Житейские истории

БЕССОННИЦА

Зима. Израильский дождь. Днём вначале он сносный: не спеша капает по невысохшим лужам, под ним можно идти даже без зонтика. Ну, подумаешь, малюсенькие капельки тёплого дождя! Особенно не промокнешь.

Через полчаса из-за туч выглядывает ласковое солнышко и в считанные минуты подсушивает лужи. У тебя поднимается настроение, и ты спешишь по своим делам  на улицу.

Но ещё через полчаса небо снова заволакивает тучами и начина-ется ливень. И не простой, а с порывистым ветром. Твой зонтик выворачивает наизнанку. Поворачиваешься так, чтобы твой зонтик вернулся в исходное положение. А в это время под мощным порывом ветра струи дождя начинают орошать землю под косым углом. Зонтик уже не спасает: голова ещё сухая, а вся одежда мокрая насквозь.

Через четверть часа дождь прекращается, из-за туч снова показывается солнце. И опять под его ласковыми лучами высыхают лужицы. А через час, реже – через два-три, начинается новый зимний фейерверк дождя.

Днём ещё можно подловить время, чтобы выйти на улицу подышать свежим воздухом, сходить по своим делам. Зато ночью, чтобы уснуть, надо быть или сильно уставшим, или иметь, как в молодости, крепкие нервы. Ну, а если тебе далеко за 75, и твоя кровать стоит напротив окна, тебе ночью совсем не просто уснуть: сильный порывистый ветер с силой стреляет каплями дождя по оконному стеклу – стекло дребезжит и, как может,  сопротивляется порывам ветра. А частые раскаты грома и сверкание молний напоминают тебе, что – увы! – и в эту ночь тебе не уснуть. И никому не известно, когда это безумие, это музыкально-громовое светопреставление закончится: среди ночи, под утро или ещё назавтра будет продолжаться весь день. Сказать по правде, смотреть в окно на это всё не очень хочется. И я поворачиваюсь в кровати на другой бок, а там представление ничуть не хуже. Там рядом со мною спит моя жена Сора, набегавшаяся за день. Мало того, что она постоянно храпит (под старость у неё проблема с дыханием),  она ещё во сне губами издаёт музыкальные трели, которые выдержать могу только я. А на спине я не только не могу уснуть, но даже не могу закрыть глаза. Так что и не знаю я, как мне улечься.

Лёг всё же на спину. Лежу не шевелясь. Не хочу потревожить Сорку – намаялась она, бедная, за день. В шесть утра на столе уже дымится горячий завтрак для всей семьи. В семь она одевает и кормит внуков, а я их должен отправить одного – в детский сад, другого – в школу. Потом Сорка готовит кому – обед, а кому – и ужин. А пока на плите что-то кипит, что-то булькает, у неё в руках уже швабра с тряпкой, а в углу рядом с балконом пипикает стиральная машина – сообщает, что всё уже постирано и пора развешивать бельё. Набегается за день моя Сорка. И мне, наверное, единственному жалко её по-настоящему – у неё рабочий домашний день никогда не кончается, а ей уже, слава Богу, тоже далеко за 75! Да и здоровье далеко не такое, как в молодости. А болеть по-настоящему, как другим, у неё времени нет.

Дочка с зятем в шесть возвращаются с работы, оба – как выжатый лимон. И начинается:

– Папа, Рони сделал уроки? Мамочка, ты сегодня не хочешь отвести свою внучку в клуб на танцы? Я что-то неважно себя чувствую. – А через пять минут: – Мамочка, а что у нас сегодня на ужин? – А потом слышу, она зовёт своего мужа к столу: – Сёма, иди, посмотри, какую вкуснятину сегодня приготовила мама нам на ужин! И когда она только успевает это приготовить? – А после ужина: – Мамочка, поставь, пожалуйста, всю грязную посуду в раковину. Я через полчаса встану и помою. – А потом ко мне: – Папочка, взял бы ты мяч и пошёл бы в парк подышать свежим воздухом с Рони. Внук так по тебе соскучился!

А что дальше? Сорка спешит к раковине мыть целый ворох посуды, а я – мяч в руки и с внуком в парк. Сказать вам по правде, для меня с внуком сходить в парк – одно удовольствие. Эта моя любимая зараза в шесть лет где-то успела насмотреться международных встреч по футболу и постоянно издевается над своим дедом. Я в воротах стараюсь прикрыть левый угол, а внук забивает мне гол в правый. Я прикрываю правый угол – мяч влетает в левый!

