Вадим Климов

Заговор. Драма в двух действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:


Слава – Мужчина чуть старше средних лет. Доцент


Миша – Молодой человек около 30 с литературным дарованием.


Людмила – немолодая дама секретарь референт (в отставке)


Дуня - женщина возраста доживания.


Арам – миловидный подросток примерно 16 лет.


Маша – высокая худая аспирантка, крашеная брюнетка.


Даша – невысокая полненькая аспирантка, крашеная блондинка.


Баян – мужчина с большой, но не вызывающей рыжей бородой.


Анжела – женщина среднего возраста, от 30 до 50.


Люций – мужчина среднего возраста, от 30 до 50.


 


 


ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ


Большая гостиная, несколько стеклянных дверей, на сенах произведения искусств. Большой диван, несколько кресел, пара глубоких, одно кресло-качалка. Оттоманка, небольшой стол и три венских стула. Слава выходит в центр комнаты, поправляя галстук. В комнате сумрак окна плотно зашторены.


СЛАВА. У, тут прекрасный туалет, такой изящный аккуратный. Мне это каким-то достижением культурного человека кажется, красивый ватерклозет. Я далеко не первый, кто об этом говорит, наверное, какой-нибудь философ простых вещей уже писал о прелестях биде. А просвещенный монарх говорил о необходимости содержать в чистоте отхожие места. Я не хочу развивать эту туалетную тему, но когда заходишь в такой, как здесь, - становится приятно на душе, и вспоминаешь тот великий сортир, который стоит на большой дороге. Я как-то ехал на литературный праздник к одному, как все считают, великому русскому писателю. Бог мой, вот откуда он черпал эти необыкновенные характеры! С их точным словом и пространными мыслями. Хотя никакой там пространности, там простота. А что это вы на меня не смотрите, когда я с вами разговариваю? Я думаю, что вы меня и не слышите.


МИША. Я не был.


СЛАВА. Что, ни разу? Я почему-то думал, что вы-то уж не должны были пропустить такое мероприятие. Это же Мекка литераторов, туда как в Красную Поляну лыжники и в Ясную романисты. Это же смысл поклонения литературе!


МИША. Некогда.


СЛАВА. Ах да, я вспомнил, вы же обиделись. Да было, было, вас хотели распнуть местные бумагомаратели, щелкоперы. Вы же как-то сказали, что ваше все нам не все. Как же вы так посмели или опять пьяны были? Все пьете и пьете, вот уже и живот отпустили, и щеки надули. Вас так девушки любить перестанут.


МИША. Не перестанут.


СЛАВА. Что-то вы немногословны сегодня, а нам еще часа полтора тут париться. Я то надеюсь, все придут и станет интереснее. Надо же взбодриться, я бы предложил в фанты поиграть, но это такой бред позапрошлого века, все такие правильные, что самое веселое, что могут выдумать, - снять штаны и бегать. Так без штанов 200 лет и носимся кругами. Я бы выпил и закурил. Но меня за последнее время раз десять штрафовали за курение в неположенном месте. Делали обыски, искали алкоголь - думают, что я храню его дома не в сейфе, и что дети могут увидеть, как я пью до 19 или после 20 00. Это ужасно некрасиво и оскорбляет чувство человечности, я же понимаю, что не скрыть личные данные, и это преступление. А время-то подходит.


МИША. Все будет вовремя.


(В окно тихо стучат. Миша поворачивает голову. Слава подходит к портьерам и, прижимаясь к стене, выглядывает в окно.)


СЛАВА. Что-то я забыл, два раза по три стука или три стука по два раза. И не видно никого, просто темный силуэт.


МИША. Подождем.


СЛАВА. Да ладно. Пойду, открою. А пароль какой? Только не говори про Славянский шкаф, надоело уж.


МИША. Пароль 123456 и ответ.


СЛАВА. Помню 654321. Может все же открыть заднюю дверь, и вы там встанете на всякий случай, чтобы если бежать, не путаться с замком. А с другой стороны, если это они, то и со двора засада. Мы же пока ничего не теряем, нас всего двое. Оружия у нас нет, запрещенных продуктов тоже, в интернете фильтр от детей стоит. Путь проверяют. У вас тест на наркотики с собой?


МИША. Жопа все это.


СЛАВА. Миша, это же слово запретили еще в 13-м году. Не нагнетай, и так могут быть неприятности.


Стук в окно повторяется.


МИША. Открывай. Не бзди – есть такое русское слово.


В комнату, озираясь, входит немолодая дама в строгом костюме с шишкой волос на голове.


ЛЮДМИЛА. Ответ вы произнесли неверно. В конце точка. Вы – Слава, я так понимаю, а он – Миша. Сразу напомню: я не Люда, а Людмила, это моя привилегия. Вы же Слава и Миша, и ни как более, упаси вас бог, да простят меня верующие, по батюшке кого-нибудь назвать. Итак, я должна кое-что подготовить до прибытия основной группы. Вы это знаете. Мне необходимо уточнить некоторые важные моменты.


СЛАВА. Людмила, а спрашивать можно? Вы, конечно, уточняйте, записывайте, передавайте, но сначала скажите, как добрались. Может, присядете, а то сразу в карьер и шашку наголо. «Выдохните» – теперь это самый свежий лозунг эпохи.


ЛЮДМИЛА. Я выдохнуть успею. Сначала дело, а потом цветы. Добралась нормально, на повороте от станции к пруду стоял какой-то странного вида молодой человек, не то радикальный хипстер, не то олдовый хиппи, я не разглядела, сделала вид, что хочу в кустики. Извините. И он отвернулся. Все же воспитанная у нас молодежь. Камеры наблюдения по всему пути, номера у меня настоящие, не блестят, читаются отлично, так что вряд ли кто заподозрит. Да и дом, как я знаю, снят на женское имя, так что все хорошо. Загородная встреча пока двух разнополых пар.


МИША. Трахтибидох в одно слово с мягким знаком на конце.


ЛЮДМИЛА. Что вы имели в виду? Будьте внимательны, а то ваша репутация мизантропа и социопата и так настораживает, а вы еще и фиглярствуете. Внимательнее к людям и словам, вы не всегда понятно излагаете собственные мысли.


СЛАВА. Спокойствие, только спокойствие. Миша бурчит и ничего более, а вы постарайтесь выполнять свои обязанности. Что вы должны сделать: уточнить зафиксировать и передать, я правильно помню инструкцию? Его выход потом, а первую часть своего задания он выполнил. Всех дятлов изловил и в клетку посадил. Отдыхайте, Миша.


ЛЮДМИЛА. Приступим. Вы разослали все приглашения, давайте сюда квитанции. Я пересчитаю квитки. Так, все. Распишитесь. Покажите мне, где стаканы, бумага, карандаши. Помните не ручки не перья, а карандаши.


СЛАВА. Вот карандаши и бумага. Вот отчет о затратах и доставке.


ЛЮДМИЛА. Отлично. Я доложу, что все готово, что вы выполнили первую часть задания, и мы готовы встречать остальных. Миша, после того как я все проверила и увидела, что все готово, мне было приказано передать вам вот эту бумагу. Возьмите.


МИША. (Поднимается с кресла, проходится по комнате, берет бумагу.) Мне расписаться?


ЛЮДМИЛА. Да. Вот в этом бланке строгой отчетности. Идите, изучайте. А вы, Слава, помогите мне организовать места. Разложите бумагу и карандаши. Не забудьте строгалку. Сам Строгонов придет.


СЛАВА. Конечно, придет как же без него, без него и собираться то бессмысленно. Я восхищен его даром предвиденья и умением принимать неординарные решения. Он так точно может анализировать ситуацию, что без его таланта мы бы давно пропали. А так есть у нас, у человечества, Строгонов – и мы еще можем надеяться. Такой человек. Я даже нисколько не иронизирую, как кто-нибудь мог подумать. Он всегда вызывал у меня уважение. Иногда я думаю, что он меня не замечает, но потом спрошу у друзей, и они мне растолкуют, что это он так мир видит, а я в этом мире только часть слова какого ни будь, а не герой или персонаж. Да персонажей то у него нет, они все эмоции и я часть этой эмоции.


ЛЮДМИЛА. Это не ваша функция, обсуждать Строгонова, он же вам не Мастер какой с одной книжкой, он жизнь записывает особым кодом – словом. Миша, изучили документ?


МИША. Да.


ЛЮДМИЛА. Действуйте.


МИША. А еще чего?


ЛЮДМИЛА. Ну, хорошо, это не в моей компетенции, я все сделала, вы услышали меня, в смысле – прочитали документ, расписались, и спрос с вас. Я так и передам.


МИША. Передастка нашлась тут.


СЛАВА. Молчите, вы же не в приемной. Давайте действовать, как вы сказали, по плану. Бумага стопками разложена, карандаши на месте, сверим часы и будем подавать сигналы.


ЛЮДМИЛА. Я с правой стороны четыре раза, вы слева два, и так шесть раз, спутники это засекут, и все увидят это в навигаторах.


(Людмила достает две светящихся палочки, одну передает Славе, и они прячутся за шторы.)


 


МИША. (Выходит из комнаты и возвращается с клеткой, в которой сидят два белых голубя. Достает их.) Что, свадебные уродцы, есть хотите? да-да-да, но летите в никуда. Что же с вами, птицами мира, они делают? Я бы вас просто съел. Шучу, я вас им не отдам, я вас лучше сам убью. Выпустить вас сейчас – это выше жестокости. Это больше мерзости. Зачем вы, белые твари, небесные знаки божественной воли его, знамения, нужны в мире летающих помойных крыс? Они же вас заклюют. А не выпусти – эти принесут в жертву. И смотреть, как вы кончаетесь на крыше какого-нибудь соседнего склада – нет, это выше моих сил. А почему выше? Кто знает, на что я способен, может я все же, как раз сегодня, и скажу им всем то, что должен сказать. А должен я это говорить или нет? Кому я должен? Вот вам, птички белые, я должен подарить свободу, но, как и где для вас будет свобода? Это же, как попугая выпустить в сибирском лесу. Ай, свобода! А чем она кончится для него, кто его сожрет, или он медленно от голода умрет? А я должен сказать, потому что меня это мучает. А почему меня это мучает, почему я такой не уверенный? Надо сидеть, писать и мух не ловить. Птички, птички, идите в клетку, буду на вас смотреть.


(Из-за шторы выходит Слава.)


СЛАВА. Что, бредите или боитесь? Ваш выход сейчас. Помните, когда встретите первого, покажите ему, куда идти, а сами оставайтесь на месте и ждите второго. Можете курить, только на территории, за оградой не смейте, сработают датчики курения, и завтра почта пришлет письмо счастья в круглую сумму. Не обшаривайте их. Не знаю, кто будет первым, по плану женщина. Ступайте, мне еще надо поговорить с Людмилой.


(Людмила входит из-за шторы, поправляя костюм.)


ЛЮДМИЛА. Идите, и не надо трагедий, все просто и правильно. Мы все выбрали этот путь не сами, это обстоятельства. Вы же хотели быть человеком – давайте стараться. Поймите. Миша, нельзя все время обижаться на мир, вы же часть этого говна, и никак по-другому быть не может.


МИША. Вы сказали «говна» – вот тебе на. И что теперь будет? Вы понимаете, что когда снимут информацию и поймут, что вы произносите, – все опечатают? Это у меня нечего опечатывать и можно только решить меня права голоса, а у вас-то статус, вы же понимаете, что говорите. Дятлов в округе отловил, но сканирование звуковое - его же не снять. Не пугайте меня, а то я думаю, что не только вы такая, но и все, и куда я тогда попал?


СЛАВА. Шагайте, Миша, и не переживайте. Давайте, двигайтесь. Людмила, позвольте предложить морс клюквенный. Есть малиновый и клубничный, но они приторные, а калиновый в самый раз, отрезвляет.


ЛЮДМИЛА. Вы же сначала предложили клюквенный.


СЛАВА. Пусть клюквенный он тоже отрезвляет. Потому что мне нужен ваш трезвый взгляд. Я посмотрел вам в глаза, и мне показалось, что вы способны на поступок, вы готовы его совершить, и вам нужен повод, и этот повод вы ищете здесь. А я не хочу такого поступка, мне нужна жизнь длинная, чтобы довести дело до конца и рассказать всем, и в первую очередь детям и внукам своим, как и что я сделал. Потому что все в жизни для них, а не для самого себя. Я готов принять какие-то лишения, готов немного терпеть, но что бы им было хорошо. Как представлю себе: сижу я на поляночке, в руках сачок для ловли бабочек, а кругом дети и внуки! Одни пропалывают морковь, другие стригут кусты, третьи копают червей – все заняты полезным и ни кому не нужным делом. Потому что морковь – в магазине. Кусты дикие, и мы в лесу в 100 километрах от дома, а черви такие противные, и маленькие девочки убегают от мальчиков, которые пугают их червяками. Люда, Люда, простите, Людмила, как я вам благодарен за ваш искренний и честный взгляд!


ЛЮДМИЛА. Будь те осторожны в своих признаниях. Я почему согласилась на это? Потому что не могла больше терпеть и знать. Знаете, сколько я знаю. Я служила и при том, и при другом том. Потом меня перевели в вышестоящий орган, и я работала там в секретариате при таких людях и таких делах, что потом меня опять отравили к этому, который сейчас. Доверяют, а как проверяли серьезно и дотошно! Только я об этом не знаю. Это, наверное, единственное чего я не знала. Как они проверяли меня, как проверяли его, который… теперь я точно знаю, меня же обо всем расспрашивали…. И что вы думаете? Я же понимала, что нужно говорить, и говорила, потому что не скажи я – и проверку не пройдет он, и я, конечно, не пройду. И вот так все время. А когда началась работа с этим, как пошли к нему разные – я только записывать успевала. Сначала он мне показался суровым и молчаливым, а потом привыкла, а может – он привык, и стал говорить, улыбаться. Мне, кажется, что мы, может, даже немного друзья. Но я свое место знаю, мне на него каждый день указывают. Я прихожу, привратник меня досмотрит, чтобы я чего лишнего не принесла, а когда ухожу – чтобы ничего не вынесла. Выносить-то ничего нельзя, это закон. А то, что все в открытом доступе, – так и должно быть, и это закон, инструкция. Мы же открытая организация, для общего блага работаем. Да я больше скажу: мы для этого живем.


СЛАВА. Людмила, вы не заговариваетесь от работы? А то, может, нам вас поберечь, такая нагрузка?


ЛЮДМИЛА. Да что вы! Я скоро, как срок свой доработаю, так сразу поберегусь. А сейчас я себя чувствую такой необходимой обществу! Вот когда с тем, про которого теперь нельзя упоминать, работала, он как раз двигал проект оздоровления путем распространения и частичного запрещения. Я так предана была, так искренне взялась за дело. Я и теперь не жалею, наверное, все правильно было. Так и нужно, вот только я не поняла, когда он так все сделал, что теперь от этого так все пошло.


СЛАВА. Наверное, это все в совокупности. Помните, тогда все так сразу сказали «надо», и все ответили «есть», что даже креститься стали в несколько раз больше, и кляли эпоху, и время свое проклинали, а прошлое раскрасили в розовый выцветший цвет и забыли прошлые ошибки? А и правда, зачем нам прошлые ошибки? Вот посмотрите на этого, который теперь за того, он же не помнит ошибок и повторяет их. И как это хорошо, пусть повторяет, а то бы наделал новых - и кому их расхлебывать? А так – некому их расхлебывать. Я думаю, что это закономерность построения счастливого общества.


(Тихо открывается дверь и входит Дуня.)


ДУНЯ. А я вам говорю, не надо общество делать счастливым, надо отдельного человека сделать счастливым.


ЛЮДМИЛА. Здравствуйте, уважаемая.


СЛАВА. Здравствуйте, глубокоуважаемая.


ДУНЯ. Дуня, просто Дуня. Без бабы Дуни или тети Дуни, без этого вашего перстного «уважаемая». Да, глубоко я глубоко пожилая, а с уважением потерпите, плиз. Окей? (Оглядывает комнату, подходит к стулу, двигает его. Идет к креслу, садится, примеряется, встает, идет на диван, присаживается с краю.) Я тут пристроюсь и ноги вытяну. Пешком шла, следы путала. Интересно по лесу ходить, слышно, как птицы поют и камеры поворачиваются. Гул стоит, как жужжат. Шла по тропинке через усадьбу, видела, как в небе летят журавли. Думала, что и нет их давно уже, в смысле, они не могут сами без направляющей и руководящей силищи лететь. А вот погляди же, не переделать природу, сами ровно летят так себе на восток, как будто им там медом намазано. Нет бы на запад или на юг. Природа. Удивляюсь, вот уже и не молодая, и гордиться этим научилась. Не смотрите на меня так. Как вас зовут, девушка?


ЛЮДМИЛА. Людмила. Я ответственная.


ДУНЯ. Людмила, вы вот еще молодая, не знаете той прелести возраста, когда его не надо выдумывать. Ни прибавлять, чтобы соблазнить, ни убавлять. Все на лице написано: ты мудрая. Дожила я до мудрости, а вот смирения нет. Не могу смириться с происходящим, но, кажется, смирилась с прошедшим. А вас как, молодой человек?


СЛАВА. Слава.


ДУНЯ. Слава, какое у вас поручение?


СЛАВА. Я не могу пока сказать. Есть правила и вы должны их знать. Правила ограничения информации для безопасности. И если вы помните, нужно обязательно пройти идентификацию. Вы должны ответить на несколько вопросов.


ДУНЯ. Слава, вы очевидно правы я по инструкции, как вы говорите, по правилам, должна ответить на некоторые вопросы. Но я давно решила, что никому ничего не должна. И если кому-то хочется услышать, что я думаю, то меня приглашают, и я могу быть полезной. Моя репутация, а вы, наверное, об этом слышали, не требует, как ее там… идентификации. Я так давно сопротивляюсь режиму, что все привыкли. Меня даже изолировать нельзя. Потому что они уже поняли: изоляция это грубая провокация. Так что расслабьтесь и послушайте, о чем взрослый человек, умудренный, повторюсь, опытом, вам рассказывает. Я шла вдоль проселочной дороги, потом рощей. Такая простота в этой прогулке, столько спокойствия, что в какой-то момент я подумала, что ради этого всего они и строят систему. Чтобы было спокойно и просто, чтобы старушка гуляла вдоль поля и думала: «вот она, родина, вот так и должна она выглядеть» – и вот в этом ее, старушкино, счастье. Ага, хер им. Счастье это когда ты знаешь что никто никому не угрожает. Это мне уже ничего не угрожает, даже болезни, они уже все со мной. А вот этой непростой бабе угрожает многое. И молодость могут загубить, и раком поставить.


СЛАВА. Давно я такого не слышал.


ДУНЯ. Так вы из креативного класса мальчишка. Телевизор-то не смотрите, от риторики правящего класса отвыкли. Помните только «в сортире мочить». Нет, Славик, то давняя история, теперь все в удовольствие должно быть, то есть и потрахался, и унизил - новейшая стратегия. Они же с добром к тебе. И жизнь сохранят.


ЛЮДМИЛА. Вот теперь я понимаю, почему они вас под круглосуточным наблюдением держат. Мы, правда, тут, как сказал Миша, спутниковые сканеры звукоснимания не смогли блокировать, но у нас есть немного времени, пока они не расшифровали запись.


ДУНЯ. Это, конечно, нехорошо. Хотелось полной иллюзии свободы. Поорать лозунгов, надавить на имена. Сказать – «да пора реально их того сего». Ну что же, будем ограничивать себя. Милочка или Людочка?


ЛЮДМИЛА. Пожалуйста, Людмила. Я настаиваю.


ДУНЯ. Да простите вы меня, бабку старорежимную. Какое наблюдение, они меня давно списали, в смысле создали мне имидж ненормальной оппозиционерки, и меня никто серьезно, кроме группы опальных банкиров из далекого прошлого, не воспринимает. Я же для искусственного создания видимости политической толерантности в их реестрах числюсь. Я и пенсию получаю от них, не брезгую. Правда, отношу в приют для кошек и покупаю им наполнитель для туалета. Чтобы радостно было. Пусть киски сикают. Хорошо-то как! А то нагулялась, намолчалась. Вы сильно-то не задумывайтесь о том, что я несу. У меня миссия.


СЛАВА. Хорошо, как скажете. Людмила, а вы обладаете информацией о процессе, ну, о регламенте? А то я что-то пока не понимаю всего целиком.


ЛЮДМИЛА. А вам всю картину и не нужно представлять. Выполняйте свою задачу. Она вам обществом поставлена.


СЛАВА. Вот-вот, я бы хотел разобраться, каким обществом. Как мне известно, мы первый раз собираемся. Значит, это не могло быть коллегиальным решением. Так каким обществом?


ЛЮДМИЛА. Тайным.


ДУНЯ. Но-но, знаю я, как заканчивают тайные общества. Обычно печально. Помню, как-то в Баден Бадане, еще при режиме 1.0, принимала я участие в одном съезде недовольных довольствием. Интересная компания была, и казалось, так правильно устроена сеть осведомителей, легальные кружки по всему миру. Финансирование налажено, даже закон под это дело ратифицирован. А скажи я вам сегодня, кто там председательствовал и был в комиссиях и секциях - так вы ужаснетесь. Сгинули все или на старости лет заседают в других собраниях и помалкивают. Одних купили, других продали.


ЛЮДМИЛА. Дуня не нагнетайте, все идет по плану, и ваши воспоминания еще понадобятся на суде.


СЛАВА. На страшном суде. Что-то мне зябко от таких шуток.


ДУНЯ. Так не шути – и не шутИм будешь. Ладно, пупсики, пора сигнал подавать. Итак, второй сигнал – дым из трубы. Будем считать, я все проверила. И дала разрешение, поджигайте. Только проверьте, чтобы белый дым, а не черный. Идите, Слава, работайте, а вы, Людмила, встаньте у окна да поглядывайте. Эх, хорошо-то как, и легко на душе.


ЛЮДМИЛА. Это, наверное, от того, что вы с нами.


ДУНЯ. Ага, от того, что просто дурра, и на месте старушенции не сидится. Хочется в центр внимания, а где он у нас сегодня?


ЛЮДМИЛА. Вы считаете, что мы сейчас в самом центре событий, и мы решаем судьбу? Да, мы ответственны за историю страны.


ДУНЯ. Ох, какая вы напыщенная и самовлюбленная. Центр это следственный изолятор, а нам до него еще четыре шага.


ЛЮДМИЛА. Каких еще четыре шага? Идет кто-то. Темно, не пойму пока.


ДУНЯ. Первый шаг это всем собраться. Второй шаг – предательство. Третий…


ЛЮДМИЛА. Какое предательство?


ДУНЯ. Обыкновенное предательство, историческое предательство. Такое предательство – броня просто, а не предательство. Такое, от которого мороз по коже, и самое близкое – от того, от которого не ждешь, от самого близкого и любимого. От такого, что и на смерть не страшно – лишь бы забыть. Встречайте, Людмила, гостя. Кто его знает, может это как раз он.


ЛЮДМИЛА. Кто? Предатель?


ДУНЯ. Нет, председатель.


(Входит Арам).


АРАМ. Здравствуйте. Как обстоят дела? Все идет по плану, только по вашим лицам вижу: вы не любите друг друга. Заметно, что вы, как только встретились, сразу не полюбили друг друга. Вы-то, Дуня, наверное, и могли бы ее полюбить, да не решаетесь, вас сомнения все время одолевают. А вы, Людмила, любите время и мужчин. Мужчин любите сильных и смелых, таких – безрассудных. Не любите давать им время на размышления. Итак, к делу. Людмила, докладывайте по процессу. Можете звать меня Арам. Я подписывал инструкции и депеши от имени общества.


ЛЮДМИЛА. За прошедшее с моего прибытия время все идет по разработанному плану. Миша и Слава были на месте, все было подготовлено. Я проверила отчетность, бланки и квитанции. Дуня появилась сразу после сигнала, заминки не было. Миша находится на посту. Слава только что дал второй сигнал. Разрешите показать документ. Подписывать будете?


АРАМ. Я посмотрю документ, положите на стол. Ознакомлюсь и завизирую. А сейчас пригласите Славу, я должен на него посмотреть и дать следующие указания. Дуня, вы можете отдыхать. Но перед этим скажите, что вы видели по дороге сюда.


ДУНЯ. Видела журавлей. Два механических соллекткара на другой стороне пруда. Роту солдат и взвод автоматчиков за кладбищем в овраге. Маскируются под продавцов искусственных цветов. Ничего не обычного, если не считать журавлей, которые летели как-то патриархально – на восток. Знаешь, Арам, я же спинным мозгом чувствую засаду. А тут все спокойно, меня даже отпустил ревматизм, а он меня не подводит. Ломит все к неприятностям.


АРАМ. Спасибо. Это очень важно. А теперь Слава. Приглашайте.


ЛЮДМИЛА (Открыв дверь.) Слава, можете проходить, вас вызывают.


СЛАВА (Поправляя штаны.) Спасибо, Людмила. Разрешите сказать?


АРАМ. Докладывайте.


СЛАВА. Доложить. По прибытию на место… на объект, мной была проведена работа по выданной мне инструкции, все пункты которой я выучил наизусть. Рассказывать?


АРАМ. Лишнее.


СЛАВА. Осмотрев дом… объект, я дал первый одиночный сигнал, и пришел в точно рассчитанное время Миша. Миша мне знаком по его общественной деятельности, лично мы не встречались.


АРАМ. Это мне известно. Как он вам?


СЛАВА. Миша интересный, злой, не разговорчив. Груб порой чересчур. Мне кажется, не понимает общей цели, но готов на решающие действия. По моим наблюдениям, он в смятении, в глубокой депрессии. Ненависть ко всему миру, но самое главное – ему надо что-то сказать. Могу ошибаться, но вполне возможно, это личное дело, которое он ставит выше задач общественных. А с таким настроением он может совершить промах.


АРАМ. Хорошо. Спасибо, я вас услышал. Нам необходима как раз такая личная заинтересованность каждого. Слушайте меня сюда. Каждый на своем месте – это точно откалиброванный элемент механизма. Каждый из вас должен быть лично заинтересован, и это личное должно быть превыше общественного. Я дал вам распоряжения еще полгода назад, вы должны были подготовиться. Сегодня не то время, когда нужно и можно спорить, сегодня нужно исполнять. Вы, Слава, дали правильную оценку Мише. На него мы возлагаем ответственный момент в акции. Можете идти. Людмила, объясните ему, что он должен делать.


ЛЮДМИЛА. Пункт три, приложение второе, исполнитель Слава. Выходите, приглашаете Мишу, сам остаетесь и дожидаетесь следующего. Будьте предельно внимательны и осторожны. Не забудьте его предупредить о мерах безопасности. Ваша задача – находиться, а это значит – не отлучаться, не отворачиваться и наблюдать. Вот вам переговорное устройство. Помните, оно запрещено законом. Если вас будут арестовывать – скажете, что вам его подбросили. Не снимайте матерчатые перчатки, не оставляйте следов и не плюйте на устройство, у них есть тест ДНК. Идите, работайте.


АРАМ. Дуня, а вы что скажете по поводу Миши? Чувствуете в нем реальную силу? Или он борющаяся душа?


ДУНЯ. А что мне его душа, мне его характер понять надо. Он, конечно, слаб, но в этом его сила. Помните, как все просто у психопатов творческих? Главное направить и объяснить, что он так и должен жить. Сколько таких пошло по правильному пути исполнителей! Как они прекрасны в своей вере в поступок! Или наоборот: они прекрасны, когда в состоянии аффекта бросаются, и в немощи своей, в своей наивности – они недосягаемы. Если бы не эти, милые моему сердцу неуравновешенные поэты! Что я вам скажу уважаемый, вы, наверное, не помните, как умеют молодые женщины управляться с такими мужчинами, а я-то была молода. Ох, как я была права, когда говорила что не только красотки, но и любая другая женщина может править миром. Главное широко шагать и вовремя прятаться за спину мужчин.


АРАМ. Не стесняйтесь меня, говорите прямо. Опрокидываться на кровать и расставлять ноги. Да, это великая стратегия. А еще – вовремя избавляться от мужчин, отправляя их на бойню. Как эти брутальные самцы любят убивать во имя! Так вы считаете, что он готов?


ДУНЯ. Мне считать-то нечего. Разве что если мой тайный счет на островах не арестовали в очередной раз. Я сказала то, что сказала. Решать вам и старшим товарищам.


