Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | Проект АРЕаЛ | ГЕОЛОГИЯ | Только для своих | Спонсоры | ПОМОЧЬ МЕГАЛИТУ |
Центр |
Светлана МенделеваОб авторе: Москвичка, математик. С 1991 живёт в Израиле. Лауреат национальной премии... >>> |
Сергей ФилипповОб авторе: Родился 19 августа 1953г. в Москве. Окончил в 1976г. Московский институт... >>> |
Наталия ГройсманОб авторе: Поэт. Живет в Нью-Йорке. Печатается в интернет-изданиях. Недавно издательство... >>> |
РегионыЦентрРоссияАбаканАнадырьАрхангельскАстраханьБарнаулБелгородБлаговещенскВладивостокВладикавказВладимирВолгоградВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьЛипецкМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелОренбургПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЯрославльЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияБосния и ГерцеговинаГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаСеверная АмерикаКанадаСШАЦентральная АзияКиргизстанУзбекистанСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Валерий СкоблоВзгляд в темноту*** Сколько хватит мне силы и мужества Среди сломленных, слабых, больных Не застыть от тоски и от ужаса На просторах Твоих ледяных,
Где с мечтою о солнечном лучике В темном царстве с разливами рек С топором и в негодном тулупчике Бродит страшный лихой человек.
Вот раздолье угрюмым историкам: По земле, не знакомой с сохой, Этот самый... в рванье и с топориком... Так и бродит – лихой и бухой.
Снеговая, бескрайняя, топкая... Что искал здесь святитель Андрей? Этот самый... все топчется, топая, У избушки без всяких дверей.
Что я здесь? Буреломом... сугробами... Без пищали, шубейки, огня? А мужик – все кругами... с притопами, И... топорик смущает меня.
Вот уж скоро Тебя я порадую И молчанием встречу правёж. Надели меня Вечною Правдою, Обличающей всякую ложь.
Перед тем, как все вихрем закружится, И увижу отца я и мать, Дай мне сил, укрепи мое мужество, Чтоб за правду Твою постоять.
*** Не хочу вникать во все детально, Но скажу тебе в который раз: Как это прекрасно и печально, Что никто... никто не знает нас.
В целом свете, малом мире этом Неприметны наши имена. Дело не исправишь Интернетом, Да и слава разве нам нужна?
Помнишь – мы мечтали о счастливом Мире, где любой другому брат, Истинном – простом и справедливом... — Что есть истина? – Его спросил Пилат.
Я б ему ответил... Слава богу, Не меня прославил шум молвы. Даже эту краткую дорогу Я б достойно не прошел... увы.
Силу или слабость, так уж вышло – Выбирать пришлось тебе и мне. Помнишь, "С кем вы?.." – Он спросил чуть слышно В громкой неподвижной тишине.
Да... негромко – залу дрожь пронзила. Слава богу, не было нас в ней. Но, ты знаешь, есть у слабых сила, В чем-то силы сильных посильней.
...Я не знаю, что такое счастье, Но встречался с ним и не во сне, Потому что жалость и участье Все-таки на нашей стороне.
*** Ночью проснешься – и надо прожить до утра. Тьма за окном многоглазою мнится, стокрылой. Эта слепая, глухая ночная пора Дольше протянется жизни твоей опостылой.
Звука дождешься ли, лучика света впотьмах, Молнии сполоха дальнего с призрачной свитой? Этого чистого черного бархата взмах Слезы твои утереть, капельки жизни разбитой.
Нет, до рассвета дожить не тебе повезет, не сейчас. Сердце замрет на мгновенье, и замершим сердцем послушай: Это ведь только без всяких обычных прикрас Вечности кроха, в сознанье померкшем блеснувшей.
*** Я, представьте, застал времена Бань, авосек, печей, керосинок... Только кончилась эта война, И другая просилась с картинок.
Дядя Сэм своей бомбой грозит – В полосатых и узких брючонках. Как он мерзок и страшен на вид! Не боюсь его – что я, девчонка?
А на самом-то деле – боюсь. Не его – эту бомбу скорее... В дальний угол, бывало, забьюсь, Про бои чтоб не слышать в Корее.
Я болтлив был, как горный ручей, – Лет действительно было мне мало. Мать с отцом шепотком про врачей... Все ж и мне что-то в душу запало.
Выйдешь в кухню – соседи молчат, Смотрят в сторону... Что тут виною? А у них – ни детей, ни внучат, И обычно играли со мною.
В коммуналке шесть комнат... больших... Там уборная... два коридора... А на кухне шесть столиков... Их Я назвал бы полями раздора.
Да об этом чего говорить?.. – Все поумерли дяди и тети... И какая-то порвана нить. Зря стараюсь я... Вы не поймете.
