Анатолий Спивак

Одесский «дурачок». Рассказ

В 1969 году Берта приехала в родной город Одессу, из которого чудом спаслась на последнем пароходе в 1941 году. Убегали тогда от неминуемой гибели всей семьёй: пожилая мать Берты, старшая дочь-подросток, новорождённая месячная дочка и две сестры. Все они, кроме Берты и её старшей дочери, впоследствии умерли от тифа в эвакуации. Муж Берты Яков, убеждённый коммунист, в первые дни войны ушёл добровольцем на фронт, и в скором времени на него пришла похоронка.


Послевоенный город встретил Берту и её внука Виктора обычной суетой.


– Пойдём в мой двор, где я выросла и жила до войны, – сказала Берта. – Вдруг знакомых встречу, хотя столько лет прошло. Вон там мой дом, на углу улиц Чижикова и Канатной. Сейчас их переименовали, но для меня они остались прежними.


С волнением вошли в арку типичного одесского дворика.


– Видишь, на третьем этаже балкон нашей бывшей квартиры.


На деревянной лавочке, приткнувшейся к стене, в тени отдыхала пожилая женщина.


– Дама, дама! – громким гортанным голосом окликнула она вошедших. – Вы случайно не Берта?


– Клава! Ты ли это!? Вот так встреча! – присмотревшись, радостно воскликнула гостья, и женщины обнялись.


– Вот, приехала из Сибири, посмотреть на свою Одессу, на родной двор. Ты в оккупации была? Расскажи скорее, что случилось после того, как пришли фашисты!


– Страшное творилось тут! – Клава помолчала, и вдруг её глаза недобро заблестели. – Помнишь Борю-дурачка?


– Конечно, помню.


Берта отчётливо вспомнила тихого неприметного идиота, который ходил с глупой улыбкой и никому зла не делал. Он был, казалось, здесь всегда и не менялся с годами. Его жалели и подкармливали. Только дети его боялись. Дурачок любил внезапно схватить пальцами за щеку и больно ущипнуть. Дети жаловались родителям, да что с убогого возьмёшь?


Клава вздохнула.


– Оказался он вовсе не дурачком, а офицером немецкой разведки. Кажется, майором. Приходил в немецком мундире.


– Дурачок Боря!? Немецкий офицер!? Не может быть! – возглас удивления вырвался у Берты.


– Так и было. Секретов от дурачка не прятали, он всё про всех знал. А когда пришли фашисты, он явился с местными полицаями и всех на погибель отправил: евреев, коммунистов... Твоего соседа Иосифа увели куда-то, и больше мы его не видели. А девяностолетнего парализованного деда Герша по приказу дурачка полицаи выбросили с балкона. Не захотели тащить старика с третьего этажа. Прямо вот здесь он и разбился насмерть.


Слёзы навернулись у Берты. Женщины помолчали.


Впечатлительный Виктор, не видевший ужасов оккупации, сам едва сдержал подступивший к горлу комок. Ему почудилось кровавое пятно на месте падения несчастного старика.


– Многих тогда увели, – продолжила Клава. – А помнишь Полю-дворничиху? Она умерла лет пять назад. Её сын в войну был полицаем и тоже участвовал в расправах. Отсидел своё и сейчас живёт в материной квартире. Пьёт беспробудно… Живёт, собака! А убитых не вернуть…


Женщины замолчали, вспоминая дорогих людей, сгинувших в кровавой мясорубке.


       


По тенистым улицам Одессы Виктор молча шёл с бабушкой Бертой и мучительно пытался представить, как могли люди, годами жившие рядом, в одночасье потерять человеческий облик, грабить и убивать своих вчерашних соседей.


А перед мысленным взором Берты то всплывал образ Бори-дурачка, который половину жизни прикидывался и жил недоумком, то возникал лощёный немецкий офицер, хладнокровно руководящий расправой над беззащитными соседями.


Эх, люди-звери…