Константин Леонтьев

Солдаты и кошачий взвод. Рассказы

Параграф № 1 Командир просыпается не в духе.

 

Воскресным июньским утром наш священный лишний час солдатского сна был оборван разрывами ненормативной лексики. Грохотало в канцелярии, где почивал ответственный дежурный капитан Романкин, он же Громозека, он же командир нашей бедной отдельной роты связи. Загибал капитан и в Бога, и в Черта, и в министра Обороны, и даже упомянул святая святых – комбата Тищенко!

Мой кореш Серега Варнавский, с которым я делил прикроватную тумбочку, авторитетно заявлял, что корабельная сирена проиграла бы нашему ротному несколько октав, и я Варнавскому верю. И не, потому что он бывший студент музыкального училища, а потому что сам слышал и Громозеку и корабельную сирену.

Подобравшись под одеялами в ожидании развязки, мы принялись гадать, что случилось, но ничего, кроме маловероятной версии о падении командира с раскладушки, придумать не успели.

Из Ленинской комнаты с видом застигнутого врасплох на кухонном столе кота, вылетел, перепуганный дежурный по роте сержант Тараскин. Одергиваясь и застегиваясь на ходу, он бросился было к канцелярии, но передумал, дал задний ход в спальный отсек, и принялся тереть перед зеркалом заспанное лицо. За привычку подпирать, находясь в наряде, лбом подшивку журнала «Советский воин», он уже имел задушевную беседу с Громозекой, и  не хотел ее повтора. Поэтому спешно приводил себя в порядок, пытался разгладить на лбу предательский красный рубец, одновременно лютым шепотом кликая свободного дневального.

Между тем раскаты Романкина переместились из стен канцелярии в коридор и сделались намного громче.

– Поднимай стадо! Форма одежды номер раз! Построение на плацу! – гаркнул он, и дневальный на тумбочке испуганным фальцетом продублировал приказ.

Ну что ж, с добрым утром, Родина! Двадцатипяти головым табуном мы, хлябая на бегу тапками,  ломанулись на улицу, построились и, ежась от свежести утра, начали ждать этого усатого изверга Романкина, которого никто, за исключением вольнонаемных радиотелеграфисток не любил.

Он вскоре появился – двухметровая каланча с походкой журавля мутанта. Чуть в стороне за ним, не поспевая, семенил Тараскин. Через газетный обрывок он нес за хвост труп  громадной крысы. Вид ее сразу снял вопросы, и всем стало ясно, что перед нами  истинная виновница этого утреннего переполоха.

Начал Громозека, как всегда с заботы о подчиненных.

– У всех яйца на месте? – спросил он. Мы промолчали, только стоящие перед капитаном, инстинктивно, на всякий случай, приняли позу футболистов в стенке.

– Руки по швам! – гаркнул Романкин, и его челюсть, похожая снизу на змеиную голову, угрожающе выдвинулась.

– Это удивительно, что целы! Потому что в одно прекрасное утро вы все проснетесь с отъеденными причиндалами, и это утро будет прекрасно именно по этой причине – воспроизводство дебилов в стране подсократится!!

Ротный сделал паузу, чувствуя, что уходит от главной мысли.

– Сегодня я проснулся с этой тварью в ногах! – Громозека ткнул пальцем в сторону сержанта Тараскина, который поспешно вытянул перед собой крысиный труп, дистанцируясь от подобного заявления.

– На моей портупее, – повысил голос Громозека. – Я обнаружил следы зубов. Ее грызли! Кроме того, на журнале приема-сдачи дежурств было насрано!

Мы продолжали молчать. Никто не зарыдал.

– Я спрашиваю, сколько будет продолжаться этот беспредел? Меня достало, что крысы пешком разгуливают, где захотят, включая канцелярию, и жрут все, что попадется, в том числе служебную документацию!

Неожиданно его гнев качнулся в сторону, и обрушился на Тараскина.

– Я говорил, что наряд за ночь должен излавливать минимум две крысы?! Где они? Опять хари по углам мочите?!

– Вот, одна есть! – бодро отрапортовал Тараскин, снова демонстрируя павшую в неравном бою с Громозекой крысу. Мы хорошо видели ее оскаленную морду с длинными желтыми резцами. Выражение этой морды было такое, будто крыса перед смертью узрела нечто ужасное. Впрочем, неудивительно. Ведь последнее, кого она видела, был Громозека.

– Это не считается, это моя добыча! Вы, уродцы, капканы ставите? А отраву, что я с элеватора принес? Где она? Сами сожрали что ли?

– Отрава исчезает, но трупы не фиксируем! А капканы… обходят, сволочи! Не попадают!

– Да потому что крысы умнее вас, атрофированные создания! – Романкин свирепо оглядел наш строй и взял руки за спину. Это означало подведение итогов, и мы приободрились.

– Если механические и химические способы уничтожения тварей не приносят желаемого результата, то, я думаю, пришла пора обратиться к проверенным дедовским методам… – Громозека прошелся вдоль строя, остановился, и впился взглядом в меня. – Кошки! Много кошек! Сейчас сразу после завтрака Соколов, Варнавский и Волков отбывают в близлежащий населенный пункт Окуньки, и там, соблюдая честь и достоинство советского солдата, рекрутируют всех попавшихся на пути кошек. В количестве не менее пяти голов!

Его глаза снова уставились на меня.

– Волков, тебе все ясно?

– Так точно! А котов можно?

– Можно телегу с разбегу, – оскалился Романкин. – Котов разрешаю брать в крайнем случае, ибо они, в отличие от кошек, ленивы, как и все вы здесь! А я хочу, чтобы в этом раздолбанном подразделении хоть кто-то еще, кроме меня приносил пользу! Р-разойдись!!

 

Параграф №2 Нашествие.

 

В одном наш Громозека был, безусловно, прав: крысы действительно достали! Они появились весной, быстро обжили погреб с картофелем и солониной, продуктовый склад, потом передающий радиоцентр, кунги, боксы и нашу старую деревянную казарму. Про небольшое приусадебное хозяйство, где реализовывал свои фермерские амбиции  старшина роты прапорщик Глазов, и говорить не приходилось! В теплице эти твари погрызли всю огуречную и помидорную рассаду, спровоцировав тем самым у ранимого Глазова трехдневный запой, а в свинарнике, где до этого безмятежно хрюкали пять маток и хряк, сожрали нескольких молочных поросят. Причем без остатков. Что, кстати, вызвало некоторые подозрения насчет самого убитого горем Глазова.

После этих событий территорию нашего славного сверхсекретного подразделения посетили киллеры в белых масках из городской санэпидемстанции. Они с важным видом прошлись со своей аппаратурой, из которой брызгали во все щели, разложили в разных углах кучки яда и удалились, заверив, что крысам теперь полный кердык.

К вечеру околели две наших собаки, которые за пряники бегали с нами в патруль, и слегли с животами трое бойцов. Впрочем, последние, как выяснилось позже, поплатились за тайное поедание просроченной тушенки, которую они своровали из стратегических запасов Глазова.

Что же касается крыс, то следующие несколько дней они дружно сходили с ума – с пьяным видом разгуливали, не таясь,  по казарме, бегали по плацу, залезали в прикроватные тумбочки, разве что песни хором не пели! Их били швабрами, сапогами, лопатами, чем ни попадя. Одну, во время занятия, замполит умудрился уложить томом полного собрания сочинений Ленина. Бросок был столь эффектен, что крыса подлетела и кончилась, не пискнув! И это была самая убедительная демонстрация за всю нашу службу того, что дело Ленина побеждает!

Таким массовым забоем, мы истребили за пару дней почти полсотни серых тварей. Победа казалась очевидной. По крайней мере, крысиное дерьмо в каше перестало попадаться, и наш повар Пряников уже не втягивал от страха голову, когда мы ели, и начал верить, что доживет до дембеля.