– Я – будущий нападающий Месси! – говорит мне внук. – Не веришь, дед? Так посмотри на мою форму! – А на полосатой футболке национальных цветов каталонской Барселоны у внука внизу нарисован номер 10, а вверху – печатными буквами «МЕССИ».

Домой мы возвращаемся оба довольные, с хорошим настроением. Зять над нами смеётся: «У наших футболистов одна возрастная группа: одному – 6, другому – 76».

Дома садимся с внуком на диван, и он начинает читать мне какой-нибудь рассказ на иврите. А когда чувствует, что я не совсем понимаю, переводит на русский.

Хотите знать, что в это время делает Сорка? Она опять стоит у плиты и печёт какой-нибудь замысловатый торт. У нас в семье привыкли пить чай только с пирогом или с тортом, приготовленным моей Соркой.

А сейчас догадайтесь, что мы с Соркой делаем после десятивечера? Не догадались? После десяти часов у нас с Соркой начинается личное время: мы ложимся на кровать и включаем телевизор. А в это время показывают самые интересные передачи и сериалы. Зять с дочкой удивляются, когда это мы успеваем посмотреть всё самое интересное по телевизору?

А дождь всё барабанит в окно. Гром гремит. Молнии каждую минуту освещают нашу комнату.

– И что это за дети  такие у нас? – накрывшись одеялом, возмуща-юсь я. – Кажется, стараемся всё для них, стараемся из последних сил, а им всё не так, всё мало!  Говорят, что мы им совсем не сочувствуем, не помогаем.

– Раз так говорят, наверное, так оно и есть, – накрываясь по шею вторым одеялом и почти засыпая,  говорит мне Сорка. – Чтобы они у нас всегда были здоровы, и чтобы у нас всегда хватало сил им во всём помогать. А внуки наши, признайся, Хаим, просто чудо! Всюду успевают и хорошо учатся. Кто им, Хаим, что-то подскажет и поможет, если не мы? Ну, а в чём-то посочувствовать нам? –жена улыбнулась сквозь сон.– Когда-нибудь они доживут до наших лет, тогда нас и пожалеют и в чём-то посочувствуют нам. Хочешь всё это увидеть – доживи и посмотри! Я не против, – подкалывает она меня.

Смотрю я на Сорку и думаю, наверное, пришла пора нам немного угомониться и дать нашим детям отдохнуть от нас, а нам от них. И вообще, отдохнуть от всех земных проблем перед дальней дорогой. А что для этого нужно? Немного здоровья и немного – как это в песне поётся? – Вспомнил! – «мани-мани»… За свою жизнь мы так и не смогли накопить эти самые «мани-мани».Нуи что? Чёрт с ними, с этими самыми «мани-мани»! Вроде, у нас и всё есть: мы обуты, одеты, не голодаем. И вообще, думай – не думай, а все мы ходим под Богом,  как Он решит, так и будет. А Бог видит, какие мы с Соркой люди: не пьющие, не гулящие, всю жизнь трудились и всё заработанное приносили в дом. Оба служили в армии. И ближнему всегда помогаем чем можем. А на праздники всегда всей семьёй ходим в синагогу. Думаю, Бог всё это видит и когда-нибудь наградит нас своим вниманием. Как? Думаю, проснёмся мы с Соркой однажды без наших болячек (пусть даже не наяву, а хотя бы во сне) и почувствуем, что дышится нам легко, как в молодости, и мы можем – просто не верится! – набрать полные лёгкие воздуха и не спеша полностью его выдохнуть…. Ноги наши перестанут болеть. И мы сможем пройти уже не квартал, как сейчас, а пешком дойти до моря или даже к сыну в гости, который живёт о нас в пяти минутах езды на автомобиле.

