Александр Кузьменков

Памяти Леонида Андреева

Сказать нечто новое о текущем литературном процессе сложно. Все, что могло быть сказано по этому поводу, сказано еще полтора столетия назад. Литература, изволите видеть, живет по тем же законам, что и цивилизация: вызов – ответ. Вызовы перед русской цивилизацией стоят ровно те же, что и во времена николаевского «мрачного семилетия». Потому и ассортимент литературных ответов скуден и банален до неприличия: а) жизнь за царя; б) к топору зовите Русь. Кто поумнее, предпочитают задавать вопросы, но и те до оскомины знакомы: кто виноват? что делать?.. И главный, со слезой в голосе: когда же придет настоящий день?!

А вот тут весьма к месту будет мрачная сентенция Леонида Андреева: все приходит слишком поздно…

Попробую обосновать эту точку зрения. Правда, начать придется с историософии и социологии, – покорнейше прошу простить за скучную материю.

 

ИМПЕРИЯ ФАСАДОВ

 

«Штормы и штили русской истории получили выраженную последовательность, которая скорее всего приближается к синусоиде… Последовательность приливов и отливов деспотизма в русской истории не выдумана. Синусоида русского исторического процесса не сочинена», – сказал А. Белинков, и не ошибся: периоды реформ в России чередуются с периодами контрреформ. Тридцатью годами позже В. Пантин и В. Лапкин выстроили на фундаменте этой метафоры теорию и даже представили ее графически. Нынче на российском социально-политическом календаре контрреформы – стало быть, наше все, мыслимое и немыслимое, лежит ниже плин… извините, оси абсцисс. Как и полтора века назад. «Что было, то и теперь есть, – наставлял Екклезиаст, – и что будет, то уже было; Бог воззовет прошедшее». Воззвал. Будем считать, что нас, как матерых двоечников, в очередной раз оставили на второй год: авось хоть чему-нибудь научимся…

Сравнение двух эпох, – путинской и николаевской, – уже стало общим местом. Что, впрочем, ничуть не обесценивает параллель. Родство действительно бросается в глаза: от экспортно-сырьевой экономики и недееспособной власти до опереточной оппозиции. Петрашевский, по слухам, хаживал в церковь в женском платье – чем не идиотские перформансы нынешних акционистов?

Впрочем, все перечисленное – лишь следствия главной аналогии: в обоих случаях категорическим императивом эпохи становилась спектакулярность; на смену деятельности приходила ее видимость. «Что за странный этот правитель! Он вспахивает свое обширное государство и никакими плодоносными семенами его не засевает», – изумлялась М. Нессельроде. Право слово, зря назвал авторессу – то-то любопытно, кому из современных публицистов читатели приписали бы цитату…

Несмотря на анафему «лихим девяностым», путинская элита – достойная наследница ельцинской: она точно так же явилась на историческую сцену без сколь-либо значимых ориентиров, движимая одним лишь инстинктом самосохранения. И потому вынуждена с особым цинизмом имитировать каторжный труд на галерах. «Политика руководства страны направлена на принуждение людей к тому, чтобы признать тождество узкогрупповых или ведомственных, даже – корпоративных интересов в качестве национальных, государственных», – писал социолог Л. Гудков.

Наивно думать, что эта порча не шагнула за кремлевские стены: цепная реакция была попросту неизбежна. Следствия наблюдаем каждый Божий день: за что ни возьмись, все декоративно. Медицина не лечит: патологоанатомы утверждают, что 70 % диагнозов были ошибочны. Школа не учит: судя по опросу ВЦИОМ 2008 года, 33 % россиян считают, что Солнце вращается вокруг Земли, – привет Копернику! Реестр видимостей можете продолжить по своему усмотрению, – ошибиться здесь практически невозможно. То же с изящной словесностью. Современную русскую литературу можно считать литературой лишь по тем же основаниям, по коим мы именуем нефтяную трубу экономикой: из национальной гордости великороссов.

 

ЛИТЕРАТУРНАЯ МАТРИЦА

 

Все дальнейшее ни в коем случае не бросает тень на одноименный (вполне добротный, кстати) учебник. Слово «матрица» здесь имеет тот же смысл, что у Вачовски: иллюзорную реальность. Надеюсь, помните зловещее: Matrix has you…

Без исторической параллели опять-таки не обойтись. В конце 1840-х Сенковский иронически вопрошал: в России тьма великих писателей, но где же хорошие книги? На излете нулевых Вик. Ерофеев почти дословно воспроизвел коллегу: у нас есть писатели, но нет литературы.

Причина до того очевидна, что нет нужды ее детально изъяснять, достаточно вспомнить марксистский закон соответствия базиса и надстройки. Коматозная жизнь может породить лишь коматозную словесность.

Бог воззвал прошедшее: литература 2010-х – точный слепок с литературы 1840-х. Déjà vu там правит бал. Единственное заметное явление последних лет – «новый реализм» – идейный и эстетический клон «натуральной школы». Все остальное тоже узнаваемо: вялый интерес к «бедным людям», повальная бледная немочь, минутные благие порывы и чугунной тяжести скука… В 1854 году министр просвещения А.С. Норов затеял составить для императора список лучших отечественных сочинений, «чтобы государь ведал, что в нашем умственном мире не одни гадости творятся». Не без труда удалось наскрести лишь 16 книг. «Литература наша в полном застое. Только и есть, что журналы», – резюмировал цензор А.В. Никитенко. – «Но и в них большею частью печатаются жалкие, бесцветные вещи».

Для сравнения – оценки современных экспертов. «Бескрайние унылые просторы большой литературы как Саргассово море: ни островов, ни течения, ни ветра. Иногда на горизонте померещится мачта с пиратским флагом. Мираж. Писатель опять обманул», – уныло вздохнул С. Беляков. Несколько лет спустя Д. Быков высказался суше и отчетливее: «Современная русская литература чудовищно непрофессиональна, и это единственное, что можно о ней сказать».

Профессионализм (и не только литературный, между прочим) тождествен маргинальности – что в николаевскую эпоху, что в путинскую. Едва ли не самое гадкое свойство спектакля: он начисто исключает всякую плодотворную деятельность как угрозу своему существованию. Следствие возможно лишь одно: тотальная отрицательная селекция. Кем зачитывалась просвещенная публика 1840-х? Бенедиктовым и Щербиной. Ровно ту же картину наблюдаем сейчас. Знаете ли вы, к примеру, виртуозную и глубокую лирику Михаила Дынкина – без преувеличения, лучшего современного поэта? То-то же. Зато с девичьими грезами Веро4ки Полозковой или Ирины «Ах» Астаховой наверняка знакомы – у них и тиражи, и полные залы.

Отечественную словесность окончательно искалечила эстетическая парадигма постмодерна, где мастерство автора ровно ничего не значит, а во главе угла стоит мастерство интерпретатора. В результате искусством считается то, что объявлено таковым. На звание Большой Русской Литературы в последние годы претендовали «Pasternak», «Дом, в котором…», «Шалинский рейд», «Елтышевы», «Женщины Лазаря», «1993», «Обитель», «Теллурия» и прочая, прочая, прочая. Результат, на поверку, оказался «пушкинский»: иных уж нет, а те далече. При всем желании не могу вообразить мазохиста, способного перечитывать «Венерин волос» или «Немцев». Но декорум в литературной матрице не в пример важнее сущности: все хорошо, прекрасная маркиза. Даром что муж застрелился, и кобыла околела. Любой из нынешних медоточивых рецензентов вправе повторить вслед за экс-министром обороны: «Нам приказано не замечать кризис!»

Сервильных наших критиков впору привлекать за растление литературных малолеток, обусловившее обвальную деградацию. Времена, когда Сенчин и Садулаев слыли чемпионами косноязычия, вспоминаются с ностальгической нежностью. Полистайте хоть Беседина с Непогодиным, хоть Яхину – весьма познавательное чтение…

Поневоле придется помянуть «мрачное семилетие» добрым словом. Над Бенедиктовым потешался хотя бы Козьма Прутков. У Астаховой или Беседина пересмешника нет: патология настолько вошла в привычку, что уже практически не ощущается. Там, где из всех норм уцелели лишь нормы ГТО, качественная литература невозможна по определению.

Все хорошо, прекрасная маркиза. Matrix has you.

 

КОГДА ЖЕ ПРИДЕТ НАСТОЯЩИЙ ДЕНЬ?

 

Несколько лет назад Е. Фанайлова констатировала: «Страна Россия переживает чудовищный антропологический и онтологический кризис. Это не кризис. Это п..ц». Возражения здесь вызывает лишь последняя фраза. Рано или поздно кум докушает огурец и скорбно вымолвит положенные слова, – тут-то все и начнется заново…

Однако повторю: прав был Леонид Андреев, все приходит слишком поздно. Преобразования Александра II не смогли сдержать шквал террора, вызревшего в недрах николаевской империи фасадов. Февраль 1917-го не предотвратил ни Октябрь, ни Гражданскую. Точно так же фатально запоздала перестройка – интеллектуальная элита СССР оказалась за рубежом, а реформировали страну бездарная и вороватая номенклатура да социально близкий криминалитет. Оттого восторги по поводу грядущих гуннов как минимум неуместны.

Впрочем, речь о словесности. Тут оснований для оптимизма еще меньше. Вряд ли у нас найдутся ресурсы для литературного ренессанса в предстоящую эпоху реформ. Чтобы это уразуметь, достаточно будет припомнить кое-какие подробности. Итак, нэп: Бабель, Олеша, Пильняк, Платонов, Булгаков, Катаев, Зощенко, Эренбург – и это далеко не все. Хрущевская оттепель – труба пониже и дым пожиже: Аксенов, Гладилин, Битов. Перестройка: картонный буддист Пелевин да имитатор Сорокин, а единственный по-настоящему талантливый прозаик – Дмитрий Бакин – de facto остался незамеченным. Не сложно догадаться, что будет завтра, ибо диахрония отнюдь не в нашу пользу.

Но настоящий день неотвратим. Правда, чуть позже выяснится, что пришел он не вовремя да и вообще какой-то ненастоящий. И все повторится: эх, раз, еще раз, еще много-много раз. Иного не дано.

К списку номеров журнала «БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ» | К содержанию номера