Александр Романов

Юлька. Юркина любовь. Рассказы

Foto1

 

Родился и живет в Волгограде. Закончил Волгоградскую Архитектурно-строительную академию (сейчас - Университет) в 2000 г. Работал дизайнером по рекламе, в производстве мебели, интерьеров и экстерьеров. Сейчас работает архитектором-проектировщиком зданий. Писать начал в 2013 году. В журнале «Кольцо А» публикуется впервые. 

 

ЮЛЬКА

Рассказ 

 

Юлька любила музыку, и не абы какую, а самую настоящую. Рок-музыку. Ну, там, Кипелов, Алиса, Шевчук.

По образованию она была юристом, но работала секретарем в крохотной конторе в подвале жилого дома. Подвал был грязным, с мышами, с потолка вечно капала вода, но Юльку это не волновало. Ее вообще ничего не волновало, кроме музыки, походов в горы с друзьями и тренировок со штангой.

Ей сровнялось почти тридцать, большинство друзей уже были сами по себе и отдельно от нее. У них были карьеры, дети, тещи и свекрови.

Юлька все еще держалась. Дети мешали бы ее тренировкам и ее совершенной, с таким трудом накачанной фигуре. Карьера ей была не нужна. Муж у нее был, но тоже как бы сам по себе. Командировки, грузоперевозки, купленная недавно за гроши и отнимающая все свободное время «копейка».

Муж у нее, кстати говоря, был архитектором. И не абы каким, а самым настоящим, ландшафтным. Мог спроектировать настоящий огромный парк. С аллеями, дворцами, высаженными в определенном порядке кустами. Мог, но не проектировал. Он зарабатывал на квартиру. Они с Юлькой хотели, чтобы отдельно, чтобы только вдвоем, чтобы свое и навсегда.

Когда лучшая подруга Юльки, Ленка, спрашивала ее, зачем они живут вместе и вообще, зачем поженились – жениться ведь надо для того, чтобы рожать детей, и растить их вместе, – Юлька только отмахивалась и говорила, что Ленка ничего не понимает. И у них с Лешкой настоящая любовь. Всамделишная. Ну и что, что они разные? Ну и что, что без него она была Соловьевой, а с ним стала Васяндрой? Главное же не фамилия! И не дети! На вопрос Ленки, а что же тогда главное, Юлька молча надевала наушники или хватала сумку и убегала в зал, к штанге.

Когда у Юльки обнаружили опухоль, она поначалу не придала этому значения. Ну, опухоль, подумаешь. Все мы умрем, и уж лучше раньше, чем лежа в пахнущей мочой постели, рассудила она. Хорошо было бы закончить жизнь так – с друзьями в походе, и в наушниках играет любимая группа. Или подныривая под штангу, под аплодисменты пришедших болеть за нее на соревнование товарищей. 

Врач сказал, что надо удалять. Удалять, а потом срочно рожать, иначе это будет повторяться. Опять и снова, и тогда придется отрезать грудь совсем, обе груди отрезать, она это понимает? Или нет? Что у нее не будет груди? И это насовсем! На все оставшиеся после удаления несколько месяцев. 

Юлька сказала, что да, понимает, надела наушники и вышла из кабинета.

Тем же вечером позвонил муж и сказал, что уходит. Что хочет развода и немедленно, потому что его будущая, встреченная в одной из командировок, жена, желает, чтобы он переехал к ней. В Мариуполь. А в какой-то там Ивановск она переезжать не желает. Хоть и любит его безумно.

Юлька сказала: ну и ладно. Включила в плеере музыку и пошла в зал. Там ей стало плохо, притом плохо всего лишь на восьмом рабочем подходе. Приехавшая «скорая» сказала, что ничего сделать нельзя, надо идти вставать на учет, и вообще это дело поликлиники, не их, поэтому забирать они ее не будут. Чем-то ее укололи и уехали.

Через три месяца Юлька похудела на двенадцать килограммов. К врачу она больше не пошла, развод оформила быстро и с улыбкой. Друзья общаться с ней перестали, в походы ее теперь не брали, а на все ее объяснения о том, что это не заразно, отвечали, что ей просто нельзя – далеко ходить нельзя, и вообще напрягаться. А можно и нужно пойти к врачу, пока не очень поздно.

Потом стало поздно.

Юльке все-таки пришлось лечь в стационар.

Гуляя по вечерам в крохотном больничном  сквере, она встретила Сережу. Зачем он тут, и чем болеет, Сережа не признался, но сказал на третий день, что любит ее, давно приметил, и это ничего, что жить им обоим осталось пару недель.

Юлька неожиданно заплакала и сказала, что тоже его любит. И на все согласна. И замуж согласна, и детей, и пусть хоть в палатке, хоть в чистом поле, не нужны ей никакие квартиры, главное, чтобы с ним!..

Она отдала плеер соседке и все ночи теперь проводила с Сережей. Вылезала через окно первого этажа, он ждал ее за кустами, и они всю ночь занимались любовью. Потом, когда сил заниматься уже не было, просто сидели, обнявшись, и смотрели друг на друга.

Потом Сережа умер.

