Валерий Скобло

Взгляд в темноту

***

Сколько хватит мне силы и мужества

Среди сломленных, слабых, больных

Не застыть от тоски и от ужаса

На просторах Твоих ледяных,

 

Где с мечтою о солнечном лучике

В темном царстве с разливами рек

С топором и в негодном тулупчике

Бродит страшный лихой человек.

 

Вот раздолье угрюмым историкам:

По земле, не знакомой с сохой,

Этот самый... в рванье и с топориком...

Так и бродит – лихой и бухой.

 

Снеговая, бескрайняя, топкая...

Что искал здесь святитель Андрей?

Этот самый... все топчется, топая,

У избушки без всяких дверей.

 

Что я здесь? Буреломом... сугробами...

Без пищали, шубейки, огня?

А мужик – все кругами... с притопами,

И... топорик смущает меня.

 

Вот уж скоро Тебя я порадую

И молчанием встречу правёж.

Надели меня Вечною Правдою,

Обличающей всякую ложь.

 

Перед тем, как все вихрем закружится,

И увижу отца я и мать,

Дай мне сил, укрепи мое мужество,

Чтоб за правду Твою постоять.

 

***

Не хочу вникать во все детально,

Но скажу тебе в который раз:

Как это прекрасно и печально,

Что никто... никто не знает нас.

 

В целом свете, малом мире этом

Неприметны наши имена.

Дело не исправишь Интернетом,

Да и слава разве нам нужна?

 

Помнишь – мы мечтали о счастливом

Мире, где любой другому брат,

Истинном – простом и справедливом...

— Что есть истина? – Его спросил Пилат.

 

Я б ему ответил... Слава богу,

Не меня прославил шум молвы.

Даже эту краткую дорогу

Я б достойно не прошел... увы.

 

Силу или слабость, так уж вышло –

Выбирать пришлось тебе и мне.

Помнишь, "С кем вы?.." – Он спросил чуть слышно

В громкой неподвижной тишине.

 

Да... негромко – залу дрожь пронзила.

Слава богу, не было нас в ней.

Но, ты знаешь, есть у слабых сила,

В чем-то силы сильных посильней.

 

...Я не знаю, что такое счастье,

Но встречался с ним и не во сне,

Потому что жалость и участье

Все-таки на нашей стороне.

 

***

Ночью проснешься – и надо прожить до утра.

Тьма за окном многоглазою мнится, стокрылой.

Эта слепая, глухая ночная пора

Дольше протянется жизни твоей опостылой.

 

Звука дождешься ли, лучика света впотьмах,

Молнии сполоха дальнего с призрачной свитой?

Этого чистого черного бархата взмах

Слезы твои утереть, капельки жизни разбитой.

 

Нет, до рассвета дожить не тебе повезет, не сейчас.

Сердце замрет на мгновенье, и замершим сердцем послушай:

Это ведь только без всяких обычных прикрас

Вечности кроха, в сознанье померкшем блеснувшей.

 

***

Я, представьте, застал времена

Бань, авосек, печей, керосинок...

Только кончилась эта война,

И другая просилась с картинок.

 

Дядя Сэм своей бомбой грозит –

В полосатых и узких брючонках.

Как он мерзок и страшен на вид!

Не боюсь его – что я, девчонка?

 

А на самом-то деле – боюсь.

Не его – эту бомбу скорее...

В дальний угол, бывало, забьюсь,

Про бои чтоб не слышать в Корее.

 

Я болтлив был, как горный ручей, –

Лет действительно было мне мало.

Мать с отцом шепотком про врачей...

Все ж и мне что-то в душу запало.

 

Выйдешь в кухню – соседи молчат,

Смотрят в сторону... Что тут виною?

А у них – ни детей, ни внучат,

И обычно играли со мною.

 

В коммуналке шесть комнат... больших...

Там уборная... два коридора...

А на кухне шесть столиков... Их

Я назвал бы полями раздора.

 

Да об этом чего говорить?.. –

Все поумерли дяди и тети...

И какая-то порвана нить.

Зря стараюсь я... Вы не поймете.

 

***

В тот год событья шли в таком избытке,

Что к лету труд мне стал совсем не мил.

Бывало, подходил к своей калитке

И... забывал, зачем я подходил.

 

Ленился я, и летние досуги

Провел в тиши, косою не звеня.

