Анатолий Алехин

Прогресс. История верблюдячества. Миниатюры

ПРОГРЕСС

 

В маленьком городе всё идёт своим чередом. Он живёт, как заведённая игрушка. Там есть понедельники и пятницы, один телевизионный канал и один канал радиовещания, один вокзал, одна почта и телеграф, одна речка и один мост через эту речку. По утрам люди расходятся из своих домов и собираются в других, где дожидаются вечера, чтобы снова вернуться по своим домам. Так заведено давным-давно, никому и в голову не приходит интересоваться - зачем это всё? Выборы губернатора сменяют выборы заседателей, забастовки учителей плавно переходят в забастовки врачей и работников сферы обслуживания. Время от времени единственная в городе газета разряжается очередным разоблачением никому не известных людей. Единственный поезд уходит в одно и то же время с вокзала и увозит часть жителей, а вечером следующего дня он возвращается и привозит ровно столько же других людей.

Характерной приметой смены времени бывают вскопанные дороги.

Это вносит революционное возбуждение в стабильную в общем - то жизнь города. Людям приходится менять маршруты движения и поругивать местные власти, это их сплачивает. По радио и телевидению непрерывно комментируют происходящее и призывают жителей не волноваться, ибо всё, что делается, делается во их же благо и процветание. Конечно, в этом никто не сомневается, но чтобы как-то обозначить своё присутствие, - некоторые даже пишут в газету. А та отвечает. 

 

ИСТОРИЯ ВЕРБЛЮДЕЧЕСТВА

 

На бескрайних жёлтых песках пустыни,  под  шелест  ветра  и посвистывание песка,  под  ярким  маленьким солнцем живут мудрые верблюды. Они живут племенем. Не потому, что так легче. Известно ведь, что у каждого верблюда есть горб,  в этом горбе вода и пища, они носят это с собой в себе. Просто не будь племени, не было бы и верблюда, и они это  знают, потому что - очень мудрые. Я тоже многое узнал об их жизни и нравах, когда подолгу беседовал с одним,  сбежавшим из племени и лечившимся в нашей клинике.  К тому времени он уже заметно оправился и стал осанистее, в глазах его появилась важность, а движения стали величественны и вальяжны.  Он подолгу декламировал в вольере,  где мирно паслись рядом дикие ослики и козы. К нему уже все привыкли и  не шарахались от него, как раньше. А тогда, когда он появился у нас, он представлял собой жалкое зрелище: ободранный и худой, шерсть свалялась клочьями, отказывался от еды, глаза его лихорадочно блестели, с губ постоянно стекала слюна, и он бормотал постоянно: в дневниковых записях постовых сестер сохранились его высказывания: всё есть песок, всё из песка и тому подобная несуразица. С диагнозом, как это обычно бывает в нашей клинике, не спешили, тем более что возвращаться к сородичам наш пациент отказывался наотрез.  В обитателях вольера он нашёл благодарных слушателей и мог спокойно  развивать  своё  учение,  тем  более,  что всерьёз его никто не слушал,  потому что верблюжий диалект очень специфичен, и для остальных - непонятен. Мне было интересно с ним,- я уважаю этих гордых и независимых животных, а вот так вблизи, да ещё с возможностью длительных бесед, встретился впервые. Известно ведь, что верблюды немногословны.

Мне очень скоро стало понятно,  что мой пациент открыл нечто,  что должно было бы сделать жизнь племени богаче и ярче,  но его не  поняли,  не слушали,  и он вынужден был уйти из племени, чтобы найти единомышленников.  Но это в двух словах,  история же длинна и печальна, впрочем, проще по порядку.

Мировоззрение верблюдов  простое и бесхитростное.