Но они вернулись. Сбитая популяция быстро восстанавливалась, и это стало ясно по мелкому частому молодняку, который вскоре уже  скакал вдоль плинтусов, ловко скрываясь от погони в одних им ведомым щелям и норкам.

Белые намордники снова были призваны на помощь. Громозека на, сей раз, говорил с ними на повышенных тонах, и угрожал, что если они опять рассыпят слабую, или  просроченную отраву, то всех пойманных живых крыс он будет пересылать им в контору наложенным платежом.

Повторная травля, увы, тоже не принесла нужных результатов. Взбешенный Романкин звонил из канцелярии в санэпидемстанцию и орал сильнее, чем минувшей зимой на нас, когда на учениях, разворачивая антенное поле, мы погнули одну мачту. Не знаю, какой несчастный попался Громозеке на том конце провода, но больше к нам никто не приезжал. Занесли, видимо, наш дурдом в черный список.

Не зная, как лучше выместить свою злобу, Громозека отменил обещанный культпоход на фильм «Маленькая Вера», и заявил, что вся рота остается без увала до тех пор, пока не сдохнет последняя крыса на вверенной ему территории. В тот вечер все мы прекрасно поняли, какие эмоции трясли легендарный экипаж «Потемкина».

Что ж, ротного тоже можно было понять. Комбат Тищенко ежедневно справлялся, вывел ли он крыс. Отчеты Громозеки напоминали сводки с фронта с потрясающе живописной статистикой, но это не спасало от ядовитых выводов командования, что он не контролирует ситуацию.

Возможно, идея Романкина была взрывом отчаяния. В любом случае, нам она понравилась – воскресение начиналось весело, и после завтрака наша кошачья команда – я, Соколов и Варнавский еще раз прошла инструктаж.

– Возьмете мешки из-под ОЗК, – напутствовал нас Громозека. – Они прорезиненные, кошкам их не порвать, и вам по дороге меньше царапок достанется. Толпой не ходить. Внимание к себе не привлекать. Конфликтные ситуации не провоцировать. Грустные голодные глаза бабушкам не строить. Если кто-то вздумает мародерничать на огороде, или, не дай боже, употребит самогон – собственноручно повешу на фидерах!

Да ясно все! Вечная толчея одного и того же! Тут другая проблема: легко сказать – изловить пять кошек! Но они в очередях у магазина не сидят, а если и мелькнет какая, то попробуй-ка, догони! Это даже не курица, которую можно застать врасплох!

Но приказы отдаются, чтобы их выполняли, и мы под пение жаворонков вышли на грунтовую дорогу и взяли курс на Окуньки.

 

Параграф №3 Приказ выполняется любой ценой.

 

Деревня эта находилась от нас в трех километрах, и населяли ее преимущественно бабушки и малолетние дети. Сия загадка пропавшего среднего звена так и осталась для меня тайной, хотя бывал я в Окуньках регулярно, забирая письма и посылки у сухопарой и подвижной почтальонше. Ее звали тетя Дуся, и у нее были кошки. Несколько мурок, перемешанных между собой сложными родственными связями. С тетей Дусей мы ладили, и я не сомневался, что смогу уговорить ее презентовать мне хотя бы одну из кошечек. Таким образом, мы гарантированно выполняли пятую часть задания, даже еще не заходя в деревню.

Разумеется, первым пунктом нашего визита было посещение местного лабаза, где мы купили вскладчину два килограмма пряников  и трехлитровую банку яблочного сока, уже почти созревшего для перехода в уксус. За этой скромной трапезой, сидя на завалинке, обсудили план действий, сверили часы, договорились встретиться на выходе из деревни возле подбитого комбайна, и разбрелись в разные стороны, как сказочные братья в поисках молодильных яблочек.

Тетя Дуся встретила меня приветливо. Напоила чаем и, выслушав просьбу, неожиданно заупрямилась.

– Как же я тебе в казарму деточку свою отдам? Они у меня все нежные, ласковые, а что их там ждет? Наладитесь сапогами шпынять, да мучить!

– Не будем! – горячо убеждал я тетю Дусю. – Если они крыс изведут, то наш ротный их священными животными объявит, как в Египте!

– Не проси даже! Не то я солдат не знаю!

– Хотя бы одну кошку!

– Нет! Они все мои деточки! Мне их всех жалко!

Во время нашей беседы три ее «деточки» терлись у стола, а четвертая, сидя на коленях хозяйки, жмурила мне глазки. Было очевидно, что она полностью разделяет мнение тети Дуси насчет солдат, и на ее морде явственно читалось: «На-ка, выкуси!»

– А насчет крыс они у меня мастерицы, – подзуживала тетя Дуся. – И крыс и мышей давят. Вот эта, Сонечка, – она ласково погладила кошку, – помню, такого пасюка добыла, что соседки приходили смотреть!

– Дайте, пожалуйста! Они вам еще нарожают! – Я чувствовал легкую панику. Время уходит, а задание не выполняется. Призрак Громозеки с растопыренными от злобы усами погрозил мне из-за тети Дуси кулаком.

– Бабы рожают, а кошки котятся. Хорошо. Как Сонечка принесет, так я тебе котика дам, а то и двух. Я котиков не оставляю – раздаю в первую очередь.

Вот же ведьма! Смеется она что ли?! Все мои убеждения пропадали впустую. Даже описание ужасной аварии и подрыва обороноспособности Родины, в случае если крысы испортят аппаратуру в ПДРЦ, оставили ее равнодушной!

И тогда я зашел с другой стороны.

– Может, Вам какая помощь нужна?

Тут тетя Дуся задумалась.

– Есть одно дело, – подозрительно вкрадчиво ответила она. – Надо мне, касатик, поросеночка зарезать. Бореньку. У дочки скоро свадьба – деньги потребуются. А где их взять? Тут завтра армяне-шашлычники как раз должны приехать. Так я им оптом мясо и сдам все! Я бы не просила, да бойцов у нас в деревне раз, да пол раза. На козе сопливой не подъехать!

У меня от волнения ладони вспотели! Я сразу вспомнил жестокое убийство свиньи в нашем подсобном хозяйстве. Держали мы ее втроем, пока свинарь Федюков трясущимися руками шунтировал ей бок ножом, пытаясь попасть в сердце. От визга закладывало в ушах, свинья сучила копытами, сучили ногами, лежа на ней, и мы – городские придурки, а кончилось все тем, что прибежал Глазов, с матом отобрал у Федюкова нож, и добил бедолагу одним ударом. Он сказал тогда все, что думает о нас, и я никогда не осмелюсь воспроизвести это мнение! По крайне мере, трезвым.

– Забьешь поросеночка, или в коленях слаб? – тетя Дуся явно провоцировала. – Если забьешь, я те требушки поджарю, да кошечку любую, кроме Сонечки, отдам!

Женщины даже в пенсионном возрасте остаются коварными существами! Стоило ли ломать эту комедию о любви к кошкам? Я посмотрел на часы и прикинул время. В принципе, если все сделать оперативно, то можно и сковороду жарехи щемануть, и кошкой отовариться! Я видел точный удар Глазова и помнил, как сразу обмякла свинья. Если подсечь поросенка, навалиться и суметь повторить этот удар, животное уйдет в мир иной легко, безболезненно, и уже завтра поедет в город на автовокзал шипеть на шпажках по рупь двадцать за порцию!

Короче, братцы, подписался я под этим делом.

Тетя Дуся нашла мне подменку, я переоделся, сразу превратившись из бравого «черпака» в оборванца с ножом. Потом меня проводили до сарайки, где хозяйка почему-то перешла на шепот.

– Как зайдешь, возьми в кадке комбикорму сухого, да подмани его – чуня, чуня. Он подойдет. Он у меня ласковый.

Все-то они у нее здесь ласковые! Пригнув голову, чтобы не расшибить лоб о притолоку, я шагнул в сарайку. Дорого же мне, однако, этот поход за кисами начинает обходиться!

