненным пышет стеклом.
Из-под повязки края,
Где бахрома стекает,
Увы, не понимаю,
Что говорит Кантон.

Ты говоришь: кидаю! –
На диалекте Кансая,
Касаясь едва травы.
Лишь головою качая,
Не понимаю, увы.

Левее или правее,

Хрупким огнем пламенея,
Вдоль вытянутой руки 
Мысль разойдется быстрее,
Чем на воде круги.

Там, где в пылу ловитвы
Сонные шепчут молитвы,
От Осаки до Шанхая
Тихо идут плоты.
Или стучат по плитам –
Глухо кувшином разбитым,
И, по себе вздыхая,
Блестят косяки плотвы.

В этой игре убитый,
Этой любовью увитый,
Ты наблюдаешь кульбиты,
Слышишь, как падает снег:
Звенящим фарфором битым –
Зелёным, как спинка рыбы,
Жёлтым, как первоцвет.