Думал-думал, и видимо, задремал. И снится мне, что зубы наши вылечены и совсем не болят. И с глазами – полный порядок. Не надо сквозь очки щуриться, чтобы прочитать, от кого это к нам пришло письмо или это чёртова платёжка. Толи за свет, то ли за газ или за воду. Квартира наша уже действительно наша: погашена за неё последняя задолженность. А тут смотрю – у меня в руках ещё какая-то бумажка. Взглянул я на неё и не поверил своим глазам! Одел даже во сне себе очки. Точно! Чек из банка на 11 миллионов шекелей за выигрыш в лото! Вот, думаю, как в жизни бывает… В лото никогда в жизни не играл и эти самые лотерейные билеты не покупал.  И – на тебе! – выигрыш всё равно у меня в кармане, то есть – в руках. И что сейчас с эти выигрышем, думаю, делать? Нам с Соркой под старость эти деньги и даром не нужны. На еду и на подарки нашим внукам на дни рождения хватает и нашей пенсии. Зря, по-видимому, из этой небесной канцелярии нас на склоне лет наградили таким крупным выигрышем. Но раз наградили, то надо что-то с этими миллионами делать. Не возвращать же их? Да и кто нам подскажет, кому?

Вот и появилась у меня ещё одна головная боль. Что делать? Может, разделить их между детьми? Зачем? Они и сами неплохо зарабатывают. Регулярно со своей зарплаты платят за квартиру и каждый год с детьми отдыхают на разных курортах, даже ездят за границу. Зачем лишние хлопоты на их головы? Значит, для блага детей их от нашей делёжки освобождаем. Остаются десятка два друзей и родственников.

Как бы получше разделить эти несуществующие миллионы, чтобы ненароком кого-нибудь не обидеть? Кажется, и с математикой в школе у меня всё было неплохо, а вот под старость не могу поделить 11 миллионов ни на 23, ни на 21, ни на 17 – никак не делятся!Я просыпаюсь, бужу Сорку и спрашиваю:

– Как бы ты разделила 11 миллионов на 21?

Она приоткрыла один глаз и переспрашивает:

– Что на что надо делить? Давай калькулятор!

– Надо, – повторяю ей, – разделить 11 миллионов шекелей на 21-го человека.

– А у тебя эти деньги в наличии есть?– с безразличным видом спрашивает у меня Сорка.

– Пока нет!– развожу я в стороны руки.

– Так какого чёрта ты меня без дела будишь? – обижается она на меня. – Задурил мне голову своими миллионами! – Секунда – и моя Сорка  вновь наслаждает меня своими музыкальными трелями.

Заныла спина, и я поворачиваюсь на бок, лицом к окошку – к громовому светопреставлению. Закрываю глаза и снова вижу всех своих друзей, родственников, знакомых, которые, как минимум, раз в неделю звонят мне, интересуются, как прошёл день. Им интересно, что нового у нас в семье. Они приглашают нас на свои торжества и юбилеи, советуются со мной по разным своим проблемам. Гляжу я на них и думаю, что будет, если я кого-то обделю, неправильно разделю эти самые чёртовы миллионы? Останусь тогда и без друзей, и без денег.

Снова просыпаюсь  и думаю: «Бог с ними – с этими  миллионами!  Напридумывал я сам себе всяких небылиц. Надо как-то уснуть!»

И снова припомнилось мне, как вчера после дождя мы с Соркой были в магазине, купили себе кой-какие продукты и по порции мороженого по три шекеля за порцию. А рядом увидели в холодиль-нике мороженое пирамидкой, разукрашенное конфетами и мармеладом – такое большое! Минимум две порции в одном. Правда, стоит оно уже не три шекеля, а двенадцать. Сорка посмотрела на него, сглотнула слюну и говорит мне: «Такое мороженое едят, наверное, не иначе как одни миллионеры!»

Я поворачиваюсь на правый бок и опять тормошу жену:

– Сорка! Сороле! Проснись, пожалуйста, и перестань храпеть!

Она опять приоткрывает один глаз: 

– Ну, что тебе, Хаим, сегодня опять не спится! И сам не спишь, и мне спать не даёшь!

– В такую погоду, – со злостью говорю я ей, – только ты и можешь спать! Посмотри, как дождь барабанит в окно, как от сильного ветра дребезжат стёкла! Что, Сороле, я хотел у тебя спросить? Забыл. Вот голова у меня стала – ничего не помню!.. Кажется, вспомнил! Скажи, Сороле, где у тебя лежат таблетки от бессонницы? Уже два часа я всё ворочаюсь на кровати и никак не могу уснуть!