Разглядев в полумраке прикрытую жестяным листом кадку, я взял оттуда горсть комбикорма, протер им руки, как штангист перед помостом, сгреб новую порцию и шагнул в загонку к Борюсику.

Собственно говоря, я всегда склонен верить людям. Особенно пожилым. И когда мне говорят – поросенок, я понимаю так, что будет именно  поросенок. Но этот дирижабль в углу на поросенка походил, так же, как Романкин на балерину, и чем больше привыкали мои глаза к потемкам, тем страшней мне становилось. Этого Бореньки, пожалуй, могло хватить, чтоб накормить шашлыками всех отъезжающих и встречающих, включая их родственников и собак.

Боря почуял незнакомца и хрюкнул. Потом шумно вздохнул, и поднялся на ноги. Какое-то время мы разглядывали друг друга. Ох, бойся, Боря, солдат, комбикорм приносящих!

– Чуня, чуня!.. – тихо позвал я, и протянул руку. Боря снова вздохнул, переступил копытцами, чуть оскользнувшись на полу. Нужно зайти слева, схватить за правую переднюю ногу, резко рвануть на себя, подсечь заднюю ногу, и пока он лежит всадить нож по рукоятку в самое сердце! Все, вроде, теоретически просто! А вот, поди-ка, попробуй!

Влажный пятак уткнулся мне в раскрытую ладонь. Я тут же брезгливо высыпал комбикорм, чтобы отереть руку о полу ветровки, и пока Боря водил рылом по белой кучке, провел планируемую подсечку.

От неожиданности он взвизгнул и рухнул на бок, но уже в следующую секунду снова был на ногах, и тащил меня по кругу, подпрыгивая не хуже быка на ковбойском родео. Нож я сразу потерял, и, возможно, потерял бы и голову, не соскочи вовремя с этой бешеной торпеды!

Освободившись, Боря отбежал в угол, и обиженно уставился на меня своими мерзкими маленькими глазками. Шум нашей борьбы и свинячий визг были неправильно истолкованы тетей Дусей.

– Ой, молодец! – крикнула она через дверь. – Все уже?!

– Нет пока! – зло отозвался я, шаря руками в поисках оброненного ножа, и стараясь не думать, во что этими руками попадаю.

– Чуня, чуня! – снова вооружившись, позвал я Борю. Тот презрительно хрюкнул и попятился. Ну, что ж, маски сорваны, играем в открытую! Злость придала мне сил и уверенности. Мы снова легли в партер, и я смог даже некоторое время удерживать его тушу, но пустить в дело нож у меня не получилось. Боря, снова прокатил меня по кругу на спине и скинул. Вскочив, я в бешенстве успел дать ему такого пинка, что чуть не покалечил себе ногу.

– А сейчас все? – в приоткрытую дверь просунулась голова тети Дуси.

Я вышел перекурить на свежий воздух. Сбегать, попросить у Громозеки автомат и шлепнуть эту жирную скотину?

– Еще одного надо. Вашему Боре можно за олимпийскую сборную по вольной борьбе выступать.

– Да нету никого, родимый! – скисла тетя Дуся. – Ты уж постарайся как-нибудь, изловчись! Здесь же, как с бабой, не сила, а сноровка нужна!

Опять начинает! Я стиснул зубы. Сноровку вам подавай? Будет вам сноровка!

– У вас есть кувалда?

– Чего удумал? – насторожилась тетя Дуся.

– Сноровку проявляю! Оглоушу сейчас его, как быка на бойне, и зарежу!

– Ой, ня знаю, ня знаю... кувалда то есть. А сможешь?

Смогу ли? Да я горел желанием засветить этому Боре так, чтобы у него мозги из ушей брызнули!

Мы прошли в летнюю кухню, и тетя Дуся показала мне настоящий кузнечный молот.

– Такой подойдет?

Я попробовал его на вес. Колотушка что надо, килограмм на шесть потянет! Быстренько докурил, и снова отправился к Боре, который при моем появлении принялся метаться по загонке. Вскинув кувалду, я замер, как молотобоец с плаката Маяковского, ловя момент, и когда Боря, тяжко отдуваясь, чуть успокоился – нанес удар. Реакция у гада оказалась, однако,  на удивление хорошей. Кувалда с грохотом проломила гниловатую доску пола и застряла. Чертыхаясь, я не без труда извлек ее из пробоины и повторил атаку, отоварив Борю по филейному месту. Бедняга заголосил на самой высокой ноте, которую смог извлечь из себя, и встал на дыбы.  Далее началось избиение, которое ни мне, ни, тем более Боре, не приносило удовольствия. Оказывается, попасть точно таким тяжелым инструментом по мечущейся мишени далеко не просто! Кувалда отскакивала от Бореньки, как от автомобильного колеса, но по голове я ему ни разу не угодил! В конце концов, нервы мои сдали, и я выскочил на улицу, проклиная всю эту затею.

В глазах тети Дуси стояли слезы.

– Ты же говорил, что он сразу оглоушится! А он вона как верещит!

Я молча отнес кувалду на место.

– Может тебе впотьмах неудобно? Давай я переноску дам с лампочкой!

Электричество? А это идея! Законтачить гада, и делу конец!

– Несите, – сказал я тете Дусе. – Только не для света! Мы его током вырубим. Это самый надежный способ!

– Ну, так-то да.  А  точно получится?

– Гарантирую!

Почтальонша уже на все была согласна, лишь бы поскорее закончить этот кошмар. Она принесла переноску, я срезал патрон, развел и быстро зачистил провода, изогнув их в весьма грозную на вид рогатину.

– Идите, включайте в сеть.

С колотящимся сердцем я в третий раз зашел к Боре. Он встретил меня истерикой, и попытался перелезть через загонку.

Ну, молись, свинячий сын! Я сделал выпад. Голубая искра ярко вспыхнула на Бориной холке, после чего боров с разгона высадил дверь, и вырвался на свободу. Выскочив следом, я увидел, с какой сверхъестественной для свиньи скоростью удаляется его спина в цветущем картофельном поле.

Из дома со скорбным выражением на лице вышла тетя Дуся.

– Я пойду, наверное, – от стыда мне хотелось провалиться.

– Сначала пробки, в доме перегоревшие замени, да переноску обратно сделай, – сухо ответила почтальонша, прислушиваясь к затихающим Бориным воплям. – Чему вас только в армии учат? Как вы воевать с врагами то будете, если свинью одолеть не можете?

Я не оправдывался, покорно снося все упреки.

– Помочь вам обратно его загнать?

– Боже упаси! Что угодно, но только не помогай больше! Я его вообще, наверное, пока резать не буду. Это ж надо столько муки принять! Пусть до зимы живет, здоровье восстанавливает, там видно будет. Деньги лучше с книжки сниму.

Сконфуженный, я вернул патрон на место, заизолировал, потом заменил в доме пробки. После этого тетя Дуся позволила мне умыться и переодеться.

– Как выйдешь, через три дома направо спроси Марию Семеновну. Скажи от меня. Попроси кота. Она тебе его отдаст. Басей зовут. Забирай этого Басю хоть на полевые учения, житья от него тут никому нет.

Ну, слава Богу! Хоть что-то! Рассыпаясь в благодарностях перед тетей Дусей, я поспешил по указанному адресу.

Мария Семеновна оказалась приветливой и доброжелательной теткой. Услышав мою просьбу, она на удивление оживилась, засуетилась по двору, громко кис-киская.

– Должон выйти, должон. Если только поблизости, – заверяла она меня, будто боялась, что я передумаю и уйду, не дождавшись поимки этого Баси. Он появился откуда-то из-под крыльца – огромный рыжий котяра с коцаными ушами, потянулся, отставив заднюю лапу, и беззвучно мяукнул.

– Иди сюда, Басенька, иди мой мальчик, – присев на корточки, звала Мария Семеновна фальшивым ласковым голосом. – Иди, сволота поганая, в армию тебя забирают!

– Не очень-то вы его любите, – заметил я.

