Еврейские мотивы. Стихотворения

***
За окнами вороний грай.
Он мне напомнил почему-то
Ту благодатную минуту
И клинья журавлиных стай
В вечернем небе над Афулой –
Пересекая небосвод,
Узрев вдали мерцанье вод,
Их вёл вожак в долину Хулы.
Вороний грай затих. В ночи
Беззвучно шелестят деревья,
Им в тон звучит стихотворенье
И растворяется в тиши…
24.11.08

 

ДЕВЯТОЕ АВА

Я не скорблю о Храме – что мне Храм!
Скорблю лишь о погибших в муках душах,
Разбросанных, рассеянных на сушах –
Будь то Нью-Йорк, Гель-Гью иль Амстердам.
Разрушен Римом был Ерусалим,
Зато стоит махина Колизея,
И в этот день с эпохи Назорея
Еврейский люд, охаян и гоним,
Скорбит и плачет плачем Йеремии:
Марраны в Пиренеях – на ладино,
На идиш – ашкеназ в далёком Вильно
И узник в гетто… Я не плачу с ними.
Я только помню боль саднящих ран –
Она больнее в день Девятый ава,
И памятью истории кровавой
Мощу дорогу в поднебесный Храм.

 

20.07.10 (9 ава 5770)

 

***

Я не вступаю с Богом в диалог
И не прошу его о снисхожденье,
Я не набрасываю талит, как полог,
И от молитвы не впадаю в возбужденье.
Мне чужд, увы, молитвенный экстаз –
Я не ищу в Писании ответов, –
Но так близки вольтеровский сарказм,
И музыка шекспировских сонетов,
Синкопы джазовых импровизаций,
И Моцарта блистательная лёгкость,
И запах увядающих акаций,
И вихрь осенних мыслей – безнадёжность…
Таков мой мир. В нём бури и покой,
Искусство, страсть, порывы и усталость, –
Не описать стремительной строкой…
Лишь Богу в нём нет места – не осталось.
09.10.08

 

ИМЕНА МОИХ ВНУЧЕК

 

Имена моих внучек непривычны для русского слуха:
Шира – старшая, младшенькая – Иланит.
Шира – песня. Мне пел её древний семит,
Подражая то пению птиц, то пустыни загадочным звукам.
Иланит – это деревце в роще весенней порой.
Налетел ветерок, прозвенел тёплый ласковый дождь –
И в ответ по ветвям прокатилась шуршащая дрожь,
Солнца лучик блеснул – закружил пёстрых бабочек рой.
Имена моих внучек привычны на древней еврейской земле.
Здесь они родились и не ведают края иного,
Здесь им жить – лишь бы были здоровы! –
Среди гор, и бескрайних пустынь, и лесов, и полей…
4.04.09

 

ТЫ ПРИЕДЕШЬ КО МНЕ В АШДОД

 

Ты приедешь ко мне в Ашдод

Из страны озёр и ненастья,

Где сплелись твои горе и счастье,

Где – прошедший ли, настоящий –

Так похож на грядущий год.

 

Ты приедешь ко мне в Ашдод –

Налегке, без тяжёлых сумок –

Мы найдём с тобой пару рюмок,

Чтобы стал цветистей рисунок

Нашей встречи, чтоб мысли – вразлёт.

 

Ты приедешь ко мне в Ашдод,

Вспомним зиму, мороз над Онего,

Там ведь звёзды – и те пахнут снегом,

Берег видится диким брегом,

Часто снится весны приход.

 

Ты приедешь ко мне в Ашдод –

Белый город любви у моря.

Здесь сплелись мои счастье и горе,

Здесь былое с будущим спорят,

Перепутав выход и вход.

 

Ты приедешь ко мне в Ашдод,

Лучше осенью, а не летом,

Мы давно говорим об этом,

Не тяни, не тяни с ответом,

Остальное пусть подождёт.

