Семен Резник

Эта короткая жизнь. Окончание

12.


 


Самое раннее из обнаруженных мной публичных высказываний Н.И.Вавилова о работах Лысенко – в его докладе на коллегии НКЗ СССР, опубликованном 13 сентября 1931 года. Название: «Новые пути исследовательской работы по растениеводству». Доклад обзорный, многоплановый, работам Лысенко в нем уделен небольшой фрагмент:


«Последние годы привели нас к замечательным фактам возможности изменения вегетационного периода, возможности по желанию ускорять время плодоношения. В этом отношении первым начинанием мы обязаны работе американских ученых Алларда и Гарнера. Мы умеем теперь заставлять плодоносить в условиях Туркестана даже тропический многолетний хлопчатник. Особенно интересны в этом направлении работы Лысенко, который подошел конкретно к практическому использованию позднеспелых сортов в раннеспелые, к переводу озимых в яровые. Факты, им обнаруженные, бесспорны и представляют большой интерес, но нужно определенно сказать, что требуется огромная коллективная работа над большим сортовым материалом, над различными культурами, чтобы разработать конкретные действительные меры овладения изменением вегетационного периода в практических целях».


Наиболее ценным в работах Лысенко Вавилов назвал «открывающиеся возможности в использовании мировых сортовых ресурсов. Опыт Лысенко показал, что поздние средиземноморские сорта пшеницы при специальной предпосевной обработке могут быть сделаны ранними в наших условиях. Многие же из этих сортов по качеству, по урожайности превосходят наши обыкновенные сорта. Пока мы еще не знаем, с какими сортами практически надо оперировать в каких районах. Еще не разработана самая методика предпосевной обработки посадочного материала. Еще нет оснований с полной гарантией идти в широкий производственный опыт»1.


Оценка Вавиловым работ Лысенко в основном совпала с той, что двумя годами раньше дали Тулайков, Лисицын, Сапегин и другие ученые, которые поддержали исследования по яровизации, но предостерегали против преждевременного введения ее в практику. Разница была в том, что тогда еще не было ясно, что власть делает ставку как раз на скорейший выход яровизации на поля колхозов и совхозов. В 1931 году на этот счет уже не могло быть сомнений. Но Вавилов публично занял такую же позицию, как предшественники.


 


 


Лысенко и его покровителям вряд ли могло понравиться и напоминание о пионерских работах Г.Алларда и У.Гарнера. Они установили, что вегетационный период растений зависит от длины светового дня. У некоторых видов и разновидностей он ускоряется при удлинении дневного освещения, у других – при укорочении. Одним из первых в России такой возможностью воспользовался Г.С.Зайцев: искусственно укорачивая световой день, он сумел заставить в условиях Туркестана цвести и плодоносить многолетний тропический хлопчатник. Благодаря этому его удалось вовлечь в скрещивания с местными формами и вывести сорта тонковолокнистого хлопчатника, вызревающего на юге Туркестана и Азербайджана, где они и были районированы.


Благодаря открытию Алларда и Гарнера стало возможным некоторые теплолюбивые культуры продвинуть далеко на север: они успевали созревать за короткое лето благодаря долгому световому дню. Этим широко пользовался ученик Вавилова Эйхфельд, на опытной станции ВИРа в Заполярье, под Мурманском.


Напоминание о работах Алларда и Гарнера подрывало притязания Лысенко на то, что он своей яровизацией открыл саму принципиальную возможность управлять сроком вегетации.


 


 


13.


 


В документальной повести М.А.Поповского «1000 дней академика Вавилова», опубликованной в 1966 году2, настойчиво проводилась мысль о роковой «ошибке» Николая Вавилова. Он-де всячески продвигал Лысенко, вопреки критическому отношению к нему других ведущих ученых. Эта точка зрения была тогда же опровергнута Ж.А.Медведевым3.


Можно было думать, что Поповский намеренно сместил акценты, чтобы его повесть могла пройти в печать в условиях со-ветской цензуры: ведь одно дело – показать, что шарлатана, разгромившего советскую генетику и погубившего ее лидера Вавилова, подняла на щит и наделила монопольной властью советская система, и другое – изобразить дело так, что в «ошибке» повинен сам Вавилов. Однако, эмигрировав из СССР, Марк Поповский издал книгу, в которой проводилась и даже усиливалась та же линия4.


В эпоху «перестройки и гласности» версия М.А.Поповского пересекла границу в обратном направлении. Она укоренилась в научных кругах и в общественном сознании вообще, потому я должен остановиться на ней подробнее.


В статьях, письмах и выступлениях Вавилова немало положительных высказываний о некоторых аспектах ранних работ Лысенко. Для подтверждения версии М.Поповского этого недостаточно, поэтому он широко использовал и тенденциозно интерпретировал некоторые весьма сомнительные материалы.


Вот один из примеров: «Многолетний друг Николая Ивановича, его однокашница по Петровской академии Лидия Петровна Бреславец в интервью, данном незадолго до смерти, сообщила радиожурналистке А.Г.Хлавне: “Николай Иванович сам втягивал Лысенко на высоту. Вот как-то раз я была на научном заседании в тридцать четвертом году, когда Николай Иванович говорил: “Мы сейчас попросим выступить, есть такой молодой человек, подающий большие надежды, ученый Лысенко”. Лысенко себя тогда уже держал так, что мы не выдержали и сказали Николаю Ивановичу – это страшно, зачем он так его тянет кверху...”»5.

Это «свидетельство» совершенно абсурдно. В 1934 году слава 36-летнего Лысенко гремела по всей стране. Он был членом-корреспондентом АН СССР и членом Украинской академии наук, директором Одесского института генетики и селекции. Правительство наградило его орденом, что в то время было большой редкостью. Ни Вавилов, ни другие ведущие ученые таких наград не имели. Назвать Лысенко «молодым человеком, подающим надежды» можно было только в насмешку. И в любом случае, эта информация не могла исходить от Бреславец. Я не раз с ней беседовал, был знаком с полным (доцензурным) вариантом ее воспоминаний о Вавилове – ничего похожего она не говорила и не писала. М.Поповский с ней тоже встречался, но и ему она ничего подобного не говорила – иначе он сослался бы на свою с ней беседу, а не на радиопередачу малоизвестной журналистки.

Вот еще одно якобы документальное доказательство: «Мы располагаем документом (да, снова документом!), который позволяет судить, насколько искренним и даже горячим был у Вавилова этот интерес. Я имею в виду так называемую академическую записную книжку Н.И.Вавилова за 1934 год. Здесь, на странице 151, среди сугубо личных пометок, совершенно не предназначенных для чужих глаз, можно прочитать следующие набросанные карандашом строки:

“4—5.000.000 пуд.прибавки от яровизации... картофель... Яровизация светом... Лысенко яровизовал комплексом низких t° (температур). Условия развития растений требуют фактора низких температур...” (выделено везде Вавиловым. — М.П.).

