Разговор с поэтом

 С Евгением Стрелковым заочно я познакомился давно. Примерно году в 1998 мне попался отличный альманах – «Дирижабль». Поразило и оформление, и концепция, и подход. Личное знакомство произошло в 2009 году, когда в составе большой делегации поэтов он выступал в Тольятти, театральном центре «Голосова-20». Наконец, осенью 2014 года Евгений Стрелков привез в наш город замечательную выставку «Ниже Нижнего». Именно на ней мы встретились и поговорили о насущных делах литературы, живописи, вообще современного искусства.

                                                                                                          Сергей Сумин

— Евгений, приветствую, мой первый вопрос традиционный – как все это началось – живопись, поэзия, издание альманаха, организация выставок – был какой-то толчок?

— Начиналось всё с альманаха. Наш альманах – ровесник перестройки. Всё тогда стало меняться – как в плохую, так и в хорошую стороны. В плохую сторону – это то, что научным работникам (к которым я относился) стали очень мало платить, и мы с друзьями вынужденно подрабатывали электронной вёрсткой общественно-политических газет, которых народилась уйма. В хорошую сторону – это то, что эту самую подработку не запрещали. Освоив, таким образом, издательское дело, мы (я, Инна Готская и Игорь Эйдман – сотрудники Радиофизического института в Нижнем Новгороде) решили напечатать своих друзей-физиков, которые отчасти были и лириками. Предполагалось домашнее издание (100 экз.) на ксероксе, но тут неожиданно подвернулся спонсор...

   Промышленно-торговая ассоциация «Ника» с удовольствием поддержала наш проект (деньги тогда были более лёгкие, чем сейчас, их особо не жалели – ни на ресторанные загулы, ни на художественные проекты – кому чего было ближе), но потребовала делать альманах посолидней. Мы, провинциалы, несколько обеспокоились ответственностью и поехали в Москву, к любимому нами писателю Андрею Битову. Надо сказать, что паломничество проходило в лучших русских традициях – на вокзале в Мосгорсправке за 15 копеек узнали телефон, позвонили из автомата и договорились о встрече («Я вообще-то интервью сейчас никому не даю, но раз вы из Нижнего приехали, то заходите»).

В течение пяти часов, пока нами (мной и Михаилом Погарским из подмосковного Красногорска, ставшим с этого момента вторым (после Игоря Эйдмана) литературным редактором "Дирижабля") выпивалась принесенная мэтру бутылка коньяка (Битову было нельзя коньяк, он пил водку, настоянную на корешках), автор "Пушкинского дома" и "Улетающего Монахова" наговорил на кассету интервью «Шёл и подумал», а также дал рекомендательное письмо (опять же – в лучших традициях русской литературы, ни до, ни после мне рекомендательных писем не давали) к Резо Габриадзе (кто не знает, это знаменитый кукольный режиссер, а также автор сценариев к фильмам "Мимино", "Кин-дза-дза" и прекрасный художник-график). Резо тогда гастролировал со своим Кутаисским театром марионеток в Петербурге (тогда Ленинграде, помню, Битов с грустью сказал: «…вот вы уже Нижний Новгород, а мы всё ещё Ленинград»). Мы тут же поехали в Питер, где нас принял Реваз Леванович, пригласил к столу (и на спектакль вечером) и нарисовал для первого номера (тут же за столом, засохшим пером на бумажном обрывке) очаровательного Пушкина, летящего на воздушном шаре из Большого Болдина в Нижний Новгород. (Надо заметить, что Битов с Габриадзе с удовольствием занимались тогда «парапушкинистикой», придумывая разные истории в картинках про великого поэта). «Как вы думаете, взял ли бы он с собой вино?» – спрашивал с подходящим случаю грузинским акцентом Резо, – я думаю, взял бы!», – и в корзине монгольфьера появлялась корзина бутылок...

Резо Габриадзе познакомил нас с чудесным питерским прозаиком Андреем Кутерницким, тот с московским художником и сочинителем странных миров Водолазов, Стомаков и Живущих в хоботе Леонидом Тишковым, а тот в свою очередь предложил встретиться с Андреем Битовым... Мы поняли, что круг замкнулся, и дальше авторов надо искать самим. Чем и занимаемся с переменным успехом до сих пор.

От альманаха мы – я и редакция, уже немного иная, чем в начале – перешли к станковой графике и книге художника (есть такой жанр). Потом круг наш несколько расширился за счёт московских и саратовских знакомств, и сейчас в нашем арсенале (у многих из нас), помимо литературных жанров, (стихи-проза-эссе) художественные инсталляции, анимационные ролики, ленд-арт и медиа-искусство.

— Для меня твоим основным детищем является альманах «Дирижабль». Издание стильное, концептуальное, яркое. Что сейчас с альманахом? Каковы перспективы??

   Альманах – дитя своего времени. Многие свои задачи он уже выполнил. Сейчас какие-то вещи, к которым он был изначально предназначен, лучше выполняются в других форматах. Скажем, стихи более уместны в Интернете, а также в поэтических (коллективных) сборниках, в антологиях. Проза – в книгах. Поэтому Дирижабль уже несколько номеров дрейфует в сторону эссеистики. Но и тут непросто, тираж у нас мизерный, многие эссе лучше бы публиковать в сетевых журналах или в бумажных сборниках. Правда, «коньком» Дирижабля всегда был гипертекст, соединяющий разные буквенные и графические сообщения в нечто целое. Возможно, следующий номер всё-таки выйдет, но не раньше, как мы все закончим пару выставочных и пару книжных проектов.

