Ирина Красногорская

Бутылочка тяжелой воды. Очерк

Однажды, в мои студенческие годы, профессор  химии вошёл в аудиторию и с порога возвестил: «Вчера мой друг и  благодетель академик Зелинский подарил мне бутылочку тяжёлой воды!».  Всегда официальный профессор делился со студентами радостью, так она его  переполняла. И дело было не в тяжёлой воде, тем более не в бутылочке –  его радовал сам факт подарка.


А недавно со мной поделился радостью  обретения мой друг, москвич со многими рязанскими корнями, Ростислав  Борисович Ростиславов. Он обрёл возможность систематизировать и  опубликовать произведения своего отца, Ростиславова Бориса Дмитриевича,  художника-графика, о части из которых многие-многие годы не знал. Я  расскажу о них, но прежде об их авторе.


Впервые фамилию Ростиславов я услышала от  писателя Николая Родина (Николай Александрович Родин; 1924 – 2013;  прозаик, очеркист, участник Великой Отечественной войны, первый лауреат  Большой премии Союза писателей России «За подвижническую деятельность в  области литературы и культуры» в номинации «Малая Родина» (1999 г.),  живший в г. Касимове Рязанской области. – ред.). Тогда же узнала, что и  зовут этого Ростиславова древним славянским именем Ростислав, что он,  потомок славного рода окских пароходчиков Качковых, собирает о них  сведения и может быть нам очень полезен. Как раз мы затеяли тогда с  Николаем Александровичем написать книгу об окских пароходчиках. К этой  теме писатель уже обращался много раньше в выдержавшей несколько изданий  (в Рязани. – ред.) книге историко-краеведческих очерков «Касимов –  Городец Мещёрский». После выхода одного из изданий он и познакомился с  Ростиславом Борисовичем Ростиславовым. Теперь же из-за болезни развить  тему не мог и передал её мне как некогда мой литературный наставник. В  итоге для работы над книгой был создан творческий триумвират, члены  которого жили далеко друг от друга: Родин в Касимове, я в Рязани,  Ростиславов в Москве.


Ростислав Борисович включился в работу, когда  я уже написала несколько глав документальной повести «Окские  пароходчики» и не без волнения дала ему прочитать. Первая глава  начиналась романтическим пейзажем рязанского побережья Оки. Я опасалась,  что романтика подполковнику в отставке, военному инженеру и  изобретателю Ростиславову не понравится. Но он произнёс одобрительно:  «Красиво!». Позднее я не раз слышала от него такую оценку не только  образов, но действий и событий и решила, что зрительное восприятие их  передалось ему по наследству от отца Бориса Дмитриевича и дяди  Александра Дмитриевича Ростиславовых, профессиональных художников.


Занимаясь в начале нынешнего века историей  рода пароходчиков Качковых, а потом и породнившихся с ними  Ростиславовых, Ростислав Борисович узнал, что и последние принадлежали к  купеческому роду, известному в Рязани с 60-х годов XVIII века. Прадед  его Александр Ростиславович, занимаясь торговлей маслом, стал купцом II  гильдии. В начале XX века он был агентом страхового общества компании  «Надежда» и членом купеческого собрания, имел хороший дом на престижной в  Рязани Соборной улице (до недавнего времени на его месте находился  магазин «Детский мир»).


Его сын Дмитрий занялся тем же делом и был в  подчинении отца, а потому по правилам купеческого сословия значился в  деловых документах «купеческим сыном». Однако сам он маслом не торговал,  то есть за прилавком не стоял. Торговля была оптовой. На фотографии  Дмитрий Александрович выглядит вполне респектабельно – это скорее  профессор в традиционном представлении, нежели купец. Он-то и женился на  дочери пароходчика Ивана Александровича Качкова, Елене. В её честь  «Еленой» был назван флагман качковской флотилии, спущенный на воду в  1896 году, в год её замужества. А через год у Ростиславовых родился  первенец. Всего же у них было четверо детей: Ростислав (1897), Александр  (1898), Борис (1902) и Варвара (1905).


Вскоре после рождения дочери Дмитрий  Александрович умер. Дело продолжила его вдова. Занятая тем, чтобы оно  давало не меньшую, чем при муже, прибыль, Елена Ивановна, тем не менее,  находила время для общественной работы (в основном меценатства),  заботилась о воспитании детей, старалась дать им хорошее образование.


