Максим Кабир

Пока зажигалка горит. Стихотворения

***

я смотрел по кабельному

ужасы и порно,

слушал джи джи аллена

и ивана дорна,

пёр напролом,

не платил налоги

получил диплом

по саентологии.

снюхивал сахар

с сахарного пончика.

всё ночь трахал

да так и не кончил.

а пришли захватчики

алый флаг выстирал.

золотые мальчики,

ёбаные хипстеры.

бил зеркала,

рвал вату из кресел,

мама врала.

война это весело.

сколько утопил

я в бухле смысла.

десять лет пил,

да так и не спился.

дали небеса

девочку-дьявола.

у тебя глаза

как перевал дятлова.

мне сходить с ума

с твоими данными.

карма тюрьма.

будда гуантанамо.

изо всех жил

я в тебя ввылся,

тридцать лет был,

да так и и не сбылся.

 

***

гуляют красивые лярвы

с мужчинами по найтклабам

на пятых киевских лаврах

бесхозные воют бабы

 

хиппушки в этническом стиле

базарного вида готессы

хотят чтобы их любили

или хотя бы секса

 

читательниц долгих книжек

нешуточный гложет голод

им снится философ жижек

голый голый голый

 

по жизни легко идётся

а иногда порхается

пошла домой с идиотцем

большим знатоком арт-хауса

 

ни секса, ни даже петинга

уже не тревога – паника

вы смотрите вместе ханеке

какое говно ваш ханеке

 

беспомощными колибри

стучат их сердца под бюстами

струятся из них верлибры

достигаемые искусственно.

 

***

Прыгаю вверх из брюк,

Будто огнём объят,

Но не хватает рук,

Чтобы тебя обнять.

 

Мне бы их восемь штук,

Словно у паука,

Восемь надёжных рук,

Чтобы тебя ласкать.

 

Все континенты пусть

Будут лежать на дне,

Свой учащённый пульс

Ты доверяешь мне,

 

И ощущаешь вдруг,

Полные нежности,

Тысячу сильных рук,

Чтобы тебя нести.

 

СИТЦЕВЫЕ  ЛЮТИКИ  ЛЮБВИ

 

Куба Либре, сигары пряные.

Он даёт чаевые валютой.

Она шепчет на ушко пьяное

«Я люблю тебя».

 

Человеческая многоножка

На танцполе под жёсткий бит.

Она ластится будто кошка

И кипит.

 

Он безнравственный, дерзкий, стильный,

Любит роскошь, как Дориан.

Сердце каево льдинкой стынет.

Лёд с прожилками серебра.

 

Он из тонких материй соткан,

Голубой крови ницшеанец.

Одурманенные красотки

Приглашают его на танец.

 

Апельсиновых механизмов

Безупречные шестерёнки.

Северянинским эгоизмом

Он её доведёт до ломки.

 

И улыбка его, как сабля

От которой течёт и брызжет.

Она терпкие его капли

Словно вкусную марку слижет.

 

Кокаиновая поэзия.

Лизергиновый блиц.

А она бы его зарезала

Из-за длинных его ресниц,

 

Из-за самок, снующих рядом,

Из-за странных ночных звонков.

Из-за неосторожных взглядов

Из-под солнцезащитных очков.

 

Битым стеклом под сердцем.

Будущее одиночество.

А она создала бы Освенцим

Ради него.

 

Нарядила его бы в робу,

Будто в детстве фигурку Кена.

Попробуй меня, попробуй

Внутривенно.

 

Попробуй до хруста костного,

Ломая о сталь пасть,

Доведённую до холокоста

Страсть.

 

Зацелованная икона

Безразлична к людской мольбе.

Она стала б ему циклоном

«Б».

 

Она стала б хлыстовой Вандой,

Она стала бы Эльзой Кох.

Ты – единственным арестантом.

Не противься и сделай вдох!

 

Это: вырвать глаза-маслины,

Собираясь на Хелловин.

Порезать лицо смазливое

Свастиками любви.

 

Дели на полоски узкие.

В ноздри вдыхай до жжения.

Вынюхай, как у Зюзкинда

Объект вожделения.

 

Нежность по Клайву Баркеру.

Иглы. Самость-контроль.

Маленький принц, по бартеру

Любовью плати за боль.

 

Любовь – это форма ответственности.

Высшее торжество

Среди миллионов Освенцимов

Найти именно свой.

 

Нет ничего пошлого.

«Сладкий, как пахлава,

Я бы тебя и дохлого

Трахнула».

 

Она замирает, ластится,

Целует в висок его.

У неё под вечерним платьицем

Нет ничего.