МИША. (Входит в комнату.) Привет.


АРАМ. Молчите. Твое настроение мне нравится. Когда мужчина молчит – он сосредоточен и точен. Смотрю на тебя и радуюсь. Давай сядем, а то я как то не могу с тобой стоя говорить. Ты, наверное, там давно толкаешься на передовой. Это Люда, ты ее знаешь уже, а это Дуня. Не говори ей «баба Дуня», она терпеть этого не может. Не потому, что женщина уже в возрасте, а бабы хотят все время быть девушками, – ей не нравится словосочетание «баба Дуня». Она же из ранних феминисток и ей кажется, что «баба Дуня» очень похоже на «баба дура». Мне самому не просто говорить этой прекрасной старушке «Дуня». Но куда деваться, она все же женщина, а просьба женщины даже для меня, еще почти ребенка, – законное требование. Как там, на посту, все нормально?


МИША. А что там нормально?


АРАМ. Я Арам, я писал тебе.


МИША. Ага, Арам. Ну.


АРАМ. Что ты такой напряженный? Сейчас все соберутся – и поговорим, решим и разойдемся. Ты же хотел участвовать. Предлагал идеи. Идеи твои правильные, многое учтено, некоторые приняты. Так что ты какой-то смурной? Не парься. Все идет по плану.


МИША. А моя судьба захотела на покой. Я обещал ей не участвовать в военной игре.


АРАМ. Там всё будет бесплатно, там всё будет в кайф? Там, наверное, вообще не надо будет умирать? Никто не собирается умирать.


МИША. Нормально все.


АРАМ. Короче, чтобы сразу было понятно. Хочешь – страдай, хочешь – живи со своими депрессняками. Это твоя жизнь, твои тараканы. У меня своих хватает, и когда мне кто-нибудь скажет, что я обязан поступать вот так или что нужно жить по правилам... А эти дебилы с позитивом! В говне, но с позитивом, – они меня учат жизни. Пусть не лезут. Я к тебе не лезу, живи, как хочешь. Сегодня ты пришел – и спасибо, ты решил нам помочь – и хорошо, ты же сам это выбрал, ни кто тебе ничего не диктовал. А то, что тут правил много, и Людмила всех достала, так это тебе-то побоку.


МИША. Мне пофиг.


АРАМ. Вот и я говорю пофиг она со своими правилами. У тебя своя жизнь, и жить тебе ее по твоим правилам. Сегодня важный день, надо подождать остальных. А ты пьешь.


МИША. Не пью теперь.


АРАМ. Ладно, а то у меня есть немного.


ДУНЯ. А я пью. И мне не много надо.


АРАМ. Людмила! Рюмку и стакан чаю. (Мише.) Может, чай будешь?


МИША. Я бы лимонаду.


АРАМ. Людмила! Стакан лимонаду Мише!


ЛЮДМИЛА. Все готово. Пожалуйста. Вам чай. Вот лимонад. И вы пейте на здоровье.


ДУНЯ. Вот спасибо, голубушка.


АРАМ. Слышали? Идут наконец-то. Впустите.


(Входят Маша и Даша.)


МАША. Мы вовремя?


ДАША. Ничего не перепутали?


АРАМ. Люда, вызовите Славу. (Обращаясь к Маше и Даше.) Подойдите ближе. Вы все перепутали, вы пришли не вовремя, не дождались сигнала. Как вы прошли?


МАША. Нас подвезли.


ДАША. По дороге встретили машину, парни сказали, что могут подвезти, но только не с парадной аллеи, а с огородов. Там мы перелезли через ограду и зашли. Поэтому и раньше пришли. И что, так плохо? Вы бы предупредили, что нужно точно.


МАША. Не смотрите на меня так. Не пучь глазки, паренек. Тебе же сказали: раньше сядешь – быстрее выйдешь. Давайте к делу: мы принесли все, что вы просили. Согласились участвовать в этом мероприятии. Хотя я вам отвечала, что мне не нравится эта конспирация. Дело есть дело, мы вам услугу – вы нам гонорар.


ДАША. Маш. Попроще говори, а то мне кажется, мы проститутки. Вы кто? Нам Арам нужен.


ЛЮДМИЛА. Это Арам.


МАША. Хорошо. Арамчик, что молчишь? Есть что сказать или так и будем в гляделки играть? И мы при всех тут будем говорить или один на один?


ДАША. А и правда, дело конфиденциальное, я бы сказала – секретное. А тут, я вижу, семейная обстановка. Все в сборе: мама, бабушка и хорошо сохранившийся папаша.


МАША. Я устала третью реплику в воздух говорить.


АРАМ. Садитесь и помолчите. Эта информация не для меня, вы опередили того, кто должен ее принять и рассчитаться. Ждите. Молча.


МАША. Ого, как. Ладушки.


ДАША. Подождем. (Оглядывается и садится рядом с Мишей.)


МАША. Я постою.


ДАША. (Обращаясь к Мише.) Мне кажется, мы где-то встречались, но я не помню, может, в университете или на собрании активистов. Точно! На поэтическом вечере памяти того поэта, которого не читали при прошлом режиме. Простите, не помню, как вас зовут.


МИША. Нас не знакомили.


ДАША. Но вы же что-то говорили. Вас объявляли.


МИША. Миша.


ДАША. Даша.


(В дверь стучат.)


АРАМ. Впустите.


СЛАВА. Вызывали?


АРАМ. Что там?


СДАВА. Все в порядке. Сигнал подан. Ответ получен. Жду.


АРАМ. А эти как прошли?


СЛАВА. Кто?


АРАМ. Эти.


СЛАВА. Я не видел. Могу предположить, что через сад, например. А что?


АРАМ. Умный.


СЛАВА. Простите?


АРАМ. Идите.


СЛАВА. Как скажете.


МАША. (Обращается к Дуне.) А вы его бабушка?


ДУНЯ. Что ты я, Дуня. В гости зашла. Так, передохнуть. Гуляла в окрестностях, в моем возрасте гулять полезно, но утомительно. А что, хороший мальчик. Хочешь познакомиться?


МАША. Вроде познакомились.


ДУНЯ. Не кипешуй. Он не плохой. Немного суровый, но так какая ответственность в такие годы! Это же надо взвалить на себя – и тащить. Сколько судеб, сколько людей за ним!


МАША. Ага, молодой лидер.


ЛЮДМИЛА. Вы так и будете вслух его обсуждать?


МАША. Нет, шептаться будем и в туалет выходить носик попудрить.


ЛЮДМИЛА. Вас же просили помолчать.


ДАША. А вы ему кто?


МИША. Дед пихто.


ДАША. Смешно. Угостите даму лимонадом.


МИША. Спросите ее.


ДАША. А вы не можете этого сделать? Что-то вы напряжены, у вас что-то случилось? Я могу помочь.


МИША. Спасибо.


ДАША. И тут вопрос – «спасибо, да» или «спасибо, нет»?


МИША. Нет.


ДАША. Что нет? «Нет» – я уже не смогу вам помочь или «нет» – вы сами справитесь?


МИША. «Нет» – у меня все хорошо.


ДАША. Ну, слава богам. А вы каким молитесь?


МИША. Единому.


ДАША. Ну, вот видите. Молитесь, значит надеетесь или помощи просите, может даже не за себя, а за кого-то. Значит, вы человек добрый, отзывчивый и понимаете, что вам помощь нужна. Боги не все могут, вернее все, но им иногда некогда. В смысле, очередь не доходит. Так надо людей попросить. Я вот могу помочь, вы только попросите. Когда единому молитесь, как его называете?


МИША. Бог.


АРАМ. Вот слушай ее, Миша. Она сейчас все тебе расскажет и богу молиться научит, и по-своему жить заставит.


ДАША. Как это – заставлю? Я никого заставлять не хочу и учить не буду. Я же спрашиваю. Помочь хочу. Может, богу не досуг.


АРАМ. Богу все досуг, Он за шесть дней мир сотворил, а потом почил. Каким же образом Он почил в день, который не сотворил? Или каким образом сотворил его после шести дней, когда в шестой день закончил все дела творения, и в седьмой не сотворил уже ничего, а почил от дел Своих? Или, возможно, Бог сотворил только один день, все же прочие были лишь его повторением, почему и не было нужды творить день седьмой, который был лишь седьмым повторением первого дня? Действительно, свет, о котором написано: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет»  – этот свет Бог отделил от тьмы и назвал его днем, а тьму назвал ночью. Именно тогда Бог и сотворил тот «день один», повторение которого Писание называет вторым днем, далее – третьим, и так вплоть до шестого, в который Он закончил все дела Свои; седьмое повторение этого первоначально сотворенного света и получило название седьмого дня, в который Бог почил. Отсюда, седьмой день не есть какое-либо новое творение, а то самое, седьмой раз повторяющееся творение, которое создано было, когда Бог свет назвал днем, а тьму – ночью. И чем ты можешь помочь богу?


ДАША. Не богу я хочу помочь, а человеку. Вот ему – помощь нужна.


АРАМ. Помогайте.


МАША.  Начитанный. (Цитирует.) «Великое светило! К чему свелось бы твое счастье, если б не было у тебя тех, кому ты светишь! В течение десяти лет поднималось ты к моей пещере: тыпресытилось бы своим светом и этой дорогою, если б не было меня, моего орла и моей змеи. Но мы каждое утро поджидали тебя, принимали от тебя преизбыток твой и благословляли тебя. Взгляни! Я пресытился своей мудростью, как пчела, собравшая слишком много меду; мне нужны руки, простертые ко мне. Я хотел бы одарять и наделять до тех пор, пока мудрые среди людей не стали бы опять радоваться безумству своему, а бедные – богатству своему».


ДУНЯ. Ты это к чему, внучка?


МАША. Да так, к слову пришлось.


ДУНЯ. Умница. У меня-то с памятью уже не то. Помню, конечно, как все кругом должно быть. Но иной раз думаю: а может, не помню, а только думаю, что помню? Знаешь, ложные воспоминания. Сначала я долго жила и говорила всем, что я дочь Мата Хари. Ну, так для смеха, чтобы лишнего не спрашивали. А потом как то придумала, что бедная  Маргарета Зелле – моя бабушка. История стала такой запутанной! Бабка – дочь короля Эдуарда VII и индийской княжны. Мать моя, Гертруда, по некоторым данным, умерла от сифилиса, но на самом деле ее выкрала одна из спецслужб. А я уже родилась тут. Я так поверила в эту придуманную мной историю, что однажды сама пришла в школу, в которой якобы училась, и стала спрашивать, где моя первая учительница.


МАША. Трезвой?


ДУНЯ. Да, абсолютно. Так поверила за много лет жизни под прикрытием этой легенды, что страшно стало, а нет ли у меня сифилиса? Не бойся, это вообще вранье. У папы не было сифилиса. Их с братом служанка отравила. Да шучу. Я потом много лет себя в порядок приводила. Всем правду рассказывала, вот и стала такой.


МАША. А вы кто?


ДУНЯ. Некоторые называют Правдой-маткой, но это как то не литературно. Какая я матка. Дети у меня есть. Но матка в русском языке – нечто генитальное. Тут с этой правдой все с ума посходили. Вот и просят иногда проконсультировать, как быть где врать, а где и правду сказать. Вот когда я случайно начинаю какими-то прибаутками афористичными говорить – меня саму воротит. Старушка веселушка.


МАША. Да ничего, даже смешно. А что это вы употребляете?


ДУНЯ. А это он налил. Арам, угости девушку, она тебе еще пригодится.


ДАША. Маш, и мне в лимонад пять капель. Мы же пока не спешим.


МАША. Не спешим. Мы тут по делу, а дело ждет и терпит. Да, молодой человек? Это я не тебе, мальчик, а Мише. Вы там ухаживайте за моей подругой, чтобы ей нескучно было.


ЛЮДМИЛА. Вот вам, возьмите.


МАША. Да вы побольше лейте, чтобы лишний раз не ходить, и Дуне подлейте. За успех нашего безнадежного предприятия друзья!


МИША. Спасибо.


АРАМ. Я бы поостерегся говорить о безнадежности. У нас четкий план, не только на период разработки, но и после. Я не намерен действовать как ребенок. Никакого экспромта. Экспромт приводит к террору, а террор это крайняя форма панического страха. Террора не будет, будет тотальное следование плану. Наша задача – подготовка. Мы должны сегодня все вовремя делать и быть дисциплинированными. Вот вам пример.


МАША. Учит или наставляет?


ДУНЯ. Выступает, это нормально.


АРАМ. Пример простой. Вам было сказано, и вы приняли эти условия, быть вовремя. Вы пришли раньше. Это могло нарушить всю цепь. Теперь вы проводите тут время, мешаете подготовке, и я еще не знаю, как это отразится на дальнейшем. Теперь я вынужден думать и принимать решения, исходя из изменившейся обстановки. Дуня, как думаешь, кто их привез?


ДУНЯ. Всякое может быть. И спецслужбы мои родные, и рыбаки, и фермеры.


АРАМ. Уже три варианта. И каждый вариант несет свое продолжение событий. Не будем углубляться и фантазировать. Необходимо принять решение. Какое решение? В пункте 12 дробь три сказано: вы приносите информацию после того, как будет выполнен пункт 12 дробь два. А теперь все иначе. В этом пункте сказано, что гость будет точно во столько-то, и между вами – столько-то времени. В этот отрезок времени каждому необходимо выполнить свое задание. Вас, женщины тут не должно быть. Поэтому пейте и выходите в туалет. Это единственное правильное решение.


МАША. В смысле – «единственное правильное»?


ДАША. Ну, все остальные не правильные. Он нас за дур держит.


ЛЮДМИЛА. Вас ни кто не держит, вы сами приняли решение, пора бы уже в вашем-то возрасте отвечать за свои решения и контролировать поступки. Никто вас не принуждал, но вы толкаете нас на такое, с позволения сказать, решение проблемы.


МИША. Что за проблемы?


ЛЮДМИЛА. Проблема неисполнения договора и самовольного изменения утвержденного плана. Так что берите стаканы и марш в туалет.


МАША. Хорошо. А можно на кухню?


ЛЮДМИЛА. Арам, можно им на кухню?


АРАМ. Можно.


ДАША. Миша, вы же еще не уходите?


МИША. Нет.


МАША. (Дуне.) Вы же тоже тут еще?


