Эпигонии

***

...Уж ночь спускается в долину,

А все долине нет конца,

И Гелиос прощальный кинул

Луч на Альфонса-храбреца.

Уж конь усталый шагом трусит;

Ни ветерок, ни птичий звон

Не тронут воздух. Гнус не кусит.

Туман ползет со всех сторон.

Споткнулся конь о кочерыгу

Да стал. И тут за бугорком

Раздался скрып, как нож о книгу,

Альфонс спешился, и пешком

Дошел до холмика и глянул:

А там, на бреге озерца,

Зубами пилят два гитана

Чугун кандального кольца.

Глазницы выпучив пустые,

Они к нему оборотили

Болванки белых черепов.

И долго пялились без слов.

Альфонс, сжимая меч ненужный,

Застыл, как идол соляной,

Но тут раздался хрип натужный:

«Поди сюда...» – и костяной

Манил рукой покойник дюжий,

По-видимому, брат старшой.

«Руби железо...» – прохрипел он

И будто бы угрюмый взор

Уставил из глазницы белой,

И длань кандальную простер.

Альфонс приблизился, дивится:

К кольцу в три пальца толщиной

Прикован старший брат – десницей,

Костлявой шуею – младшой.

 

            «Восемь рыцарей-испанцев,

            Пять неверных мавританцев,

            Два булгарина с Балкан

            И один заблудший хан –

            Все чугун рубить пытались,

            Только с жизнью распрощались,

            Их останки тут и там», –

            Бормотал, как будто пьян,

            Почес, младший атаман.

 

Альфонс владел мечом умело,

И знатный выдался удар,

Но ни зазубрины не сделал

Альфонсовый Эскалибар.

 

            «Три заезжих испаганца,

            Два китайца-иностранца –

            Все рубили... Только звон...»

 

«Руби-руби-Рубикон», –

Припомнил рыцарь (в Андалузье

Он был когда-то школяром):

Марцея, Гордия, и узел,

И Буридана, что с ослом:

«Чему не быть – то не случится» –

И рубанул, что стало сил,

Засим – и шую, и десницу

Он в два удара отхватил.

Два однорукия бандита,

Воспрянув, волею полны,

Вначале хмурились сердито,

Но обратясь на кандалы,

Промолвили «buenovita»

И удалились. Среди мглы

Альфонс на службу путь свой торит,

И конь податливо рысит,

Ничто ему не прекословит,

Никто ему не воспретит.

 

(См. А.С. Пушкин «Альфонс садится на коня...»)

 

***

...«За тебя готов я руку

В темных пажитях отдать,

За тебя готов я друга

Сокровенного продать.

Да простят отцов могилы,

Но готов я лишь за ночь

Петь тебе Хаванагилу,

Коли ты Сиона дочь».

 

«Угадал ты, рыцарь бедный», –

Так промолвила она,

Сарра-Дора Алаверда,

Поглядев в проем окна.

 

«Я проехал Палестину, –

Молвил рыцарь ей другой, –

Иудея и эллина

Различать устал порой.

Мы вдвоем с Каурым-Серым

Пробродили много стран,

Путал Пасху я с Седером,

А с Седером – Рамадан.

Но тогда, у горней кручи

Знак в долине был нам дан,

Что от смерти неминучей

Упокоимся мы там.

Только спас меня Каурый –

Пал он. В солнце на закат.

Под его шершавой шкурой

Пережил я камнепад.

Пережил. Его оставил.

Знак поставил на камнях.

И Богиню я восславил

Горней Смерти – Аиах.

С этих  пор не знал я друга

И любви не знал досель,

Треть, поди, земного круга

Я проехал, и постель

Мне была то снег, то травы,

У речных и горных вод,

Стены – темные дубравы,

А шатер – небесный свод...»

 

Сарра-Дора опустила

Взор на дальнюю зарю

И кивком его впустила

К Горней Смерти алтарю...

 

(См. А.С.Пушкин «Пред испанкой благородной двое рыцарей стоят...»)

 

***

...Ездок, Замятня Домрачеев,

Царевый конюх стременной,

Ватагу буйных лиходеев

В Кремле оставив, сам хмельной,

Нудил коня в Замоскворечье

По деревянным мостовым,

Он – подмастерье дел заплечных,

Но – робкой страстию томим.

 

Там, меж Москвою и Канавой,

В домишке, третьем от конца,

Жила Собакина Забава,

Дочь Елизария-стрельца.

А слободке тихо. Псы не лают

За буде Каменным мостом,

В окошке низком свет мерцает.

Замятня в дверь стучит хлыстом:

 

«Встречай, хозяева, Забава,

Ждала меня иль не ждала?

Прими вино, халву, халявы -

Гостинцы с царского стола.

А где отец? Поди, в дозоре?

А то – будите, коли спит…»

Забава, с мукою во взоре:

«На Красной площади висит.

 

И ты был там…» – Юнец заботный

Простился, голову склоня.

С тех пор на площади Болотной

Его не видели коня.

 

(См. А.С. Пушкин «Какая ночь! Мороз трескучий...»)

 

Поэт

 

Во мне грохочут сапоги.

Вы слышите? В июне, летом –

Идем мы мимо Моссовета,

А на Москву идут враги.

 

Вот я, простой легионер,

На усмирение зелотов

В Иерусалимские ворота

Вхожу, от пыли хмур и сер.

 

С ордою шумною татар

Спешим с землей срoвнять столицу,

На наших узкоглазых лицах –

Степной узорчатый загар.

 

Но я – Димитрий, я сменял

Доспех на ратника рубаху

И скоро поразит меня

Копье татарское с размаху.

 

Мы не оставим Кенигсберг

На разграбление Советам!

Я – Гитлер, Борман, Шелленберг,

Нет, Шиндлер… Валленберг при этом.

 

Я вымыл руки. Будь ты клят,

Каиафа, с клофелином схожий!

В плаще с подбоем я – Пилат.

И тот, распят который, – тоже…

 

Франциск Ассизский и брат Лев в дороге

 

Зима была страшенная.

Чума открыла зев.

– В чем радость совершенная? –

спросил Франциска Лев. – 

Мы знаем страны света, и

народов  всех молву.

Не в этом ли? – Не в этом,

– Франциск ответил Льву.

 

– Нам внятны звезд сребристые

пути, и мыший писк.

Не в том ли радость истая?

– Не в том, – сказал Франциск.

– Идем, как ОН, по терниям,

посрамлен Мухаммед.

Не в том ли радость верная?

Франциск промолвил: – Нет.–

 

Вот, рваные и грязные,

мы явимся в приют.

Хозяин скажет грозно нам: 

«Не место нищим тут».

Промокнем как мокриды мы

под снегом января.

Но – не скопим обиды мы 

на грубость корчмаря.

 

Чумные, оглашенные

разделят с нами хлев...

Но – радость совершенная –

дана нам будет, Лев.