Они знают, что всё-есть, и они сами-это всё. Они знают, что всё бывает разным, если не стоять на месте, а ходить. Тогда в этом во всём появляется всякое, и это интересно. Они знают, например, что если присоединиться к себе похожему, то обязательно появится что-то новое, оно тоже будет частью всего, и всё становится больше. Мудрые верблюды не строят себе пещер и нор. Стоять на месте и жарко и скучно,  они медленно передвигаются от оазиса к  оазису.  Поэтому  даже в самой большой пустыне есть тропинки. История племени насчитывала тысячелетия, но она не менялась, поэтому её никто не описывал и не передавал из поколения в поколе­ния. Это  было  ни  к чему,  потому что жизнь двигалась вместе с каждым новым поколением, и маленькие верблюжата очень скоро перенимали уклад и традиции племени. Кто знает, как долго это бы продолжалось, но однажды по тропинке к племени пришли необычные существа: они не имели шерсти, ходили на задних ногах, а передними проделывали разные хитрые штуки: бросали камни и палки, что-то ухватывали и перетаскивали с места на место. Поначалу они просто размещались рядом, устраивая из палок и ткани шатры,  где прятались от солнца. Верблюды к ним быстро привыкли и нашли для них место в своём бесхитростном мире. Так бы оно и было: просто племя бы стало больше,- но пришлые существа оказались неугомонными.  Сначала они  просто  пытались влезать  на верблюдов и заставлять их двигаться куда-то,  тыча в их бока своими копытцами, потом они стали приставать к верблюдицам, кормящим малышей: они отгоняли верблюжат и подставляли мешки, куда собирали верблюжье молоко, оставляя малышей без привычной еды.  Дальше-больше. Им показалось, что верблюжья шерсть может заменить им их тонкую шкуру. Они стали срезать её со спящих животных, а те потом мучились от жары-голые. А однажды, они просто содрали шкуру с огромного пожилого верблюда, а то, что осталось потом,изжарили на костре и съели. Это было уже слишком-видеть неподвижным, пустым, растянутым на кольях своего сородича. Верблюды опечалились. Они ведь не думали о том, что так можно. В пустыне всегда можно найти и пищу и воду, надо только прислушиваться и принюхиваться, им в голову не пришло бы вот так поступать. Ведь они были всё, и каждый из них был частью этого всего. Грустные, они поднялись и пошли, и только совсем маленький сородич их остался привязан к жилищу пришельцев. Они толкали его, тянули за холку, но сдвинуть не могли. А жалкие существа начали набрасывать им петли на шеи и затаскивать в своё логово, били палками и истошно вопили:  видимо они тоже привыкли к этому союзу и не хотели терять новых друзей.  Но племя ушло.  То,  что происходило здесь, перестало быть тем, в чём привыкло жить племя.  Они знали, что пустыня велика, и в ней найдётся много мест, где можно  жить свою жизнь.  Они нашли такое новое место и потихоньку забыли о том кошмаре,  который случился с ними- ведь они не писали истории, а просто жили. Сколько новых троп было исхожено, сколько поменялось соплеменников, время шло,  всё было как всегда: двигалось солнце, шуршали ветры,  небо меняло свой цвет. И однажды по одной из троп, идущих ниоткуда, к племени приблизился караван. Наряженные и оседланные верблюды несли на своих плотных горбах поклажу-тюки, сундуки, людей. В них трудно было узнать соплеменников - они были такие же,но другие. Все украшенные кожаными ремнями с металлическими застёжками. На головах их позвякивали нелепые украшения, горбы были перетянуты и на них водружались какие-то устройства. Они были к тому же аккуратно острижены и очень гордились своей дружбой с людьми. Те похлопывали их по загривкам, ставили перед ними мешки с сушёной травой, воду. А верблюды услужливо присаживались на песок, когда кому-то хотелось на них влезть, подставляли свои бока, когда их остригали. Верблюдицы безропотно дожидались, когда из них выдоят молоко. В общем, это были другие, но в  пустыне  всем хватало места,  племя расступилось и приняло похожих и других. Тихими тёплыми вечерами, когда люди жгли костры возле своих жилищ, верблюды-коренные и пришлые мирно прогуливались вокруг  и вели медленные разговоры. Пришлые рассказывали свою историю, она была у них очень богатой и начиналась с незапамятных времён, когда один далёкий их предок пришёл к людям и взял их с собой, чтобы вывести из пустыни, так гласило предание. Они рассказывали о том, какие города они построили на бескрайних просторах пустынь, использую возможности двуногих существ, те ведь могут таскать и  бросать разные предметы,  они неприхотливы в еде и легко приручаются. Верблюды всюду таскают их с собой, кормят их своим молоком, согревают своей шерстью, иногда (не то чтобы часто) они выбирают одного из своих сородичей и отдают на съедение людям, потому, что тем никак не научиться обходиться верблюжьей колючкой. Ну а те,  существа благодарные, и платят им заботой: приносят им  корм,  чтобы  верблюдам не приходилось бродить в поисках его по пустыне,  таскают воду мешками из водоёмов, чтобы верблюдам было не так жарко.