*** В тот год событья шли в таком избытке, Что к лету труд мне стал совсем не мил. Бывало, подходил к своей калитке И... забывал, зачем я подходил.
Ленился я, и летние досуги Провел в тиши, косою не звеня. Признаюсь, что прелестные подруги В гостях бывали редко у меня.
Такою мыслью жизнь была согрета: Полоть и сеять – что мне за нужда? Хозяйственная деятельность Фета, Сказать по правде, крайне мне чужда.
Пошли дожди, и стало вдруг ненастно, Настал сентябрь, и кончилось тепло. И понял я, что лето не напрасно И не случайно у меня прошло.
*** Итак: сраженье с земляными осами Я проиграл вчистую... был разбит. Лил кипяток, забрасывал отбросами, В какой-то миг я вспомнил динамит.
Чингис, Аттила – страх берет от имени!.. Но пораженье потерпеть от ос?.. Я применял все достиженья химии И, в их числе, конечно, дихлофос.
Я норку затыкал землей, булыжником, Из шланга воду лил на все подряд... Я был покусан, хоть оделся лыжником, – Скажу: укусы эти не бодрят.
Ну да – в сраженье с земляными осами Я отступил... и больше – я разбит. Не доставайте глупыми вопросами: Хоть не был трусом, мой позорен вид.
Гринписовцы... поганые экологи! Не на меня обрушьте вашу злость: Природу... вашу мать... сберег я, олухи... Мне победить ее не удалось.
*** Я в этот день березы выкорчевывал, Горячим летним солнышком палим. Наряда их зеленого парчового Я не жалел... Что мне березы? Что я им?
Я удивил соседей всех в окрестности, Участок свой хоть чем-то одарив: Я посадил потом на этой местности Кусты сирени и десяток ранних слив.
А выживут – себя я разве спрашивал? Но честно их обильно поливал. Любой росток искал участья нашего: Он беззащитен, как ребенок... сир и мал.
Потом... и если повезет немножко мне... Приснится мне и этот летний день, Поселок наш с грунтовыми дорожками... Сирень и слива... Слива и сирень.
*** Нельзя уходить в себя бездумно и так глубоко, Потому, например, что ведь может сбежать молоко, За которым поставлен приглядывать как часовой, За его сохранность отвечая своей головой.
Скажет жена: Очнись!.. Помашет рукой перед лицом. Ты возвращаешься, ощущая себя подлецом, Позабывшим про долг, присягу, совесть, разум и честь, Сомневаясь, что доблести эти в наличии есть.
А по факту имеет место сбежавшее молоко. И смириться с этим жене, конечно же, нелегко. Ты ее понимаешь – вот же, в самом деле, козел! Ад на ее погибель, наверно, тебя произвел.
Поэтому, видимо, вглубь так притягателен путь, Куда жене твоей, как ни хочется, не заглянуть. Хотя, по-видимому, увидев, что там за страна, Она была бы до крайней степени удивлена.
В том смысле, что ну можно ли из-за таких пустяков Покушаться на святость нерушимых брачных оков И уходить в какое-то выдуманное "себя", При этом вполне реальное молоко загубя?
Ты виноват... Отмываешь кастрюльку, плиту и пол, Сравнивая, что потерял и что, возвратясь, нашел. А если не вернешься когда-нибудь из глубины, Другие светила, наверное, станут тебе видны.
*** В России томиться в остроге – Вполне рядовой вариант. Там сгинул в конечном итоге Столь многих и дар, и талант.
"Записки из мертвого дома" Намедни я перечитал. Болезненно это знакомо: Зайди на тюремный портал.
Ничто не меняется в мире. Да, правда, сейчас не секут. Но лишь намекнут, и в сортире Утопят за пару минут.
И некто, писателя вроде, Все так же, утратив покой, В тюремной заплатанной робе На каторжных смотрит с тоской.
Мол, злы, и жестоки – а люди, Как лет полтораста назад, С мечтою о счастье и чуде, И грезой – забыть этот ад.
И вот он вострит карандашик, Строчит в свой убогий блокнот, Руками, задумавшись, машет, Бормочет... и пишет... и рвет.
...В душе безнадежно от мрака, И боль не омыта слезой. А этот случайный писака Здесь лишний совсем и чужой.
ВЗГЛЯД В ТЕМНОТУ
Страх говорил на каленом немецком, К нам приходил он в обличии детском, Так и не дав повзрослеть. Выел нам душу и высосал соки, Продиктовал эти куцые строки, Верткий и хлесткий, как плеть.
Страх нам грозил, как учителка в школе, Мы, первоклашки, дрожали от боли – Горечи, рабства, стыда. Годы чудесные школьные эти... Вышли из школы – и вот мы не дети. Страх не пройдет никогда.