Сыновья учились в рязанской частной гимназии  Николая Николаевича Зелятрова, которая «была одним из передовых учебных  заведений той эпохи» и отличалась тем, что её выпускники позднее  выбирали профессии, связанные с искусством, и приобретали всероссийскую  известность. Так, братья Алексей и Александр Пироговы стали певцами,  солистами Большого театра, Сергей Буданцев сделался неординарным  писателем. (Ростислав и Александр Ростиславовы закончили гимназию  одновременно с Александром Пироговым в 1916 году, Буданцев – годом  раньше.)


Думаю, на желание выпускников трудиться в  сфере искусства не в малой степени влияло то, что им был увлечён сам  Зелятров. Он состоял членом Рязанского литературно-художественного  кружка и поощрял своих учеников заниматься тем, что позднее стало  называться художественной самодеятельностью. В стенах гимназии в разное  время при участии братьев Пироговых, возможно, и Ростиславовых  ставилась, например, трагедия древнегреческого драматурга Софокла «Царь  Эдип».


Да и обстановка в городе способствовала  особому вниманию молодёжи к искусству. Период между Японской и Первой  мировой войнами ознаменовался в Рязани значительным подъёмом культуры.  Создавались различные общества, такие как Императорское русское  театральное общество, Общество русских драматических писателей и оперных  композиторов, Рязанское музыкальное общество, Общество народных  развлечений, при котором на окраине города был открыт Народный театр на  1500 мест. Кроме того, рязанцы принимали именитых гастролёров, в зимнем  театре выступала труппа московского Большого театра.


Гимназисты же старались попасть в открывшийся  в 1912 году на Почтовой улице первый рязанский стационарный кинотеатр  «Дарьял» и с замиранием сердца, с восторгом следили за разворачивающимся  на экране действием. И в гимназии Зелятрова начали демонстрироваться  научные, исторические и бытовые кинофильмы. Однако юные зрители отдавали  предпочтение «Дарьялу»: там демонстрировались иногда фильмы в так  называемом «парижском жанре», очень привлекательном для них уже потому,  что смотреть их гимназистам запрещалось. А вот на художественные  выставки Зелятров считал нужным своих воспитанников водить.


Любители изобразительного искусства тоже не  сидели сложа руки – организовывали художественные выставки, а в 1913  году создали сначала Общество художественно-исторического музея имени  профессора И.П. Пожалостина, а потом и сам музей. Члены Общества, не  откладывая, определили, что надо сделать, чтобы музей служил  художественному развитию Рязани и губернии.


Старшие братья Ростиславовы, конечно, знали  об организации музея, посещали художественные выставки, а младший, где  это было возможно, следовал за ними хвостиком. В результате они  заинтересовались живописью больше, нежели флотом касимовского дедушки  Ивана. А ведь в семье считалось, что один из пароходов назван в честь  Александра. Весь же флот Качковых тогда насчитывал 15 пассажирских  пароходов, четыре буксира и один грузовой пароход. Правда, прямыми  наследниками дедушкиного богатства братья не являлись. Делами  пароходства уже занимались их дядюшки, Валентин и Гурий. Валентин стал  управляющим отделения конторы в Нижнем Новгороде, Гурий управлял  отделением в Рязани. Родительские дела, торговля маслом, управление  пробочным заводиком, мальчиков тоже не прельщали.


Интересно, что ещё с середины XIX века  отмечается нежелание купеческих отпрысков наследовать дело отцов.  Хрестоматийный пример – судьба великого режиссёра К.С. Станиславского,  который, изменив сферу деятельности, изменил и свою родовую фамилию  Алексеев. Менее известен в этой связи С.А. Поляков, который вроде бы и  не оставлял Знаменской мануфактуры отца, однако сделался видным  полиглотом, писал стихи, учредил издательство «Скорпион», объединившее  сторонников «нового искусства», выпускал символистский журнал «Весы».


В рязанском ближнем кругу тоже были такие случаи.


Расстался с купеческой жизнью, вопреки воле  отца, первый учитель будущего знаменитого гравёра Ивана Петровича  Пожалостина, мечтавший сделаться живописцем Николай Степанович Иванов,  покинул Москву, чтобы стать учителем рисования в рязанской гимназии.