Когда его выносили, Юлька не вышла. У нее отнялись ноги, и она лежала, слушала шаркающие под окнами шаги, смотрела в потолок и думала, что вот-вот отойдет сама.

Ночью она вроде как пришла в себя. Села на кушетке. Ноги не слушались.

Она вдруг увидела в дверном проеме Сережу, тихо вскрикнула и, зажимая рот руками, пошла к нему. Как у нее получилось идти на отнявшихся ногах, она не знала. Тело как будто плыло, Сережа манил ее рукой и тихо шептал о том, как она ему нужна, что всю жизнь он был один, и она одна, а теперь они будут вместе и это будет по-настоящему, и уже навсегда. Теперь это будет длиться вечно. Там. Нужно только идти за ним и слушаться.

Он довел ее до отрытого окна, выплыл наружу, улыбнулся и раскинул в ожидании руки.

Юлька шагнула с подоконника и упала вниз.

Этаж был второй, под окном росли кусты, и утром Юльку, всю ободранную, с разбитыми локтями и коленками, принесли в реанимацию.

Врач сказал, что теперь уже точно все, его коллега только махнул рукой и вышел в коридор покурить.

Поздно вечером Юлька пришла в себя, вырвала из руки капельницу, встала и, прямо так, в короткой майке и без трусов, пошлепала по коридору, мимо спящей на посту медсестры, мимо обалдевшей вахтерши, и вышла на улицу.

Там она постояла какое-то время, потом одернула майку, чтобы прикрыть тощие, похожие на сдувшиеся шары, ягодицы, и отправилась домой.

Пешком.

Там она собрала в кучу все диски и кассеты, сложила их в мешок, добавила туда спортивный костюм, банки белковых добавок, рюкзаки и альпинистское снаряжение, завязала мешок проволокой и выбросила его в стоявшие на улице мусорные баки.

Утром Юлька достала диплом юриста, повертела в руках, нашла свое самое лучшее – с открытой спиной и разрезом почти до пояса, – платье, кое-как надела его и вышла на улицу.

Через три дня она устроилась помощником юриста. Через два месяца первый раз выступила в суде, через четыре купила себе квартиру, и через девять родила ребенка.

Это был ребенок Сережи.

Она назвала его Мишей, в честь отчима.

Через два года Юлька вышла замуж. Через четыре года стала владельцем юридической конторы, через пять родила второго ребенка и написала книгу.

Про врачей и сгинувшую куда-то болезнь она больше не вспоминала, с бывшими друзьями по походам охотно перемигивалась в соцсетях, оттуда же она узнала, что первый муж ее женился в четвертый раз и та, четвертая жена была, наконец, с квартирой, без детей, любила водителей и не любила ландшафтных архитекторов.

Музыку Юлька стала слушать исключительно популярную, а когда увидела в планшете старшего сына папку с надписью «Айрон Мэйден», она, не говоря ни слова, расколотила девайс об стенку.

Сережу она старалась не вспоминать, с подругой Ленкой общалась исключительно тогда, когда они поздравляли друг друга с днем рождения.

Сама себя считала счастливой, и даже тогда, когда в сорок два года на ночном перекрестке ее сбила машина, в оставшиеся ей минуты улыбалась, гладила державшего ее руку абсолютно белого мужа по лицу и говорила, что успела сделать все, что хотела.

Похоронили ее согласно завещанию, рядом с могилкой какого-то Сережи.

Место это, как оказалось, она выкупила давно, тогда же и заказала ограду со столиком и скамейками.

На столике была выгравирована надпись:

«С благодарностью тому, кто сделал больше, чем мог, и привел туда, куда и сам не предполагал привести. Все это теперь и правда по-настоящему и уже навсегда». 

 

 

ЮРКИНА ЛЮБОВЬ

Рассказ

 

Я бы хотел, чтобы она села со мной, подумал Юра, глядя на зашедшую в салон женщину. Хотя какая-то она старая.

Он присмотрелся.

Ничего она не старая. Всего лишь на десять лет старше его. Может, на пятнадцать. Зато фигура какая. И ноги. Прическа. Короткие, осветленные, поставленные ежиком, волосы.

Женщина прошла в салон и села далеко вперед.

Юра видел теперь только ее затылок и торчащие в стороны голые верхушки плеч.

Вскоре место рядом с ней освободилось, и Юра неожиданно для себя встал, прошел по салону и сел рядом. Вблизи женщина оказалась еще лучше, чем издалека. Мягкая, чуть обветренная кожа, ухоженные красивые руки, глубокое декольте.

Конечно же, он пригласил ее.

Естественно, она отказала.

На следующий день Юра ждал на ее остановке. Женщина прошла мимо, он зашел следом за ней в вагон, подождал, пока освободится место и сел рядом. Сказал, что думал о ней всю ночь.

Она сказала, что она старая женщина. Для него и вообще.

Юра сказал, что ему все равно. А когда ночью - тем более.

Вот если бы она ночью была с ним, а не неизвестно где...

Она сказала, что ей известно — где. Странно было бы, если бы она не знала, где она проводит ночь. И с кем. С ним так бывает, что он не помнит?