Собственно, только ведь он и реален... Франко, и Тито, и дедушка Сталин – Сколько обличий, личин? В поротой заднице столько же толка: Как ни кормите тамбовского волка, Нет для симпатий причин.
Вряд ли доверишь ты другу и почте. Страх на немецком – о крови и почве. Что тут ответишь ему? Столько в крови растворенного яда... Но не отводишь ответного взгляда – В топкую вязкую тьму.
*** И задумавшись – в кои веки – Я не сразу в ответ скажу, Кто мне ближе – древние греки Иль соседи по этажу.
Очевидно совсем не сразу За слепящим мельканьем дней, Кто роднее мне – техник по газу Иль мечтательный Одиссей?
Головою бейся о стену, Избавляясь от всех химер: И про Трою, и про Елену, И – про нас – написал Гомер.
Притворяясь, что европеец, Улыбается мне хитро Мой случайный попутчик-ахеец, С кем я еду сейчас в метро.
Чей он лучник и чей лазутчик?.. Что ж, укрой его, жилмассив. И – удачи тебе, попутчик, У ворот семивратных Фив.
*** Я, наверное, даже и человек неглупый, Но и большого ума, как говорится, мне Бог не дал. Редко Он мне говорил: подумай, а чаще: пощупай. Много всякого в жизни, в общем-то, я повидал.
И осязал, и слышал... многое я запомнил. Не скажу, что обдумал... помыслить такое – грех. А в утешение порой вот что нашептывал Он мне: "Не расстраивайся – ума не хватает на всех.
Зато ты запомнил ворсинки ковра на стенке Возле кровати с сеткой... шариками такими на ней, Царапину со следами йода на левой коленке – А это совсем не помнят те, кто тебя умней.
А если ты спросишь: зачем это все?.. зачем мне? То Я нипочем не отвечу... подумай об этом сам..." На свете, видимо, нет человека меня никчемней – Не нахожу ответа... Не вижу дороги в Храм.
УТЕШИТЕЛЬНОЕ
Стану картофельным... типа, ну как там? – глазком, буду внимательно этак высматривать мир из картошки. Пусть засыпает меня временами землей и песком, рядом проходят различные ноги, ножища и ножки
детские. Дети так громко кричат и пищат, взрослые, дико скандаля, пьют водку по-братски. А червячки рядом с нами выводят детей и внучат, нас не тревожа – лишь бы не жук колорадский!
Славно быть овощем... даже картохой простой, в липкой земле пребывать, не нуждаясь в наличии денег и крова. Сварят, съедят?.. Это все ничего... ну послушай, постой – можно жить дальше... упорно, настойчиво. Снова.
*** Андреев думал: взгляда Князя Тьмы Не выдержит никто, напрасно ропщем. Кто этот Князь!.. – кто я и кто все мы? Другой масштаб... Мы беззащитны, в общем.
Забыл сказать: Андреев – Даниил. Но это вам и так вполне понятно. А Князя, кстати, кто остановил?.. На карте этой тьмы и света пятна.
Я "Розу Мира", прямо скажем, чту Не за прозрений люрексные нити, А за наивность... даже простоту, Которой вся пронизана... простите.
Но прост и плотник был, в глаза ему Взглянувший и не дрогнувший от взгляда. Мне мало, что понятно самому В сюжете... Большей ясности не надо.
*** Можно жить еще проще... проще... Плоти мира касаясь едва. Я смотрю, как в осенней роще Опадает с дерев листва.
Как ненужные побрякушки... Скоро здесь закружит метель. Но ведь тоже – совсем не простушки, Зиму встретят сосна и ель.
В этом вечном своем зеленом Через снежный шагнут порог, Но навряд ли дубам и кленам Преподать желают урок.
Вот и я – не носитель истин, Мало вижу, вглядевшись в даль... Не жалею опавших листьев, И деревьев голых не жаль.
Но я следую их примеру, Отрясая ненужный хлам: Память, мудрость, надежду, веру... Лишь любовь пока что не сдам.
Никакой нет больше обузы, Мне на плечи не давит гнет... ...Выцыганиваю у Музы Самый сладкий... последний мед.
ОБЪЯЛИ МЕНЯ ВОДЫ ДО ДУШИ МОЕЙ... Ты знаешь, мне кажется иногда, Что жизнь – абсурдна, конечно, да – Но не совсем абсурдна. Всей очевидности вопреки, Вижу порой за изгибом реки Большое морское судно.
Барк пятимачтовый или фрегат... Теперь ты и сам убедился, брат: Сознанье мое непрочно. Об этих парусниках в стихах Только ленивый и не вздыхал... Да – крыша съезжает точно.