На другой странице среди плохо разборчивых записей снова:

“Яровизация Лысенко...

Работать...

Генетика вегетационный период

Управление формообразованием

Широкий простор”.

Наконец на странице 189 той же книжки читаем: “Яровизация широких ресурсов – новый метод растениеводства”»6.

Автор комментирует: «Здесь уже не просто констатация фактов, а целая программа действий, которую Николай Иванович намечает для советской агрономической науки. Эти сделанные в разное время записи говорят нам еще об одном: с каким живым личным вниманием академик Вавилов приглядывался в те годы к творцу яровизации»7.

Но характер процитированных записей показывает, что это краткие пометки по ходу чьих-то выступлений. Судить о том, в каких случаях Вавилов фиксировал свою мысль, а в каких – чужую, можно только после глубокого анализа этих записей, чем М.Поповский себя не утруждал. Записная книжка им полностью не прочитана: другие записи в ней, по его словам, «плохо разбираемы».

Тенденциозное прочтение «плохо разбираемых» записей позволяет делать еще более тенденциозные обобщения: «Это постоянное возвеличивание заслуг одесского растениевода вскоре дало свои плоды: на Лысенко обратили внимание высокие должностные лица. В Одессу зачастили гости из столицы Украины, а потом и из Москвы. <…> Народный комиссар земледелия СССР Я.А.Яковлев даже предоставил ему своеобразную привилегию: Лысенко мог по любому поводу обращаться лично к наркому»8.


Но мы знаем, что нарком земледелия СССР Я.А.Яковлев стал покровительствовать Лысенко с подачи наркома земледелия Украины А.Г.Шлихтера, а не академика Вавилова. Будучи прямым начальником Вавилова, Яковлев велел ему взять под свою опеку одесского «самородка», а не наоборот. Это ясно, например, из письма Вавилова к Лысенко от 29 марта 1932 г., которое М.Поповский селективно проигнорировал:


«Уважаемый Трофим Денисович. Нарком земледелия тов. Яковлев поручил Президиуму Академии ВАСХНИЛ оказать всяческое содействие в Вашей работе и мне лично поручил взять на себя эту заботу. Прошу Вас, во-первых, коротенько самому или через Ваших помощников сообщить о ходе дела как с массовыми опытами, так и с Вашей работой, а также обо всем том, что нужно сделать, чтобы облегчить Вашу работу. В конце апреля я думаю, что буду в Одессе». В том же письме Вавилов сообщал о предстоящем в августе в США Международном генетическом конгрессе и писал, что «НКЗ будет всемерно поддерживать» участие в нем Лысенко, «если бы Вы захотели ехать»9.


А вот как выглядит в описании М.Поповского посещение Вавиловым Одесского института: «Заинтересованный новым делом, Вавилов весной 1932 года сам едет в Одессу. Вместе с Лысенко они обходят поля института, ездят по колхозам. Интеллектуал и ученый, Николай Вавилов, естественно, верит каждому слову своего спутника. Со временем он поставит в ВИРе собственные опыты и проверит эксперименты Лысенко, но пока ему в голову не приходит заподозрить агронома в нечестности, в подтасовке фактов»10.


Вавилов, разумеется, не мог подозревать Лысенко в прямой бесчестности, но это не значит, что он «естественно верил каждому его слову». Ему было естественно верить научным фактам, многократно проверенным и подтвержденным. К выводам из фактов, даже если их делали корифеи науки, ему было естественно относиться скептически. Мы помним, например, насколько осторожно он оценивал некоторые теории своего учителя Уильяма Бэтсона или своего близкого друга Льва Берга, чья книга «Номогенез» произвела на него сильное впечатление приведенными в ней фактами, а не дерзкими выводами о путях эволюции органического мира.


Лично ознакомившись с работой Лысенко и его группы, Вавилов убедился в том, что «работа Лысенко замечательна и заставляет многое ставить по-новому»11. Для него это значило, что «мировые коллекции надо переработать через яровизацию», то есть в программу изучения коллекции культурных растений включить выявление периода яровизации для каждой из форм. По тому же пути он пытался направить самого Лысенко.


Но Трофиму Денисовичу такая работа была не по нраву.


В цитированном письме Вавилова к Ковалеву есть и такая фраза: «Одесский институт работает интересно и цельно. Впечатления очень хорошие»12. Но это относится не к Лысенко, а к институту в целом – тогда его возглавлял А.А.Сапегин.


«Это был исторический момент в существовании Одесской селекционной станции, так как А.А.Сапегин начал и проводил здесь в это время опыты по получению мутаций у пшеницы под воздействием рентгеновского излучения. Он водил нас в специальное помещение и с гордостью показывал рентгеновскую установку, которую он первый в мире поставил на службу селекции»13.


Автор этих строк Н.П.Дубинин приехал в Одессу, для участия в конференции, в конце мая 1932 года. Вавилов был там месяцем раньше. Понятно, что свою рентгеновскую установку Сапегин показывал и ему. Этим, очевидно, и вызвано его очень хорошее впечатление от института.


Что же до Лысенко, то, беседуя с ним, Вавилов мог убедиться, что его грандиозные планы базируются на шаткой основе. С большой горячностью и апломбом Лысенко настаивал на том, что может «управлять» развитием любых растений. В 1935 году, на одном из заседаний ученого совета ВИРа, Вавилов вспомнит о возникшем у них тогда споре: «Товарищ Лысенко не сдержал своего обещания, которое он мне дал три года назад то есть в 1932 году!, когда обещал заставить столетний дуб давать желуди в один год. Задача оказалась несколько сложнее».


Они вместе проехали по близлежащим колхозам и совхозам, где массовые опыты по яровизации проводились под прямым руководством Лысенко. В письме своему заместителю Вавилов уделил этой поездке одну строку: «Ездил с Лысенко по колхозам и совхозам; много ошибок с яровизацией»14.


Можно по-разному объяснять, почему концепция М.А.Попов-ского оказалась востребованной в перестроечной и постсоветской России. Вероятно, не последнюю роль сыграло то, что книгу Поповского открывало предисловие академика А.Д.Саха-рова, чье имя стало символом свободолюбивой России.


Я не имел чести быть лично знакомым с Андреем Дмитриевичем, но в его литературное наследие мне приходилось вникать – в связи с подготовкой к печати материалов Сахаровских слушаний15 и по другим поводам. Думаю, что имею неплохое представление о литературном стиле Сахарова, а стиль – это человек.


Предисловие к книге Поповского пестрит такими выражениями, как «ретивый следователь», «журналистский подвиг», «бдительных высокопоставленных чиновников», «в невинных с виду школьных тетрадочках»… Это не стиль Сахарова. Видимо, он подписал принесенный ему текст, чтобы поддержать писателя-диссидента. Поповский потом многократно этим козырял.


Мне приходилось полемизировать с ним в изданиях русского зарубежья (в еженедельнике «Панорама», Лос-Анджелес; в газете «Новое русское слово», Нью-Йорк; в журнале «Страна и мир», Германия). Не всё написанное мною по этому поводу бы-ло опубликовано. Отвечая на козыряние именем А.Д.Сахарова, я заметил: «Я думаю, что если бы Андрей Дмитриевич был в курсе этой “дискуссии”, то он первый запротестовал бы против того, что его личные впечатления, относящиеся к области знаний, в которой он не является специалистом, превращают в цитатник непогрешимых истин. Сахаров потому и велик, что он не Великий Кормчий. Он физик, а не генетик и не историк генетики. Вполне понятно, что, познакомившись в книге М.Поповского с односторонне подобранными цитатами и доверяя автору, он вынес впечатление, будто Вавилов “в каком-то смысле вырыл ту яму, в которую упал в конце жизненного пути”. Но это неверно»16.


Столетний юбилей Н.И.Вавилова (1987) вызвал в России лавину публикаций – в сотнях самых разных изданий. Горбачевская гласность, набирая обороты, позволила говорить о трагической судьбе ученого, что было невозможно всего двумя-тремя годами раньше. Но гласность была еще не полной: версию М.Поповского озвучивали без ссылок на писателя-эмигранта. В ключевом юбилейном докладе президента ВАСХНИЛ А.А.Никонова говорилось: «На первых порах он Вавилов оказывал поддержку в начинаниях молодого агронома Лысенко, содействовал его росту»17.


Тот же мотив в статье академика А.Л.Тахтаджяна: «Как ни парадоксально, возвышению этого лжеученого и авантюриста в значительной степени способствовал и сам Вавилов»18.


Так субъективное мнение одного пристрастного автора превратилось в common knowledgeобщеизвестную истину.

Оказалось, однако, что «статья А.Тахтаджяна почти дословно пересказывает главы из книги Марка Поповского», о чем тот опубликовал Открытое письмо главному редактору «Литгазеты» А.Б.Чаковскому19.

А.Л.Тахтаджян подтвердил: «Основной материал по делу Вавилова и его гибели был получен благодаря энергичным действиям писателя М.А.Поповского, на которого есть соответствующие ссылки в оригинале моей рукописи»20.

Можно представить себе, сколько энергии затратил Тахтаджян, чтобы заставить газету напечатать это короткое разъяснение. Но оно забылось. И теперь уже ссылаются на авторитет академика Тахтаджяна. В мемуарной книге Н.Л.Делоне сказано, со ссылкой на его статью в «Литгазете»: «Н.И.Вавилов “…спо-собствовал быстройкарьере Лысенко. Фактически он сам, своими руками помог вырасти своему убийце”»21.

В исследовании Е.Б.Музруковой и Л.В.Чесновой о процессе прихватизации биологической науки советским государством есть такие строки: «Известно !, что впервые "заметил" Лысенко Н.И.Вавилов, увидевший его интерес к сельскому хозяйству, его энергию, почему он и счел возможным, несмотря на низкую общую культуру Лысенко, способствовать его выдвижению»22.

Это же «известно» Сергею Романовскому, автору книги «“Притащенная” наука». Академик Вавилов в ней назван «быв-шим благодетелем ! Лысенко». Правда, Романовскому это «известно» не вообще, а из книги В.Сойфера «Власть и наука»23.

Книга Сойфера переиздавалась несколько раз, она растащена на цитаты в десятках, может быть, сотнях публикаций. На-сколько мне известно, первая публикация Сойфера об истории лысековщины появилась во флагмане горбачевской гласности, журнале «Огонёк»24. Она имела широкий резонанс. К сожалению, в ней ряд существенных неточностей. На некоторые из них указал Ж.А.Медведев, тогда же приславший мне копию своего письма в редакцию «Огонька»: «Можно ли, например, называть Лысенко “протеже” Вавилова (Сойфер, с. 27) только потому, что Вавилов положительно относился к теории стадийного развития, так, как она виделась в 30-е годы? Безусловно нет. Движение Лысенко вверх после его переезда в Одессу в 1929 году, где для него была создана Наркоматом земледелия лаборатория яровизации (без всякого влияния Вавилова), ни в коей мере не зависела от тогдашнего президента ВАСХНИЛ. Журнал “Яровизация” – главный рупор Лысенко, также был создан независимо от Вавилова. В тот период у Вавилова просто не было никаких оснований выступать против Лысенко, да и у яровизации были с 1929 г. гораздо более влиятельные покровители, чем Вавилов»25.


Понятно, откуда Сойфер заимствовал эту версию. Даже словцо протеже перекочевало в его статью из книги Поповского26. Если бы Сойфер отнесся с большим вниманием к свидетельствам самого Лысенко, то он узнал бы, чьим протеже тот на самом деле был. Трофим Денисович четко указывал, что в 1930 году его работы по яровизации «в зародыше» поддержал нарком земледелия Я.А.Яковлев.


Что же касается Н.И.Вавилова, то, как мы помним, вторую половину 1929 года он провел в путешествии по Западному Китаю, Японии, Корее, Тайваню, а вторую половину 1930 года – в поездке по США и Мексике. В промежутке между этими экспедициями он, сверх своих обычных обязанностей, коих всегда было выше головы, возглавлял составление планов и развертку институтов только что созданной Академии сельскохозяйственных наук. В это время он вряд ли мог вспоминать о Лысенко: никакого повода к этому не возникало. А в 1931 году, когда «проблема Лысенко» встала перед Вавиловым, точки над i уже были поставлены. Вавилов автоматически попал в лагерь противников Лысенко – как представитель и даже глава буржуазной науки благородных ботаников, чей отрыв от практики социалистического строительства разоблачала партийная печать.


Президент ВАСХНИЛ оказался между молотом и наковальней. С одной стороны был напористый новатор, двигавший яровизацию на миллионы гектаров колхозных и совхозных полей; а с другой стороны – нарком Яковлев и другие политкомиссары, переводившие сельхознауку на социалистические рельсы. Поручив Вавилову организовать и возглавить сельхозакадемию, они всегда помнили, что он буржуазный специалист:его нужно использовать, но политически следует поддерживать не его, а выдвиженцев из народа.


Ибо, как постулировал товарищ Сталин, развивая бессмертное учение Ленина, «вредительство буржуазной интеллигенции есть одна из самых опасных форм сопротивления против развивающегося социализма»27.


В год великого перелома и после него давление на науку и персонально на Вавилова резко возросло. Эстафету, выпавшую из рук Арцыбашева, подхватил заведующий Бюро интродукции Коль, затем аспиранты-партийцы Шлыков, Альбенский, глава Института аспирантуры Быков, ряд других. А в ГПУ выбивали показания против Вавилова из аграрников, арестованных по делу ТКП.


