Наталья Полякова

Если смотреть с моста

***    
Никогда не доплыть до острова Санторини.  
Не вспенить винтом воду Норвежских фьордов.  
Не снимать с ветки алые мандарины.  
Не нарушать шагами покои усопших лордов.  


Но и без этого жизнь полновесная и густая  
(черпаешь то половником, то столовой ложкой).  
Почерком лёгким синиц по окну пробегая,  
ложишься позёмкой под утро, янтарной морошкой.  


Мир расширяется, на красный гигант похожий.  
Раскроенная земля порезана на траншеи.  
Но день золотится по-пушкински ясный, погожий.  
И под окном серебрится береза с пакетом на шее.    


И всё как у всех, только без островов и фьордов.  
А Пушкин любил морошку и просил её перед смертью.  
Всё, что когда-то знал, принимает любую форму,  
если верить флейте. Её болевому отверстью.    

***  
За железкой, отмеченной в карте пунктиром,  
Ветер идет через поле, жёлтое и сухое.  
Ты выбираешь пустынное и глухое  
Место для самодельного тира.  


Пуля рвет алюминий, как спица бумагу.  
Банки цветные, как ёлочные игрушки,  
Качаются и звенят, пока ты палишь из пушки.  
Но пули кончаются. Ты открываешь флягу.  


Взбудоражен воздух стрельбою и виски.  
Позвонки электрички привыкают к смещенью.  
Возвращаешься в город к далёким и близким,  
Становясь мишенью.  

***  
Вынимаешь рифму и историю вместе с ней.  
Цедишь её по капле, как валокордин.  
За что ни возьмёшься — фактура вчерашних дней,  
Трапеции сонных льдин.  


Вот и не надо стылую темень мутить винтом,  
В воду глядеть и провожать корабли.  
Наша река рекла и ушла в затон,  
Ложбину пустую выхолощенной земли.  


В складках холщовых прячутся фонари.  
Северный Альбион. Но проще сказать: ни зги  
Не видать. Говоришь вот: умри, умри.  
А как умереть посреди строки?  


В Невской Лавре пекарня, сладкий дымок бежит  
Медового воска и белоснежных просфор.  
Крестик нательный прабабкой в подушку зашит.  
Я нашла, он хранит меня до сих пор.  


Снежноягодник белый — ягод нарву на бегу  
Целую горсть. И утро с пустого листа.  
Пятна сангины и уголь следов на снегу.  
Все кажется мельче. Если смотреть с моста.  

***    
Возьми мою голову в лодку ладоней,  
такая боль затаилась в ней,  
будто, измученная погоней,  
дюжина дышит коней.  


Всё — туман, и наш город в тумане  
ищет огарок дней.  
А могла бы жить на Кубани.  
Рыжих держать коней.  


Город жилы тянет и жёстко стелет,  
болью проняв до кости.  
Так саженец нежный долго болеет  
перед тем, как начнёт расти.  

Прогулка на катамаране
Видишь сквозь толщу воды полинявшее дно,  
лягушачью икру и чёрный дрейфующий ил.  
Замедляются кадры, как в глупом чужом кино,  
и круги на воде похожи на свежий спил.  


Скрип педалей и шум оглушённой воды,  
разлетаются мушки, и разбегается ряска.  
Только ты катал меня так. Только ты.  
Лепестки осыпались, как старая жёлтая краска.  


— Куда поплывём? Давай это будет такси!  
Самое жёлтое — желтее уже не бывает!  
Что в переводе — неси мою тяжесть, неси  
любовь мою. Она, как вода, прибывает.  

***  
есть правду алую с куста  
горчинку волчьих ягод  
и заступать за край листа  
с пастушьей сумкой тягот  


пусть клевер с заячьей губой  
четырехлистник прячет  
я жизнь свою несу с собой  
а прошлое тем паче  


мой свет сквозь ветви зеленей  
с морковным вкусом сныти  
растет стихийно сад камней  
и просит — соберите  

***  
На листе альбомном радуга и поляна,  
небо синее в белых стриках.  
Ждали манну, и привалила манна  
в образе манной каши и детских криков.  


Скрип качелей и скрип рессоры —  
Скрепки, сшивающие пространство.  
Отпусти коляску — сама покатится в гору  
с пугающим постоянством.  


Жизнь — это шликер, а слово — форма.  
В небытие выливаешь густые остатки.  
На спинке стула синеет форма.    
И самолет летит, вырванный из тетрадки.  

* * *  
Там ангел — капустница,  
а чёрт — майский жук.  
Шиповник распустится,  
отбившись от рук.  


Там скрипка-кузнечик  
и флейта-сорняк.  
Паук-человечек    
латает гамак.  


Латает и ловит  
то сны, то росу.  
На слове, на слове —  
держась. На весу.  

***  
дачный хлам раздали поодиночке  
патефон и ножную машинку Зингер  
стало больше места для сна и игр  
хотя дети выросли повырастали дочки  


крепче памяти фотоснимки  
на экстракте из раннего детства  
и Высоцкий дороже наследства  
на самопальной пластинке  


патефон и Зингер сентиментальный хлам  
вернулись на дачу нашлись на развале  
но у той машинки скрипели педали  
а патефон хрипотцу добавлял басам  

* * *  
жёлто-серый меланж на спицах  
лес бежит за окном повдоль  
день читает хронику в лицах  
черно-белых и бритых под ноль  


край кривой уходящий в рубчик  
швы на теле пустой иглой  
в электричке бухой попутчик  
был на самом деле тобой  


перекинь петлю на другую спицу  
распусти стихи и свяжи рассказ  
мёртвый ночью к утру проспится  
и из петельки вынет нас

К списку номеров журнала «ГВИДЕОН» | К содержанию номера