...Типа – парусник "Крузенштерн". Давно нам подняться пора с колен, И пусть ищут ветра в поле. Нет – политика здесь ни при чем, Ею я точно не увлечен – Я о воде и воле.
Я о другом говорю совсем, Есть много важных и нужных тем, Кроме "тайной" свободы. Что мне Пушкин и что мне Блок? Намертво вязнет в зубах урок – Душу объяли воды.
...Я был бы там распоследний матрос, Не капитан – ну какой с меня спрос? Не по Сеньке корона. Темы морские тем хороши – От них облегчение для души. Я очень плохой Иона.
Я верю в парус косой и прямой, Гафельный, рейковый, шпринтовой... Приму еще что на веру? А жизнь абсурдна... пряма... крива... Увижу далекие острова... Абсурдна она... Но в меру.
*** Ветром... волною... туманом... да, чем-то такого рода – Вот кем хотелось стать мне после... после ухода.
Или ручьем бегущим, поющим по собственным нотам. Я не прошу – звездою: не заслужил... чего там.
Стать бы скалой, пропастью... нет, все-таки лучше скалою, Мирным огнем костровым... пеплом, углем, золою.
...Сосулькой, свисающей с крыши сразу после мороза. Даже ливнем мгновенным, хлынувшим вне прогноза.
Это ведь тоже неплохо – давать свою воду рекам... Только не человеком... только не человеком.
*** Земную жизнь свою в ее тщете и скорби Прожив едва не всю... испив почти до дна, Я все свое несу, как нищий в утлой торбе, Другая местность мне – сокрытая – видна.
С улыбкою иду, утратив все земное. С укором не гляжу на сноба и ханжу. Что у меня отнять? – ведь все мое со мною. Каким сюда пришел, таким и ухожу.
Какою б ни была, к любой готов расплате. Судьбу, какая есть, другой не заменю. Пусть рубище мое – заплата на заплате, Но совесть сохранил и не предал огню.
Я вижу хуже – да, но очи есть другие, Я ими вижу путь, и там в конце пути... Но не могу сказать о том вам, дорогие. А свет, открытый всем, и дальше мне свети!
*** Уезжаю завтра... уплываю, Я уже билеты приобрел. В Гавани стоит – четвертый с краю – Старый пароход "Морской орел".
Сброшу грусть, что грудь мою томила... Балтика... Атлантика... – делов... И Оркнейских, и Азорских мимо... Мимо Атлантидских островов.
Невидаль... Не первые, однако... Многие прошли такой маршрут. Сколько их – узревших отблеск Знака... Право на него – тяжелый труд.
Может, заслужил, а может, случай – Не за деньги я купил билет. Я по жизни, в общем, невезучий. Сколько ждал я... сколько долгих лет.
Скоро посмотрю в иллюминатор Моего смешного корабля, Ну а там – не полюс, не экватор – Там другие небо и земля.
К списку номеров журнала «РУССКАЯ ЖИЗНЬ» | К содержанию номера |
ГолосованиеПортал "Мегалит" приглашает вас выбрать автора из поэтической серии "Только для своих", изданных за период март-июнь2016 года. С книгами и авторами серии вы можете ознакомиться в разделе "Книги" или в спецразделе "Только для своих (см. меню на любой странице портала http://promegalit.ru/contact)ЖурналыАРТИКЛЬЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНАЗДЕСЬЛитСредаЗаметки по еврейской историиСемь искусствЛиФФтДАЛЬНИЙ ВОСТОККОВЧЕГОСОБНЯКМОСТЫМЕНЕСТРЕЛЬПриокские зориВИТРАЖИДОНСЕВЕРДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕЛИТЕРАЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕЮЖНЫЙ УРАЛИЛЬЯБАЛТИКА-КалининградСеверо-Муйские огниНОВЫЙ СВЕТАРГАМАК-ТатарстанСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИНАЧАЛОКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИСлово-WordГВИДЕОНКольцо АЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАСорокопут [Lanius Excubitor]ДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовСТЕРЖЕНЬГРАФИТБЕЛЫЙ ВОРОНИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNATНАШЕ ПОКОЛЕНИЕЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬДЕТИ РАФУТУРУМ АРТЧЕРНОВИКЗАПАСНИКЗИНЗИВЕРБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЛИКБЕЗВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:ИНФОРМПРОСТРАНСТВОДЕРИБАСОВСКАЯ - РИШЕЛЬЕВСКАЯТело ПоэзииСВОЙ ВАРИАНТБАШНЯ22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРААРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЫшшо ОдынПРЕМИЯ ПЗНАКИ11:33УРАЛ-ТРАНЗИТАЛЬТЕРНАЦИЯ |