Не обо всем Николаю Ивановичу было известно, но и громогласных атак с трибун и в газетах с избытком хватало, чтобы он чувствовал себя в осажденной крепости. На этом фоне и стала подниматься звезда Трофима Денисовича Лысенко. Удивляться приходится не мягкости вавиловской критики в адрес колхозного ученого, а той последовательности, с какой он отстаивал достоинство науки.


Как бы ни менялось с годами личное отношение Вавилова к Лысенко, он высоко оценивал теорию стадийного развития, в этом был неизменен. В своем фундаментальном труде «Ботанико-географические основы селекции» Вавилов писал: «Метод яровизации является могучим средством для селекции по многим травянистым культурам, позволяя возделывать в наших северных условиях южные субтропические формы, в обычных условиях не могущие произрастать. Опыт последних лет по применению яровизации в Хибинах, за Полярным кругом и в Ленинграде, на огромном материале по различным культурам показал исключительные возможности использования мировых ассортиментов для целей селекции с применением яровизации. Впервые перед нами предстала в живом виде в условиях Ленинграда вся мировая коллекция сортов ячменя, включая озимые и яровые поздние формы, которые в обычных условиях никогда в Ленинграде не могли быть доведены до колошения»28.


Так же оценивали теорию стадийности многие ученые. А.А.Любищев привел более десятка высказываний ведущих биологов и растениеводов того времени – Сапегина, Говорова, Хаджинова – все в высшей степени положительные29.


В ВИРе яровизация вошла в арсенал методов изучения мировой коллекции, высокое мнение об этом методе было почти единодушным. В 1935 году Вавилов говорил на заседании научного совета ВИРа: «Мы имеем очень сильное новое оружие в виде учения о стадийности академика Лысенко. Это, несомненно, очень сильное оружие, которое, может быть, никто, как наш коллектив, не может оценить по достоинству...»30 Нечто подобное он говорил и в 1939 году.


К другим теориям и начинаниям Лысенко, а их становилось все больше, Вавилов относился критически, но особенно негативно – к внедрению их в «практику колхозного строительства», на что делала ставку власть.


Надеяться можно было только на то, что со временем удастся цивилизовать Лысенко, интегрировать его в сообщество нормальных ученых. На такой основе он строил свои отношения с Лысенко. Его тактика не сработала – в этом была беда Вавилова и всей биологической науки в стране. Беда – не вина.


М.Поповский и В.Сойфер «уличают» Николая Ивановича в том, что в 1932 году он рекомендовал избрать Лысенко академиком Украинской академии наук, в том же году включил его в состав советской делегации на VI Международный генетический конгресс, в 1934 году рекомендовал в члены-корреспонденты Академии наук.


По-разному можно оценивать эти его действия.


Как мы знаем, инициатором включения Лысенко в первоначальный состав делегации на конгресс по генетике был нарком Я.А.Яковлев. Весьма вероятно, что и в других случаях Вавилов лишь озвучивал указания сверху. Вынужден был это делать, чтобы не давать дополнительных козырей против благородных ботаников, зажимающих народного выдвиженца. На мой взгляд, то была борьба за Лысенко, против лысенковщины. Того, что Лысенко и лысенковщина неразделимы, тогда еще не было очевидно.


…Напрашивается аналогия с действиями брата Николая Ивановича – Сергея Ивановича Вавилова, хотя в иной ситуации и по отношению к совершенно иному лицу.


У директора Физического института Академии наук академика С.И.Вавилова не сложились отношения с директором Института физических проблем академиком Петром Леонидовичем Капицей. Много лет работавший у Резерфорда, который высоко его ценил, всемирно прославленный, самоуверенный, острый на язык, Капица смотрел на Сергея Вавилова свысока, иронично относился к его работам, не стеснялся об этом говорить вслух. Сергею Ивановичу это было известно и, конечно, его задевало. Он неприязненно относился к Капице, о чем говорят записи в его дневнике. В 1945 году Сергей Вавилов стал президентом Академии наук, а Капица попал в опалу. Он был снят с поста директора Института, остался не у дел, жил на даче почти под домашним арестом.


Сергей Вавилов приехал к нему, расспросил, чем может помочь, и делал всё возможное, чтобы облегчить его положение. На вопрос одного из учеников, чем вызваны такие действия, ведь Сергей Иванович знает, как Капица к нему относится, С.И.Вавилов, подумав, ответил:


— Считайте, что это месть интеллигентного человека31.


 


Можно не сомневаться, что Николай Иванович ни на минуту не обманывался насчет того, с какой ненавистью и злобой относится к нему Лысенко. И платил ему местью интеллигентного человека.


Увы, Лысенко не был Капицей. Он был Распутиным.


Когда Вавилову это стало ясно, он так его и называл: Распутин биологической науки.


 


 


 


14.


 


Яровизация была широко разрекламирована как универсальный агроприем, гарантирующий высокие устойчивые урожаи по всей стране. Энтузиасты-опытники ставили опыты на тысячах гектаров. В стандартные анкеты, составленные Лысенко, они вносили данные о засеваемых площадях, сроках посева и уборки, величине урожаев… Анкеты стекались к Лысенко и демонстрировали такой же, как прежде, разброс результатов. Статистическая обработка этих данных показала бы провал агроприема. Яровизатор стоял перед выбором: либо признать, что его агроприем бесполезен, либо сделаться селекционером получаемых данных. То есть Распутиным. Он выбрал второе. Он стал отбирать анкеты с позитивными результатами (насколько правдивы были эти результаты, – отдельный вопрос), а негативные отбраковывал. Они-де получены из-за неправильного следования его инструкции и учету не подлежат.


Мошенничество было видно невооруженным глазом, но ветер дул в его паруса. Победные реляции были нужны его покровителям на разных этажах власти. Слишком много авансов было ими выдано, слишком большая шумиха поднята, слишком прямая связь была проведена между колхознымученым и колхозным строем.


Три видных селекционера – профессор Тимирязевской академии П.И.Лисицын, профессор Куйбышевского сельхозинститутаП.Н.Константинов и болгарский ученый Дончо Костов, работавший у Вавилова в Институте генетики, – решили разобраться: что яровизация может дать практике в разных сельскохозяйственных районах страны.

Петр Иванович Лисицын родился в 1877 году в семье деревенского писаря. Окончил Московский университет, затем Петровку. Больше двадцати лет проработал на Шатиловской опытной станции (Орловская губерния), которая носит теперь его имя. Начинал рядовым научным сотрудником, потом стал заведующим Отделом селекции, в 1926 году – заведующим всей станцией. С 1922 года возглавлял шатиловскую госсемкультуру, то есть разработанную им систему размножения селекционных сортов для внедрения их в широкую практику земледелия.