Признаюсь, что прелестные подруги

В гостях бывали редко у меня.

 

Такою мыслью жизнь была согрета:

Полоть и сеять – что мне за нужда?

Хозяйственная деятельность Фета,

Сказать по правде, крайне мне чужда.

 

Пошли дожди, и стало вдруг ненастно,

Настал сентябрь, и кончилось тепло.

И понял я, что лето не напрасно

И не случайно у меня прошло.

 

***

Итак: сраженье с земляными осами

Я проиграл вчистую... был разбит.

Лил кипяток, забрасывал отбросами,

В какой-то миг я вспомнил динамит.

 

Чингис, Аттила – страх берет от имени!..

Но пораженье потерпеть от ос?..

Я применял все достиженья химии

И, в их числе, конечно, дихлофос.

 

Я норку затыкал землей, булыжником,

Из шланга воду лил на все подряд...

Я был покусан, хоть оделся лыжником, –

Скажу: укусы эти не бодрят.

 

Ну да – в сраженье с земляными осами

Я отступил... и больше – я разбит.

Не доставайте глупыми вопросами:

Хоть не был трусом, мой позорен вид.

 

Гринписовцы... поганые экологи!

Не на меня обрушьте вашу злость:

Природу... вашу мать... сберег я, олухи...

Мне победить ее не удалось.

 

***

Я в этот день березы выкорчевывал,

Горячим летним солнышком палим.

Наряда их зеленого парчового

Я не жалел... Что мне березы? Что я им?

 

Я удивил соседей всех в окрестности,

Участок свой хоть чем-то одарив:

Я посадил потом на этой местности

Кусты сирени и десяток ранних слив.

 

А выживут – себя я разве спрашивал?

Но честно их обильно поливал.

Любой росток искал участья нашего:

Он беззащитен, как ребенок... сир и мал.

 

Потом... и если повезет немножко мне...

Приснится мне и этот летний день,

Поселок наш с грунтовыми дорожками...

Сирень и слива... Слива и сирень.

 

***

Нельзя уходить в себя бездумно и так глубоко,

Потому, например, что ведь может сбежать молоко,

За которым поставлен приглядывать как часовой,

За его сохранность отвечая своей головой.

 

Скажет жена: Очнись!.. Помашет рукой перед лицом.

Ты возвращаешься, ощущая себя подлецом,

Позабывшим про долг, присягу, совесть, разум и честь,

Сомневаясь, что доблести эти в наличии есть.

 

А по факту имеет место сбежавшее молоко.

И смириться с этим жене, конечно же, нелегко.

Ты ее понимаешь – вот же, в самом деле, козел!

Ад на ее погибель, наверно, тебя произвел.

 

Поэтому, видимо, вглубь так притягателен путь,

Куда жене твоей, как ни хочется, не заглянуть.

Хотя, по-видимому, увидев, что там за страна,

Она была бы до крайней степени удивлена.

 

В том смысле, что ну можно ли из-за таких пустяков

Покушаться на святость нерушимых брачных оков

И уходить в какое-то выдуманное "себя",

При этом вполне реальное молоко загубя?

 

Ты виноват... Отмываешь кастрюльку, плиту и пол,

Сравнивая, что потерял и что, возвратясь, нашел.

А если не вернешься когда-нибудь из глубины,

Другие светила, наверное, станут тебе видны.

 

***

В России томиться в остроге –

Вполне рядовой вариант.

Там сгинул в конечном итоге

Столь многих и дар, и талант.

 

"Записки из мертвого дома"

Намедни я перечитал.

Болезненно это знакомо:

Зайди на тюремный портал.

 

Ничто не меняется в мире.

Да, правда, сейчас не секут.

Но лишь намекнут, и в сортире

Утопят за пару минут.

 

И некто, писателя вроде,

Все так же, утратив покой,

В тюремной заплатанной робе

На каторжных смотрит с тоской.

 

Мол, злы, и жестоки – а люди,

Как лет полтораста назад,

С мечтою о счастье и чуде,

И грезой – забыть этот ад.

 

И вот он вострит карандашик,

Строчит в свой убогий блокнот,

Руками, задумавшись, машет,

Бормочет... и пишет... и рвет.

 

...В душе безнадежно от мрака,

И боль не омыта слезой.

А этот случайный писака

Здесь лишний совсем и чужой.

 

ВЗГЛЯД В ТЕМНОТУ

 

Страх говорил на каленом немецком,

К нам приходил он в обличии детском,

Так и не дав повзрослеть.

Выел нам душу и высосал соки,

Продиктовал эти куцые строки,

Верткий и хлесткий, как плеть.

 

Страх нам грозил, как учителка в школе,

Мы, первоклашки, дрожали от боли –

Горечи, рабства, стыда.

Годы чудесные школьные эти...

Вышли из школы – и вот мы не дети.

Страх не пройдет никогда.

 

Собственно, только ведь он и реален...

Франко, и Тито, и дедушка Сталин –

Сколько обличий, личин?

В поротой заднице столько же толка:

Как ни кормите тамбовского волка,

Нет для симпатий причин.

 

Вряд ли доверишь ты другу и почте.

Страх на немецком – о крови и почве.

Что тут ответишь ему?

Столько в крови растворенного яда...

Но не отводишь ответного взгляда –

В топкую вязкую тьму.

 

***

И задумавшись – в кои веки –

Я не сразу в ответ скажу,

Кто мне ближе – древние греки

Иль соседи по этажу.

 

Очевидно совсем не сразу

За слепящим мельканьем дней,

Кто роднее мне – техник по газу

Иль мечтательный Одиссей?

 

Головою бейся о стену,

Избавляясь от всех химер:

И про Трою, и про Елену,

И – про нас – написал Гомер.

 

Притворяясь, что европеец,

Улыбается мне хитро

Мой случайный попутчик-ахеец,

С кем я еду сейчас в метро.

 

Чей он лучник и чей лазутчик?..

Что ж, укрой его, жилмассив.

И – удачи тебе, попутчик,

У ворот семивратных Фив.

 

***

Я, наверное, даже и человек неглупый,

Но и большого ума, как говорится, мне Бог не дал.

Редко Он мне говорил: подумай, а чаще: пощупай.

Много всякого в жизни, в общем-то, я повидал.

 

И осязал, и слышал... многое я запомнил.

Не скажу, что обдумал... помыслить такое – грех.

А в утешение порой вот что нашептывал Он мне:

"Не расстраивайся – ума не хватает на всех.

 

Зато ты запомнил ворсинки ковра на стенке

Возле кровати с сеткой... шариками такими на ней,

Царапину со следами йода на левой коленке –

А это совсем не помнят те, кто тебя умней.

 

А если ты спросишь: зачем это все?.. зачем мне?

То Я нипочем не отвечу... подумай об этом сам..."

На свете, видимо, нет человека меня никчемней –

Не нахожу ответа... Не вижу дороги в Храм.

 

УТЕШИТЕЛЬНОЕ

 

Стану картофельным... типа, ну как там? – глазком,

буду внимательно этак высматривать мир из картошки.

Пусть засыпает меня временами землей и песком,

рядом проходят различные ноги, ножища и ножки

 

детские. Дети так громко кричат и пищат,

взрослые, дико скандаля, пьют водку по-братски.

А червячки рядом с нами выводят детей и внучат,

нас не тревожа – лишь бы не жук колорадский!

 

Славно быть овощем... даже картохой простой,

в липкой земле пребывать,

                  не нуждаясь в наличии денег и крова.

Сварят, съедят?.. Это все ничего...

                                         ну послушай, постой –

можно жить дальше... упорно, настойчиво. Снова.

 

***

Андреев думал: взгляда Князя Тьмы

Не выдержит никто, напрасно ропщем.

Кто этот Князь!.. – кто я и кто все мы?

Другой масштаб... Мы беззащитны, в общем.

 

Забыл сказать: Андреев – Даниил.

Но это вам и так вполне понятно.

А Князя, кстати, кто остановил?..

На карте этой тьмы и света пятна.

 

Я "Розу Мира", прямо скажем, чту

Не за прозрений люрексные нити,

А за наивность... даже простоту,

Которой вся пронизана... простите.

 

Но прост и плотник был, в глаза ему

Взглянувший и не дрогнувший от взгляда.

Мне мало, что понятно самому

В сюжете... Большей ясности не надо.

 

***

Можно жить еще проще... проще...

Плоти мира касаясь едва.

Я смотрю, как в осенней роще

Опадает с дерев листва.

 

Как ненужные побрякушки...

Скоро здесь закружит метель.

Но ведь тоже – совсем не простушки,

Зиму встретят сосна и ель.

 

В этом вечном своем зеленом

Через снежный шагнут порог,

Но навряд ли дубам и кленам

Преподать желают урок.

 

Вот и я – не носитель истин,

Мало вижу, вглядевшись в даль...

Не жалею опавших листьев,

И деревьев голых не жаль.

 

Но я следую их примеру,

Отрясая ненужный хлам:

Память, мудрость, надежду, веру...

Лишь любовь пока что не сдам.

 

Никакой нет больше обузы,

Мне на плечи не давит гнет...

...Выцыганиваю у Музы

Самый сладкий... последний мед.

 

ОБЪЯЛИ МЕНЯ ВОДЫ ДО ДУШИ МОЕЙ...


Ты знаешь, мне кажется иногда,

Что жизнь – абсурдна, конечно, да –

Но не совсем абсурдна.

Всей очевидности вопреки,

Вижу порой за изгибом реки

Большое морское судно.

 

Барк пятимачтовый или фрегат...

Теперь ты и сам убедился, брат:

Сознанье мое непрочно.

Об этих парусниках в стихах

Только ленивый и не вздыхал...

Да – крыша съезжает точно.

 

...Типа – парусник "Крузенштерн".

Давно нам подняться пора с колен,

И пусть ищут ветра в поле.

Нет – политика здесь ни при чем,

Ею я точно не увлечен –

Я о воде и воле.

 

Я о другом говорю совсем,

Есть много важных и нужных тем,

Кроме "тайной" свободы.

Что мне Пушкин и что мне Блок?

Намертво вязнет в зубах урок –

Душу объяли воды.

 

...Я был бы там распоследний матрос,

Не капитан – ну какой с меня спрос?

Не по Сеньке корона.

Темы морские тем хороши –

От них облегчение для души.

Я очень плохой Иона.

 

Я верю в парус косой и прямой,

Гафельный, рейковый, шпринтовой...

Приму еще что на веру?

А жизнь абсурдна... пряма... крива...

Увижу далекие острова...

Абсурдна она... Но в меру.

 

***

Ветром... волною... туманом... да, чем-то такого рода –

Вот кем хотелось стать мне после... после ухода.

 

Или ручьем бегущим, поющим по собственным нотам.

Я не прошу – звездою: не заслужил... чего там.

 

Стать бы скалой, пропастью... нет, все-таки лучше скалою,

Мирным огнем костровым... пеплом, углем, золою.

 

...Сосулькой, свисающей с крыши сразу после мороза.

Даже ливнем мгновенным, хлынувшим вне прогноза.

 

Это ведь тоже неплохо – давать свою воду рекам...

Только не человеком... только не человеком.

 

***

Земную жизнь свою в ее тщете и скорби

Прожив едва не всю... испив почти до дна,

Я все свое несу, как нищий в утлой торбе,

Другая местность мне – сокрытая – видна.

 

С улыбкою иду, утратив все земное.

С укором не гляжу на сноба и ханжу.

Что у меня отнять? – ведь все мое со мною.

Каким сюда пришел, таким и ухожу.

 

Какою б ни была, к любой готов расплате.

Судьбу, какая есть, другой не заменю.

Пусть рубище мое – заплата на заплате,

Но совесть сохранил и не предал огню.

 

Я вижу хуже – да, но очи есть другие,

Я ими вижу путь, и там в конце пути...

Но не могу сказать о том вам, дорогие.

А свет, открытый всем, и дальше мне свети!

 

***

Уезжаю завтра... уплываю,

Я уже билеты приобрел.

В Гавани стоит – четвертый с краю –

Старый пароход "Морской орел".

 

Сброшу грусть, что грудь мою томила...

Балтика... Атлантика... – делов...

И Оркнейских, и Азорских мимо...

Мимо Атлантидских островов.

 

Невидаль... Не первые, однако...

Многие прошли такой маршрут.

Сколько их – узревших отблеск Знака...

Право на него – тяжелый труд.

 

Может, заслужил, а может, случай –

Не за деньги я купил билет.

Я по жизни, в общем, невезучий.

Сколько ждал я... сколько долгих лет.

 

Скоро посмотрю в иллюминатор

Моего смешного корабля,

Ну а там – не полюс, не экватор –

Там другие небо и земля.

 

К списку номеров журнала «РУССКАЯ ЖИЗНЬ» | К содержанию номера