— Выставка «Ниже Нижнего» порадовала и глубиной, и новизной. Как вообще ты мыслишь культурное поле современного Поволжья, есть ли общие мифологемы, близость авторов или единого образа Поволжья нет и быть не может?

— Ну, единого образа Поволжья наверно нет, но что-то общее есть, и Волга нас всех связывает несомненно – о чём писал ещё Василий Васильевич Розанов в эссе «Русский Нил».

— В Тольятти, я так понимаю, ты, Евгений, не в первый раз? Что думаешь о нашем городе??

— Я в Тольятти раз десятый, но так и не понял, как устроен город. Наверно, Тольятти – это апофеоз советского архитектурного и планировочного идиотизма. Город без центра, без реки… наверно, вам довольно трудно в нём жить. Однако, если вспомнить, что «главное в городе - люди», то у меня тут все хорошо, в Тольятти довольно много друзей-приятелей, и много инициатив, к которым я присматриваюсь с вниманием и пиететом – некоторые музейные и театральные проекты прежде всего.

— Возвращаясь к выставке – это мистификаторство, псевдокраеведение, о котором было сказано перед открытием – это вообще что? Новый взгляд,  самопроверка на вменяемость, эпатаж или что-то еще?

— Много чего ещё. В каком-то смысле сама передвижная выставка – социологический тест. Достаточно посмотреть книгу отзывов. Эпатаж тут не при чём. То, что публику эти наши экспонаты эпатируют, говорит скорее о

чудовищной дремучести публики во всём, что касается современных визуальных практик.

Но о дремучести земляков-провинциалов хорошо сказал ещё Гончаров в «Обломове», мы поместили на обложку эти его строки: «Они знали… Саратов или Нижний, слыхали, что есть Москва и Питер, что за Питером живут французы или немцы, а далее уже начинался для них… тёмный мир, неизвестные страны, населённые чудовищами, людьми о двух головах, великанами; там следовал мрак – и, наконец, всё оканчивалось той рыбой, которая держит на себе землю».

— Как влияет на тебя, как на художника, то пространство, в котором ты обитаешь? Нижний Новгород – что за место? Как в нем живется и работается?

— Ну, живётся и работается мне, прежде всего, за своим столом – «тут по ночам беседуют со мной историки, поэты, богословы…» (Макс Волошин). Иногда я по два дня не спускаюсь на землю с верхотуры пятого этажа, где этот стол установлен. 

А в Нижнем прежде всего замечательны волжские панорамы, с Откоса, от кремля, с Гребешка… Я рад, что Нижний – город исторический, с богатой архитектурной средой, мне это важно, среди панельных коробок я б страдал. Важно, что Нижний – с рельефом, что на его склонах  к Волге легко можно оказаться совсем в негородском уединении.

Мне важно, что город (культурный центр его) очень компактен – я хожу пешком или пользуюсь трамваем, притом в удовольствие. Это не Москва, где на дорогу уходит уйма времени, да ещё и под землёй…

Но главное для меня в Нижнем – Волга, она вообще – главная тема в моих художественных и литературных занятиях. Скажем, цикл Сирены – там полно и Волги, и ярмарки, и разной нижегородской специфики, например, фотографической. Словом, «а у нас Волга, а над Волгой – тучи», как написал саратовский поэт Игорь Сорокин.

— Мне очень импонирует – как на выставке, так и в альманахе-альбоме «Дирижабль» – глубинное сращение графики и текста, образа и слова!! Как это сформулировалось, вызрело? Случайно, осознанно, интуитивно?

 - И осознанно, и случайно, и интуитивно. И постепенно – этот симбиоз графики и текста всё время в развитии, сейчас я работаю не так, как раньше. Более того, от Дирижабля отпочковалась отдельная графическая программа

«Ч/Б», которую мы ведём с коллегой московским художником Андреем Суздалевым, см.

— Не мог бы ты назвать авторов – древних и современных, которые тебя вдохновляют. Кто эти поэты, философы, художники, скульпторы??

— Ну, много кто. По ситуации. Вдохновляют дадаисты – энергией, бескомпромиссностью, способностью к дружбе в искусстве (читаю сейчас  книжку Ханса Рихтера «Дада»). Вдохновляет Хлебников, председатель Земного шара и коренной волжанин, автор замечательных текстов. Восхищает Ломоносов – и как поэт, и как естествоиспытатель. Или Заболоцкий, тоже почти волжанин, с вятских притоков. Архитектор Коринфский, поставивший Воскресенский собор в Арзамасе и университет в Казани. Всегда вдохновляет Розанов – не один мой арт-проект («След сада», «Рыба!: волжское застолье»…) инспирирован его текстами. О волжских персонажах науки и просвещения я готовлю книжку эссе «Фигуры разума», надеюсь, скоро выйдет.

— Евгений, твои пожелания литературному альманаху «Графит» в 2015 году??

— Хороших проектов, хороших авторов! Усердия и внимания на непростом и не всегда благодарном поприще отечественной словесности.

                                                                              Ноябрь 2014 года.