 

Нет ничего святого.

Только любовь свята

Только любовь – основа

И рукоять хлыста.

 

Он свою кубу пьёт.

Кривит в усмешке рот.

Она говорит: «съела бы».

И не врёт.

 

***

от того я жизнь не считал игрой

что родился в славный андроповский год

мать учитель отец мудак дед герой

я на все свои трети и тот и тот и тот

 

цель полёта лететь лететь лететь а потом долбануться

загореться и тлеть

я буду как д’ аннуцио

на каждую новую треть

 

я тебя отыскал в прицеле цельную

собери мои пазлы мои куски и как лёд о свои соски три

в этом яблочном космосе я эфедрин

я фосфор и йод, воедино меня свари.

 

и среди дорогих друзей и дешёвых шлюх и больших машин

то великим старьём то новинками нафталинными

мы будем крутыми как линдси лохан и чарли шин

неделимыми. 

 

***

она ехала ко мне через ночь, через весь город,

на 95ый с югока, кто был в кривом роге, знает.

эсэмэски строчила, зая, я еду, я уже скоро,

зая.

 

я побрил себе морду подмышки побрил, как педик

я зажёг свечи, нашёл на компе серова

оделся во всё свежее, на всякий черкнул сонетик

я уже еду, котик,– строчила мне эта корова.

 

понимаешь, сказала она, воротник терзая,

женские дни совпали с воспалением дёсен.

нет, а этот вариант отпадает, зая.

давай посидим и поговорим про осень.

 

и мы говорили. про осень, про то как листья

слетая с деревьев, тяжёлым пластом ложатся,

и город становиться длинным бесшумным лисьим,

и в нём так легко влюбиться и облажаться.

 

***

Что между нами – память, весна, азарт?

Жимолость, необходимость,

Чувство, ворочающееся в глазах,

Заметное, как судимость.

 

Взорванный кем-то мост через реку Квай,

Книги, не сданные в детскую библиотеку,

Или любовь – идущий в депо трамвай,

Везущий уснувшего человека.

 

АРТ-РОЗ

 

у меня в колено внедрён радар,

он бубнит про осень мне неустанно.

боль моя чудесная, божий дар,

я тебя, заноза, лечить не стану

 

я с тобой прохрущу по большой стране

где ордой угрюмой дожди кочуют

я коленом знаю, что быть весне

что не вечно ханство ветров-кучумов.

 

и покуда живы и крепко пьют

кореша из минска и подмосковья,

и покуда исправно ещё дают

поэтессы, поклонницы полозковой,

 

рановато харону платить обол,

или кто там, гурии, иегова,

и с тобой не случится родная боль

ничего плохого.

 

ПОСТЕЛЬНЫЙ  РЕЖИМ

 

Протяни свои губы лечебные!

В институтах забыты учебники,

Твой отец пострашнее Калигулы,

Но у нас затянулись каникулы,

 

Воздух пахнет волшебными травами,

Поцелуй поднимаем за здравие.

Нам ли, Адамсов детям и циникам,

Утруждать организм медициною!

 

Что врачи упоительно каркают?

Пропиши мне любовь свою жаркую.

Утверждаю (и есть основания)

Исцеление – в целовании!

 

***

где ты? хотя бы один звонок. 

скрипучим отчаяньем мозг вспахан.

в толпе сограждан я одинок,

как последняя галапагосская черепаха.

 

и что-то растёт, и что-то болит,

пылает, мечется, барабанит.

нервы ни к чёрту. вот-вот палить

начну по охранникам в караване

 

забиваю слоги гвоздями:

вре-ди-на.

придумываю ласкательные имена, ласкательные времена

в пустоту между нами. нами.

 

бездомной собакой тащусь меж машин,

жив едва ли.

лохмотья души, остатки души

прятать в тёплом полузатопленном подвале.

 

***

у меня осталась твоя зажигалка, она горит.

у меня остались твои поцелуи, они горчат.

я живу среди отвратительных мне горилл,

и у нас с тобой никогда не будет внучат.

 

у меня остались оргазмы твои – дрочить.

у меня остались губы твои – стонать.

я живу среди ненужных мне паучих,

у меня есть контрасты, а надо полутона.

 

у меня есть наркотики, чтобы в себя колоть,

у меня есть фашизм, чтоб в зеркало с ним смотреть,

у меня нет вселенной, остался лишь уголок

и я в нём на треть.

 

мы с собой не покончили, как супруги гари.

жизнь продолжается, жизни не нужен шанс.

у меня осталась твоя зажигалка, она горит.

что я буду делать, когда закончится газ?

К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера