Ия Кива

Одному беженцу. Стихотворения

Одному беженцу

 

Ты говоришь «нас здесь никто не любит,

мы что-то сродни жидам в русской глухой стерне».

Косточки липнут, жмутся друг к другу на блюде,

Мы прогрызаем дырку в бублике. На войне

каждый — немного солдат и немного сволочь,

каждый парад — немного и гей-парад,

Ад марширует в рай, рай пьет в кафе «Кока-колу»,

Что до чистилища — там жуют виноград.

 

Впрочем —гнилой базар, в наши скуластые степи

Редко завозят бочки заморских вин,

Уголь с чайком на завтрак, уголь в воде и хлебе,

Уголь в церкви и в хате, уголь непобедим.

Скалятся на образа толстые скифские бабы,

Ветер играет в прятки со смехом, считая до ста,

Угольных жгут рабов угольные сатрапы,

Стоит ли утверждать, что эта смерть чиста.

 

В узком дуле зрачка сходятся всех дороги,

Выжженные богами, заезженные людьми,

Петр нам машет рукой из проруби где-то в Европе,

Мы отзываемся криком лисьим из западни

Плоского времени и наносим на плоскость
Точку, в которой мы никуда не бежим,
В тусклом сверкании пяток кровавые слепнут вопросы,
Я говорю «и там нас никто не любил».

 

***

Приближается ненавистное время года,

Ты родился в нем, помнишь? Скажи мне число и имя.

Я тебе не сестра, я ангел твой посторонний,

Пятикрылая тень от мельницы шестикрылой.

 

Вымой пол или вымой посуду, беды не будет,

Мир есть то, что ты слышишь, но лишь пока сохнут капли,

Даже если ты самый любимый на свете голем,

То на Бога всегда найдутся «добрые люди».

 

А оставишь дом грязным – все то же, беды не будет,

Мене, текел, фарси, мене, текел, фарси, мене, мене…

По губам твоим струйкой бегут первобытные слюни,

С молоком материнским мешаясь в четвертом колене.

 

Кровь спаялась с узором на саломеевом блюде,

Целый вечер на небе кружатся и пляшут вороны,

Тень под землю уходит, свернувшись клубочком змеиным,

И судьба на ладонях резы с чертами выводит.

 

Для того ли тебя рожали, любили, растили?

Оживай, оживай, мой хороший, у двери – Пасха,

Мы разломим калачик на равные честные части

И зажжем над восходом новый вселенский светильник,

 

Только имя скажи, назови себя вслух, ты же помнишь

Вещий шепот пустыни и темную гладь Иордана,

У людей разъяренных на площади лица больные,

Будто душу им выклевал лающий бурый могильник,

 

Здешний воздух золист и тяжел, как посмертная яма,

Обрастают в нем плесенью равно что слово, что стоны,

В горле комом встают и клокочут баховы «Страсти»,

Я хочу, чтобы ты их услышал. Ты слышишь, ты слышишь?

 

***

В городе Розенбурге
Есть улица Розенштрассе,
На ней стоит дедушка Ленин,
На ней стоит бабушка Ленин,
Машут советским паспортом,
Душат дырявым лозунгом,
Вяжут колючей проволокой,
Пряники кипятят.

 

Рядом ползет улица
Имени негра Саши,
Там топчутся черные люди,
Дети и их мамаши,
Их не интересует паспорт
Отжившего государства,
Отжавшего у них свободу,
Ансамбль пенсий и таски
«Мурку» поет народу,
Только бы в магазинах
Всегда была манная каша.

 

Время играет в шахматы,
Пространство ему проигрывает,
Способность к коммуникации
Определяется словом «священный»,
Шахты и терриконы,
степи и тополя мои,
Кто вас теперь таких
щербатых полюбит?

 

Розы цветут, как на кладбище,
Розы зовут о помощи
Мальчика в белом венчике,
Который их всех развел,
«Садовник, где наш садовниче?»
Но в царстве металлургического,
Азотного, коксохимического
Слова уходят под землю,
И чавкает подземелье,
И чмокает подземелье,
Ничто уже больше не дышит,
Никто уже не зацветет.

 

***

думаешь, что включаешь Баха,

в колонках военные марши,

думаешь, что это Яша Хейфец,

слышишь жалобный свист снарядов,

скрипка звучит грубее,

колоратурное сопрано войны

на октаву выше,

кровь заливает уши,

смычок убили.

 

***

Мне кажется, я умерла.
Гибридная смерть.
Креста и могилы не будет.
Nihil futurum.
Никто не заметит,
что это гибридная смерть,
Плакать не сметь,
жить не сметь.
Времени крематорий
выбросит в урну
одежду и волосы,
вдавит окурок
в самое сердце.
Рентген позвоночника
в городе-призраке ветер гоняет,
А ноги в землю чужую
врастают по горло,
намертво-намертво,
мертво-мертво.

 

***


И сказали бы мы, что в воде есть нездешнее эхо,


Только выпило лужи залетное воронье,


Человек долго вслушивается в человека,


Веко к веку, ружье в ружье,


А потом улетает на красно-желтое небо,


Догорая, кричит: «Не мое это все, не мое».

К списку номеров журнала «Слово-Word» | К содержанию номера