Михаил Ковсан

Не предаваясь сну. Стихотворения

 


 


***


Нелепый лепет лета бабьего,


отшелестевшего, и вдруг


метель, сойдясь со всех округ,


снегами занесет и страхами.


 


В прорехах страха волчий вой


трепещет желто и мятежно,


и ужас шествует поспешно,


как стадо рифм, на водопой.


 


Дотла, до ссохшейся мольбы


исчезнет все: слепые грезы


и мелочные угрозы


не получившейся судьбы.


 


Здесь без борьбы легла в снегах


без вести рать живого мира.


Не сотвори себе кумира,


не сотвори свой снежный страх.


 


Тараща глаз, на снег глядит,


разя иронией, ворона,


чернея, глаз торчит из схрона


ветвей, как пойманный бандит.


 


По краю бездны проскользнет,


исчезнет, на лету замерзнет,


в остылом мире врозь и порознь


всё, вся – всю вечность напролет.


 


Полет! Слетевшись, времена


пространство рыхлое разъяли,


слова на звуки разобрали,


а мир людей – на племена.


 


Имен таинственный запас,


неисчерпаемый, исчерпан,


чернея, чернотой расчерчен,


и надо всем чернеет глаз.


 


***


        Дмитрию Кавсану


 


Холодный голод гордых городов,


обглоданных в бреду бродячим мраком,


морокой, мороком,


туманным молоком.


Подковы потерявший Росинант


еще полкруга – в мирозданье канет,


из-под хвоста иронию уронит,


забудется,


завалится,


падет


и впавшим брюхом всадника


задавит.


Но – липкий лепет губ,


Но – снежность униженья,


победы-пораженья,


жужжание,


круженье,


ворожба.


И – терпкий трепет слов


над косною невнятицей незрячей


давным-давно,


тому века назад


из вещих


бесконечных сновидений.


 


И – грубый хохот труб


над половодьем зла,


над


звонкой бездны


полой пыльной


плотью,


 


Зияющей


и льстиво и светло,


зазывно и беззлобно,


сказал бы Гавриил,


архангел иль пиит,


звездоречиво,


зияет бездна


вопреки,


за то,


 


Что нарекли ее


в туманном мраке,


в бреду незрячем


истиной бродячей.


 


***


Напророчил случайно, нечаянно,


Словом в пыль растирая страх,


Не нечаянно – от отчаяния:


На носилках – не на санях.


 


Не случайный погост заброшенный,


Где зиянье крестов сквозь забор,


Белоснежием запорошенных,


Но – зазор Иудейских гор.


 


Взор земной, светлый взгляд сапфировый,


И меж ними одним словцом,


Хоть и так, пусть победа Пиррова,


Был не ловчим я, но – ловцом.


 


НЕ  ПРЕДАВАЯСЬ  СНУ


 


Сквозь зарево забытых городов


пропащее пространство озирая,


руины ада и руины рая,


явь бесконечности,


бессмыслицу годов,


в безлюдном времени,


забросив все,


осесть,


 


 


незаселенною эпохою


плениться,


в tempusincognito


влюбившись,


поселиться,


чужой обжитой


завещая месть.


 


Небрежные


движения души


не бережно


к бессмыслице утешной


ведут, маня,


 


во времени безбрежно


бесследно канут.


 


Одичав в глуши,


всплыть,


дым пожаров в легкие вобрав,


профанному пространству


поразиться,


с чудовищем бессмертия


сразиться,


не победив,


но замертво упав,


воскреснуть,


избирая впопыхах,


запоминая:


времени не будет,


эпоху зыбко


населяют люди,


живет в сынах Адама


зябкий страх.


 


На полустанке суетной борьбы,


обочине лепечущей дороги –


убогие,


рогожей крыты дроги,


знак начисто истраченной судьбы.


 


Здесь голос зяблика, затейливый, резной,


и зыбкий звон под зоркою луной.


 


Заложники,


у времени в плену,


поденщики разора


озарённо


хлеб собирают,


в муке мелют зерна,


наследуя:


не предаваясь сну.


 


 


ИМЕНЕМ  АНГЕЛ


 


По речке тишайшей,


исчезающей в море,


лодочник возит


равнину и гору.


 


С лодкою рядом,


ее окружая, –


солнце и звезды,


пространство сжимая.


 


Веслом пролагая


путь сквозь дремоту,


слева – деревья,


справа – болото.


 


Так римляне шли,


пролагая дорогу,


мир покоряя,


сея тревогу.


 


Шли, побеждали,


народы сживая,


страны и земли


мечом пожиная.


 


К обеду расстелет


зеленую скатерть,


гребет осторожно:


узок фарватер.


 


Бога творенье


течет, вспоминая,


ничего в мире


не изменяя.


 


В дельте коса


воду сминает,


с норовом речка:


русло меняет.


 


С такою рекой


не оберешься,


далёко зайдешь –


и не вернешься.


 


Но перевозчик


ныне в ударе,


именем Ангел


болгарин-боярин.


 


Он напрягает


мышцы и жилы,


не за оболы –


за деньги живые.


 


***


Старинный друг мой, добрый ангел смерти,


не торопись, нальем на посошок,


еще глоток, еще стишок, стежок,


всё по твоей неторопливой мере.


Благодарю, что ты со мною был,


со мною плыл, пел в унисон фальшиво,


не торопил и, как сторукий Шива,


от бед и от дождей меня хранил.


Строптив не буду, ты возьмешь меня


под руку и пойдем неторопливо


под твой смешок глухой и не глумливый


порой ночною иль средь бела дня.


Мне все равно. Ты знаешь, я устал


от склок и шума, грохота и свиста,


осколков разума, от них сей мир неистов,


и правишь в нем не ты, а суета.


С ним не был никогда накоротке,


точнее, был с ним в отношеньях сложных,


и то сказать, ведь он меня безбожно


превозносил, пиная в тупике.


Жаль, что не ты в нем правишь, очень жаль,


они ведь мнят, что боги, что бессмертны,


хохочешь ты над ними, ангел смерти,


а срок придет, то жалишь  тыщей жал.


Жалеешь, жжешь, разжалованный бес,


не сея жнешь, ты – мой знакомец давний,


ты дивный, ты не злой, ты парень славный,


без ропота несущий жизни крест.


Ну, ладно, будет, подтолкни меня,


прости, и  так со мною задержался,


наверное, в словах поиздержался,


верну, достану только из огня.


Прожаренное с дымом и лучком,


снимай, смакуй – я для тебя старался,


состарившись, всю жизнь я побирался,


слова выпрашивал – поштучно и пучком.


Ты прав, прости, я малость не в себе,


ведь ты не черт, не бес, но – ангел смерти,


диавольская разница, поверь мне:


ты – наяву, ну, а они – во сне.


А сон, ты знаешь, дьявольски лукав:


зеленый дуб, за дубом – лукоморье,


и нет там ни страдания, ни горя,


а здесь не проживешь ты, не украв


Щепотку, малость малую судьбы,


чужой судьбы, бесхитростной, счастливой –


хоть зелены украденные сливы,


но глупого спасают от беды.


Я знаю меру, не пересолю,


не пере– я борщу, не пережарю,


но переворошу и перешарю,


и воду откипевшую солью.


А в роще выкипает соловей,


в море – орган, и колокол – в тумане,


и в жизни – смерть, а истина – в обмане,


в озоне горнем – знойный суховей.


Ну, вот и всё, достаточно болтать,


дай руку мне, смиренный мой приятель,


не сеятель, но жнец ты и ваятель


судеб, хоть не горазд ты толковать


Чужие тексты...

К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера