Zu zweit

Мирча Кэртэреску. За что мы любим женщин

Умираю от тоски. В 12 часов под часами. Помогите.

Катрин.

к/ф «Похитители книг»

Женщина умирает от тоски. Но от тоски может умереть и мужчина. От тоски друг по другу. Противоположные или противостоящие начала?

Название «За что мы любим женщин» не настраивает? И формат книги подводит. Это летнее солнечное чтение, чтобы засыпать страницы песком, не опасаясь последствий, не боясь замочить страницы соленой водой. А формат – слишком крупный шрифт на маленьких страницах, чтобы короткие рассказы казались длиннее. Автор не скуп на слова, но посвятить страницу описанию одного предмета для него много, то есть значительно. Если одной страницы достаточно, чтобы увлечься этим предметом, то сама книга прочитывается слишком быстро, чтобы возбудить интерес или ощутить пользу от чтения.

Мирча Кэртэреску не описывает чувства. В его памяти есть переживания, но они универсальны – в хорошем смысле этого слова. А характер переживаний связан не с противостоянием мужчины и женщины, а с общими для них вопросами – о воспоминаниях, честности, совести или таланте.

Конечно, ставится вопрос и о писательском таланте. Только слово талант тут лишнее, не потому, что его нет, а потому что писательство для него – процесс жизненно необходимый как жизнь.

Но если нет чувства, то что? За что мы любим женщин? Пытается ли автор ответить на этот вопрос? Знака вопроса в заглавии, как мы видим, не стоит. И писатель не делает явных попыток ответить на него, потому что, чтобы любить женщин не нужно знать, за что вы их любите: за то, что они – противоположность мужчин, или за то, что мужчины видят в них свое отражение.

И все-таки Мирча Кэртэреску стоит немного в стороне от других мужчин, писавших о женщинах. Он называет свой критерий по идентификации женщины. Это стиль. Разговор о стиле он заводит еще в первом рассказе книги, который служит предисловием, и продолжает в течении всего недолго повествования. Но стиль не как мы его привыкли понимать, хотя знаем, что каждый понимает его по-своему. Это стиль женщины-для-мужчины. Он ценен как источник памяти, как средство, доказывающее собственную индивидуальность мужчины. И самая красивая женщина, которую видел автор, повернулась к нему не потому, что он смотрел на нее, а потому что почувствовала, как ее таинственная энергия передается ему под действием взгляда.

Женщины, о которых он пишет, не только те, которыми увлекался, а даже наоборот. Или же часто описывается ситуация, когда мужчина обращает себя к женщине, которая не кажется ему привлекательной. Женщины заполняют книгу не своим количеством, а многообразием – это представительницы разных рас и национальностей: негритянки, румынки, американки и т.д.

Часто Мирча Кэртэреску рассказывает истории не о себе, но о других парах и чужих женщинах, что упрощает ему задачу писать о стиле.

Интересно, что в композиционной середине книги помещен рассказ, в котором нет ни одной женщины. Автор описывает досадную историю, приключившуюся с ним и его кузеном, и завершает дидактическим рассуждением о самоопределении: мы есть то, что мы есть. Процесс поиска себя и есть мы сами. Но может ли женщина отнести это рассуждение на свой счет? Нет.

В следующих рассказах автор, кажется, забыл, о чем (о ком) хотел писать. Или нарочно – он видит женщину там, где ее нет. Это уже особенность его стиля. Свой стиль он подчеркивает сам и делает это через женщину, то есть через отражение женщины, которое стерто памятью и сосредоточенностью на собственной писательской манере. И еще особенность – обращается Мирча Кэртэреску к читательницам – женщинам, а совет дает мужчинам: не спите с тем, кого любите, и в финальном рассказе умирает от сладости неутолимого томления.

    Вот только сейчас я заметил, что как женщины, описанные Сэлинджером в двух словах (до чего экспрессивно: она еще бросила зажигалку в дельфина!), так и та, которую я не сумел описать на целой странице, являются вблизи моря. И так оно и должно быть, мне кажется, потому что при мысли о стиле (который есть грация, волнообразное движение в унисон с колыханьем всего мира, когда плывешь по течению, нисколько ему не противясь, следуя меандрам пустот и полнот) один и тот же образ всегда возникает в мозгу: длинные водоросли, которые вздымаются и опадают, которые перегибает, вытягивает и сплющивает током зеленой студенистой воды на дне морей.

    Ты ничего не сможешь сделать, чтобы обзавестись стилем. Потому что к стилю применим не глагол иметь, а глагол быть. Стиль сидит энграммой в инженерии твоего позвоночного столба, в динамике флюидов твоего тела, в световом пятне на бархате твоего зрачка. В мудрости твоего разума, который подается вперед, когда подается вперед вселенная, и отступает, когда отступает вселенная.