ДУНЯ. Тут деточка, тут.


(Маша и Даша уходят на кухню. Открывается дверь, входит Слава.)


СЛАВА. Ушли, все спокойно?


АРАМ. Да.


СЛАВА. Проходите, пожалуйста.


(Входит Боян.)


БОЯН. Здравствуйте. Слава, садитесь. Ситуация вышла из-под контроля. Арам, вы не справились, ваша карта бита. Я не задаюсь вопросом, как это получилось. И не я должен решать, что с этим делать, это ваша роль. Дуня и Людмила, я понимаю, все, что от них требовалось, сделали. Людмила, вы мне расскажете, как все было. Дуня, поправишь ее, если она что-то упустит. Арам, дорогой, не переживай. Миша, не хотите сесть поближе?


МИША. Не хочу.


БОЯН. А вы, Слава?


СЛАВА. Да, я присяду тут. Но могу и пешком постоять.


БОЯН. Людмила, как было?


ЛЮДМИЛА. Все оказалось просто. Они шли по своему маршруту. Время движения – 27 минут. Должны были подойти со стороны аллеи, ближе фонтана. Но в районе перекрестка встретили автомобиль, в котором находились двое неизвестных, предложивших подвезти их. Но подвезли не со стороны парадного подъезда, а со стороны сада. Исходя из реплики про огороды, Дуня предположила, что это были местные рыбаки или фермеры. Было предположение, что спецслужбы, но только местные эту сторону зовут огородами, это известно из предварительных отчетов. Время их прибытия я зафиксировала. Время, которое они были, тут контролировал уважаемый Арам. Все разговоры записаны, я могу отправить их сейчас на анализ. В настоящий момент они изолированы, мы можем их слышать.


АРАМ. Включайте, это важно. Необходима информация, чтобы принять решение. Сейчас самый важный момент: мы продолжаем операцию или переходим к дополнениям нашего плана. И это моя ответственность.


БОЯН. Это ваша ответственность.


СЛАВА. Простите, но не кажется ли присутствующим, что это вмешательство в личную жизнь? Я так понимаю, мы тут как раз и собрались, чтобы поговорить, нет – решить, как быть, чтобы наша личная жизнь оставалась нашей личной жизнью. Миша, что вы скажете?


МИША. Ничего.


ЛЮДМИЛА. Слава, мы не будем спорить. Да, цель наша – это личное счастье в свободном обществе.


ДУНЯ. Или личная свобода в счастливом обществе.


ЛЮДМИЛА. Да, извините, ошиблась, спасибо. Слава, мы определились с целью, но и методы наши просты.


СЛАВА. Да я понял. Если для дела надо – то пусть, конечно.


АРАМ. Обсудили, я жду.


ЛЮДМИЛА. Пожалуйста, готово.


(Голоса Даши и Маши из кухни.)


ДАША. Да ну его к черту. Представляешь, я говорю, не хочу в клуб, там не поговорить.


МАША. Ага, ты ему намекаешь: пойдем, поговорим.


ДАША. Я ему почти прямым текстом говорю: голова болит, не хочу, пойдем, погуляем. Тебя, говорю, дома нет – скучно одной.


МАША. Не, так они не понимают. Я из библиотеки шла, всю дорогу думала о Раскольникове: вот за что, за что, никак не пойму, он эту Соню полюбил или пожалел? А потом она его? Зашла в кофешку – сижу, грущу, так мне их жалко стало, его же посадили из-за старухи. Напротив два парня сели, вроде нормальные такие. Слышу, говорят про ньютоны на метры, разгон за четыре секунды. О чем они так серьезно могут говорить, когда мир рушится, любви нет, нет понимания?


ДАША. Ты курицу будешь? Тогда я белое мясо вырву. Подай огурец. Я так есть хочу в последнее время, что мне страшно за себя. Ты видела эту новую зав кафедры, помнишь ее?


МАША. Угу, когда я поступала, она была такая стройняшка, правда, уродина, как можно такой уродкой жить? Ты вспомни, с кем она дружила. Этот сын прокурора в синем костюме от дизайнера модного. А вкусное пирожное.


ДАША. Он к цвету формы привыкал. Как ее разнесло! Надо же за собой следить. Хочешь мороженое? Я так ем много, тебя это не напрягает?


МАША. Нисколько, я тоже поесть люблю. А может, ты беременна?


ДАША. Это вопрос не простой. Надо подумать, прежде чем отвечать. Если беременна, это не плохо, я же женщина, но мама с папой спросят – от кого? Это можно решить, тут споров нет, я приличная, и всё и всех помню. Я не слишком умничаю? Ты дура, Маш, я не беременная пока.


МАША. Да не нервничай, это же не зачет по истории советской международной журналистики. Где Сульфульмулюкова, Кара-Мурзу и Бовина надо запоминать и цитировать. Беременна или нет – жизнь покажет. Подай мне банку варенья.


ДАША. И корзину печенья. Все же они с другой планеты, и это эксперимент над человечеством. Я ему говорю, еще по телефону, что весь вечер свободна, а он: давай, прям у клуба встретимся. Мне эти клубы совсем не нравятся, ни поесть, ни выпить. Накурено, шумно.


МАША. Да ты точно беременна.


ДАША. Тебе что, больше поговорить не о чем? Беременна. Тут коллайдер наладить не могут, графен получили, Яблоко упало под китайцев, а у тебя одни мысли – поесть и беременна. Ты кефир будешь или в сумку поставим и с собой в библиотеку возьмем, позавтракаем?


БОЯН. Все спокойно. Дорогой Арам, принимай решение.


АРАМ. Будем выводить из операции. Людмила, напомните, что там у нас в плане. Смотрите в приложении.



ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ


 


СЛАВА. Кто там?


ЛЮДМИЛА. Где?


СЛАВА. Не слышали? Там в окно видно было, что кто-то ходит.


ДУНЯ. Вы же у окна стоите, вам виднее. Да и кто может сюда зайти, в такую-то даль от дороги. А с другой стороны, всякий сброд по лесам бродит, в землянках живет, от цивилизации прячется. Их можно понять. Вышли посмотреть, кто это тут собрался или за гвоздями пришли, их в заборе набито, как колючая проволока.


МИША. Красиво намекаете.


ДУНЯ. К слову пришлось. Я когда мимо шла, чуть юбкой не зацепилась.


АРАМ. Необходимо проверить. Отвлеклись, вот и начались непредвиденные события. Идите вдвоем и проверьте, кто там. Людмила, второй выход.


СЛАВА. Что проверить?


АРАМ. Идите, вокруг дома посмотрите, кто там может быть.


МИША. И что?


СЛАВА. Да, и что делать, если там кто-то есть?


АРАМ. Не ставь мне вопросы. Выполняй.


(Входит Даша.)


ДАША. Тут кто-то ходит вокруг дома. Маша послала сказать, она там смотрит на них.


АРАМ. Кто? Сколько?


ДАША. Кажется, двое. Машка двух видела. Мужики, наверное. Делать-то что?


МАША. (Входит.) Они туда пошли, к саду.


АРАМ. Выполняйте.


СЛАВА. Ага, а задача то какая: посмотреть или поймать? Допросить, а может ликвидировать? Что там у вас по плану, в инструкциях? Кто эти инструкции составлял?


ЛЮДМИЛА. Вы же и составляли. Каждый имел возможность ознакомиться с общими вопросами и представить соображения к их реализации. Каждый внес свои предложения, и на их основе комитет составил план, который я отредактировала и отправила каждому часть, в которой прописаны его действия. Всего плана по нашему плану не должен был видеть никто.


МИША. И даже он?


ЛЮДМИЛА. Кто, Арам?


МИША. Боян.


АРАМ. Миша! Если вы помните, в инструкции четко сказано, что задавать вопросы о статусе члена группы не имеет право ни один член группы.


СЛАВА. То есть я, мы и девчонки не имеем права спросить, зачем он здесь и какая его задача и что он знает? Вот Дуня не скрывает, для чего она пришла.


МАША. Совершенно в дырочку, он пришел последним, за ним хвост, а нас на кухню. Еще и подслушивали.


ДАША. Нас что ли подслушивали? Блин, я разоткровенничалась, есть хотелось.


МАША. Не бери в голову, ну послушали. Пусть хоть подсматривают, нам скрывать нечего.


ДАША. Мы девушки честные.


ДУНЯ. Вот она, истина.


МИША. И что он молчит?


ЛЮДМИЛА. Миша, я же вам объяснила: имеет право, такое же, как и вы. Мы же вам вопросы не задаем о вашей социальной ориентации. Мы знаем только то, что вы согласились на определенные действия в рамках принятого плана.


АРАМ. Повторю. Общего руководства нет и не может быть. Концепция разделения ответственности, принятая на прошлой встрече предыдущей группы, утверждена. В ее рамках разработан план действия нынешний группы. Проведя сегодняшнее мероприятие, мы должны были... Вы знаете, что мы должны.


СЛАВА. Может, все же еще посмотрим, кто там ходит? Я хочу напомнить, что, собравшись, каждый из нас нарушил несколько последних законов, принятых режимом. Во-первых, мы вышли из-под непрерывного наблюдения, выключив устройства, отключив дятлов, в смысле – передатчики слежения за территорией. Все не оставили записи в личных дневниках и не поставили отметки в навигаторах. Только за это нас можно привлечь к ответственности. А я еще в свое время, по теперешнему закону, уклонился от принудительного проживания в казармах, тогда это называлось отсрочкой. Диссертацию писал, и теперь это приравнивается к нарушению кодекса гражданской ответственности. Меня из академии могут выгнать и уже прислали уведомление о невозможности занимать руководящий пост.


АРАМ. Не переживайте. Из академии вас могут выгнать только за то, что вы не подписали обращение в поддержку строительства паркового комплекса развития физкультуры.


СЛАВА. Откуда вы это знаете?


МИША. Следят.


ЛЮДМИЛА. Может, еще напитков?


АРАМ. Позже, сейчас необходимо собрать информацию, кто там в саду.


ДАША. Маш, может, посмотрим?


МАША. Без вопросов, пошли.


МИША. Я с вами.


СЛАВА. А я останусь. Я буду слушать. Мне же можно остаться?


АРАМ. Извольте. Маша, Миша и Даша


ДУНЯ. Какой слог! Людмила, несите напитки, коль пошла такая пьянка. И дверь за ними прикройте, по ногам тянет сквозняком.


БОЯН. Вот и разобрались.


ДУНЯ. Вопрос-то никакой. Ссут молодые люди, жить-то хочется, привыкли к достатку и грехам.


ЛЮДМИЛА. Выбирайте выражения.


ДУНЯ. Если я буду выбирать выражения, получится лажа. Кураж пропадет и ложь попрет. Ссут, конечно, и никак иначе. Скажи я «бздят» – ну не то же будет. «Бздят» – это уже серьезно, это значит – боятся. А они – трусят. А трусят-то – это как раз в трусы и сикнуть.


СЛАВА. Тут, кстати, такой туалет ухоженный. Мрамор, бронза, зеркала.


АРАМ. Это к делу не относится. Сейчас лучше помолчать, пока не поступит новая информация.


БОЯН. Давайте пить чай. Людмила, мне, пожалуйста, подайте чайку. Без сахара и лимона. Затягивается наше мероприятие. Я уже должен был все сделать. И мы бы приступили к реализации первого приложения.


АРАМ. Мы это предвидели, и в плане прописано, что делать в таком случае. Так что пейте чай, пожалуйста, и не волнуйтесь: все под контролем.


БОЯН. Надеюсь. Дуня, расскажи что ты думаешь, сможет следующая группа продвинуться если мы сегодня не до конца выполним поставленную задачу?


ДУНЯ. Ты сам-то что думаешь? Или так, просто время тратишь поболтать со мной? Сейчас девочки придут – и начнем. Арам, а ты почему у них не забрал информацию? Или пока они не выяснят, кто там, ты ее в руки боишься брать?


АРАМ. Я не боюсь, я не имею права до выяснения чрезвычайных обстоятельств, в которые они нас поставили, ознакомиться с этой информацией. И только после того, как я с ней ознакомлюсь, удостоверившись в надежности курьера, – буду действовать далее.


СЛАВА. А если кто-то выпадает из цепочки намеченного плана, и в приложениях и замечаниях, нет пункта, прописывающего наши действия, – кто принимает решение? Арам? 


ЛЮДМИЛА. Да, обязанность принимать некоторые чрезвычайные решения возложена на Арама. Но только в рамках данного события. Напомню вам, что у каждого были все правила, и вы должны их знать.


СЛАВА. Я прочитал, но был так занят, что выучил только то, что касается лично моих действий, а общие пункты только просмотрел.


БОЯН. Слава, не принимайте так близко к сердцу все, что происходит. Относитесь к этому, как к загородной поездке с девочками. Тем более тут и девочки есть. Вы бывали когда-нибудь с друзьями на даче? Когда вы не хозяин и сначала стесняетесь, а потом поддаетесь общему настроению и раскрепощаетесь, и вам легко в компании, вы с ней сливаетесь и способны на общее веселье и маленькие глупости? Отпустите себя.


СЛАВА. Легко вам говорить, вы понимаете ситуацию, а мне многое не ясно и непонятно дальнейшее.


БОЯН. Что тут не понятного, сейчас девочки все выяснят, придут, Арам посмотрит информацию. Скажет мне. Я сделаю свое дело. И все.


СЛАВА. А я?


АРАМ. Вы получите инструкции, отдельные инструкции, и будете действовать согласно плану. Сколько можно об этом говорить. Если вы забыли свои действия, то Людмила вам напомнит.


ЛЮДМИЛА. Напомнить?


СЛАВА. Да нет, я свое помню, мне вообще интересно.


ДУНЯ. Слава, не стоит сейчас все знать, сейчас нужно пить чай и ждать. Можете слушать и даже говорить. Думать не надо.


ЛЮДМИЛА. Будешь много знать – скоро состаришься.