Прельстился искусством купец Александр  Васильевич Антонов. Он рисовал, писал стихи и пьесы, даже издал  несколько своих сборников.


Василий Солодов – сын богатого рязанского  купца, торговавшего лесом, работавший с отцом, был заядлым театралом. Но  вместо того, чтобы сидеть во фраке в первых рядах партера, предпочитал  во время спектакля выполнять бесплатно обязанности рабочего сцены. К  тому же он ещё и меценатствовал без расчёта на гласность и какую бы то  ни было рекламу.


Изменили купечеству Николай и Леонид  Малашкины. Николай Дмитриевич сделался просветителем, издателем. В  полуподвале его дома находилась фотолитография, печатались в ней книги и  газеты, потому переулок получил название Газетный.


Леонид Дмитриевич стал музыкантом, известным композитором, дирижёром, пианистом.


Впрочем, у братьев Ростиславовых продолжение  этой тенденции могло быть случайным, и профессию художника Александр и  Борис выбрали не из любви к искусству, а нужда заставила. Неизвестно,  как сложилась бы их жизнь, если бы не произошла Октябрьская революция.  Ростислав успел до неё поступить в Московский университет, Александр же  почему-то с выбором профессии замешкался. Правда, Ростиславу не повезло:  с первого курса его призвали в армию: уже шла Первая мировая война.  Позднее он оказался в рядах Красной Армии, и тут его карьера начала  складываться очень успешно. Его рекомендовали в Военную инженерную  академию. Увы, учиться ему не довелось. Сопровождая военное имущество,  он заболел малярией и умер в поезде. Ему было всего 24 года…


Примерно в это время в Москве уже обосновался  Александр, женился, начал работать как иллюстратор в разных  издательствах. Точнее, он выполнял работу, какая теперь называется  дизайнерской, – разрабатывал всякие этикетки. А перед поездкой в Москву  некоторое время пожил в Касимове и Рязани.


Дом Ростиславовых на Мясницкой улице  (напротив Мариинской гимназии) в Рязани был национализирован. Семья  осталась без крыши над головой, без средств, но, возможно, с надеждой,  что перемены временные и ещё вернётся прежний порядок, нужно только  набраться терпения и переждать смуту. Елена Ивановна с детьми решила  перебраться в Касимов, под родительское покровительство. Наверное, отец  прислал за нею пароход, и она с детьми совершила последнее путешествие  на отцовской собственности. Могли и на перекладных добираться, используя  узкоколейку. Подробности, как всегда, документы опускают: дом был  национализирован, бывшие владельцы переехали в Касимов, а что за этим  стояло, воображайте, читатели, сами.


Новая касимовская власть ещё не успела  распорядиться домом Качковых, кстати, весьма скромным для  предпринимателя такого масштаба, как Иван Александрович, но достаточным  для того, чтобы принять рязанских беженцев.


В Касимове вдруг выяснилось, что и у Бориса  кончилось детство. Он прошёл курс обучения при Касимовском уездном  военкомате, потом начал работать делопроизводителем в Касимовском отделе  народного образования. А тем временем национализация и деда его не  миновала, хотя тот слыл среди горожан человеком весьма уважаемым, своего  рода символом окского города-порта. И в Касимове ещё не забылся его  патриотический поступок, о котором писалось в газете «Рязанская жизнь» в  начале войны. Пароходство наследников А.В. Качкова, во главе которого  он стоял, бесплатно перевозило ежедневно из Рязани тридцать раненых в  Спасск и Касимов.


Иван Александрович совершенно спокойно,  невозмутимо расстался со своими пароходами. Даже на балкон не вышел,  чтобы взглянуть на них. О подробностях этой национализации в Касимове  существует предание, рассказанное мне Николаем Александровичем Родиным.


Пришла к Качкову комиссия по национализации.  Члены её потребовали деньги и ценные бумаги. Хозяин пошёл в другую  комнату. Вернулся оттуда с металлическим обручем, на который были  нанизаны ключи (от пароходов, пристаней, складов), и сказал опешившим  землякам: «Вот тут всё моё добро! А деньги – в пароходах. Пароходы же –  на реке и в затонах, идите и берите».


После национализации пароходства Иван  Александрович покинул свой любимый Касимов, перебрался к сыновьям в  Нижний Новгород. А Елена Ивановна с детьми вернулась в Рязань.