Когда был взят курс на сплошную коллективизацию, госсемкультура, созданная в условиях нэпа, стала помехой. В областной партийной печати началась травля Лисицына как «пособника кулачества».

Чтобы вывести Петра Ивановича из-под удара, Вавилов рекомендовал его на пост заведующего кафедрой селекции Тимирязевской академии: кафедра стала вакантной после смерти С.И.Жегалова. Петру Ивановичу тяжело было покидать свое детище – Шатиловскую станцию, но он вынужден был перейти в Петровку. Вавилов нередко бывал у Лисицына. Его сын, академик Александр Петрович Лисицын, помнит, как мальчиком сиживал у Николая Ивановича на коленях.

Петр Иванович умер в феврале 1948 года, не дожив шести месяцев до разгрома генетики на Августовской сессии ВАСХНИЛ.

Петр Никифорович Константинов этот разгром пережил. Он был ровесником П.И.Лисицына, столь же крупным селекционером. Возглавлял кафедру селекции Куйбышевского сельскохозяйственного института. За две недели до Августовской сессии, в отчаянной попытке образумить власть, он послал большое письмо Сталину, в котором, между прочим, упоминалось: «90 % посевных площадей нашей страны заняты сортами наших советских селекционеров: Лисицына, Шехурдина, Юрьева, Константинова, Писарева, Успенского и др.»32.

Опыты Лисицына и Константинова по яровизации проводились пять лет (1932—1936) на 54 сортоучастках в разных регионах страны. Испытывались 35 сортов пшеницы и других зерновых культур. Яровизированные посевы сопоставлялись с контрольными. К обработке результатов они привлекли Дончо Костова.

Оказалось, что в отдельные годы на некоторых участках яровизация давала незначительную прибавку урожая, в другие годы приносила убыль. Яровизированные посевы сильнее контрольных поражались твердой головней. Посевного материала для них требовалось в два раза больше, чтобы компенсировать потерю всхожести от перелопачивания «наклюнувшихся» семян33.

Опыты Лисицына и Константинова подтвердили то, о чем предупреждал Вавилов пятью годами раньше: агроприем недоработан, эффективность его сомнительна, вводить в широкую практику нельзя.

В статье В.Н.Сойфера «Эра Лысенко в новом освещении» в журнале «Nature» (1989)34 «новое освещение» состояло в еще одном озвучивании версии о том, что на олимп власти Трофима Лысенко двигал академик Вавилов – вопреки противодействию других крупных ученых. Для пущей убедительности автор столкнул два высказывания: одно – Вавилова, говорившего, что яровизация открывает «широкие горизонты», и второе – Константинова, показавшего, что при экспериментальной проверке яровизация не давала прибавки урожая.

Но термин яровизация употреблялся в разных значениях. На самом деле никаких разногласий между Вавиловым и Константиновым не было. Оба выступали против введения в широкую практику яровизации как агроприема и оба считали яровизацию полезным методом при селекции на скороспелость. Даже много лет спустя, в упомянутом письме Сталину, Константинов писал: «Яровизация может быть полезна при гибридизации резко отличных форм по вегетационному периоду»35.

 

 

 


МИЧУРИНЕЦ № 2


 


1.

 


При всей своей нацеленности на практику Трофим Лысенко сознавал или чувствовал, что теория ему тоже необходима. При условии, что это будет своя, пролетарская, марксистско-ленинская теория, подтверждаемая своей, лысенковской, колхозной практикой.


На этой почве Лысенко сошелся с «философом» И.И.Презен- том, они хорошо поняли друг друга.


Исай (Исаак) Израилевич Презент страдал комплексом коротышки. Стараясь казаться себе и другим выше ростом, он все время как бы подымался на цыпочки – в прямом и переносном смысле. Носил ботинки на толстой подошве и высоких каблуках, старался не снимать высоченную, почти бутафорскую шляпу. Доказывая свою мужскую неотразимость, заводил бесчисленные романы. По одной из версий, студентки липли к нему; по другой – сладострастник принуждал их к сожительству, строптивых преследовал.


Жалобы на его сексуальныедомогательства (говоря сегодняшним слогом) приводили к неприятностям. В книге Сойфера рассказано даже о том, что в 1937 году Презент был арестован за растление малолетней. Лысенко потерял голову – почти в буквальном смысле слова. Известного ботаника П.А.Баранова (будущего члена-корреспондента Академии наук), который приехал в Одессу для консультаций, Трофим Денисович зазвал к себе домой, и когда они крепко выпили, стал скулить, размазывая по лицу пьяные слезы: «Что-о-о же-е мне бедному-у делать! Исайку-то мо-о-во заарестовали! Исайку надо-о-о выручать! Что я без него-о делать бу-у-ду-у!»36


Каков источник этой пикантной подробности? Сойфер ссылается на устное сообщение Лебедева, которому рассказал об этом Баранов.


Ни Баранова, ни Лебедева давно нет в живых, но косвенная проверка возможна. Даниил Владимирович Лебедев был известен как мужественный воитель против лысенкоизма. «Генетик по специальности, Лебедев в 1941 г. был исключен из комсомола и отчислен из аспирантуры Ленинградского университета за борьбу против Т.Д.Лысенко и отказ отречься от арестованных учителей – Н.И.Вавилова, Г.Д.Карпеченко, Г.А.Левитского и др.»37.Сведения о художествах творцов «мичуринского учения» Лебедев активно собирал и не делал из них секрета. Если он рассказал об этом эпизоде Сойферу, то, вероятно, рассказывал и другим. Я встречался с Даниилом Владимировичем, но ничего подобного от него не слышал. Мне также не приходилось слышать или читать, чтобы Лысенко когда-нибудь видели пьяным.


Жорес Александрович Медведев мне сообщил, что он тоже ни от Лебедева, ни от кого другого не слышал об аресте Презента в 1937 году, как и том, что Лысенко когда-либо видели пьяным38.


Э.И.Колчинский, глава Петербургского филиала Института истории естествознания и техники, хорошо знал Лебедева, не раз о нем писал39, но ни о чем подобном тоже от него не слыхал. По моей просьбе он говорил по телефону с сыном П.А.Баранова Максимом Павловичем. Тот подтвердил, что отцу приходилось контактировать с Лысенко, но о том, чтобы они пили водку и говорили об аресте Презента, отец никогда не упоминал40.


 


 


2.


 


Исаак (Исай) Презент родился в 1902 году в местечке Тороповец Тверской губернии, в богобоязненной еврейской семье. Но он рано понял, что Бога нет, а есть классовая борьба и интересы рабочего класса.