Юра сказал, что раньше не было. Никогда. А теперь, увидев ее, он не уверен. Ему кажется, что все-таки прошлой ночью он был с ней. Она не помнит?

Она странно посмотрела на него и сказала, что его с ней не было.

Юра сказал — сегодня непременно будет. Он с ней. Если она даст ему адрес. Или телефон.

Она фыркнула и вышла.

На следующий день он подсел к ней и долго молчал. Она спросила, как он провел вчерашнюю ночь? С ней?

Юра сказал, что замечательно. Что ему никогда не было так хорошо, как вчера ночью. С ней.

Рассказал, какие у нее мокрые податливые губы, послушный язык и большая теплая грудь.

Она сказала, что он все перепутал. Что на самом деле податливые у нее не губы, а грудь. Послушная и отзывчивая. А большой у нее язык. И непослушный. Совсем как сейчас. Ей уже надо выходить, а она сидит и болтает.

И сейчас она все-таки выйдет, а он сегодня ночью пусть ничего не путает.

А завтра расскажет.

Назавтра Юра уже сидел на ее любимом переднем месте. Женщина протиснулась мимо него к окну.

Он подумал — какие у нее острые и твердые коленки. Совсем не такие, как были ночью.

Сказал ей об этом.

Она сказала, что коленки у нее всегда были такими. И все всегда на них жаловались. В постели и вообще. Вот такие твердые, говорили они, у тебя, Марина, коленки. Вечно ты ими все портишь. Мы, мол, тебя и так и этак, и в ресторан тебя, и в лучший номер, и тур самый дорогой с отелем пять звезд. А ты – коленки. Выставишь вперед и давай ими колоться. Как будто это рога у тебя. Прямо так и хочется их спилить.

Юра сказал, что он уже готов. И на номер, и на тур, и тем более на ресторан. И его коленками не испугаешь.

Подумаешь – коленки. Острые, как рога. Ему, может, наоборот, нравится. Когда его колют.

А грудь у нее и правда оказалась отзывчивая, добавил он. Такая, как ему нравится.

Марина сказала, что то, что пониже груди, еще более послушно. Когда умеючи. Особенно в пятизвездочном номере. А если в самом дорогом туре, так вообще – послушнее не бывает. И можно делать все и сразу.

Юра сглотнул и сказал, что сегодня непременно попробует. А завтра расскажет, какое оно, то, что ниже груди.

Назавтра Марина уже была на своем месте, Юра сел и принялся рассказывать.

Через полтора часа она вышла. Юра проводил ее взглядом. У нее тряслись ноги, ее пошатывало, и она никак не могла попасть рукой в сумочку. Он подумал, что опоздал на работу и она, наверняка, тоже.

Решил вдруг, что в этом году возьмет отпуск раньше. Возьмет и будет ездить. С ней. Кругами. Ездить, а потом спать. А ночью с ней. Пусть так, пусть не по-настоящему, все равно теперь как, лишь бы утром она была на своем месте.

Она и была.

Каждое утро все последующие две недели Юриного отпуска. Каждый раз они ездили все дольше, в последние дни даже до темноты.

Где и кем работает Марина, он не знал, и не спрашивал, боясь случайно напомнить ей о том, что пора выходить.

Марина научила его всему. Всему тому, что любит. Как, где и сколько раз.

Рассказала, что вода в душе должна быть не слишком горячая и не слишком холодная; что на твердом она не любит, потому что ей натирает спину; что грудь ей мять не нужно, это вам не кистевой эспандер, молодой человек, и вообще – ставите меня на колени, извольте подкладывать подушки, я вам уже не девочка и мне, понимаете ли, больно.

Последнюю ночь отпуска Юра опять не спал. Он сидел на балконе и смотрел вниз, на темную улицу, редкие машины и едва горящие фонари. В руке его была бутылка. Он не очень любил виски, но ничего другого в доме не было, а сегодня они с Мариной прокатались допоздна, и в магазины он уже не успел.

В голове было пусто. И в других местах тоже. Он подумал, что это был самый лучший отпуск в его жизни, что он любит ее, и здорово было бы, если она сейчас была с ним, на балконе. Ну и что, что старая, ну и что, что подушки под коленки и самый дорогой тур.

Вот завтра ей все и скажу, подумал он.

Наверное.

Утром он принял душ – не слишком холодный и не слишком горячий, и пошел на остановку. Зашел в вагон.

Марина ждала его на том же месте, на переднем сиденье. Юра увидел ее и вдруг подумал, что у нее противные острые коленки, капризная грудь и то, что ниже, наверняка опять на все готово — главное, чтобы звезд было побольше и тур подороже.

Он посмотрел в ее горящие радостью глаза, кивнул, прошел мимо и сел далеко позади.

Она не оглянулась.

Она так и сидела, неподвижная, с прямой спиной, короткими светлыми волосами и голыми плечами.

Юра дождался своей остановки, встал и последний раз посмотрел на Марину.

Прислушался к себе, ничего не почувствовал, вышел и, посвистывая и помахивая пакетом с завтраком, зашагал к заводской проходной.

К списку номеров журнала «Кольцо А» | К содержанию номера