Борис Колымагин

Блок и андерграунд

Александр Блок оказал огромное влияние на советскую  поэзию: многие его темы, просодии, поэтические жесты активно  эксплуатировались членами союза писателей СССР.      
Однако в неподцензурной советской литературе отношение к нему было настороженное.    
Дело не только в разнице вкусов. Одни вообще не признавали достоинств,  пожалуй, самого знакового поэта Серебряного века, другие ставили его  рядом с Пушкиным. Во всем этом сложном спектре приятий-отталкиваний  существовала определенная тенденция, связанная с логикой развития  современной литературы. Отталкивание от Блока и — шире — от символистов  шло еще со времен футуристов.    
Ретроавангард вкупе с модными «измами» ревностно прочитывал  раскрученные блоковские вещи и качество многих из них подвергал  сомнению. Присутствовала в этой ревности и трепанация литературного  процесса. Известные строки Хармса «опять об Пушкина, опять об Гоголя»  оказались приложимы и к Блоку.    
Блок-новатор оказался в поле внимания верлибристов. Сторонники  свободного стиха, который с трудом находил себе дорогу на страницы  толстых журналов, кивали в сторону классика. Мол, у него целых шесть  верлибров. Впрочем, безоговорочно поэтические достоинства признавались  только за двумя, написанными в один день и посвященными двум девушкам. 6  февраля 1908 года к поэту в гости пришли Елизавета Пиленко и Наталья  Волохова. Первой, известной в будущем под именем матери Марии, Блок  посвятил стихотворение «Когда вы стоите на моем пути», а второй, с  которой у него был бурный роман, посвящено стихотворение «Она пришла с  мороза».      
Остальные тексты именно как стихи верлибристами во внимание не  принимались и особенно не ценились. Во всяком случае, я не помню, что в  спорах в студии Вячеслава Куприянова на Преображенке их приводили в  качестве аргумента. А когда на квартире у Михаила Файнермана один из  филологов привел «неканоническую» цитату, Всеволод Некрасов резко  отреагировал: «Это слабые строчки».    
Один из основателей конкретизма Всеволод Некрасов видел в Блоке,  прежде всего, автора поэмы «Двенадцать». Он ценил разговорную стихию,  язык улицы, ворвавшийся в стих. А вот с Блоком-классиком, забойно  раскручивавшим строки, он спорил. Спорил и показывал условность  поэтического приема:    
Вот канал    
Вот фонарь    
Тут фонарь    
Тут канал    
Тут был Блок    
Он стоял    
И макал    
Фонарь    
в канал    
Фонарь    
в канал    
Фонарь    
в канал    
Блок макал    
Блок макал    
Бродский Бродский    
Помогал помогал    
А Некрасов спал    
Некрасов спал    
Некрасов спал    
Некрасов спал    
Некрасов спал    
Эта игра на понижение — не в смысле иронии над чувствами и мыслями, а в  смысле обнажения приема и констатации новых реалий, отсылает нас к  футуристам, к классическим строчкам из поэмы «Хорошо» Маяковского:      
Кругом    
тонула      
Россия Блока... Незнакомки,      
дымки севера шли на дно,      
как идут      
обломки и жестянки      
консервов.    
В то же время блоковская Россия у Некрасова, несмотря на понижение, живет пейзажем:    
а елок-то    
не то Блок    
но не только    
всяко    
и высоко и    
далеко    
не так высоко    
все-таки    
как высоко    
взято    
Собственно, некрасовский Блок маркирует пространство. Да, блоковский  стих берется под критический прицел, и в то же время сам поэт становится  у Некрасова гением места.      
Глянь    
На небо    
Какая там    
Склока    
Все    
Из-за твоего    
Блока    
Все точно. И в смысле конкретики. И в смысле характеристики блоковских  текстов. Сравните, например, некрасовские стихи с блоковской строфой:    
Но посмотри как сердце радо!    
Заграждена снегами твердь.    
Весны не будет, и не надо:    
Крещеньем третьим будет — Смерть.    
После такого взлета простое движение грозовых облаков кажется иллюстрацией к стихотворению.      
Некрасов средствами поэзии пытается показать, что прием создает  реальность, что язык в любом случае первичен. Акцент только на  содержании, по мысли Некрасова, сомнителен. Он приводит к гладкописи, к  классичности в школьном ее изводе. Иначе говоря, к симулякру.    
Известный московский концептуалист Дмитрий Пригов также не обошел  своим вниманием Блока. Он анализирует его жесты, помещает их в контекст  советской реальности. И получается «смешно». «Молчите, проклятые  книги!», — восклицает Александр Александрович. А Дмитрий Александрович  только улыбается: «Попробуйте напечатать эти книги в СССР!».    
Александр Александрович восклицает:    
Что счастие? Короткий миг и тесный,    
Забвенье, сон и отдых от забот…    
Очнёшься — вновь безумный, неизвестный    
И за сердце хватающий полёт    
А Дмитрий Александрович стоит в очереди в продуктовый магазин и бубнит себе под нос:    
Вот Пушкина бы в очередь сию    
И Лермонтова в очередь сию    
И Блока тоже в очередь сию    
О чем писали бы? – о счастье    
Блок в контексте приговской игры превращается в знак ушедшей эпохи. Все в прошлом.    
Иначе обстоит дело с авторами, которые чувствуют себя наследниками  блоковской традиции. Они тоже могут переместить Блока во времени,  посмотреть, как выглядят его маски на фоне сегодняшнего дня. При этом  блоковский стих оживает в их реминисценциях и повторах.    
В качестве примера можно привести стихи Юрия Кублановского:    
В кренящейся башне ночные раденья,      
кадреж Коломбины с порога      
для нас вожделеннее лжевдохновенья      
голодного позднего Блока.      
Или текст Льва Лосева из книги «Тайный советник». Споря со знаменитой формулой из поэмы «Возмездие»:    
Сотри случайные черты –    
И ты увидишь: мир прекрасен,    
Лосев утверждает:    
Нет, лишь случайные черты    
прекрасны в этом страшном мире,    
где конвоиры скалят рты    
и ставят нас на все четыре.    
Внезапный в тучах перерыв,    
неправильная строчка Блока,    
советской песенки мотив    
среди кварталов шлакоблока    
И в заключение хотелось бы заметить, что неподцензурные поэты не  только спорили и разговаривали с Блоком. Само его имя объединяло  авторов, способствовало появлению неожиданных связей. Самый, наверное,  яркий случай произошел со знаменитым поэтом-лианозовцем Игорем Холиным.    
В конце 1940-х годов он пошел в библиотеку в Лианозове под Москвой и  попросил томик Блока, чем крайне удивил библиотекаршу. Она познакомила  его со своим мужем, Евгением Кропивницким. Со временем вокруг  Кропивницкого сложился кружок, куда входили Сапгир, Некрасов, Оскар  Рабин и другие поэты и художники.      
Вот и получается, что Александр Блок стоит у истоков «Лианозовской школы»…    

К списку номеров журнала «ГВИДЕОН» | К содержанию номера