Окончив среднюю школу, Презент преподавал в уездном железнодорожном училище. Там, вероятно, выделился общественной активностью. Стал секретарем уездного комитета комсомола, снова чем-то выделился, и из захолустного Тороповца его взяли в Псковский обком комсомола. Оттуда направили на учебу в Петроградский университет, факультет общественных наук (ФОН). Курс был ускоренный, трехгодичный. В 1926 году Презент получил диплом юриста.


Обладая изворотливым умом и находчивостью, он мог бы стать блестящим судебным защитником или (не дай Бог!) прокурором. Но такая перспектива его не увлекала.


Еще студентом он включился в работу Научного общества марксистов. Такие общества были в моде, хотя имели разные названия: марксистов, материалистов, воинствующих безбожников, биологов-материалистов... Физики, химики, биологи сходились в них с философами, чтобы переводить естественные науки на рельсы диалектического материализма. Нельзя было усомниться в целесообразности такой гибридизации – то было бы вылазкой классового врага.


Такие вылазки позволял себе только один человек: Иван Петрович Павлов. Его защищала слава старейшины физиологов мира, единственного в России нобелевского лауреата, а больше всего – декрет Ленина о предоставлении академику Павлову особых привилегий, «в виде исключения и не в пример другим». Согласно Ильичу, академик Павлов «представлял <…> большую культурную ценность»41. Охранная грамота Ильича вынуждала терпеть старческие чудачества Павлова. В виде исключения и не в пример другим.


Партия активно содействовала привлечению в вузы рабоче-крестьянской молодежи. При скудной (как правило) школьной подготовке освоение основ науки давалось таким студентам с натугой; зато постулаты правильной философии они усваивали легко и быстро. То было могучее оружие «классовой борьбы на естественнонаучном фронте». Из буржуазной науки изгоняли идеализм, витализм, механицизм, эмпиризм, объективизм и все остальные измы капитализма.


На этом поприще Презент выделялся особой сноровкой.


Одной из ранних его мишеней стал профессор Ю.А.Филип-ченко. Его внезапная смерть ослабила боевитость Презента, но совсем ненадолго.


Вскоре он обнаружил идеализм и витализм в трудах академика В.И.Вернадского. Мировая известность уберегла академика от тяжких последствий.


Хуже пришлось профессору Б.Е.Райкову из Ленинградского пединститута им. А.И.Герцена. Райков был специалистом по методике преподавания биологии, вероятно, лучшим в России. Он разъяснял школьным учителям, как прививать детям бережное отношение к природе, как объяснять ребятам, что такое равновесие в экосистеме и к каким последствиям приводит его нарушение. Выискать что-то антимарксистское в его работах было трудно, но не для Презента.


Ведь Райков оберегал природу от революционного пролетариата! От строителей социализма! От партии нового типа! Это же вылазкаклассового врага!


В 1930 году 50-летний профессор Райков был арестован. Пришлось ему познать, что такое тюремная пайка, ночные допросы, нары в лагерном бараке, ударный труд на строительстве Беломоро-Балтийского канала. Затем – ссылка в Карелию, в медвежий угол под названием Медвежьегорск.


Незадолго до войны Райков смог вернуться в Ленинград, снова стал профессором педагогического института.


В 1948 году опять пересекся с Презентом.


После «окончательного» разгрома генетики на Августовской сессии ВАСХНИЛ началась вакханалия чисток по всей стране. Со свистом и улюлюканьем от «менделистов-морганистов» очищали научно-исследовательские институты, опытные станции, вузовские кафедры. Около трех тысяч ученых лишилось работы. Исай Презент с большим рвением чинил суд и расправу над теми, кто был на несколько голов выше него – не только физически.

Б.Е.Райков вспоминал: «Никогда не забуду заседание ученого совета, собранного в расширенном составе, и посвященного так называемой чистке. В коридоре я встретился с Презентом. Я не видел его 20 лет. Тем не менее мы узнали друг друга. Он, улыбаясь, обратился ко мне с вопросом: “Кажется, Вы возглавляете здесь методику естествознания?” Я ответил, что кафедру методики возглавляет тов. Боровицкий, а я читаю здесь лекции как профессор. Презент ничего не сказал и пошел дальше. Затем я увидел его в зале заседаний Совета. Он сидел в президиуме, а рядом с ним — директор Института Ф.Ф.Головачев и представитель министерства образования Светлов. Чистка состояла в том, что Головачев вызывал по фамилии профессоров, которые выходили на середину и должны были отвечать на вопросы. Вопросы задавал Презент, они были стереотипны: “Как вы относитесь к учению Мичурина?”, “Как Вы относитесь к взглядам Лысенко?”, “Как Вы относитесь к формальной генетике?” <...> Вызвали моего соседа профессора Ю.И.Полянского, на которого особенно точил зубы Презент. Он ответил, что учение Мичурина он признает, взгляды Лысенко не разделяет, считает себя генетиком. Затем Презент задал ему дополнительный вопрос — “Скажите, почему Вы уволили меня из университета?” Ответ был дан для Презента совершенно неожиданный — “Потому что Вы ничего не знаете в науке”»42.

Райков ни к менделизму, ни к лысенкоизму отношения не имел, но тоже был вычищен. Завершился второй раунд поединка, в котором один из партнеров был связан по рукам и ногам, а второй дубасил его всем, что подворачивалось под руку.

Двадцатью годами раньше, после первого раунда расправы над Райковым, окрыленный успехом Презент набросился на защитников природы из степного заповедника Аскания-Нова, на юге Херсонской области. Заповедник и без того был на краю гибели: вокруг него лязгали зубами стаи хищников, стремившихся оттяпать от заповедных земель лакомые куски. В Наркомземе Украины сторонники зернового совхоза тягались со сторонниками овцеводческого. Руководство заповедника отбивалось от посягательств, доказывая, как важно сохранить заповедные степи нетронутыми.

Об этом говорилось в записке директора заповедника Ф.Ф.Бега и его заместителя по научной части В.В.Станчинского верховному руководству Украины – С.В.Косиору, Г.И.Петров-скому и В.Я.Чубарю. Похожие аргументы Станчинский высказывал на научных конференциях и симпозиумах.

Для Презента это была райковщина. Да и вся наука экология, которая изучает природные биоценозы и предостерегает от неосторожного вторжения в них человека (рабочего человека!), представлялась ему диверсией против социализма: «Экологию нужно проверить в ЦК, что это за наука еще такая?»43

Ее проверили не в ЦК, а в ЧК.

В январе 1933 года, когда целые области вымирали от голодомора, товарищ Сталин дал указание: искать вредителей сельского хозяйства среди ученых!

Станчинский и два десятка его сотрудников оказались за решеткой. Быстро сознались во всем, что требовалось: в подготовке покушения на драгоценную жизнь товарища Кагановича и товарища Ворошилова, в тайных связях с фашистской Германией, в тренировке боевиков для иностранного вторжения, даже в том, что вредительский план научного изучения заповедной степи Аскания-Нова «подкупал своей логикой, практической актуальностью» и потому был официально утвержден в Госплане44. Презент старался не зря.