ДУНЯ. Вот видишь, она знает законы природы. Как-то я пила чай с одним знатоком природы, он жил долго и знал много. Бывало, выйдет на крышу дома, в котором жил, сядет в кресло, возьмет бинокль и смотрит на город и горы. С одной стороны у него был город, а с другой горы. Он все сравнивал и не мог понять, почему так красиво и умно все устроено. Говорил о гармонии и о том, что человек часть природы и живет по законам гармонии и строит свои города, как горы, – такой же хаос. Ему нравилось смотреть, как люди живут прямолинейно в этом хаосе, и как горы живут – как камни срываются, как деревья карабкаются. Странный был старикашка. Говорил, что в юности летал в космос. Знал много, иногда собирал молодежь вокруг, рассказывал им о том мире, в котором есть причина жить. Давно его не видела. Загадочный мужчина.


БОЯН. Поучительно.


(Входят Маша и Миша.)


МАША. Только спокойно, мы их привели.


ЛЮДМИЛА. Сюда?


МИША. Ну да.


АРАМ. Заходите.


(В комнату входят Анжела и Люций за ними Даша.)


АРАМ. Здравствуйте. Что вам угодно?


АНЖЕЛА. А вам?


МАША. Мы пригласили их чаю попить. Людмила угостите.


АРАМ. Присаживайтесь. Сахар, лимон?


АНЖЕЛА. Спасибо, и сахар, и лимон. Два стакана, пожалуйста.


АРАМ. Устали?


АНЖЕЛА. Да нет, не устали. Пригласили девушки, как-то неудобно было оказывать, сегодня редко кто в гости кого завет, а у вас тут сразу видно – большая компания. Вы любите бывать за городом? Когда то это было популярно – выезжать на природу, отвлекаться от города. Простите за прямой вопрос: вы не боитесь?


ДУНЯ. Ну вот, с первого взгляда даже не знакомый человек видит, что вы все ссыте. Нет, душечка. Как вас зовут, если не секрет?


АНЖЕЛА. А каким секретом может быть имя? Анжела я.


ДУНЯ. Анжела, главное, вы не бойтесь. Да, компашка странная, это не сложно заметить: и страх, и напряженность от некоторых такая, что пахнет уже неприятно.


СЛАВА. Что это сегодня за тема такая! Взрослые образованные люди, а все какой-то клозетный юмор.


МИША. Сам начал.


ДУНЯ. Ах, вот кто начал. Анжела, не бойтесь, они вас больше боятся.


ЛЮЦИЙ. Вот в том-то и проблема, что боятся. Со страха-то, в панике, могут и дел натворить.


АРАМ. Что вы хотите этим сказать?


ЛЮЦИЙ. Вы не поняли или не слышали?


МАША. Время идет, ваше решение, Арам. А то нам пора.


БОЯН. Да уж, пора решать.


АРАМ. Хорошо.


МИША. А я бы подождал.


СЛАВА. А у меня есть предложение. Мы тут с Мишей почти с самого начала – можно ли перекусить? А то вот девушки были на кухне. Может быть, поедим?


ЛЮДМИЛА. Бутерброды я могу предложить.


ДАША. Оп. А чей это вообще холодильник?


МАША. Да, простите, чей он? Мы как-то без спроса напали на него.


ДАША. Ничего?


ЛЮДМИЛА. Ничего.


ДАША. Ну, слава богу. Ребята, хотите, я приготовлю что-нибудь? Я вообще-то не люблю готовить, но понимаю, что кушать-то надо. А может быть, мне этого не хочется, я же все время одна.


МАША. Почему одна?


ДАША. Ну, в смысле, сначала мама готовила, а потом я одна стала жить, и как-то не о ком заботиться, а о своем желудке я пока не сильно забочусь. Мне времени жалко. Так готовить бутерброды?


ЛЮДМИЛА. Идите уже.


АРАМ. Миша, помогите ей.


МИША. Не хочу.


СЛАВА. Тогда я, разрешите?


АРАМ. Пожалуйста.


БОЯН. Ну что же, поужинаем.


МАША. (Люцию.) А вас как зовут?


ЛЮЦИЙ. Это обязательно вам знать или можно соврать? У нас с Анжелой разное мнение по этому вопросу.


МАША. Что, имя неблагозвучное? Типа Дуриан?


ЛЮЦИЙ. Имя как раз звучное, но зачем вам его знать? Просто для обращения? В связи с этим все время думаю об одной истории. Был у меня знакомый, он в некоторых обстоятельствах предлагал звать себя Эй. Это же нормально: Эй, ты! Он был парнем, озабоченным своим одиночеством, и любил ставить себя в неловкие ситуации. Развлекался. И «Эй» ему подходило.


МАША. Что значит развлекался?


ЛЮЦИЙ. То и значит. Считал, что необычные, не прогнозируемые, не просчитанные ситуации это интересно, потому что все основное время он был увлечен работой, а работа была скучной и монотонной. Он в банке перекладывал бумаги, и за это получал деньги.


МАША. И чем кончилось?


ЛЮЦИЙ. А не кончалось. Я думаю, что он и сейчас этим может развлекаться.


ДУНЯ. (Бояну.) Вот слышишь, борода? Люди развлекаются.


БОЯН. Бывает, это конечно, интересно – развлекаться, отвлекаться. Я бы, конечно, предпочел ничего не делать, чем развлекаться.


МАША. Я-то имела в виду другие развлечения. Ну, он же мужчина, наверное, но и женщины иногда развлекаются.


ЛЮДМИЛА. Я так и знала!


БОЯН. Не стоит так убиваться. Вы еще, Людмила, скажите: «ах, эта молодежь! Мы в свое время не такие были!» Да так же за гаражами в пятом классе письку показывали.


ЛЮДМИЛА. Что?!


АРАМ. Позвольте!


МИША. Во-во.


БОЯН. Да пошли вы в жопу, как говорит Дуня, со своими «позвольте» и «как вы смеете». Что мне не сметь? Если я смею сюда придти – что мне, лицемеров не позволено остановить? Суть слова, суть мысли «не греши» – в мыслях не ври. Мы сюда Дуню позвали, а вы как курица, крыльями хлопаете.


ЛЮЦИЙ. Вы Дуня?


ДУНЯ. Дуня, милый.


АНЖЕЛА. Я тебе говорила, что она еще тут и не станет уходить.


ДУНЯ. Да куда же я пойду? Кому же я там нужна? Оттуда-то меня не слышно.


ЛЮЦИЙ. Да, не думал, что увижу тебя.


МИША. И что теперь?


БОЯН. Арам, вас спрашивают, что теперь.


АРАМ. Это он вообще спрашивает, я могу и промолчать.


БОЯН. Можешь и помолчать, но тебе надо действовать.


МИША. Сначала перекусим, было сказано.


(Входят Даша и Слава).


ДАША. Бутерброды, пожалуйста. Чай, лимонад


ДУНЯ. А во фляжке осталось?


БОЯН. Осталось, Арам?


АРАМ. Да.


ДУНЯ. Так не тяни.


СЛАВА. Приятного аппетита. И к чему вы, Арам, пришли? Мы будем продолжать или, как написано в инструкции, прекратим?


ЛЮДМИЛА. Слава! Тут же посторонние.


СЛАВА. А что теперь - выгнать их? А они, простите, как в старых фильмах – свидетели. Они же не участники и не члены. Значит, что с ними делать?


МАША. А давайте их усыпим.


ДАША. Смешно.


АНЖЕЛА. Я догадываюсь, что мы вам помешали, но мы не собирались заходить, вы сами предложили. И теперь при нас говорите загадками, это мне кажется неудобным. Вам, может быть, все равно. Правила приличия сегодня странные, неписаный свод этических законов – его никто не помнит, а новые появляются так стремительно, что вчера можно был говорить о присутствующем в третьем лице, только чтобы он не слышал, а сегодня это норма. Так что вам от нас надо?


АРАМ. Это сложный вопрос. Как раз я и не могу решить, что нам от вас надо.


ДУНЯ. Арам! Нам от них ничего не надо. Если только ты им не расскажешь, зачем мы тут собрались, и не предложишь принять определенные правила.


МАША. А усыпить было бы проще.


СЛАВА. Да усыпить всех было бы проще. Сегодня уснули, завтра по очереди проснулись и разошлись, при этом хорошо бы ничего не помнить. У меня такое впечатление, что Арам тянет время. И вот этого я боюсь: нас и так уже много, мы давно тут, и вполне возможно, что некоторые из нас не те, за кого себя выдают.


ЛЮДМИЛА. Еще чаю?


БОЯН. Подождите, Людмила. Слава, у вас паранойя, я могу вас понять, но не стоит ее транслировать. Лучше помолчите пару минут.


СЛАВА. А не затыкайте мне рот. Пусть у меня паранойя, я имею права задавать вопросы в рамках правил. И вот у меня вопросы. Сколько времени надо? Нарушения или не нарушения? Мы действуем или не действуем?


ЛЮДМИЛА. Регламент расписан и утвержден.


АРАМ. Он прав, я решил. Людмила, проводи гостей на кухню.


ЛЮЦИЙ. Что это значит?


БОЯН. Он имеет в виду, не могли бы вы пройти на кухню и побыть там совсем немного, пока вас не пригласят?


ЛЮЦИЙ. Нет, не мог бы. Если вам надо что-то решить, то мы просто уйдем. Не на кухню, а совсем.


АРАМ. Этого я не могу вам позволить


ЛЮЦИЙ. Что значит – вы и что значит – позволить? Вы это кто? И позволения мне не требуется.


АРАМ. Вы ставите меня в тупик.


АНЖЕЛА. Люций, не опережай их способность реагировать.


МИША. Кто Люций? Вы Люций? Он Люций! Конец.


ДУНЯ. А ты, в смысле, не догадался что ли? Только что доперло, что она Анжела а он Люций?


МАША. Это они, до меня тоже только дошло.


СЛАВА. Да неудобно как-то, извините.


БОЯН. Арам прав, он не может позволить, у него нет ни полномочий, ни возможности.


АНЖЕЛА. У вас есть.


БОЯН. У меня есть, но это не мое право.


ДУНЯ. У него все есть, но нет права. Это так смешно выговаривать «нет права». А у кого оно есть?  Кто дал право ему или ей? Какое право есть у Арама? У него есть разрешение от нас решать сегодня некоторые вопросы по ходу действия сегодняшнего мероприятия. Так, Людмила не смотри на меня больше, а то я бредить начинаю. Какое право у кого есть? У всех есть право быть человеком, молчать или говорить, и это право ваше перед вами. Все остальное – как раз то, против чего вы все. Это понятно или тупите?


СЛАВА. Я даже не знаю, что сказать.


БОЯН. Вот как раз об этом я вам и говорил: помолчите, если не знаете.


СЛАВА. Я не молчать хочу, а знать.


МИША. Так думай.


АРАМ. Я все решил. Маша, Даша, давайте. Баян, слушайте.


ДАША. Как скажетеваше решение. Тысяча тридцать, четыреста двадцать. Двести четырнадцать, сорок плюс пять. Ноль тридцать восемь, два Пи на пятнадцать. Сорок пять тысяч семьсот сорок пять. Десять, три в кубе, сто тридцать четыре. Девять, сто восемьдесят, тридцать шесть. Шесть тысяч тридцать, семь минус четыре. Сто сорок тысяч семьсот сорок шесть!


МАША. Теперь я. 93 на 62 и на 98.


АРАМ. Понятно, подождите, мне надо подумать.


МИША. 565068, как индекс моего почтового отделения.


СЛАВА. Ты что, умножал?


МИША. Вычитал.


ДУНЯ. А что, хороша кобылка, плодовитая может быть. При таком росте это вполне хорошие параметры.


МАША. Да это не мои, это цифры.


ДАША. Вот повезло же, мне столько запоминать надо было, а ей только какие-то параметры. А что, к тебе не подходят?


МАША. Нет, я в талии толще, ну и грудь.


ЛЮЦИЙ. Теперь достаточно для принятия вашего решения, мы можем идти?


БОЯН. Посидите, куда вам спешить?


АНЖЕЛА. Мы, наверное, вас затрудняем. А это неудобное ощущение – быть помехой. Так что мы пойдем.


МАША. А давайте вместе пойдем.


ДАША. Если вы не возражаете, мы бы с вами пошли и приводили вас, а то и нам пора. Мы миссию свою выполнили. Да?


БОЯН. Да. Только вы должны задержаться. Переданная вами информация вынуждает меня сказать, что мы не сможем провести мероприятие по генеральному плану и будем действовать по-другому.


ЛЮДМИЛА. Как по-другому, по какому другому? Уточните, приложение один или два? Вы не имеете права!


ДУНЯ. Вот опять они про права. Людмилочка, вы спокойнее ему напомните, какое у него право в рамках вашего правила.


ЛЮДМИЛА. А я не могу, он же не говорит результата. А я его и не имею права знать.


АРАМ. Тогда почему возмущаетесь? Может, он как раз действует по инструкции, полученной после принятия и обработки информации. Я знаю, от кого он должен был получить информацию, а вот что она содержит, не знаю, так что теперь ему решать.


СЛАВА. Мне кажется, у него большие полномочия. А я предупреждал, что полномочия должны быть равными. Нельзя наделять одного такими полномочиями.


ДУНЯ. Славик ты все путаешь, у него нет полномочий, мы наделили его обязанностями принять информацию и принять решение. Вот он и принимает, а вы трясетесь.


СЛАВА. Не трясусь, а переживаю за дело.


ДУНЯ. А что нам делать?


МАША. Может, потанцуем мальчики?


АНЖЕЛА. Мы пойдем.


ДУНЯ. Да оставайтесь. Расскажете, как живется в лесу. Что нового.


АНЖЕЛА. Медведи проснулись.


БОЯН. Давайте не переживать, не спорить и не спешить. Куда вы пойдете, выпейте чаю, поговорите с нами,  что нам еще остается в этом мире. Дела делать, бегом бегать –сколько можно суетиться и пытаться устроится получше? Вы зачем в лес-то ушли, Люций? Как простого обывателя, утомила цивилизация? Или от мира, от его несовершенства отошли? А может, там другой мир, так вы поделитесь с паствой. Не могу понять отшельников, какой-то индивидуализм, не прикрытый эгоизм. Я тут с богом говорю, а вы, мелочь мирская, лезете. Так, да? Я вас уважаю не за то, что вы сбежали в лес, а за то, что про вас молва идет. А говорят-то о вас, как о спасителе. Так от чего же нас всех спасать надо? Я вот думаю – от лжи и страха, а вы как считаете?


ЛЮЦИЙ. Молва все это. Человек говорящий, но не договаривающийся. Вот о чем я думаю, а вы делаете. И не спрашивайте меня, я же не ответчик.