Много удивительных историй хранило пришлое племя. У них было принято иметь вожака, который знал больше других, имел другие права на воду и пищу, руководил караваном. Вожак распоряжался тем, кого отдать на съедение людям, кого остричь, какой верблюдице зачать малыша и когда это сделать. Люди шили вожаку красивую одежду, и он выбирал самого достойного из людей, чтобы нести его на своих плечах по пустыне. Он не носил тяжестей, потому что он руководил караваном. Пришлые, рассказывая свою  историю  коренным,  посмеивались над их простецким жизненным укладом:  они не могли понять, зачем те бродят по пустыне в поисках воды и пищи, как могут они обходиться без вожака и людей, как могут они не знать своей истории и своего величайшего предназначения. Простые насмешки сменились нравоучениями и целыми проповедями, когда всем надо было молчать, не щипать колючку, не двигаться, а внимательно слушать мудрого вожака каравана. Тот говорил о том, что нужно делать всем верблюдам, чтобы обрести счастье и уверенность в завтрашнем дне, что есть счастье, в чём высочайшее предназначение каждого двугорбого верблюда, в чём их коренное отличие от одногорбых. Приближённые вожака из каравана строго следили за тем, чтобы все были внимательны, и строго наказывали непослушных. Потом вожак каравана издал указ, чтобы все верблюжата обоих племён посещали его специальные проповеди,  на которых он и  его лучшие ученики рассказывали молодняку об устройстве мира, о законах, которые движут им, о смысле верблюжьей жизни и правилах её. Вскоре племена будто бы перемешались. Вожак каравана определял, кому и какие работы выполнять, какого верблюда отдать на прокорм людям, куда надо двигаться и кому сколько есть. Это было уже слишком, и коренные верблюды начали роптать, что они, мол, жили без всяких таких порядков много веков и хотят жить так дальше, и что, мол, вожак каравана-им не указ. Но порядок есть порядок: всё чаще старых и мудрых верблюдов из коренных отдавали на съедение каравану, молодых верблюдиц забирали в караван, верблюжат сгоняли вместе и настойчиво обучали истории и философии. Конечно, если бы верблюды коренные знали  историю,  они  бы сказали: история повторяется, и они вписали бы новую страницу в свою летопись. Но они этого не умели. Среди них не было тех, кто мог бы объяснить все причины и предсказать следствия, кто мог бы сплотить их на борьбу или определить условия мирного существования с пришельцами. Они могли сделать лишь то, что могли. Они поднялись и пошли в пустыню.  Вожак каравана и его ближайшие помощники бросились было вслед, заклиная узами братства и общности целей, но тут из шатров повыскакивали перепуганные люди,  и  как их было  бросить?  Да  и  украшения и скарб мешали передвигаться быстро. Но и кто из пришлых смог бы найти воду и пищу при  необходимости погони? Легче было расстаться. И расстались без грусти и упрёков,  но что-то в жизни верблюжьей переменилась с тех пор. В ней стали всходить семена, посеянные пришлыми. То один, то другой верблюд, особенно из молодых, заявлял вдруг о том, что он­ - вожак, а племя-караван, и двигаться надо туда, а не так. Новоявленные вожаки оспаривали свои права и гоняли друг друга по пустыни до упада. Самые выносливые из них поделили племя, и в каждой его части стали вожаками, издавали указы и требовали их выполнения. Короче говоря, они перестали быть всем и перестали двигаться. Внутри племени появились маленькие суверенные племена-семьи, занимавшие каждая свою определённую часть пустыни, тщательно охраняя её от соседей. Всё это надо  было  закрепить  законодательно,  и появились верблюды-землемеры,  верблюды-юристы,  верблюды-депутаты. Рассказывать дальше скучно, потому что уж эту часть истории знает каждый даже не верблюд. Сейчас это проходят в самых начальных школах, и написано много книг о том, как развивалась дальше верблюжья циви­лизация и каких невиданных успехов она достигла в деле освоения океана, пустыни и космоса. Прогресс неумолим, и всё большая часть верблюдов оседала, строя себе норы и гнёзда, избавлялась от ставших ненужными горбов и обзаводились кто длинными ушами, кто стройными и сильными ногами, кто большим выменем. Так появились ослы, кони, крупный рогатый скот и прочие отряды. Собственно верблюдов, о которых я знал и говорил вначале, осталось совсем немного, они по-прежнему бродят по пустыне и ничего не знают. И что особенно огорчало моего пациента: не хотят даже слышать о богатой истории верблюдечества, о его традициях и достижениях. И мой пациент сокрушался по поводу того,  что и он  мог  бы вот так же закончить свою жизнь в песках и неведении, если бы не снизошедшее на него откровение, где вся история, рассказанная здесь, прошла перед его взором, и понял он весь величайший смысл и назначение своей верблюжьей жизни. У него появилась теория, о ней в другой раз, и он понёс её несчастным соплеменникам, с намерением открыть им пути превращения в ослов и крупный рогатый скот, ибо это, так выходило по его теории, и есть смысл и предназначение каждого мыслящего верблюда. Но увы, не поняли его соплеменники, и, надо быть честным, хоть и не били и не гоняли своего великого сородича, но и не слушали. (Кто-то из мудрых соплеменников однако, промычал нехотя: история повторяется). А что происходит, когда вас не слушают? Ну да, всё больше разных откровений снисходит на вас, всё стройнее и твёрже становится ваша теория, всё меньше требуется доказательств для её основания, потому как некому доказывать. Доказывая самому себе, бедный мудрейший верблюд стал носиться ослом по жаркой пустыне, весь изнемог, воображая себя то арабским скакуном то орлом, парящим над бескрайними просторами пустынь. Ну а жизнь текла своим чередом, так и попал наш герой в вольер для сумасшедших, где и сейчас собирает вокруг себя молчаливых слушателей, проповедуя им истину. Мы все привыкли к нему, пусть себе философствует, ведь не буйствует же, как тот осёл из соседнего загона, который вдруг вообразил себя старым и мудрым верблюдом и потребовал свободы и соответствующего к себе отношения.

 

К списку номеров журнала «ЛИКБЕЗ» | К содержанию номера