Неизвестно, чем в Рязани, кроме домашнего  хозяйства, стала заниматься эта молодая ещё женщина. Александр же и  Борис сразу нашли занятия. В январе 1921 года Александр был призван  Рязанским горвоенкоматом и назначен делопроизводителем пересыльного  пункта. В сентябре того же года он был уволен в запас и вскоре  отправился в Москву.


В том же году Борис поступил учиться в Рязанские государственные ударные художественные мастерские.


Пока он пребывал в Касимове, в Рязани в 1919  году было создано это учебное заведение с таким странным названием  «мастерские». В мастерских принято работать, а не учиться. Да и одно  определение в этом названии не было постоянным, а варьировалось: то,  «свободные», то «ударные», то ещё какие-то мастерские. Но в этих  мастерских очень основательно учили изобразительному и прикладному  искусству.


В стране только-только кончилась Гражданская  война, были разруха, голод, масса беспризорных (и Рязань не избежала  всего этого), а мечтатели энтузиасты при новой власти принялись  реализовывать свою мечту, которой грезили в благополучный предвоенный  год, – способствовать и служить художественному развитию города и  губернии, воспитывать для этого высококвалифицированных специалистов.


Они собрали прекрасный редкий для провинции  педагогический коллектив, намереваясь готовить специалистов на  нескольких отделениях, самым творческим из которых было отделение  живописи. Среди организаторов мастерских и преподавателей оказались  такие авторитетные в городе художники, участники выставок, как Яков  Яковлевич Калиниченко и Сергей Андреевич Пырсин.


Калиниченко был некогда учеником В.Е.  Маковского, постигал науку живописи в Училище ваяния и зодчества,  получил известность ещё в молодости, в прошедшем веке, как автор картины  «Перед обыском».


Дюссельдорфскую Академию художеств закончил  Пырсин и некоторое время после окончания оставался в Дюссельдорфе, где  «как хороший жанрист получил отдельную мастерскую». На его счету было  участие в нескольких зарубежных выставках.


Ещё двоим преподавателям, Ивану Ивановичу  Куриленко и Андрею Ильичу Фесенко, оставил характеристику доктор  искусствоведения Г.К. Вагнер, некогда у них тоже учившийся.


Как он заметил, Куриленко – художник, «по  стилю работ примыкавший к поздним «мирискусникам». В его квартире…  висело много картин, поражавших яркой образностью. Это была особая  образность, совсем не натуралистическая, всё было обобщено и  колористически подчёркнуто. Иван Иванович был очень тонким художником. В  рисунке он требовал соблюдения общей массы, отучал нас от «дриповой  штриховки».


«…Я с особым интересом относился к лекциям по истории искусства, которые у нас читал Андрей Ильич Фесенко…


Это был очень интересный человек. Высокий, с  офицерской выправкой, бритоголовый, в пенсне, за которым сверкали  холодно-иронические глаза, он читал курс истории искусства без скидок на  нашу малую осведомлённость».


Сохранилось удостоверение от 1 августа 1921  года, выданное Рязанскими ударными государственными художественными  мастерскими Ростиславову Борису Дмитриевичу и разрешающее ему рисовать и  писать этюды в Рязани и губернии. На нём прочитываются подписи, явно, –  И. Куриленко и предположительно, под резолюцией, С. Пырсина. Куриленко  значится уполномоченным.


Итак, уже в августе 1921 года Борис  намеревается отправиться на пленэры. И это всё, что известно о поре его  ученичества. Правда, сохранился ещё десяток его студенческих рисунков.  Скорее, это не учебные задания, а самостоятельные творческие работы.  «Творчество – это каприз»,– сказал как-то мой знакомый художник,  преподававший одно время в Рязанском художественном училище. Он считает  творчеством лишь произведения, не связанные с заказами и заданиями. Так  вот, едва ли эти рисунки отвечают какому-нибудь заданию: уж очень  чувствуется, что на их автора оказали влияние «мирискусники». В рисунках  и изящество, и декоративность, и кукольность портретируемых женщин и  нереалистическая красивость гирлянд и много всего ещё, что было не  характерно в то время для произведений художников, живущих в Рязани, и  чьи работы мы можем теперь видеть в областном художественном музее.  Кто-то, видимо, поощрял юношу в его опытах. Наверное, не обошлось без  Куриленко, которого по стилю работ Вагнер причислил к поздним  «мирискусникам».