АРАМ. Служитель? Чему вы служите, кому вы служите? Люди верят вам, ждут от вас слов, человечеству поддержка нужна. Какие-то ориентиры, чтобы двигаться. Не секрет, что все хотят светлого будущего.


МИША. Скажи – царствия небесного.


АРАМ. Нет, не царствия, а света в будущем.


СЛАВА. Началось. А тебе-то, Арам, зачем будущее? Оно тебя-то как трогает? Что ты в этом будущем хочешь? Я вот просто хочу большой зарплаты и дела интересного. Меня вот будущее не сильно тревожит, если только с точки зрения жизни моих детей, но откуда мне знать, какие у них будут запросы. Вот, например, его или ее мама с папой хотели светлого будущего и работали, дома строили, откладывали на черный день...


ДАША. Я про этот черный день чаще думаю, чем про светлое будущее.


СЛАВА. Вот и черный день – он где-то есть, светлое будущее – есть. А что сейчас?


МАША. Серые будни.


СЛАВА. Да, серые они, каждый день серые. Я радуюсь солнцу, небу, но это не вы, люди, сотворили, это и есть царствие небесное. Вы, люди, до меня натворили столько...


ДУНЯ. Говна.


СЛАВА. Что?


ДУНЯ. Да так, напомнила что ты тоже человек, который в туалет ходишь и ешь, и пьешь, и кошку любимую живой рыбой кормишь, и по утрам народившихся детей птиц ешь. Ну, чтобы не отделялся от людей.


СЛАВА. Ну да, я человек.


МИША. И как звучит?


СЛАВА. Мерзко.


ДАША. Что вы, мальчики! Не расстраивайтесь, это же привычно. Еще Кант говорил «Во всех суждениях, в которых мыслится отношение субъекта к предикату (я имею в виду только утвердительные суждения, так как вслед за ними применить сказанное к отрицательным суждениям нетрудно), это отношение может быть двояким. Или предикат В принадлежит субъекту А как нечто содержащееся (в скрытом виде) в этом понятии А, или же В целиком находится вне понятия А, хотя и связано с ним. В первом случае я называю суждение аналитическим, а во втором – синтетическим». Так, да?


МАША. Ага, Кант. «Разум есть способность создавать принципы. Утверждения чистой психологии содержат в себе не эмпирические предикаты о душе, а такие предикаты, которые, если они имеются, должны определять предмет сам по себе, независимо от опыта, стало быть, чистым разумом».


ЛЮДМИЛА. А это стенографировать?


АРАМ. Да.


СЛАВА. Что, это все фиксируется?


АРАМ. Конечно это же документ. И ни каких фантазий.


СЛАВА. Все согласны?


ДУНЯ. Слава, какая разница, Людмила запишет или через неделю это будет доступно всем, только поищи? Что вы так много думаете о себе, про вас никому ничего не надо знать. Я же не знаю, Слава ты, или Мирослав, или Ярослав, или еще кого слав. Но те, кому нужно – они узнают про сейчас. Арам в три минуты выяснит, кто ты и сколько за тобой долгов.


СЛАВА. Каких долгов? Нет у меня долгов, и прошу не впутывать меня в те обстоятельства, в которые я бы не хотел попадать.


МАША. Ну, правда не сикотите, как говорит Дуня. Что мы тут собрались – мир рушить?


ДАША. А я тебе говорила, что это не простое собрание, и тут есть какая та странность. Это не загородная поездка на дачу.


МАША. Я не дурра, понимаю, что мы не на пикник приехали, а по делу совершенно секретному и важному. Только скучно.


АНЖЕЛА. Скучно это какое-то странное слово. Жить скучно не бывает, каждая минута такая прелесть! Вы посмотрите на этого, на этого, на меня – вы же про нас ничего не знаете. А если поговорите с нами, а не только будете в себе – так и скука пройдет. Скука это от нежелания мириться.


ДАША. С кем мириться, я же и не ссорилась, например, ни с кем? Я вообще бесконфликтная. Мне интереса в жизни недостает. Вот Маня все время чем-то интересуется, то девочками, то мальчиками, то музыкой, то философией. А я какая-то безынтересная, мне интересны дома.


АНЖЕЛА. Мириться это в мире жить. А дома как тебя интересуют?


ДАША. Ну, вот в нашем городе идешь мимо дома и точно знаешь, какие в нем квартиры типовые, а вот в старинном городе стоишь у входа, смотришь на дом и никогда не угадаешь, какие в нем квартиры. Это же интересно – стоять и представлять.


МИША. А на солнце можешь смотреть?


ДАША. Нет, не интересно, тупо как-то. Закат – ну, светит красным из-за тучи, например, это же каждый день бывает. А восход я не люблю, рано вставать надо. Да не нравится мне эта земная красота.


АНЖЕЛА. А какая тебе нравится красота?


МАША. Молчи, Даш. Вы ее лучше не спрашивайте, она про красоту неземную может долго говорить и ни о чем, ее это цепляет. В двух словах. Есть вопрос о красоте неземной – кто ее видел? И второе – все, что вне земли видели, видели люди, и, соответственно, это уже представление о красоте земное. Ясно? Даш, извини.


ДАША. Да все нормально. Пусть думают, что хотят.


БОЯН. А голубей кормили?


ЛЮЦИЙ. О, вы так далеко зашли? Анжел, у них голуби, это так здорово! Я-то уже и не думал, что кто-то на это способен.


АРАМ. Что вы так радуетесь? Да, у нас серьезно все, мы долго готовились, а не сидели в кустах с женщиной.


АНЖЕЛА. А с кем он должен был сидеть в кустах – один или с группой товарищей?


АРАМ. Да, с товарищами, с друзьями. Надеюсь, вы еще помните, что это такое? С учениками – ведь вы же учитель? Мы… хорошо, я, всегда – понимаете? – всегда думал, что вы – это символ, суть жизни, и ради этого я страдал от несправедливости.


ДУНЯ. Послушайте его, он страдал! Я сейчас буду смеяться на всю улицу, как говорила покойная моя подельница Соня. Страдал – это когда ногти сдирают и волосы на жопе выжигают. А ты в тепле и сытости, в отдельной спальне с 13 лет страдал сексуальными фантазиями и отсутствием карманных наличных денег, потому что с карточки за проституток не заплатишь. Все твои страдания это желание быть неограниченно свободным. В детстве варенье жрать, сейчас водку покупать, когда вздумается. Но за эти свободы ты будешь страдать еще больше, потому что тебе хочется, а их нет.


БОЯН. Дуня не трави его, за этой примитивностью большая дыра, в которой есть росток свободы. Его нужно правильно вырастить. Если не культивировать, то будет жлоб, а если старательно взращивать, то свобода даст корни и ростки. Не дави. Так, голубей кормили?


МИША. Кормили.


СЛАВА. Я не договорил про детей. Жена мне говорит: надо, чтобы они выучились на юристов, и об этом надо сейчас думать, деньги откладывать. Вы знаете, сколько стоит учиться месяц в университете? Ровно моя месячная заработная плата. А у меня их две, дочки, и сын. Я же все сына хотел после двух дочерей. Кто мне внушил, что род мой только через мальчиков передается? А зачем их учить, меня вот учили и что? Теперь я учитель, но не ученый, что я могу? Так же, как секретарша, например, в полиции в отделе кадров – на работу хожу, а она больше получает и не думает.


ЛЮДМИЛА. Тут я должна вмешаться. Как это, секретарша не думает? Это ты думаешь, что она не думает, у нее тоже проблемы. Вы же считаете, что секретарши это молодухи, какая дискриминация! А я, например, столько лет была секретарем, я столько знаю и умею, а меня на титястую малолетку в короткой юбке меняют! Мне стыдно: приходишь в приемную солидного учреждения, а там у секретарши юбка такая, что кобуру видно.


ДУНЯ. Какой прекрасный старый анекдот.


СЛАВА. Простите, я как то не подумал. Я же о другом, о том, что труд этот – он не равный и бесполезный, и как мне отвечать за детей, если они вырастут и не станут отвечать за меня? Дети же за родителей не отвечают, а родители за детей – да. Так садите в камеру мать людоеда, потрошителя, и отца его! Не буду я отвечать! Кормить буду, отвечать не буду. За себя отвечу.


МАША. Мы поняли. Не хотите отвечать – не отвечайте, тогда еще больше менять придется. Не только систему, но и мировоззрение.


АНЖЕЛА. Сказать им сейчас, Люц?


ЛЮЦИЙ. Как хочешь.


АРАМ. Что вы знаете? Что вы хотите сказать?


АНЖЕЛА. Я не хочу как раз этого сейчас говорить, потому и спрашиваю.


АРАМ. Зачем спрашиваете? Я не понимаю вашего поведения, а когда мне не ясны цели собеседника, наступает сложности.


БОЯН. Арам, снимите напряжение. Попрыгайте, побегайте. Конечно же, человек не хочет говорить, но понимает, что надо сказать, и поэтому у своего близкого спрашивает, сейчас или не сейчас. Что в этом такого? Если б это угрожало вашей жизни, хочет она или не хочет, она бы вам давно сказала. Так что можно подождать, может, вы от любопытства лопнете.


ДУНЯ. Нет, он только от злости, а Славик разорвется от противоречий. Вот девчонкам хорошо, они сольются в экстазе. Вы вместе спите или с мужчинами?


МАША. Спим вместе, а секс с мужчинами.


ДУНЯ. Вот как гармонично. Людмила, вам пора собираться, сейчас будет конец.


АРАМ. Как конец? Баян же еще не сказал, будем делать или нет! Миша ждет. Миша, вы готовы?


МИША. Всегда готов.


АРАМ. Скажете что?


МИША. Не. Он же еще не сказал.


ЛЮЦИЙ. А может не сейчас?


БОЯН. А когда же, если не сейчас? Опять отложить, опять собирать группу, снова все согласовывать, и пройдет 30 лет и три года, пока все подготовим, и сменятся поколения, и система укрепится, и в самой системе исчезнут ограничения. Этого ждать? Люций, вы же знаете, система это все, все – это система, и даже разрушение системы есть система разрушения. Так что сегодня, потому что до следующего раза я не доживу, а мне хочется в этом поучаствовать.


ЛЮЦИЙ. Тогда говори, Анжела.


АНЖЕЛА. Да у меня не много. Я хотела сказать, что он готов, но не знает об этом и будет долго думать, зачем это. Его не стали предупреждать. Только знаки, только символы и намеки.


ЛЮЦИЙ. Это не системная акция.


БОЯН. Вот и хорошо. Я об этом даже не думал, но это хорошо.


АРАМ. А я не понимаю, как не предупредили.


МАША. Мы этот вариант просчитывали, и он не имеет решения. Мы не смогли предложить сценарий.


ДАША. Понимаете, там все дальше про любовь.


МИША. Любовь? Так не договаривались!


БОЯН. Да, не договаривались, но это же не значит, что вы откажетесь.


ДУНЯ. Миш, что ты теряешь? Твое дело, конечно, важное, но не сложное.


СЛАВА. А мне что делать в таком случае?


ДУНЯ. Как что? На что сдался – то и делать. Славить. Слава, во веки веков быть его нуждою… Слава, это же так нужно! Или ты про что-то другое хотел спросить? Ты будешь вечно, это так символично.


МАША. А мы?


АРАМ. А вы идите. Людмила, передайте им документы, пусть выносят. Потом по плану, все помнят очередность?


ДАША. Хорошо, как скажете. Давайте ваши документы, мы спрячем их в пустыне человеческого равнодушья. Как это поэтично. Миша, надеюсь, мы увидимся.


МИША. Нет, не увидимся.


ДАША. Почему? Жаль. Может все же, когда-нибудь.


МАША. Трудно было пообещать девушке. Явился бы как-нибудь потом. И все – радость человеку, ожидание чуда. Я, конечно, знаю, что так не хорошо, но и ты должен понимать, как с людьми и с женщинами говорить. Кто с нами?


ЛЮДМИЛА. Сейчас я все приберу и буду готова. Слава, и вы собирайтесь. Выйдете посмотрите, все ли спокойно, нет ли вокруг кого.


СЛАВА. А может, по одному будем расходиться?


АРАМ. А теперь-то чего скрывать?


СЛАВА. Ну как, традиция: все должно быть в тайне.


БОЯН. А теперь, кроме нас, никто ничего не узнает, если Миша не откажется.


МИША. Что еще?


ЛЮЦИЙ. А вы, правда, сможете?


АРАМ. Хватит его терзать.


ЛЮЦИЙ. Про таких, как вы, все говорят, что поступок это реакция на что-то. На что вы так среагировали, что согласны на такой поступок? Видно же, что это отчаянье, недосказанность какая-то. Может, вам сказать что надо? Перед тем как...


МИША. Надо, но не буду.


АНЖЕЛА. Скажите, вам легче станет.


БОЯН. Перестаньте, вы же Анжела знаете, что он скажет.


АНЖЕЛА. Знаю, и что ему же сказать надо, а не мне услышать. Мы ему не нужны, ему говорить надо. Он же и писал для этого, напишет, как выговорится, – и легче.


БОЯН. А что легче-то?


АНЖЕЛА. Жизнь.


ДУНЯ. И эта туда же. Какая жизнь, почему она тяжелая? Что, он мешки в рудниках урановых таскает? От чего тяжело-то, от того, что его никто не слышит? Так пусть точнее и выразительнее говорит, в его случае –  пишет. А мы его на что толкаем? Толкаем, толкаем. Мы тут собрались и видим: молодой, с не окрепшей психикой человек готов на поступок. А мы в его используем как орудие. Сейчас он для нас это сделает. Для нас, конечно же. Это же наша прихоть, наша мысль, что так будет лучше. Девкам вон вообще начихать, им скучно и они так, из любопытства. Этот молодой человек еще не дорос до системы, а если бы попал – правильно, сейчас бы систему защищал с той же ревностью. Ему надо быть, просто быть и все, и он согласен даже на небытие, но только как организатор. Эта случайная парочка уйдет вовремя, их время не настанет, потому что они миф. Их исход давно случился, и система их не принимает в расчет, а если их нет в системе – значит, они не могут быть. Это же даже школьник знает. Изучайте научную фантастику.


БОЯН. Хорошо говоришь, Дунь, а сама-то что?