Историк науки В.Л.Меркулов, хорошо знавший Презента, дал ему емкую характеристику: «Это дитятко эпохи кругом видело врагов революции и считало себя ее избавителем от бед и комплотов»45.

Но к генетике Презент относился лояльно. Презент следил за передовым фронтом генетики. Группе молодых ученых под руководством А.С. Серебровского (Н.П.Дубинин, И.И.Агол и другие) удалось показать делимость гена. Презент видел в этом торжество материалистической диалектики, а витализм, идеализм и механицизм в очередной раз были посрамлены. Презенту принадлежала крылатая фраза: «Генетика порождает диалектику».

В 1932 году Исай Презент приходил к Н.И.Вавилову с предложением организовать в ВИРе философское отделение, чтобы осмысливать работу Института с позиций дарвинизма и диалектического материализма. Можно прочитать, что Презент около года работал в ВИРе, но документально это не подтверждается. По моим сведениям, Николай Иванович отказался от его услуг: в ВИРе и без того хватало диалектизаторов, клевавших ему печень.

Возможно, что с этого момента началась «диалектическая» перестройка в сознании Презента, сделавшая его «мичуринцем».

В воспоминаниях Н.П.Дубинина приводится пример колючей находчивости Презента.

Однажды, уже в 1935 году, Дубинин и С.Г.Левит в вестибюле Дома ученых столкнулись с неразлучной парой – Презентом и Лысенко. Оба были в ярких желто-сиреневых куртках мехом наружу и в таких же странных кепках. Левит рассмеялся и спросил Лысенко, не для того ли они надели такие униформы, чтобы издали узнавать друг друга. Лысенко не успел открыть рот, как Презент отпарировал: «Нет, это у нас индивидуальная одежда, так сказать, особая для нас двоих. А вот у вас, товарищ Левит, действительно, опознавательный знак на голове, по этому знаку каждому ясно, к какому классу вы тянетесь!»

На Левите была велюровая шляпа – признак «буржуазности»!

Лысенко и Презент с громким хохотом удалились. Уже выйдя на улицу, Дубинин спохватился:

— Черт возьми, Соломон Григорьевич, какую мы карту пронесли, хоть беги назад и догоняй их.

— Ну, что там еще, — спросил Левит.

— Они себя мичуринцами называют, а ведь шляпу, шляпу-то ведь всю жизнь носил Мичурин!

— Ну и ну, — сказал Левит, — ну и Презент, вот уж, действительно, для красного словца не пожалеет и отца46.

С.Г.Левит участвовал в революционном движении, до Октября 1917-го был бундовцем, потом большевиком. По стипендии Рокфеллеровского фонда он стажировался в Техасском университете у Германа Мёллера. В руководимом им Медико-биологическом институте Левит в большом масштабе развернул сравнительные исследования однояйцовых и разнояйцовых близнецов. Это один из наиболее продуктивных методов изучения генетики человека. Его активно поддерживал нарком здравоохранения Н.А.Семашко, затем Г.Н.Каминский. Но век его был отмерен. Не пройдет и года, как его причислят к антидарвинистам, реакционерам, фашистам. Снимут с работы, исключат из партии, институт ликвидируют. Еще через полгода – арест, пытки, расстрел…

 

3.

 

Презент, я думаю, встретился с Лысенко не раньше 1932 года47. Он объяснил колхозному ученому, что его новации, при всей их нацеленности на практику, должны подкрепляться теорией – без этого он далеко не пойдет. Теория должна быть советской, марксистской, дарвиновской.


Чарльз Дарвин считал себя агностиком. Но основоположники марксизма считали его теорию важнейшим естественнонаучным подтверждением своих взглядов. Этого было достаточно, чтобы сделать теорию естественного отбора одной из священных коров диалектического материализма.


Лысенко идея Презента пришлась по душе. Остальное было делом техники, которой Презент виртуозно владел. Между двумя творцами нового учения наметилось разделение труда. На совещании передовиков урожайности, в присутствии Сталина, Лысенко по-простецки рассказал: «Я часто читаю Дарвина, Тимирязева, Мичурина. В этом помог мне сотрудник нашей лаборатории И.И.Презент. Он показал мне, что истоки той работы, которую я делаю, исходные корни ее дал еще Дарвин. А я, товарищи, должен тут прямо признаться перед Иосифом Виссарионовичем, что, к моему стыду, Дарвина по-настоящему не изучал»48. Такое было у них разделение труда.


 


4.


 


Лысенко выдвигал новые и новые практические рекомендации для немедленного внедрения на «миллионах гектаров колхозных и совхозных полей». Всякие сомнения в их полезности трактовались как стремление «буржуазных» ученых ставить палки в колеса колхозному новатору. С гордостью «обобщая» достижения передовой советской науки, Лысенко и Презент писали в редакционной статье первого номера журнала «Яровизация»:


 


 «Сокращение сроков вегетации в поле злаковых растений как средство борьбы с суховеями; яровизация картофеля и высадка глазков яровизированных клубней как средство уменьшения посадочного материала, одновременно ведущее к повышению урожая; открытие различия зимостойкости растений на различных стадиях развития и вытекающие отсюда мероприятия борьбы с зимней гибелью озимых; способ выведения сортов озимых путем отбора из популяций при помощи посева недояровизированными семенами; открытие причин вырождения картофеля на юге и летние посадки картофеля как средство борьбы с вырождением посадочного материала в засушливых районах степи; теоретические основы сознательного подбора родительских пар для скрещивания при выведении сортов различных культур; открытие и формулирование закономерностей выщепления по срокам вегетационного периода как теоретическая основа новых приемов браковки в селекционном процессе; совершенно новая постановка вопросов семеноводства — вот те, далеко не исчерпанные в нашем перечислении, выходы теории стадийного развития, которые уже претворены и претворяются в практику социалистического сельского хозяйства»49.


Это фонтанирование новаторскими идеями, якобы преобразующими сельскохозяйственное производство огромной страны, похоже на истерику. Ясный уже самому Лысенко провал яровизации как практического агроприема и невозможность это признать; опыты Лисицына и Константинова, показывавшие неэффективность яровизации как агроприема; участившиеся высказывания других ученых против повсеместной мочки семян, — всё это побудило Лысенко и Презента задвинуть яровизацию на задворки. На фоне «громадья планов», призванных осчастливить страну, яровизация становилась мелочевкой, не заслуживающей особого внимания. Надо только, чтобы маловеры не мешали новатору делать великие дела!


 


Главным козырем Лысенко оставалась теория стадийного развития, против которой никто не возражал. Все его начинания якобы исходили из этой передовой, диалектико-материа-листической теории.