Среди тех, кто отдавал их искусству  предпочтение, могли быть и не художники, а, скажем, преподаватели  общеобразовательных предметов. Это были люди с высшим образованием,  из-за войн осевшие в Рязани и жившие под одной крышей со своими  воспитанниками.


Помещались мастерские в бывшем пансионе  Первой мужской гимназии, то есть в том здании, где теперь располагается  Рязанский областной художественный музей. Учащихся было немного, на  отделении живописи – едва ли не меньше, нежели преподавателей:  специальность не сулила в будущем материальных благ.


Борис получил её и – на долгие годы оторвался  от мира искусств. Не знаю, распределяли ли тогда выпускников, но он  следом за братом устремился в Москву. Ничего удивительного, молодёжь  всегда рвалась из Рязани на московский или петербургский простор. А тут  ещё уважаемый мэтр Пырсин постоянно сетовал, что вернулся в Рязань,  возможно, и рекомендовал способному ученику искать счастья за её  пределами. Сам-то он не мог забыть Дюссельдорфа.


Московское начальство, недолго думая, решило,  что искусство подождёт – место Ростиславова в армии. Пришлось ему два  года быть стрелком в отряде охраны РВС СССР и штаба РККА, а потом пять  лет, с 1925 по 1930 год, работать в Главном Концессионном Комитете (ГКК)  при Совете народных комиссаров делопроизводителем (пригодился  касимовский опыт), заведующим экспедицией, помощником секретаря ГКК.  Лишь в мае 30-го года ему понадобилась наука, полученная в мастерских, –  черчение. Он служит чертёжником, а потом заведующим чертёжной уже в  другом учреждении – Гидротехстрое. Вскоре начались проектные работы по  созданию канала Москва–Волга, и его командируют в город Дмитров, там  находилось Управление строительством. И тут, в Дмитрове, служебная  карьера Бориса Ростиславова продолжает расти – он становится начальником  чертёжного отделения Технического отдела. Надо сказать, должность по  тем временам это была опасная. Канал – объект особой государственной  важности, да ещё в системе НКВД СССР. Вокруг правоохранительным органам  мерещатся враги народа. А кто они? – конечно, «бывшие» и их дети,  которые вполне могут в чертёжном отделении вредить проектированию.


Но как-то пронесло большие напасти. Борис  даже женился в 1934 году на Зинаиде Васильевне Михайловой, поздновато,  правда, в тридцать два года. А в 1937 у супругов родился сын, которого  назвали в честь погибшего дяди Ростиславом, потом появилась дочка.


Бабушка Елена долгожданного внука не увидела,  умерла в год его рождения, в коммунальной квартире, застав уже то  время, когда пароход её имени стал называться «Григорий Пирогов», в  честь знаменитого певца Григория Пирогова, с братом которого Александром  учились её старшие сыновья.


В конце того же года Борис возвратился в  Москву. Как говорится в выданной ему справке, был уволен согласно личной  просьбе. То есть пожертвовал карьерой… конечно, ради искусства. Едва ли  это действительно так, тогда работников не распускали, им не  потворствовали, а переводили с одного места на другое, не особенно-то  учитывая их желания. Какое-то значительное происшествие стоит за этим,  безобидным на первый взгляд, увольнением. А тут и вообще странный случай  – Ростиславов получил полную свободу действий. И наконец-то в Москве  занялся изобразительным искусством. И не стал больше связывать себя  постоянной службой. Сделался свободным художником.


По его фотографии видно, что он не из тех,  кто отступает без борьбы. Борис – человек и упорный, и упрямый и волевым  лицом очень похож на дедушку Ивана. Однако, думаю, пытаясь в области  изобразительного искусства обеспечить себе заработок и содержать на него  семью, он очень рисковал: столько времени было упущено, квалификация  потеряна… «У меня всё обнулилось»,– рассказывала мне художница о том,  как трудно было ей возвращаться после рутинной работы к творческой.


Борису было труднее – в искусстве новые  тенденции, да и идеология стала не той, что в 20-е годы. Ему очень  осторожно следовало себя вести, выбирая тему, ведь по Оке продолжали  ходить бывшие дедушкины пароходы. Столько упущенного в квалификации  нужно было ему навёрстывать, новые знакомства заводить. Свобода же при  этом не столько помогала, сколько сдерживала. Она прекрасна, когда есть  деньги. Вольным, так называемым внештатным, художникам зарплаты не  полагается, сколько заказов сделаешь, столько и получишь.