ДУНЯ. Я тут останусь, куда я денусь. Помнишь, я тебе про ложь говорила? Можно так завраться, что сам поверишь в свою ложь. Не просто забудешь или запутаешься, а поверишь, что так и есть, как соврал единожды. Так что мне искать нечего, я тут поживу. А ты-то иди, пожалуй.


БОЯН. Пойду я, мне надо еще много успеть. Миша, она не помешает?


ДУНЯ. Не помешаю. Я в туалет отойду. Да, Слава, там же уютно?


СЛАВА. Да, как там необыкновенно уютно! Так спокойно, я сразу заметил.


ДУНЯ. Вот и место покоя. Идите уже не тяните.


МАША. (В сторону Даши.) Иди поцелуй его.


ДАША. (Подходит к Мише.) Можно, я тебя обниму? Ты такой здоровский. Хороший, я бы на тебя всю жизнь смотрела, ты прям светишься весь, это же какое понимание сверхчеловечности. Я понимаю, что мы не увидимся, и у нас ничего не будет, а я бы могла для тебя. Спасибо. Ты такая радость для меня. Я буду тебя помнить, я тебя нарисую. Я плачу, но это не от жалости, это от другого.


МАША. (Оттаскивает Дашу.) Не плачь, это же не надолго и не навсегда. (Обнимает Мишу.)Прощай, ты такой славный, ты ей нравишься, и я бы могла быть с вами, но ничего не поделаешь, ты решил. Я по правде горжусь тобой, я раньше, оказывается, ничем не гордилась, а теперь знаю, что такое гордость. Вот ты – моя гордость. Будешь всегда таким. Ты правда, хороший. Я это вижу. Ну, пока. Пошли, Дашка, поплачем о нем.


ЛЮДМИЛА. (Протягивая руку.) Всего доброго. Хотя о чем это я. Вы, Миша сильный, на такое не каждый способен, Я много сильных видела, но вы еще и молодой такой, а уже так много решили сделать. Может, что кому передать? Я могу. Ах да, что я говорю, кому передавать-то. Эх, почитаю ваши книги обязательно, я обещаю. Спасибо вам от меня и от всех, кто поддерживает нас. От лица тех, кто верит, кто сам не смог бы, но хотел. А есть такие, и мы не одни. Когда мы готовили это, когда акция столько лет, и я, и все кругом – мы так благодарны и хотели бы, что бы вы в этот…


АРАМ. Людмила. Закругляйтесь.


ЛЮДМИЛА. Всего вам, спасибо вам. Как могла. Жаль, без цветов, как-то упустила. Извините, пожалуйста. 


АРАМ. Достаточно. Миша, мы же на «ты», помнишь? Ты все понимаешь, все знаешь, твой поступок для меня непостижимая смелость и достоинство. Такие, как ты, это пример жизни, пример всем, а мне – на все времена, такая высота. Я всегда буду помнить и знать, что у меня есть такой друг, и ни когда не скажу «был». Ты в моем сердце, ты для меня ориентир. Верю тебе. Давай, будь до конца.


МИША. Как скажешь.


СЛАВА. Да, я присоединяюсь к сказанному ранее. Арам, предыдущие товарищи, так все правильно сказали, ты и ориентир, и гордость, и друг, и цель. И ты так много будешь значить для будущих поколений, что и я, и вся моя семья, а это главное же чтобы семья и все понимали, что это не напрасно. И столько времени, столько трудов и столько людей для всего этого, что ты. А я во всем этом тоже принимал участие, и, конечно, мне трудно как-то так сразу расстаться, ведь я, можно сказать, привел тебя и мы тут были первыми и значит, я что-то больше значу для тебя и ты для меня. Хотя ты для всех, ты за всех, и это важно. Пока, спасибо. Буду помнить.


БОЯН. Анжела, Люций, вы что-нибудь скажете?


АНЖЕЛА. Попозже, сам сначала.


БОЯН. Миша, по-простому сказать, послал бы ты всех нас и остался один. Одиночество это ты и никак по-другому, не спорь с собой. Вот в чем проблема – спорить с собой. Это же не целостно. Только представь – спорить с собой. Сомневаться в необходимости действия поступка – это я понимаю, понимаю, когда взвешено, когда анализируется ситуация и принимается решение. Но когда в споре с собой, что уже абсурд, приводится аргумент «я так хочу» – то кто я? Тот первый, тот второй, третий – ты со сколькими собой споришь? Если вы все сидите вокруг тебя и спорите с самим собой, мне это кажется неразумным, разум, вот к чему я призываю, и в первую очередь тебя. Это я поговорить решил, а так-то мне все равно, почему ты решился на поступок. Ты орудие, ты инструмент, необходимый в деле, и это не мое дело, это общее дело. Это как корабль плывет, чтобы понятнее: есть капитан, есть моторист, есть кок и штурман, каждый что-то делает. Я в этом деле тоже что-то делаю, и где-то есть капитан. Только не думай, что я капитан, а ты моторист. Ты сегодня вообще затычка, которую выдернут – и все сольется. Или наполнится, это кому как удобно. Действуй и не спорь с собой. Пока, я пошел.


АНЖЕЛА. Вот сколько всего сказал, а главного не произнес. Не произнес своей клятвы верности, нет у него.


ЛЮЦИЙ. Зато уверенность есть.


АНЖЕЛА. Вот ведь у всех что-то есть: гордость, уверенность, даже преданность могла бы быть, а любовь где? Вот эта любовь, которая двигает людьми, их странными поступками? Еще в детстве читала книжки про любовь и думала: зачем он бежит за ней сейчас, зачем прыгает с обрыва, когда можно прийти завтра с цветами, со свежей головой, нарядным, с улыбкой и сказать эти простые слова – я тебя люблю? Миша, я вас люблю. Просто люблю, и все.


ДУНЯ. А удовольствие от секса получаешь с другим.


АНЖЕЛА. А причем тут любовь и секс? Я и тебя, Дуня, люблю и, конечно, Люция люблю, и вас всех люблю. Ну да, выглядит это странно: чуть тронутая умом тетка всем про любовь говорит. Да, я отделяю любовь общую, как чувство благородное, от любви плотской. Тебе, Миша, предстоит сделать такое, что может изменить нас. Я бы хотела изменить в первую очередь любовь, чтобы она была чувством радости, а не желанием обладать. Делай, Миша, то, на что способен. Ты один на это способен, и никто другой из тех, кто здесь, на такое не пошел бы. За это тебя люблю еще больше. Я полюбила тебя, как увидела, а узнав, что ты решился, – полюбила еще больше. Живи с любовью.


ДУНЯ. Да, конечно, любовь. Когда-то об этом так много говорили, но мало делали.


АНЖЕЛА. Это потому, что не знали, что любовь – это просто любовь, а не право обладания. Вот и растворилась, забылась любовь.


ДУНЯ. И что, если ее возродить, то все будет хорошо или по-прежнему? А как ты хочешь ее возродить, в каком виде?


АНЖЕЛА. В настоящем, в истинном.


ДУНЯ. И опять будет воина.


ЛЮЦИЙ. Да, опять будет война. Воина не кончится, пока не кончатся люди. Если у него все получится, то войны не будет. Любви не будет. Нас не будет. Всех не будет. Останется мир сам по себе.


БОЯН. На это и надежда. Ну, пошли.


(Все выходят, остаются Дуня и Миша.)


ДУНЯ. Может вернуть кого-нибудь? Ты вообще как после всей этой церемонии прощания с героем? Не порвало от значимости задуманного? Ты подожди героически надрываться, я еще чаю выпью, в окно на мир посмотрю или тебе уже не терпится?


МИША. Я не спешу.


ДУНЯ. Вот и славно, трам-пам-пам. Я, было, подумала, что весь этот балаган на тебя сильно подействовал, и ты как сейчас рванешь. А поспешишь – можешь и напортачить, хотя, как я понимаю, дело то не хитрое, просто страшно. Самоубийца, например, только за себя безответственный. На всех-то он ответственность переносит.  Понятно же, что кто-то должен ответить за самоубийцу, вдруг его кто-то довел до этого, вдруг не сам? Ты знаешь, что самоубийц по закону не кремируют? Это чтобы, если у кого-то сомнения возникнут, – откопать и проверить. А у нас-то совсем другая история, да?


МИША. Другая.


ДУНЯ. Вот и посиди, а я поговорю, старая клуша. Так по-старушески побурчу, расскажу тебе, как молоды мы были, как верили, а некоторые любили. За любовь пусть Анжела отвечает, а мне всегда интересно было, как люди врут. Вот смотрит же в глаза – и врет, и так уверенно это делает, какой там народный артист попал! Врет так, что это не игра, не искусство – это вера в собственное вранье. Я же говорила, что так завиралась, что сама верила. А ты не врешь сейчас. А какая разница: врешь, не врешь, все уже решено. Или ты им соврал, что решено? А вот раз – и не решено? Они сейчас идут и думают: а если он соврал? И зачем с ним эта старая перечница осталась? Что она ему сейчас наговорит? А если скажет то, что не надо? Они же каждый думает, что-то не надо тебе говорить, что ты можешь передумать. Они не верят тебе, вот как. Я даже поспорить могу, что кто-нибудь вернется, вот только не знаю, кто и зачем. Кто-то, может, отговаривать решится, и даже догадываюсь, кто. Но я их не пущу. Ты думаешь, зачем я тут осталась? Ага, чтобы не пущать.


МИША. Почему?


ДУНЯ. А вот и сомнения в вопросе. Потому что, Мишаня. Потому что ты или ищешь, как отказаться, или ждешь чего-то. А чего ты ждешь, что тебе надо, я же только могу догадываться. Смотрю на тебя и вижу: в смятенье юная душа. О какой душе я говорю? Нет ее, все это придумали недалекие людишки, чтобы оправдать проблемы с психикой. Спроси тебя о боге – и ты начнешь молотить всякую библейскую ерунду, а спроси тебя о себе – и ты начнешь изворачиваться и рассказывать, как ты о себе думаешь. Что ты скажешь богу, когда окажешься перед ним? Большинство говорят: прости, Господи. За что прости? Значит, грешил, гневил? Так получай, а не выпрашивай милостыню, что ты все время у него что-то просишь. Ты же по образу и подобию или ты неполноценная модель? То есть, он тебя сотворил, но всеми функциями не наделил, вот он какой коварный? Как же так? Человек равен создателю. Я бы сказала: давай я буду богом. По идее, мы с тобой к этому и стремимся. Если все получится, то бога не будет. Нет людей – нет бога.


МИША. Пусть будет так.


ДУНЯ. Это мы еще посмотрим, будет, не будет. Тебя одного оставить или я не помешаю? Голубей-то подать?


МИША. Не знаю. Сам возьму.


(Ставит на стол клетку с двумя голубями.)


ДУНЯ. Вот ведь как все просто, как в сказке. Символы надо иметь, и знать, как ими пользоваться. Мне как-то даже не приятно на это смотреть. Как представлю, так что-то воротит, а ведь не брезгливая – и жёпки подтирала, и блевотину убирала, и кровищи видела реки, всякое бывало. А вот сейчас представлю, как ты это делать будешь, – и противно. Может, от того, что понимаю: больше ничего не будет.


МИША. Страх.


ДУНЯ. Нет, не страх, а тошнота, как от нечистот. Пойду ка я в туалет. А ты тут решай, сейчас или еще потянешь.


(Уходит.)


МИША. Голубки. Вот же придумали, что надо вот так. Все же не приятно как-то думать именно так. Почему нельзя просто вон, например, чашку грохнуть и все? Это же просто – бабах и кранты. Нет же, надо живое собственными руками.


СЛАВА. Миш, это я, Слава, я тут через окно лезу, не бойся. Я как-то подумал, может, тебе поддержка нужна, ну что я буду идти и ждать, лучше уж тут посидеть, с тобой. А Дуня где?


МИША. В туалете.


СЛАВА. Ага, пусть там сидит. Ушла что бы не мешать, что ли? Я не помешаю, я поддержать хотел, ну, вдруг сомнения какие, или она на тебя набросится, кто ее знает. Мне кажется, что она все же из ума-то выжила. Давай я, если что, помогу. Что делать-то?


МИША. Она знала, что вы вернетесь. И не смогла остановить. Все кончено, ничего не получится. Надо было раньше говорить.


СЛАВА. Как не получится? Нет уж, надо до конца, мы же все только об этом и мечтали, как ты, раз – и все. Я же вот вернулся помочь.


(Входит Дуня.)


ДУНЯ. Вот и первый проник все же. Не успела я. Иди отсюда, давай. Вали.


СЛАВА. А что это я-то? Ты тоже давай вали. Давай закроем его снаружи и все, пусть делает.


ДУНЯ. Конечно, давай закроем и ждать будем, да. Ты мне рассказывай, что помогать пришел. Ты все еще примазаться хочешь. Пойми, не будет ничего людского, не к чему примазываться будет, ни к смерти, ни к жизни. Так что иди, смотри в поле, найди звезды или луну. Можешь ждать восход или закат – вот они будут, а тебя нет в этом мире.


СЛАВА. А если другие вернутся, ты их тоже выгонишь или кого-то оставишь? Этого Арама или Баяна, они же главные?


ДУНЯ. Не пущу, даже девок не пущу для прощального минета.


СЛАВА. А почему ты? Давай я. Ты иди, тебе же надо, да и какая разница: ты, я или кто другой?


ДУНЯ. Вот именно, какая разница? Только он может это сделать и никто другой.


СЛАВА. Ну, он же не избранный какой-нибудь, он же такой же, как я.


ДУНЯ. В принципе, да, только тебе никто не доверит, ты же будешь трагедию ломать многосерийную, а он раз – и все. Так задумывалось. Но, чувствую, опять не получится. Ты же уже приперся, щас еще кто-нибудь придет и скажет: я не все сказал, я хочу. Вот это «хочу» человека и губит. Мы все время что-нибудь хотим то так, то этак. Решили же, что больше не быть желаниям человеческим, потому что они единоличные. Не хочет человек для кого-нибудь, он для себя хочет, даже здоровье близким желает, что бы самому не беспокоиться. Так удобно: все здоровы, никаких беспокойств. Ты видел хоть одну дуру, которая бы сказала: милый, давай я тебя покалечу и буду за тобой ухаживать? Ага, нет, дорогой, живи, а если со мной что случится, – ты будешь за мной ухаживать. Так что покончим сегодня с человеческим эгоизмом. Уходи.