Но даже безудержная фантазия Лысенко истощалась, доить теорию стадийности становилось все труднее. Так, два последних начинания из «далеко не полного перечня выводов теории стадийного развития» – браковка в селекционном процессе и новый подход к семеноводству – со стадийностью никак не были связаны. Оно вообще не имели отношения к индивидуальному развитию растений (онтогенезу). Речь уже шла о видовом развитии (филогенезе). То есть о генетике и эволюции.

 


---------------

Книга готовится к печати в Москве, в издательстве «Захаров». Издательство объявило на нее предварительную подписку по сниженной цене. Подробности здесь: https://planeta.ru/campaigns/vavilov






1 Социалистическое земледелие. 13.9.1931. С. 2.



2 Простор. 1966. №№ 7--8. 



3 Медведев Ж.А. У истоков генетической дискуссии // Новый мир. 1967. № 4.



4Поповский М.А. Дело академика Вавилова. 1983.



5 Там же. С. 92.



6 Там же. С. 92—93.



7 Там же. С. 93.



8 Там же. С. 91.



9 Вавилов Н.И. Избранные письма. Т. 2. С. 165—166.



10 Там же. С. 89.



11 Письмо Н.В.Ковалеву от 28.5.1932 // Там же. С. 174.



12 Там же.



13 Дубинин Н.П. Вечное движение / изд. 3-е. М.: Политиздат, 1989. С. 130.



14 Письмо Ковалеву от 28.5.1932 // Вавилов Н.И. Избранные письма.  Т. 2. С. 174. 



15 Сахаровские слушания, четвертая сессия. Лиссабон, 1983 / ред.-сост. С.Резник. London: OverseasPublicationsInterchange, 1985.




16 Повторное письмо в редакцию журнала «Страна и мир» (рукопись в архиве автора). Письмо было продолжением полемики с М.Поповским в журнале «Страна и мир». См.:

Поповский М. Однофамильцы // Страна и мир. 1986. № 5. С. 98--101;  Резник С. Письмо в редакцию // Там же. № 10. С. 117--118; Поповский М. Письмо в редакцию // Там же. С. 119--120. Мое повторное письмо редакция отклонила, не желая продолжать эту полемику. 



17 Советская культура. 26.11.1987.



18 Литературная газета. 25.11.1987.



19 Русская мысль. Париж. 5.2.1988. № 3710.



20 Литературная газета. 10.2.1988. № 6.



21Делоне Н.Л. У времени в плену: Записки генетика. М.: Российское гуманистическое общ-во, 2010. Цит по: http://alkruglov.narod.ru/delone2.html.



22 Музрукова Е.Б., Чеснова Л.В. Советская биология в 30–40-е годы: кризис в условиях тоталитарной системы // Репрессированная наука. СПб.: Наука, 1994. Вып. 2. С. 45—56.



23Романовский С. «Притащенная» наука. СПб.: Изд-во СПб.ун-та, 2005. Цит по: http://www.e-reading.club/bookreader.php/130613/Romanovskiii_-_ _Pritashchennaya_ _nauka.html. Ссылка на: Сойфер В.Н. Власть и наука. История разгрома генетики в СССР. М., 1993. С. 12--13.



24 Сойфер В. Горький плод // Огонек. 1988. № 1.



25 Копия письма Ж.А.Медведева в архиве автора, цитируется с разрешения Ж.А.Медведева. 



26 См.: Поповский М.А. Дело академика Вавилова. С. 94.



27 Сталин И.В. О правом уклоне в ВКП(б) // ПСС. Т.12. С. 14.



28 Теоретические основы селекции. Т. 1. 1935. С. 72.



29 Любищев А.А. В защиту науки. С. 253—254.



30 Стенограмма выступления Н.И.Вавилова в архивном фонде ВИРа. Данный отрывок цитировался в рукописи моей книги «Николай Вавилов» (ЖЗЛ, 1968), был удален по цензурным соображениям. Впервые опубликован в:  Резник С.Е. Дорога на эшафот. 1983 С. 54.



31 См.: Вавилов Ю.Н. В долгом поиске. С. 251—252.



32 Цит. по: Глазко В.И., Чешко В.Ф. Август -- 48: Феномен «пролетарской науки» (монография). М., 2013. С. 261.



33 Константинов П.Н. Уточнить яровизацию // Селекция и семеноводство. 1937. № 4. С. 12—17; ряд других публикаций П.Н.Константинова, П.И.Лисицына и Дончо Костова. 



34 V.Soifer. New Light on the Lysenko Era // Nature. 1989. Vol. 339. 8 June. Рp. 415-420.



35Цит. по: ГлазкоВ.И, ЧешкоВ.Ф. Указ.соч. С. 263.



36 Сойфер В.Н. Власть и наука. С. 290.



37 Колчинский Э.И. Великий антилысенковец: К 100-летию со дня рождения Д.В.Лебедева // Вопросы истории естествознания и техники. 2016. Т. 37. № 1. С. 110–135.



38Электронное письмо Ж.А.Медведева от 30.9.2015 (архив автора).



39 См. также: Колчинский Э.И., Инге-Вечтомов С.Г. Антилысенковец с довоенным стажем // Письма в Вавиловский журнал генетики и селекции. 2015 // http://www.bionet.nsc.ru.



40 Переписка с Э.И.Колчинским в архиве автора.



41 Ленин В.И. ПСС. Т. 51. С. 22. 




43 Там же.



44 Там же.



45 Резник С.Е. Против течения. С. 239. Письмо В.Л.Меркулова от 4.10.1973 в архиве автора.



46 Дубинин Н.П. Вечное движение. С. 153.



47 Согласно В.Н.Сойферу, Презент впервые встретился с Лысенко в 1929 году, на съезде по генетике и селекции в Ленинграде, где он посоветовал Трофиму Денисовичу теснее увязывать свои работы с учением Дарвина, а тот стал спрашивать, кто такой Дарвин, как с ним познакомиться. Об этом Сойферу рассказал профессор Н.В.Турбин. Однако в 1929 году Турбин был школьником, жил в Воронеже, свидетелем пикантной сцены быть не мог. Пересказал ли он ядовитую шутку, придуманную каким-то острословом, или сам ее сочинил, не суть важно. Р.Л.Берг вспоминала: «Незадолго до начала войны в аспирантском общежитии, где жила, поселился Николай Васильевич Турбин, тогда докторант ботаника Келлера, к генетике не причастный, позже ярый лысенковец – гонитель генетики, ныне чиновный представитель советской интеллигенции – покровитель генетики» (Берг Р.Л. Суховей. Нью-Йорк: ChalidzePublication, 1983.С. 59). Вряд ли разумно опираться на свидетельство такого «очевидца».



48 Правда. 2.1.1936. № 2 (6608). С. 3. 



49 Яровизация. 1935. № 1.