– Да как не люблю, – смутилась Мария Семеновна. – Люблю. Потому  и отдаю, чтобы ему башку тут не открутили.

Бася приближался медленно. Мария Семеновна дотянулась до его головы и погладила. Кот презрительно перенес ласку, продолжая вопрошать зелеными глазами, какого ляда его оторвали от дел? Рука осторожно опустилась ему на холку и неожиданно сильно и цепко схватила, прижав к земле.

– Давай быстрее мешок!

Рыжее чудовище, распахнув лапы, поднялось над землей, раззявив в беззвучном протесте розовую пасть. Осторожно, как пойманную змею, Марья Семеновна заправила Басика в мешок и отпустила.

У меня возникло ощущение, что в мешок опустили тяжеленную рыбину, которая принялась отчаянно биться. Тряхнув мешком, я  стукнул по нему кулаком, и рыбина-Бася затих.

Марья Семеновна тем временем, донельзя довольная обстряпанным дельцем, скороговоркой давала коту краткую характеристику, из которой я четко понял: Бася любит в жизни только две вещи – кошек и пожрать. И если за кошек его ненавидели только коты, которых он, кстати, загнобил по всей деревне, то за его гастрономические страсти он был заочно приговорен к смерти почти всеми соседями Марии Сергеевны, и особенно рыбаками. В краже вяленных и копченых лещей Бася снискал себе воистину всенародную славу.

– А скворцы! – сокрушалась Мария Семеновна. – Мы ж второй год их не видим! Подчистую разоряет! У меня ноне три пары пытались деток вывести, так последних он на той недели сожрал вон оттуда.

Я посмотрел на высоченную жердь над сеновалом с осиротевшим скворечником на конце. Просто немыслимо, как с таким весом он смог туда добраться!

– И ладно бы не кормила! Каждый день молочко наливаю!

– Мы его перевоспитаем, – заверил я хозяйку.

На этом оптимистичном обещании мы расстались. Мучаясь изжогой от пряников и кислятины-сока, я поспешил к месту встречи. Бася немного вошкался в мешке, но в целом вел себя тихо. Не орал, по-крайней мере, как некоторые свиньи. Через полчаса мы должны уже докладывать Громозеке о выполнении задания, и если Варнавский и Соколов ничего не добудут, то Громозека заставит нас идти к Басику подручными и ловить крыс самим.

Я пришел первым, но не успел еще даже сосчитать на выгоревшей краске комбайна звезды за победы над урожаем, как показался Соколов.

То, что он не пустой было видно сразу. Но когда он подошел, моему удивлению не было границ. Его мешок ходил ходуном и издавал жалобные вопли.

– Учитесь, сынки! – Весело крикнул Соколов. – Пять кошек, как заказано!

Одолеваемый одновременно и радостью и завистью, я поинтересовался, какой кошачий питомник он успел разорить? Соколов, раздуваясь от гордости, рассказал, что он почти сразу набрел на дом полусумасшедшего пенсионера, у которого кроме кошек ничего в хозяйстве не плодилось, и пока я занимался бессмысленным и беспощадным избиением Бориса, он превесело проводил время за карточной игрой в покер.

– Я поставил на кон свой мешок, он ему очень понравился, а он ставил каждый раз на кон кошку. Короче, он проиграл их всех, и даже пытался сходить занять еще одну у соседей, чтобы продолжить, но я сказал, что хватит. Эх, какой у меня нынче фарт пер! С таким фартом надо в Сочи ехать, а не кошек для Громозеки добывать! А у тебя, я вижу не густо?

– Количество не всегда есть качество! У тебя пять драных кошек, а у меня там настоящий окуньковский тигр!

– А почему от тебя свинарником воняет?

Не успел я сообразить, что ответить, как мы увидели Варнавского. Серега шел скорым шагом, воровато озираясь, прижимая мешок к груди.

– Валим, валим быстро отсюда! – бросил он мимоходом. Без лишних вопросов мы подхватили каждый свою добычу, и поспешили за ним.

Когда немного отошли от деревни и перешли с рыси на обычный шаг, Серега повинился нам в своем преступлении.

По его словам он долго ходил, бесплодно пытаясь обнаружить кошек, и сделал вывод, что когда они не нужны, то перебегают дорогу табунами, а когда возникает необходимость – как вымирают! Несколько раз, набираясь храбрости, заходил во дворы и тупо просил кошку у хозяев. Его странные просьбы не находили понимания. Одна старушка даже обозвала его живодером, и пригрозила участковым. История о крысином нашествии никого не впечатляла.

Отчаявшись, Варнавский присел под чьим-то забором на лавочку перекурить, и увидел, как к дому напротив, подкатили белые «Жигули». Из машины выбрался «упакованный» мужик, а следом баба в летнем брючном костюме и модных солнцезащитных очках. Но не баба привлекла внимание Сереги, хотя сейчас, постскриптумом, он вздыхал, вспоминая обтянутые костюмом округлости. В тот момент его вниманием целиком завладел роскошный белый кошак, которого баба несла на руках.

– Заходят, значит, они во двор, и там начинаются приветственные вопли, – рассказывал Серега. – А через некоторое время я через рабицу вижу в палисаднике этого кота. Морда плоская, как кирпичом вдавленная, на шее синий бантик. Сидит, на бабочек охотится. Его пару раз звали из дома: «Масик, Масик!» А Масику все фиолетово – бабочку накроет лапой и жрет ее тут же! С ума сойти! Видать, ошалел от природы. Ну, наблюдаю дальше. И вот он входит в кураж и лезет под рабицу за новыми бабочками. Тогда я подрываюсь, захожу на боевой разворот и гребу этого бабочкоеда в мешок.

– Это должно быть дорогой кот, породистый. Он не сможет крысу поймать! – сказал я.

– Куда он денется! Я тоже говорил нашему военкому, что не могу служить, а он убеждал меня в обратном. И оказался прав, вот служу, как видишь! Инстинкт обязательно сработает!

С инстинктом не поспоришь! Нам с Соколовым осталось только согласиться.

В казарме мы предстали пред грозными очами Романкина. Он посмотрел на часы, на мешки, и удовлетворенно кивнул.

– Можете, уродцы, когда вас напугаешь. Показывай добычу!

Все зашли в столовую, как наиболее удобное для осмотра помещение, сдвинули, освобождая место, столы.

Первым опорожнил свой мешок Соколов. К ногам ротного выпал пестрый ком, который тотчас же распался на пять разномастных кошек, ошалелых и перепуганных. Прижимая уши, они разбежались по углам и затихли, принюхиваясь и оглядываясь.

Потом я выпустил Басю. Едва оказавшись на свободе, рыжий черт рванул с места, одним прыжком взлетел на раздаточное окно, где опрокинул горку пустых железных тарелок, и пока они сыпались, плясали и звенели на кафельном полу, скрылся под жарочными шкафами.

– Твою мать... Это что было? – спросил Громозека.

– Это Бася. В Окуньках он кот в законе, – пояснил я.

Повар Пряников, подобострастничая перед Громозекой, упал на живот, и попытался шваброй достать беглеца, но ничего кроме утробного угрожающего воя, не извлек.

– Оставь его в покое, – скомандовал Романкин. – Пусть обвыкнется. Сам выйдет. А у тебя кто там?

Смущаясь, Варнавский раскрыл свой мешок, и на свет явилось белое пушистое облако, со сбитым набок синим бантом на шее. У облака были небесного цвета глаза, и их переполнял ужас.

– Ты где его взял? – мрачно спросил Громозека. – Украл?

– Его дачники забыли, – соврал Варнавский. – Зовут Масиком.

– Откуда ж ты тогда знаешь, как его зовут?

– Он откликается на Масика!

Неожиданно белое облако начало издавать булькающие звуки, дергаясь всем телом, и не успели мы понять, в чем дело, как Масика начало рвать съеденными бабочками.

Так вот собственно они у нас и прописались.

 

Параграф № 4. Два кота и кошки.