Он начал работать на заказы как художник-график, сотрудничал с Военным издательством. Трудился, как говорится, не покладая рук.


От той поры сохранилось несколько рисунков  Бориса Ростиславова, иллюстрации к книгам, на них проставлена стоимость  работы: 25, 100, 150 рублей. Это небольшие деньги, каких семье на месяц  никак не хватит. Я помню, что мой отец, работавший в 1940 году главным  механиком завода, получал 800 рублей в месяц. На его иждивении были  мать, жена и двое детей. На еду нам хватало, как мне казалось, а вот  новую шляпку маме купить было проблемой, и о диване мы только мечтали.  Значит, Борису Дмитриевичу, чтобы прокормить семью, нужно было делать в  месяц минимум шесть рисунков по 150 рублей. О каком тут «капризе» можно  вести речь, о каких выставочных работах и выставках! Десятки рисунков,  конечно, были выполнены за то время, какое было отпущено ему судьбой на  любимую работу. За четыре года!


Ростислав Борисович подтвердил мою догадку,  прислав мне копию рабочей записной книжки отца. В ней перечислены за  несколько лет, до 1941 года, работы, заказы, выполняемые не только самим  Борисом Ростиславовым, но и другими художниками. Записи черновые,  сделанные для себя, читаются плохо, но всё-таки можно разобрать, что  художники работали не только с Военным издательством.


Что-то Борис рисовал, конечно, и для души. Для души, наверное, нарисована головка рыси, прекрасная и с угрожающим оскалом.


А потом началась война.


И уже в августе Борис оказался на фронте, в  роте связи стрелкового полка. Из роты его перевели в штаб полка на  должность картографа. Там было спокойнее, безопаснее, нежели в роте  связи. Но…


Он погиб под Москвой в январе 1942 года, не  дожив до 40 лет. Не реализовал свою юношескую, возможно, даже отроческую  мечту стать известным художником. Даже получить истинное удовлетворение  от своей любимой работы не успел. Судьба всё время уводила его от  искусства. А потом увела смерть…


Как эстафету, эту мечту пытался подхватить  Ростислав, и тоже в отроческие годы. Думал после семилетки пойти в  художественное училище. Но в Москве училищ не было, а денег не было,  чтобы поехать в другой город. Пришлось наступить на горло собственной  песне.


Сделавшись кадровым военным, Ростислав  Борисович хорошо и достойно прожил свою трудовую жизнь. Но выйдя в  отставку, всё-таки вспомнил о своей мечте и частично осуществил её,  ставши первоклассным фотографом. «Фотограф – тот же живописец,– заметил  как-то Народный художник СССР В.И. Иванов,– только ленивый».


Конечно, Ростислав Борисович много раз  рассматривал сохранившиеся у него рисунки отца, и каждый раз видел в них  что-нибудь новое. Недавно обратил внимание на то, что на обратной  стороне нескольких из них указано название книги, которая была  иллюстрирована, и издательства, где она вышла. Подумал, что при нынешних  возможностях Интернета следует попытаться найти книги, хотя бы увидеть  их на экране монитора. Действительность превзошла слабую надежду  Ростислава Борисовича: он не только увидел – сумел три из них купить.  Это М. Гремяцкий «Как возникла и развивалась жизнь на земле»; Ем.  Ярославский «Как родятся, живут и умирают боги и богини»; Митчел  «Фортификация».


Причём Емельян Ярославский – очень солидный  автор: видный партийный деятель, историк, публицист, академик Академии  Наук СССР. Иллюстрировать книгу такого автора – честь и большая  ответственность. И вот эти книги всплыли из забвения через семьдесят с  лишним лет…


Права Анна Ахматова:


Ржавеет золото и истлевает сталь,


Крошится мрамор – к смерти всё готово.


Всего прочнее на земле печаль


И долговечней – царственное слово.


В данном случае образ не уступил в  долговечности слову, соединившись с ним. Думаю, исследование и находка  Ростислава Борисовича имеют не только семейное, родовое значение. 


 

К списку номеров журнала «Кольцо А» | К содержанию номера