Дарья Магарра. Как формируется признание? Ольга Федорова. У каждого своя родина.

как формируется признание?

Несмело подступала к написанию отзыва. Кажется, что за время, полностью посвященное заботе о дочери, разучилась писать... К счастью, читать не разучилась (говорю с улыбкой). Идея проекта интересна. Есть надежда, что «Эмигрантская лира» подарит нам – читателям – новые имена, строго подходя к отбору материала. В поэзии, как и в прозе, должна быть тайна. Если её нет – окунуться с головой не получается. Поэтический дар – очень редкий. Необходимо особое видение этого мира, ощущение невидимых связей. Если желание прослыть оригиналом выше других задач – читатель отдаляется... какой бы интересной и увлекательной ни была форма стихотворного произведения. Кажется, с современной поэзией у меня отношения сложные, но не отчаиваюсь и продолжаю искать близкое по духу. Вообще, довольно любопытно, как формируется признание? Можем ли мы точно обозначить критерий оценки авторской работы? По-моему, вопрос открыт.

С большим удовольствием отмечу прозу. В частности, рассказ Лады Миллер «Бабочка в серванте». Душеспасительная литература особенно в цене, когда же сюжет не оторван, напротив – связан канатами с действительностью – произведение становится инструментом служения. В сотый раз убеждаюсь, что самые простые истины – они же и самые сложные для нашего восприятия. Какая радость, что герои выбирают путь любви, смирения и терпения.

Уверена, что журнал будет «обрастать» новыми рубриками, а вместе с ними – подписчиками. Оставлю и свою заявку! Интересно почитать «маленьких» больших авторов, то есть деток. Причем разных возрастов. Это не только увлекательно, но и полезно (свежий взгляд на мир!).

А еще – момент технический – хочется не только знакомиться с биографией авторов, но и видеть их лица¹.

Дарья Магарра, домохозяйка (Крым).

У каждого своя родина

Я никогда не была в Киеве, и в Одессе, к сожалению, тоже. Но с роскошной прозой Каринэ Арутюновой ко мне живо явились картинки детства. И в моем дворе Маскачки, как называют Московский форштадт в Риге, облетали тополя и одуванчики. И точно так же дразнил запах чего-то вкусного из соседского окна. И кто-то брёл, конечно же, позванивая пивными бутылками из гастронома. Я даже не уверена, что бутылки были холодными – народ на Маскачке жил непритязательный; дома – простые, деревянные, и без удобств. Бывало, что и матерился «народ», но никогда – при детях. Вспомнила улицы, выложенные вековой брусчаткой, пузатые башенки церквушек и православные кресты кладбища неподалеку... И мы с мамой в баню идем. Собаки Мони, кажется, не было. Зато мы с подружкой пленили мышонка в трёхлитровой банке и кормили его, и пестовали, уединившись за сарайчиком в глубине двора, пока он, бедняга, не помер – совершенно для нас неожиданно. И голубь у меня был ручной, рыжий, которого звали Федька – он прожил долго. Очень хорошо помню, как он прилетал к нам в гости через окно, чтобы кататься у папы на плече...

У каждого своя родина, и населена она разными персонажами. Но приметы её в то время были одинаковы, ведь мы с автором ровесницы. Воспоминаниями мы создаем свою личную историю, прошлое обретает плоть – мы не пройдем мимо, как торопящийся прохожий. А то, что речь идет об Украине, которая в нас нынче кровоточит, и пишет о ней прекрасным, ёмким языком человек, нежно привязанный к этому уголку земли, делает прозу Арутюновой трижды актуальной. И драгоценной.

Ольга Федорова, журналист (Германия, Вестерхорн, Шлезвиг-Хольштайн).