 

Кошки всегда олицетворяли домашний уют. Появившись в казарме, они помимо этого дали нам источник для развлечений и различных историй. Вопреки опасениям тети Дуси никто не собирался их мучить и шпынять. Напротив, первое время все они были окружены заботой и лаской. Если и находились отщепенцы, типа свинаря Федюкова, который, проходя мимо, всегда норовил поддеть кошку сапогом, то мы их быстро отучили от подобных замашек.

Стоит ли удивляться, что эта мяукающая бригада освоилась быстро и основательно? И первое, что они запомнили крепко-накрепко – время, когда мы едим. Жрачку они чуяли, как камчатские сейсмографы подземные толчки, при этом никогда не путая построение на обед с разводами на работу и занятия. Так же каждая из кошек уяснила, что если Пряников надевает белый халат и отправляется с большим деревянным лотком на продсклад, то значит, пора оттопыривать хвосты вверх, шастать у него под ногами и орать, как можно надсадней. В Пряникова они все были влюблены той гадкой кошачьей любовью, которая заканчивается по мере насыщения утробы.

Хуже всех чувствовал себя Масик. Его адаптация к новому существованию шла мучительно трудно, и в конечно итоге никуда так и не дошла. Свою синюю подвязку ордена «Муси-пуси» он потерял при первой же драке с Басей. Это даже и дракой не назовешь. Бася банально навешал ему отборных люлей, после которых мы щеткой сметали со всей взлетке клочья белой шерсти.

В ту же ночь Масик был задержан патрульным при попытке к бегству. По-крайней мере так все решили. Но я думаю, он просто убежал на антенное поле от отчаяния, и орал там исходя обидой и страхом. Его вернули в казарму, и вся дальнейшая забота Масика сводилась к тому, чтобы не попадаться Басе на глаза.

Самому же Басе армейская жизнь пришлась по вкусу. Ну, еще бы! Из пяти кошек он выбрал себе в любимицы троих, и в то время, когда мы, понужаемые Громозекой и Уставом, тащили службу, спал с ними вповалку в одной куче. Этакий кошачий султан с ленивыми зелеными глазами. Он быстро вошел в авторитет, как среди солдат, так и в собственном гареме, и единственный, с кем он находился в откровенных контрах, и кого искренне презирал, был прапорщик Глазов. Обидчика и обиду Бася запоминал сразу и надолго. Подозреваю, что навсегда. Глазов же, в жизни которого, к нашему несчастью, профилактика и превентивные меры носили регулярный характер, не подумав, применил к Басе одну из таких мер. Он занес его, в теплицу и принялся тыкать в огуречную грядку, чтобы, боже упаси, кот не вздумал устроить на ней отхожее место.

Бася отреагировал на подобную экзекуцию весьма бурно, и через минуту матерящийся Глазов бежал в казарму с кровоточащей рукой за зеленкой, а потом, уже обработанный и обеззараженный, так же матерясь, на поиски Баси, но уже с черенком лопаты. Однако изловить рыжего беса, когда тот чуял опасность, было невозможно.

Равным себе Бася признал только Громозеку. К нашему удивлению у них скоро завязались приятельские отношения. Уж не знаю, на какой теме они там спелись, но Бася позволял ему себя гладить! Прикосновений любого другого рыжий не переносил. Шкура его начинала нервно подрагивать, и он уходил. Меня он тоже недолюбливал, видимо помня путешествие в мешке. Когда я, скучая ночью в наряде, пытался подозвать его, Бася останавливался, смотрел холодными глазами, посылал сипло на своем языке, и шел по своим темным делам дальше. Наша казарма с чердаком, подполом и множеством удобных лазов была идеальным местом для его путешествий.

С появлением кошек в царстве крыс, которые так долго издевались над нами, наступили невеселые дни. План Громозеки к удивлению полностью оправдывался. Во время вечерней поверки, объявляя перед строем завтрашние наряды, дежурный отдельным списком оглашал, куда какую кошку определить на ночь.

Дело закипело. Иногда после отбоя мы слышали из-под пола звуки погони и сдавленный предсмертный писк. Особенно неистовала Муся, самая, на наш взгляд, некрасивая, трехцветная кошка с маленькой головой, плоским телом и препротивным голосом. Вялая и неказистая с виду, в деле она оказалось ловкой, и стремительной, как пантера.

Другие кошки тоже честно отрабатывали пайку. Охотились они на совесть – давала знать о себе деревенская закалка. А вот коты оказались халявщиками. Бася, который проявлял чудеса эквилибристики, добывая птенчиков, к крысам был равнодушен. Может мы ошибались, но только никто ни разу не видел его охотящимся на них. Рыжего интересовали только криминальные темы и птички. Воробьев он щелкал, как семечки, а потом с мордой, облепленной перьями, садился на солнышко наводить марафет, облизываться и прихорашиваться.

Вскоре с ним случилась пренеприятнейшая история, едва не стоившая ему карьеры. Бдительный Пряников доложил, что на продскладе Бася, вместо охоты, точит продукты не хуже самих крыс. Как он умудрялся забираться в холодильник в гости к минтаю, никто не понял, а Бася не показал, но факт был налицо. Когда вскрылось это преступление, и Басю попалили, состоялся суд.

Прапорщик Глазов сразу потребовал высшей меры и сам вызвался привести приговор в исполнение. Замполит предложил интернировать кота на машине далеко за пределы части и выкинуть, как контру, ко всем чертям. Мы, в большинстве своем Басе симпатизировавшие, молчали, понимая, что наше мнение в этом вопросе будет последним. В ходе разбирательств сам виновник сидел арестованным в тумбочке с гуталином, лживо каялся, и пытался просунуть лапу в небольшую щель. Судьбу его решил Громозека.

– Кот останется в подразделении. Кормить, как полагается. На продуктовый склад не пускать!

Басю освободили из-под стражи, и он, ни на кого не глядя, и не извиняясь, сквозанул на улицу.

Что же касательно Масика, то вопреки заверениям Варнавского, инстинкт его не сработал ни в одну из сторон. Кошки его не интересовали, крыс он игнорировал. Он, по-моему, вообще ничего вокруг не видел. Жил изгоем, хотя Бася давно перестал над ним глумиться и бить при каждой встрече. Его некогда пушистая, ухоженная шерсть превратилась из белой в серую, и свалялась в несколько мега-колтунов с целым рассадником намертво приставших колючих семян. Расчесать эту шерсть не было никакой возможности, а привести ее в порядок самостоятельно у Масика не получалось. Он ходил грязный, клочковатый, изнывающий от грусти и блох, потерявший всякую привлекательность на которой держался первое время.

Чтобы как-то избавить его от свалявшейся шерсти, Громозека приказал остричь Масика наголо, что мы и сделали с превеликим удовольствием. Однако, после стрижки Масик приобрел столь безобразный и жалкий вид, что его даже не хотели пускать в казарму.

Только Варнавский, видимо мучаемый чувством вины, проявлял к Масику сострадание, гладил и угощал лакомыми кусочками от своих порций. Масик поедал их без благодарности, на ласку не реагировал, и даже не выделял Серегу из числа прочих.

Он всех раздражал. Когда появлялся на глаза, ему кричали: «Пошел вон!» И если команда не исполнялась быстро, давали пинка. Когда он жадно и торопливо поглощал в стороне от других кошек свою пайку, его обзывали дармоедом и чамой. Никчемный жалкий кот! Если от него и не избавлялись, то только по причине брезгливости – никто не хотел марать руки. Да и вел он себя настолько неприметно, что вспоминали о нем лишь тогда, когда он приползал в столовую пожрать.