 

14.06.09, 7.06.12

 

ХОЛОКОСТ

Они не умирают никогда,
Так и бредут в пыли по бездорожью –
По всей Европе, по осенней пожне,
Не зная и не ведая – куда…

Их разметала ненависть по свету,
Их имена – лишь цифры на запястье
Отметкой о слепом еврейском счастье.
И нет вопросов, есть одни ответы…

 

ЭЛЬ МАЛЕ РАХАМИМ

 

Шёл я вдаль сорок лет,
По пустыне гоним,
Памятуя обет:
«Эль мале рахамим…»*
Помнит кожа плеча
Содроганьем немым
След кровавый бича –
«Эль мале рахамим!»
В Гизе ряд пирамид,
Путь на гору Гризим,
Просветленье и стыд –
«Эль мале рахамим…»
Я в Гренаде – маран –
Тайно жил лишь одним –
Пусть Псалтырь, пусть Коран! –
«Эль мале рахамим!»
От казацкой резни
Спас меня караим,
Крикнув: «Иври ани!»** –
«Эль мале рахамим…»
Но когда над землёй
Ветер гнал сладкий дым,
Где ж ты был, Боже мой?!
«Эль мале рахамим!»
*Боже милосердный (иврит) –

                       первые слова молитвы памяти павших.

 **Я – еврей (искаж. иврит).

 

***

Тоненький лунный серпик над морем,
Море дышит вечерней прохладой.
Ты не смотри на меня с укором:
Если мы здесь, значит, так и надо.

Тенью дома в немом отдаленье,
Мачтами яхты качают дружно,
Осень. Какие к чертям сомненья?!
Если мы здесь, значит, так и нужно.
Узкий серпик луны еле теплится,
Море вздыхает, будто простужено,
И тишина по-над морем стелется:
Знать, на роду это было сужено.
20.09.12

 

ВЕТКА ПАЛЕСТИНЫ
                                  Н.М. Демуровой
Я «ветку Палестины» перевёз
Через границу – вопреки закону,
Почти невольно следуя канону
И повеленью Лермонтовских грёз.
Не пальмовую ветвь я приволок
(Она громоздка для таких оказий),
Но, право же, куда благообразней
Олива. Её узенький листок
Поблёк, увы, от недостатка солнца
И съёжился, отдав избыток влаги,
Но лишь недавно в праздности и благе
Росла олива под моим оконцем.
На ветке – её первый урожай,
И долго ей цвести и плодоносить,
И стоит робкий взгляд на ветку бросить,
Чтоб вспомнить про текущий мёдом край.
12.07.12

 

МОНОЛОГ, УСЛЫШАННЫЙ ПЕРЕД ВЫЛЕТОМ

ИЗ ТЕЛЬ-АВИВА В САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

 

«Одиночество – вещь неважнецкая, –

Всё бубнила, – мол, из Сестрорецка я,

Там оставила дочку и мужа,

Здесь тепло, там же лютая стужа,

В Новый год дочь была Королева,

А мужик, пишут, ходит налево,

Да и то, как мужчине без бабы,

Бабы тоже до этого слабы.

Я ж, поди, третий год тут скитаюсь,

При работе, без дела не маюсь,

Больше года жила у грузина

(У него два мясных магазина),

Помогала по дому и в лавке,

А Резо ночевал всё у Клавки,

Продавщицы, жена же молчала,

Да, видать, всё ему было мало.

«Дашь, – сказал, – заплачу две зарплаты,

А не дашь – убирайся из хаты!»

А жена, как прознала об этом,

Пригрозила мне волчьим билетом.

И ушла я глядеть за старухой,

Та, не скрою, была просто сукой,

Что ни сделаю, всё не по нраву,

Всё не так, всё твердит про отраву,

Будто яду ей в суп добавляла,

А в котлеты – свинячьего сала.

Я терпела старушечьи бредни,

Да бабуля скончалась намедни.

У меня ж в Сестрорецке есть дочка,

Посылала я ей два годочка

Каждый месяц одну-две посылки,

Да деньжат, да подарки для милки,

Чтоб мужик, раз уж ходит налево,

Бабу знал бы одну для сугрева.

В Сестрорецке, известно, не славно,

Но одной на чужбине – подавно,

Одиночество – вещь неважнецкая,

Вот билет, еду до Сестрорецка я».