СЛАВА. Ну ладно, я уйду, и ты уходи, ты можешь снаружи караулить.


ДУНЯ. Еще чего, в эти последние мгновения я, как дура сторожиха, буду вокруг дома ходить и в свисток свистеть. Чтобы идиот какой спросил, как пройти в библиотеку. Я уж тут на диване подожду.


МАША. Ну, куда ты ломишься, Даш, не надо. Ты же пойми, ему одному надо быть.


ДАША. Это тебе кажется, а я сердцем чувствую, что ему нужна моя поддержка в такой момент. Надо глаза видеть, глаза того, кто любит, я сейчас поняла, что любовь не заменить. Не называй это привязанностью – как я могла за пять минут привязаться, я полюбила. Он же такой беззащитный.


МАША. Скажи еще «котик».


ДАША. Нет, не котик. Он открытый, совершенно беззащитный, и они взвалили на него это, потому что он не смог отказаться.


(Входят.)


ДУНЯ. Вот и девочки пришли. Так что, Славик, можешь уже и не уходить.


МАША. И как ты тут его будешь защищать, от кого? Ты скажешь, что не надо, не делай, они тебя используют, и пойдем, милый со мной жить, детей рожать и пальма, блядь, у моря? Ты кончай, а то я разорву тебя, как клизму.


ДУНЯ. Маша, девочка, не стой на пути, они возродили любовь. Стоило Анжеле сказать это слово, как оно пробудило желание. Дай ей возможность, и она тебя убьет, даже не спросив: а он-то ее любит? Хватит того, что она его любит. Интересно посмотреть, что он ответит.


ДАША. А мне не нужен его ответ, я буду тут, мне надо рядом быть.


МАША. А потом ты скажешь ему: ты не замечаешь меня, я для тебя никто.


ДАША. Такого не будет.


ДУНЯ. Будет, это со всеми бабами случается. Маш, ставь чай, сейчас и остальные подойдут. Пусть эта влюбленная сидит у его ног. Бедный, бедный Миша.


ДАША. Да, он бедный, но сильный, он все равно сможет.


СЛАВА. Да конечно сможет, мы же поможем.


ДУНЯ. Что-то мне захотелось уйти, не могу смотреть на этот психоз. Понятно, что уже ничего не будет, он не станет. Все, конец.


ДАША. Почему конец? Еще все впереди


ДУНЯ. Это у тебя впереди, а тут конец. Вечером он напьется, утром будет страдать, а потом как-нибудь тебя обвинит в том, что ты не дала ему сделать самое главное, и ты во всем виновата. А по пьянке он будет тебя бить. Маш, на меня можешь не делать чай. Пошла я.


МАША. Я бы тоже пошла, но кажется мне, что надо подождать. Может, одумается, и я ее заберу.


СЛАВА. Да нет же, не конец, сейчас мы с ним все сделаем. Нам никто не помешает.


ДУНЯ. Дурак ты, Слава, он же один должен был, в этом суть идеи. Пока, пойду я.


СЛАВА. Ну, иди, все равно мы сами справимся.


ДАША. Да, можете идти, в принципе, вы тут и не нужны были. Все были нужны: Слава открыл дом, мы принесли информацию, Баян расшифровал, Арам организовал, даже Люда документы вела, а ты зачем?


ДУНЯ. А я в дырочку подглядывала.


(Входит Людмила.)


ЛЮДМИЛА. Меня послали проверить. Так и предполагали, что кто-то вернется и все пойдет не по плану. Было же решение, всем все сказано. Теперь я должна доложить.


ДУНЯ. Докладывай не докладывай, а делу не поможешь.


ЛЮДМИЛА. Он придет и разберется. Так положено.


СЛАВА. Смотрю я на эту ситуацию и думаю, что как-то не правильно я выгляжу, каким-то истериком и психопатом. Я же на самом деле другой – спокойный, рассудительный. Меня за это все время жена хвалит, и на работе ценят, говорят, вы такой степенный и внимательный. Что же это я тут-то так разволновался, веду себя как абитуриент. Ну что может произойти, если даже пошло не так? Какая разница, процесс-то запущен, мы можем опять все уйти, если это надо делать одному, или выйти на кухню, спрятаться в туалете. Не понимаю, в чем проблема. Даша, вы же выйдете со мной, и Маша тоже? Людмила, если все выйдут, то все можно еще сделать, процесс же обратим или мы что-то нарушили? Думаю, что ни чего мы не нарушили, и во времени мы не ограничены. Нигде же не говорилось, что точно во столько-то должно все произойти. Мы могли бы дольше чай пить, а потом разойтись. Надо остановится и подумать, а не пороть горячку. Что-то я поддался какой-то панике. Может, от того, что вдруг захотелось все сохранить, ведь столько было затрачено сил? Я когда вышел, подумал: а жалко ли мне всего, что есть или не жалко? Что я жалею? Работу? Семью?


МАША. Слав, а ты работаешь, чтобы семью содержать или семьей живешь, чтобы работать? Если бы не было у тебя семьи, ты бы так же много работал? А если бы не было работы –  ты бы женился, детей завел? Я сейчас думаю: что хочет мужчина в такой ответственный момент? У тебя ответственный момент же сейчас? Хочешь все дела сразу доделать или с семьей побыть, обнять детей, поцеловать жену или что еще? Ты столько про семью говорил, а она тебе зачем? Сексуальные потребности, социальная ответственность? Ты бы смог сейчас со мной пойти? Понимаешь, я думаю, что тебе надо со мной пойти, помочь мне надо. Я тоже думала, когда вышли, у Дашки-то все перемкнуло, гормон выделился, и говорить с ней невозможно. И я думала, что сейчас так хочу, чтобы рядом был мужчина, и о тебе подумала. Если вернуться, думаю, подождать – придет. А потом думаю: если вот так просто предложить отойти, – то оскорбится, испугается. Я, конечно, могу вздыхать как заправская актриса. Поводить грудью, чтобы заметил, ну, короче, могу, как дурра, затеять это блядство. Но смысл, когда все кончается? Не проще договориться? Ты привлекателен, я чертовски привлекательна, в другое время бы такого не сказала, даже выпив, а сейчас как-то просто далось. Пошли, Слав, отойдем. Пусть они поговорят.


ЛЮДМИЛА. Что это вы?


МАША. Люд, а Люд, что ты кипятишься? Подожди, придет кто-нибудь. А не придет – иди сама, мы уж тут разберемся теперь. Слава сказал, поможет, он мужчина ответственный.


(Входит Арам.)


АРАМ. Так, все понятно, все пошло наперекосяк. Как только нет центрального руководства, начинается инициатива, и она все губит. Человеческий фактор, как говорят умники. Все было бы на земле хорошо, если бы не человеческий фактор. С чем мы и боролись, вот и напоролись. Мне просто решить этот вопрос, но вы не способны мыслить, вы начали чувствовать, и желания победили. Я могу вам приказать и расстрелять за невыполнение приказа, но расстреливать у меня не из чего, да и не мой это метод. Глупо, все столько готовились – и простые желания, похоть и жалость, разрушили такую комбинацию. Я знаю, что делать. Как вариант – ничего не делать. Мне-то хорошо, я уже нашел себя и у меня большое будущее, что скрывать, за меня все решили родители. Большой офис. Отличная компания. Я на мир смотрю из окна автомобиля, и мой мир это деловой квартал. Я нотариус и я всегда нужен. Я даже разориться не могу, потому что все просчитано и заверено, у меня нет денег в деле, это ваши деньги, я узакониваю ваш мир, ваши дела. Я вижу всю эту возню человеческую и хотел избавить вас от этой мелочи, но вы, люди, такие ничтожные в своих желаниях и страхах. Как я быстро отделился от вас! Потому что так и есть: я отдельный, и этот мир мне не нужен, но вы за него, хотя он-то вам и надоел, он-то вами и построен таким страшным. Людмила, уничтожайте документы, мы уходим. Мне жалко, не пойму, почему жалко. Жалко хорошо спланированное дело, которое не получилось. Я с вами уподобился спортсмену, который тренировался, вышел на старт, побежал, но проиграл. Такая глупость. И еще я могу вам сказать: у вас у всех есть индивидуальная возможность изменить мир. Вычеркнуть себя. А вот и Баян. Что скажешь?


БОЯН. Да ничего не надо говорить. Я сидел на лавке, и мимо прошла Дуня, стало все понятно, захотелось посмотреть, как вы тут глотки дерете кто за что. Вот только подошел – слышу, ты говоришь, а все молчат. Что кому надо, еще не понял.


ЛЮДМИЛА. Мне ничего не надо, я устала, я сегодня столько делала, была готова, и как выдрессированная мартышка – приносила, уносила. Что происходит, спрашиваете? Банальщина происходит, мир решили исправить, а тут у девочек хочуха проснулась. Вот все время так, у одной зачешется – и большое дело рухнет. Почему они не могут потерпеть? Ну с чего ты, Даша, решила что ему нужна? Он сказал тебе?


БОЯН. Так, значит Даша. Жаль, что мы не расстреливаем по выполнению. Ну, как после прочтения сжечь – и нет проблем. Какая прелесть эти влюбленные женщины, ткни ее сейчас палкой, она и не заметит, а кинь в него камень – разорвет в клочья. Даш, где рассудок? Даша, мы не нужны, мы не нужны совсем никому никогда, все могут без нас, и только мы не можем без них, это же так просто. Мы освобождаем мир от себя, а не себя от мира, хотя тут можно и наоборот. Зачем тебе сейчас его жалеть, его закрывать? Сказала бы честно: хочу физической близости. Вот ты сейчас нас слушаешь, насупилась и готова защищаться, но от кого и зачем? Если ты хочешь ему помочь, то его уже не надо защищать и ему не надо помогать.


ДАША. А вы думаете, так просто это сделать? Он столько дней был один, думал об этом, нес все это в себе, и его это разрывало. Ему, может, одно слово и надо – или сказать или услышать. Он же почему молчит? Потому что боится. Боится, что начнет говорить – и не решится. А секса Маша хочет, она так и говорит: Слав, пошли, поможешь. Слав, иди, помогай.


СЛАВА. Знаете что, я сам решу, кому помогать и когда. Маша не перебивайте меня, и не торопите, я хочу этим сказать. Вот вы решили, что так надо, и я согласен с вами – так надо, и мы тут собрались, зная, что только так и надо, что все, пора заканчивать и не мучить мир. Мир устал от человека, я воспринимал мир только через свое человеческое желание, и когда окончательно понял, что человек лишний, – согласился с вами. И сейчас вы правы во всем, так идите отсюда и дайте решать ему, и мы уж тут разберемся сами.


МИША. А почему их два?


АРАМ. Что?


МИША. Почему голубя два?


БОЯН. Эта мистическая конструкция элементарна. Один – он символ, но ты можешь разобрать, кто из них символ: голубка или голубь. Нет, этого не написано и, понимая это, мы не могли оставить не решенным этот вопрос. То есть, если он, голубь, погибает, то она должна от тоски умереть, но она может оставить перед этим яйцо. А если она погибает, то и он погибает от тоски и от того, что не может продолжить род. Это простая мифология, только ее никто не рассматривал до конца, а мы вынуждены были просчитывать все варианты.


МИША. А если это два голубя или две голубки? Ты умеешь их различать?


БОЯН. Не умею.


АРАМ. И что из этого? Вопрос-то решен, это не имеет смысла, это же ритуал. Да, он сложный, во многом не понятный непосвященным, но это сработает, только нужно сделать – и все. Почему мы уходили? Даша, пойми, мы должны уйти, чтобы его не смущать, это же непросто.


ДАША. Да, наверное, надо. Ты понимаешь – надо, надо оставить тебя одного, надо перешагнуть через это. А я уже так много поняла, я поняла, что мы созданы друг для друга, что наш мир это дом на берегу, что дети бегают, лодка качается на волнах.


МАША. Да, он поливает газон, а ты стираешь простыни, на которых спали туристы. Даша, мира не будет, так что иди, подожди нас. И завтра не будет, если он справится. Так что можно будет не завтракать и в школу не ходить.


БОЯН. Надо бы уходить. Даша, вы с нами.


ЛЮДМИЛА. А эти как же?


СЛАВА. Мы тоже идем. Пойдем, Маша.


ДАША. Как грустно.


(Уходят. Миша остался один. В руках у него голуби.)


МИША. Ну и что, сказать эту заготовку сейчас? Или молча раз – и все? Интересно, а как долго будет все кончаться? Хотел спросить, почему голуби? Не верится, что такая простая аналогия.


(Входят Анжела и Люций.)


ЛЮЦИЙ. Еще проще. Мир просто устроен: выключи свет – и мира не станет. Только выключи для всех.


АНЖЕЛА. Не пугай его. Миша, не бойтесь, мы не стали уходить далеко и видели, как все вернулись. Нам от вас ничего не надо, это просто наш дом. Мы иногда приходим, вспоминаем, как решили уйти, как думали, что все просто решается: уйти из мира, и он тебя не достанет. Хотелось быть вдвоем.


ЛЮЦИЙ. Понимаешь нас? Мы бы хотели сейчас, когда все так рядом, когда немного осталось, и не надо будет самому мучиться, избегать, прятаться, стараться, чтобы тебя не трогали… в это счастливый день остаться дома. Мы же тоже люди и привыкли к нему. Ты бы не мог как-то сказать, когда ты сможешь, чтобы мы подготовились?


МИША. Ваш дом. И у вас есть дом. У всех что-то есть, всем что-то жалко, все тратили время, старались, жертвовали. Даже этот Арам жертва. Все жертвы, все жертвы его.


АНЖЕЛА. Ты про кого?


МИША. Про мир. И вот я могу это решить, и вы собрались тут, и чувствую есть какая-то моя ответственность всем сказать: зачем вы на земле? Вы, со своими болячками и отходами? Даже у вас есть желание. У всех есть только желание. И я потакаю вашим желаниям. Живите и мучайтесь. Даже эти цирковые голуби не выживут без меня. Оставайтесь людьми, а это такая гадость. Даже заговор пропукали. Летите, голуби, летите. (Уходит.)


АНЖЕЛА. Ну вот, свет мой, и конец. Гаси лампадку.


ЛЮЦИЙ. Да, ангел мой.

К списку номеров журнала «ЛИКБЕЗ» | К содержанию номера