К августу мы вдруг осознали, что крысы перестали нам попадаться. Совсем. Извели ли их под корень кошки, или они, видя такую засаду, ушли сами – неизвестно. Громозека ходил с таким видом, будто его несколько раз подряд протащили, осыпая цветами, под триумфальной аркой. Потирал руки, и хвастался своей находчивостью. Но прошло еще немного времени, и как-то сам собой начал заострятся вопрос о дальнейшей целесообразности кошачьей службы. Держать такое стадо в казарме было глупо, а, по мнению штаба батальона еще и противно Уставу. Известно, что командование всегда ссылается на эту библию дуболомов, когда хочет что-то запретить, или отнять.

С другой стороны все понимали, что перспектива демографического взрыва в Басином гареме более чем реальна, ибо он не дремал. Поганец вообще жил, как в масле выкупанный – гладко со всех сторон! Громозека ему покровительствовал, и когда заходил разговор о котятах отмахивался.

– Ведро воды и все проблемы!

– Есть другая идея, – влез как-то мстительный Глазов. – Взмах скальпеля и проблем еще меньше!

– Кота не трогать! – раздраженно осадил прапорщика Громозека, проявляя с Басей солидарность. Судя по батальонным сплетням, он сам имел в городе несколько заветных адресов, которые обходил и метил так же регулярно, как Бася свою территорию.

Потом Муся, которая, судя по размеру живота, была набита котятами, как осетр икрой на нересте, пропала. Мы искали ее по всем закоулкам, кликали и не нашли. Озадаченный Громозека хмурился и чертыхался.

– Где твоя баба, паршивец? – спрашивал он у Баси, когда тот, сидя на подоконнике с вертикально задранной задней лапой, предавался своему любимому занятию. Не меняя положения, Бася смотрел на ротного бесстыжими зелеными плошками, молчал, и снова возвращался к процедурам.

За службой и хозяйскими хлопотами мы вскоре забыли о Муси. Ушла и хорошо. Без нее хвостатой оравы было предостаточно!

 

Параграф 5 Приказ не выполняется.

 

 В середине сентября, когда на плацу по утрам уже лежали первые желтые листья, а Язов раскручивал где-то в своем московском кабинете самопишущее перо, чтобы поставить под Приказом автограф и отпустить на свободу наших пятерых истомившихся дембелей, мы во время развода увидели Мусю.

Она шла со стороны законсервированной передвижной радиостанции, и за ней, семеня и подпрыгивая, как блохи, следовали рыжие и пестро-рыжие котята. Издалека они напоминали осенние листья, гонимые затейливым ветром.

Прохаживающийся вдоль строя Громозека прервал свой обычный разгон, и его тяжелая челюсть медленно отошла вниз.

– Семеро… – сосчитал он, и добавил. – Твою ж мать!

Муся тем временем обогнула казарму, подошла с торца к служебной двери кухни и начала мяукать. Котята, воспользовавшись остановкой, тут же слепились в рыжий клубок.

– Ты, ты и ты – быстро поймать всех! – рявкнул Романкин первым попавшимся в строю. Тяжело стуча сапогами, гонцы кинулись к кошачьему семейству. Куда там! Дикошарый рыжий выводок, впервые увидевший людей, да еще бегущих на них, бросился врассыпную. Поймать их было невозможно. Наблюдая со стороны за неуклюжими движениями солдат, которые приседали, падали на колени и тянули руки, чтобы поймать воздух, можно было подумать, что все трое попали под газовую атаку, и их бьет паралич.

Орал Громозека, пыхтели, сталкиваясь лбами, ловцы, в строю тихо ржали, замполит, чтобы не видеть этого спектакля во время священной церемонии развода на боевые дежурства, отвернулся и выразительно шевелил губами, по лицу Глазова змеилась злорадная усмешка – более веселого развода у нас не было. И после нас, вероятно, тоже.

Перепуганные котята скрылись за погреб, исчезнув в пожухлой траве, и тревожно мяукающая Муся побежала искать и собирать свой выводок.

– А по ходу у нас еще и Мурка с котятами где-то, – сказал вдруг повар Пряников.

– Какая Мурка, по какому ходу? – растерялся Громозека.

– Ну, еще одна кошка. Она приходит, быстро ест, и сразу убегает. Я ее вчера поймал, так у нее эти… соски с молоком.

– Ты доил ее что ли? – поморщился Романкин.

Пряников смутился.

– Никак нет, просто нажал, а оно, молоко то есть, брызнуло…

– А больше у тебя при нажатии ничего не брызгало? Почему сразу не доложил?

– Я собирался, – наливаясь краснотой, промямлил Пряников.

Громозека молчал, обдумывая какие-то мысли.

– Значит так, – приняв решение, обратился он к нам. – Смена меняется, а остальным даю час времени. Через час все кошки с котятами должны быть найденными и пойманными. Если этого не произойдет, рота дружно бежит пять кругов по периметру в противогазах, а потом продолжает поиски, уже не снимая их. Задача ясна? Разойдись!

Угроза ротного нас не испугала. Бегано этих кругов перебегано! На вытоптанной нами тропе трава несколько лет пробиться не сможет. Опять же не сейчас, так в другой раз он найдет причину, чтобы напялить на нас эти противогазы. Тем не менее, все дружно кинулись на поиски, разбежались по территории, как давешние котята, и затихорились кто где, донельзя довольные, что в опостылевшем армейском распорядке произошел сбой.

Я, Варнавский и ефрейтор Ложкин, не сговариваясь, бросились на чердак казармы, злобным шепотом, уже сверху отогнали еще двух претендентов на укромное место, после чего уселись среди банных веников, закурили, невидимые для наших командиров, и начали веселый треп. Мы курили, зная, что поймай нас на чердаке за этим занятием Громозека, все умрем в противогазах, но именно это и придавало каждой затяжке особое удовольствие. Ротный орал где-то внизу, а мы потешались, что всевидящий Громозека не подозревает, как именно у нас идут поиски!

– Оба-на! Опять крысы что ли? – воскликнул вдруг Саня Ложкин, вглядываясь в дальний угол. Мы, тоже уставились туда, но ничего не разглядели.

– Да нет же, шевелилось! – пригибаясь, Саня пошел на разведку, и вдруг испуганно замер, потому что из темноты ему навстречу послышалось жуткое утробное урчание.

– Вот они, – сказал Ложкин. – И мама тут с ними.

Подобравшись ближе, мы присели на корточки, почтительно на расстоянии разглядывая еще одно кошачье семейство, которое расположилось на старом бушлате. Насчитали четверых. Глаза уже открыты, пытаются ходить. Мурка не отрывала от нас настороженных глаз, временами издавая предупредительные угрожающие звуки.

– А как жрать приходит все ништяк – ласковая! – Ложкин протянул руку, и тут же отдернул. Все-таки урчат они действительно жутковато, того и гляди, кинется в глаза!

– Какой-то у них неправильный инстинкт, – сказал Варнавский. – Кошки к людям идут рожать, а эти наоборот прячутся!

– Бабы рожают, а кошки котятся, – ответил я, вспомнив слова тети Дуси. – И, похоже, у них наоборот самый правильный инстинкт.

– А вот Муся за хавчиком вообще не приходила!

– Муся другое дело. Она себе где угодно пропитание добудет. Наверное, полевок ловила, ящерок. Может. Бася воробьев таскал в виде алиментов. Должна же у него быть хоть одна положительная черта!

– Что делать будем?

– А что делать? Покурим еще, да понесем этот детсад на сдачу!

Покурили. Ложкин нашел другой лежалый бушлат, хозяин которого дембельнулся, по всей видимости, еще тогда, когда мы учились писать стоя, продел руки в рукава, так, чтобы кисти были закрыты, и сцапал Мурку в ватные клещи. Мы с Варнавским быстро, как рассыпанные апельсины, собрали котят в пилотки и двинулись к выходу.

Всю дорогу Мурка бежала за нами, и уже не шипела угрозы, а жалобно с надрывом мяукала. При свете дня мы с Варнавским рассмотрели котят лучше. Глазки у них были голубоватые, мутные, взгляд не фиксировали, а окрас тоже рыжий!! Силен же этот Бася!