Сорка снова, заспанная, растягивая слова, говорит мне:

– У меня на тумбочке в розовой упаковке…

Я не спеша встаю, на цыпочках – чтобы в третий раз не разбудить Сорку – подхожу к её тумбочке, беру из розовой упаковки таблетку от бессонницы, глотаю её и тихонько опять ложусь в кровать. Уже засыпая, вспомнил, с какой жадностью Сорка в магазине смотрела на дорогую порцию мороженого, которое, как она сказала, едят только миллионеры. Сам себе говорю: «Завтра обязательно куплю ей такое мороженое! Пусть порадуется старая и хоть на несколько минут почувствует себя миллионершей. Она этого заслужила!»

АНТИСЕМИТКА 

–Сороле! Привет, дорогая! Что-то тебя давно не видно. Прибо-лела, что ли?

– Приболела, приболела… Лучше бы я, действительно, приболела, чем иметь такие  расстройства!  Двигайтесь, бабы. Усесться на скамейку я ещё кое-как могу. Ох! Кажется, я уселась, – выдохнула из лёгких лишний воздух Сорка. – А вот, чтобы подняться, мне нужен подъёмный кран. И не дай Бог мне усесться на скамейку без своей палки, как внук её называет – трости, так и останусь сидеть на этой скамейке, пока внук меня не разыщет. Да, бабы, старость – не радость. И стыдно мне иногда становится, что я – участница войны, в молодости  огонь-баба,–опустилась до такой черты, что даже со скамейки встать сама не могу. Это ничего, что мне уже чуть за восемьдесят пять. Мы – фронтовички, всегда должны сами справляться со своими труднос-тями… Да, так о чём, бабы, я хотела вам рассказать? Ах да, о своих расстройствах. Так вот, слушайте.

Значит, так. В соседнем доме у нас живёт одна молодуха. Отслужила она в армии, учится в университете. На вид неплохая. Всегда со мной здоровается. Иногда даже около меня останавливается или прохаживается вместе со мной. Каждый раз рассказывает мне о своей учёбе в университете, о друзьях, о  политике, в общем, о всякой ерунде. Думаете, что меня это интересует? Правда, иногда смотрю ей вслед и думаю: «Молодец девка! Учится, чего-то хочет в жизни добиться. Не то что некоторые, до полуночи жмутся с парнями по углам, а днём отсыпаются».

Так вот, о чём я хотела вам рассказать? Ах, да! Иду я как-то раз вечером по нашему парку. (Я каждый вечер должна хотя бы полчаса прогуляться по свежему воздуху – иначе не усну.) Иду, значит, я по нашему парку, у каждой скамейки останавливаюсь, всех рассматриваю. Внук мне тысячу раз говорил, что это некрасиво, но я имела их всех в виду. Может, внук мой в чём-то и прав, но мне интересно, кто, кроме меня, гуляет по парку, кто во что одет и с какой собачкой прогуливается. Вообще, бабы, эти домашние собачки иногда лучше и преданнее наших самых близких родственников. Они могут часами сидеть рядом с вами, смотреть на вас влюблёнными глазами и слушать вас, слушать, слушать. Иногда кажется, что, кроме них, нас в доме никто по-настоящему не понимает. Какое это счастье, когда у вас в доме живёт такой друг!

Так вот, иду я однажды по нашему парку, гуляю и вижу в стороне от центральной аллеи, за клумбой, стоит – кто, вы бы думали? – мой внук! Я его сразу узнала по белой рубашке с американскими звёздоч-ками. Стоит он за клумбой не один, а с этой кралей, с моей знакомой из соседнего дома, этой чёртовой антисемиткой! Почемуантисемиткой? А потому, что в нашем роду блондинок почти не бывает. «Вот хитрая,– подумала я. – Всегда исподтишка со мной заигрывала и на тебе!» Так вот, стоит эта антисемитка с моим внуком, и не просто стоит, а ещё целуется! «Ну, ладно,– думаю,– пусть пару раз поцелуются, я соглас-на. Ну, просто в щёчку, например. Или, как по телевизору показывают, как интеллигенты ручку целуют». Так нет!Это их не устраивает! Им нужно целоваться не по-людски, а как в ночных сериалах по телевизору показывают, в губы, в шею.

Уставилась я на них, а им до меня – ноль внимания! Они меня в упор не замечают! А я сама себе думаю: «Ладно, сегодня я вам целова-ться разрешаю, а завтра – баста! Своего внука тебе, проклятаяантисе-митка, не дам!» Я её, конечно, как женщина понимаю: она девка на выданье, пора замуж, а тут и парень хороший подвернулся. Мой внук красивый, не  женатый, университет заканчивает.

Она думает, что он у меня ещё несмышлёныш, пара поцелуев, и он – всё! «Ну нет, – думаю я,– тут ты, подруга, не угадала! Он парень не глупый, знает, что сейчас главное для него – учёба, а жениться, к счастью, он пока не собирается. Об этом в доме даже разговоров не было». А расстроилась я потому, что после этих поцелуев ему ночью уже не спится. Сидит он до часу, а иногда и до двух часов ночи и пишет про свою кралю стихи. А утром встаёт не выспавшись и идёт на занятия в университет. Откуда знаю? Как-то раз днём я надела очки, зашла к нему в комнату и поинтересовалась, что это он ночью пишет. Вот, послушайте:

«О, как сладки, как прелестны

Губки алые твои.

Сердце рвётся, сердцу тесно!

Сердцу хочется любви».

И я своего внука понимаю, Молодой, здоровый, рост – метр девяносто, гора мышц.Ему, конечно, хочется любить. А что ей, этой антисемитке проклятой, нужно? Ей нужно только целоваться да мучить моего любимого внука.Видели бы вы, бабы, её, эту антисемитку: маленькая, щупленькая. Я – старая, горбатая, с палочкой, и то на голову выше её. Она у моего внука, как штанга: поднял – поцеловал – поста-вил на место, поднял – поцеловал – поставил на место. И такиетрени-ровки у моего внука каждый день. А иногда ему и ставить нечего. Под-нимет её, а она уцепитсяему за шею и висит на нём, как фрукт на дереве.

Почувствовала я своим бабьим сердцем, что эта любовь добром не кончится, и решила положить конец их свиданиям. Подошла я однажды к ним, сделала злое-презлое лицо и говорю ей:

– Чтоже ты, антисемитка проклятая, с моим внуком делаешь? Дер-жишь его до полуночи, развращаешь его своими поцелуями при посто-ронних людях! Молчи! Молчи!Не закрывай мне рот! – не даю ей опомниться и продолжаю на неё наседать.

– Если тебенравится мой внук, и ты хочешь доставить мальчику немного удовольствия за его поцелуи, так зачем разрешаешь ему поднимать себя по двадцать раз за вечер на руки и обратно, на руки и обратно! Разве нельзя обойтись без этого? Если хочешь, я могу иногда на время уступить вам свою кровать.

А что она, хотите знать? А она вначале покраснела, как очищенный бурак, а потом пришла в себя и закрыла-таки мне рот!

– Зря вы, бабушка, на нас кричите. Мы с Ицхаком вместе учимся и уже давно встречаемся и, если хотите знать, даже решили пожениться после окончания университета.

– Где же это видано! – снова повышаю голос я. – Чтобы парень в двадцать пять лет женился! У него же за душой ни кола, ни двора, ни работы, ни квартиры! У него даже старенькой машины нет. А ты гово-ришь – жениться! Я и слушать не хочу! И этому никогда не бывать!

И я начала действовать. Вечером в тот же день у меня состоялся разговор со своей дочкой и зятем. Я им сказала, так, мол, и так, сына вашего я вам вырастила, посмотрите, какого красавца! И с хорошим характером: он добрый, отзывчивый, товарища в обиду не даст. На радость вам и мне – его бабушке, отслужил в элитных войсках, посту-пил в университет и, с Божьей помощью, скоро его закончит. И что сейчас? Всё, чего он достиг за это время, коту под хвост? Видите ли, ему в 25 лет захотелось жениться, приспичило именно сейчас! Можно подумать, что в 27 или в 28 он не успеет и опоздает.

И что, вы думаете, мне ответили дочка с зятем?

– А он у нас уже взрослый, самостоятельный, скоро оканчивает университет и сам вправе решать, чего он хочет. В общем, что он хочет, пусть то и делает.

– Очень хорошо! – говорю я дочке. – Я рада за тебя. С этой девкой антисемиткой,по которой сохнет мой внук, всё понятно: хороший парень, почему бы не прибрать его к рукам. Но вы, его родители, которые большую часть своей жизни прожили в Израиле,на старости лет тоже стали антисемитами.