Перед казармой Ложкин откололся в сторону, заявив, что лишний раз видеть Громозеку в его планы не входит, и пошел в курилку. В канцелярию мы отправились с Варнавским вдвоем.

Ротный сидя за столом что-то писал. Мы доложились, отчитались. Громозека кивнул, позвал дежурного по роте, и приказал через него сержантам собрать всех бездельников и развести на занятия по плановому распорядку.

– И успокойте эту скотину! – раздраженно поморщился он на завывания Мурки под дверью. Потом закурил, и, не глядя на нас, возвращаясь к письму, скомандовал.

– Взять ведро. Набрать воды. И утопить.

Смысл сказанного дошел до меня с каким-то опозданием, а когда дошел, я растерялся. Не двинулся с места и Варнавский.

Громозека удивленно поднял глаза.

– Что стоим? Команду не всосали?

– Я котят топить не буду, – с каким-то неестественным пафосом, точно играя в любительском школьном театре, ответил Варнавский.

Удивление в глазах ротного возросло, и вместе с ним появился знакомый хищный блеск.

– Как это ты не будешь? Варнавский, ты кто? Солдат, или целка институтская?

Варнавский ответил не сразу. Перевел дыхание, и выдал.

– Я не стану. Пусть прапорщик Глазов топит. Он умеет.

Громозеку выбросило из-за стола как на катапульте. Какое-то мгновение мне казалось, что он сейчас одним ударом расколет Варнавскому голову, но он просто подошел и навис над ним.

– Что ты сказал? Ты тут распоряжения отдавать будешь, кому что делать? А если я прапорщику Глазову твои слова передам? Ты же вместо дембеля на компост ему в теплицу пойдешь!

Однако, Варнавский, похоже, перешагнул свой страх, и стал в эту минуту свободным человеком.

– Мне по-барабану. Топить не буду.

– Я тоже, – услышал я какое-то кваканье, и понял, что это мой голос.

Громозека перевел бешеные глаза не меня, потом снова на Варнавского.

– Взять ведро. Налить воды и утопить. Это приказ! – негромко, но чеканно сказал он.

Варнавский не шелохнулся. Я от волнения не мог набрать слюны, чтобы сглотнуть сухость во рту. Зачем мы полезли на этот чертов чердак?!

– Готов нести наказание, – ответил Варнавский, глядя на настенный календарь. Наступила такая тишина, что было слышно тиканье лежащих на столе ручных часов Романкина.

– Что, тоже рыжие? – спросил вдруг Громозека. От неожиданности вопроса мы оба вздрогнули, потом торопливо, практически синхронно, раскрыли перед ротным пилотки.

– Ну, Бася, скот. Правда надо было кастрировать! – Громозека еще постоял, разглядывая притихшие рыжие комки, потом вернулся за стол.

– Ты, Варнавский, себя мушкетером, наверное, считаешь, а что обгадился даже и не понял. Если залупился – не переводи стрелки на других. А то получается ты один тут Д`Артаньян, а все остальные твари конченные.

– Я так не говорил… – начал было Варнавский.

– Цыц, бракованный, – поморщился Громозека. – Значит так. Даю вам, лиходеям, новую вводную. Послезавтра, в субботу, собираете всех кошек, всех котят, и относите в деревню. Как вы их поймаете, и как от них будете избавляться, меня не интересует. Но если хоть одна из них попадется мне на глаза после указанного срока, вы оба до дембеля будете жить у меня на полах со щеткой и мылом.

Громозека взял из пепельницы наполовину догоревшую сигарету, сбил пепел, затянулся и пустил в нашу  сторону длинную струю дыма.

– А сейчас, – продолжил он, щуря глаза. – Подойдете к дежурному, пусть он выдаст вам автоматы, ОЗК и противогазы. За неподчинение приказу – пять кругов по периметру. Бежать будете самостоятельно, но учтите, я наблюдаю за вами из окна и слежу за временем. Вопросы и пожелания есть?

– Басю тоже относить? – чуть с хрипотцой от пережитого волнения спросил я.

Романцев снова пустил в нашу сторону дымное облако.

– Бася, остается в подразделении.

 

Параграф № 6.  Как пристроить котят, или возвращение Масика

 

В субботу, сразу после бани, мы погрузили весь личный кошачий состав в один мешок, а котят упаковали в картонную коробку из-под сливочного масла. Писк из этой коробки разносился такой, что я и Варнавский чувствовали себя извергами, отнимающими детей от матери. Методы у нас, действительно, были подлыми. Так Мусин выводок был выловлен после того, как мы заперли ее в пожарный ящик с песком, и она верещала там, ошалевшая от страха, и тревоги за свое потомство. Все семеро котят собрались у этого ящика и орали в ответ. Там мы их и повязали по одному.

С Муркой было еще проще. Запертая со своим потомством в сушилке, она и не думала куда-то бежать. Что же касается других кошек, то им дали на прощание поесть, и покидали в мешок, еще дожевывающих последние куски. Потом поймали Масика. Шерсть его после стрижки уже немного обросла, и он стал меньше походить на облезлого, недоразвитого черта. Масик взял за привычку забираться последнее время в вентиляционную трубу ПДРЦ и сидеть там, не отзываясь ни на какие призывы. Может, медитируя, может, размышляя о своей горькой участи. Варнавский же его и извлекал из этой трубы.

Бася наблюдал за всеми этими сборами и хлопотами безучастно. И в какой-то момент мне даже захотелось пропнуть ему от души! Сидит рыжий гад, пристроился на теплом месте!

– На все про все вам даю три часа, – сказал Громозека. – Время пошло.

Время пошло, а мы побежали! Снова в Окуньки. Только теперь наша миссия была прямо противоположна.

Первой, кому я решил предложить котят, или хотя бы получить дельный совет по их сбыту, была, конечно, тетя Дуся.

– Да родной ты мой! Да я бы с радостью, – засуетилась почтальонша, когда мы явились к ней со своей поклажей. – Да у меня у самой одна девочка с котяточками! Иди, вот, посмотри! Они еще махонькие. Вот эти двое – котики. Помнишь, я тебе котиков обещала? Так недельки через три, как они подрастут, приходи. Я тебе их отдам!

Серьезно сомневаясь в адекватности тети Дуси, и не в силах постичь ее логических умозаключений, мы отказались от котиков, и направились дальше.

Следующая была Мария Семеновна. Узнав, что котята от Баси, она неожиданно растрогалась.

– Возьму одного, но только кошечку!

– Кошечку, так кошечку, – сказал Варнавский, раскрывая коробку, в которой томилось одиннадцать рыжих отпрысков Баси. Те, что были Мусины, постарше и диче, сначала дружно зашипели, показывая маленькие игольчатые зубки, а потом резво и разом начали выпрыгивать наружу. Варнавский попытался их удержать, однако я сразу понял, что он только делает вид, что хочет поймать беглецов.

– Ой, куды они все? – всполошилась Мария Семеновна, видя, как котята один за другим десантируются на землю и разбегаются по ограде.

– Да что же это такое? – возмущенно кудахтала Мария Семеновна. – Как мне их теперь ловить прикажете? Как собирать?

– Собрать их теперь нет пока никакой возможности, – сказал Варнавский, поднимаясь и отряхивая колени. – Собрать их только мама сможет!

Он взял мешок, осторожно приоткрыл, заглянул и выцепил Мусю, несколько помятую и растерянную.

– Вот она, – сказал Серега. – Лучшая кошка! У нас всех крыс переловила. Берите в нагрузку – ни одного грызуна в хозяйстве не будет!

– Ушлые вы, как я погляжу! – подобралась обиженно Мария Семеновна. – А кормить такую ораву мне чем?

– А вы их раздадите! Потом. От такой кошки всякий захочет котенка взять! Они все с рождения охотники!

Пока Мария Семеновна пребывала в смятении чувств, мы спешно простились с ней, подхватили коробку с мешком, и ретировались на улицу.

– В принципе, – сказал я. – Она должна радоваться. Отдала одного кота, а получила обратно целую стаю!

– В любом случае это уже не наша забота, – ответил Варнавский, довольный проделанной операцией. – По одному котенку у нас нет времени раздавать. Теперь главное вторую партию пристроить!

Удача нас не покинула и на этот раз. Мы прошли до конца улицы, и увидели детей. Мальчика и девочку. Мальчик, лет четырех, пытался стащить девочку, видимо старшую сестру, с трехколесного велосипеда. Сил у него не хватало, открыв рот, он слюняво плакал, старался пустить в ход зубы, для чего клонил светловолосую курчавую голову к цепко сжимающему руль кулачку сестры. Девочка же упиралась отставленной ногой брату в живот и удерживала его на безопасном расстоянии.

За этим занятием они не сразу заметили наше появление, а когда заметили, тут же прекратили возню и с любопытством уставились одинаковыми синими глазами.

– Она первая начала, – после короткой паузы счел нужным сообщить мальчик. – А вы милиционеры?

– Нет, мы солдаты, – Варнавский поставил коробку с котятами на землю и опустился на корточки. – У тебя сопля вылезла.

Пацан схватил нос в кулак, морщась, выжал, потянул следом за рукой несколько белесых ниток и вытер ладонь о штаны.

– Тебя как зовут?

– Слава. А вот ее Оля.

– А что у вас там пищит в коробке? – спросила девочка.

– Котята.

-Покажите!! – хором взмолились дети. Оля опрокинула ставший никому неинтересный велосипед, и вместе с братом присела рядом с коробкой.

Варнавский открыл ее, и отступил.

Начался тихий жаркий восторг и перебор котят. Оля поднимала то одного, то другого, прижимала к груди, баюкала и гладила. Котята топорщили головы, мигали мутными глазами, и попискивали, открывая розовые рты.

– Какие халесенькие! – сюсюкала Оля.

– Нравятся? – вкрадчиво, по-иезуитски, спросил Варнавский.

– Очень!

– Тогда мы их вам дарим! Забирайте! У вас есть дома кошки?

– Старая Анфиска. Она некрасивая и у нее нет глаза, – доложил Слава.

– А живете вы с кем?

– С бабушкой. Мама в городе, а папа сидит в тюрьме. Он одному дяди вот сюда ножом ткнул, – Слава поднялся, задрал рубашку и прижал палец к своему выпуклому пупу.

– Не показывай на себе! – нахмурился Варнавский.

– А вы их правда отдаете? – тихо, с придыханием спросила девочка.

– Конечно. У них и мама есть. И она не в городе, а вот тут, в мешочке сидит! Она своих деток еще молочком кормит!

Серега с видом фокусника, достающего из цилиндра кроликов, пошарил в мешке, вытащил сначала по ошибке Масика, а со второй попытки извлек Мурку.

– Осторожно, она может покарябать! – предупредил он, опуская кошку к котятам в коробку.

За эти дни агрессивный пыл Мурки сильно поубавился. Она улеглась, и начала с каким-то бешеным остервенением вылизывать котят, ни на кого не обращая внимания. Котята, почуяв близость молока, затихли, и дружно присосались к матери.

Дети, завороженные зрелищем, благоговейно молчали.

– А теперь берите коробку и несите домой. Бабушка вас любит? Она добрая?

– Да!

– Тогда мы пошли, а вы несите их аккуратненько.

Подхватив с двух сторон коробку, не отрывая взгляда от ее содержимого, дети осторожно, тихим шагом, начали отход к калитке. Двигались они боком, босые и счастливые, совсем забыв про нас.

– Валим, – сказал я. – Пока бабушка это дело не просекла. Вдруг вернет? А я не люблю детских слез!

В приподнятом настроении мы перешли на соседнюю улицу, и присели перекурить. Сентябрьский денек был солнечным и по-летнему теплым. Скоро придет зима и ее надо будет просто тупо пережить, зная, что грядущая весна несет нам радость, надежду и дембель.

– Что будем с оставшимися делать? – спросил я Варнавского.

– На свободу выпустим. В деревне не пропадут. Они выросли здесь. Сами прибьются куда-нибудь! – ответил Серега, размышляя о чем-то попутно.

– Только Масика я верну туда, откуда взял, – добавил он, видимо внутренне определившись с решением.

Оперативность, с которой мы раздали котят, оставляла нам много свободного времени. Чтобы быстрее избавиться от оставшихся кошек, и не томить их в мешке, мы пошли вдоль улицы, и через каждые пять домов, доставали их по одной и бросали через забор. Благо деревня была в этот час безлюдной, и нас никто не застал за этим странным занятием.

Когда в мешке остался один Масик, Варнавский повел меня к месту похищения.

– Вот же, блин, совпадения… – остановился он вдруг, когда мы вышли на широкую ровную улицу. У дома, на который  показывал Серега, стояли белые «Жигули».

– Это они, хозяева Масик. Опять приехали.

– Наверное, не стоит знакомиться с ними. Надо подкинуть незаметно.

– Ясен пень! – согласился Варнавский. – Жди тут.

Я опустился на сваленные у чьей-то ограды бревна и стал наблюдать. Долговязый Варнавский вразвалочку, держась противоположной стороны улицы, поравнялся с нужным домом, и сел на лавочку. С нее он, вероятно, и вел свои наблюдения несколько месяцев назад. Сидел он не долго. Не спеша, вытащил Масика, погладил на прощание, потом быстро пересек улицу, подошел к знакомому палисаднику за рабицей, и вдруг остановился в раздумье, повернул к машине и потянул заднюю дверь. На удивление она оказалась не запертой. Быстрым броском Варнавский кинул Масика в салон, осторожно, чтоб не хлопнуть, прикрыл дверь и скорым шагом вернулся ко мне.

Покидая улицу, мы давились смехом, а когда завернули за угол, поглядели друг на друга и начали хохотать в полный голос.

– Ты представляешь реакцию этой бабы, когда она сядет в машину, а там Масик! – покатывался Серега. Выглядел он так, будто ему только что отпустили все грехи – весело и светло. – Чувачок такой откинулся и вернулся бритым к мамочке!

– Думаю, она поверит в провидение и высшие силы! А волшебное возвращение Масика станет семейной легендой до седьмого колена! – согласился я.

Так болтая и смеясь, радуясь оставшемуся лишнему часу времени, мы посетили магазин, отоварились рублевыми конфетами, пряниками, соком, и всласть набили животы, сидя у разбитого комбайна.

По ясному небу легкими говорливыми облачками пролетали стайки скворцов, разминающихся перед долгой дорогой на юг, березовая роща за полем уже была помечена тут и там желтым, и мы знали, что через неделю она полностью перекрасится в золотой цвет. Было приятно осознавать, что следующее лето мы встретим уже на гражданке, потому что дембель неизбежен, как приход этой самой осени.

……………………………………………………………………………

Неделю спустя, Бася оставил расположение нашей роты, и ушел в неизвестном направлении. Всю эту неделю он ходил понурый и вялый. Обычно молчаливый, орал ночами хриплым зовущим голосом, и наши дембеля, сон которых в ожидании свободы стал беспокойным и чутким, клялись, что с утра первым делом найдут Басю и оторвут ему голову.

Романкин на дезертирство своего любимца отреагировал внешне спокойно, но долго еще, приезжая с утра, первым делом справлялся, не вернулся ли рыжий бродяга. Получая отрицательный ответ, закусывал ус и становился особенно свирепым в разносах.

Все сошлись в одном мнении: Бася затосковал по своему гарему, и отправился на его поиски. Ни мы, ни теплый подоконник, ни сытая пайка, ни рука Романкина, ласкающая его круглую, брыластую, с изъеденными в схватках ушами голову, не смогли удержать Басю.

Видимо у котов, как и у людей, у каждого свое счастье!

 

 

 

Январь 2010 года.

К списку номеров журнала «ЛИКБЕЗ» | К содержанию номера