Вы – на П, а я – на М…

ПРО ПИСАТЕЛЕЙ

Позвольте переиначить пословицу – «Попытка – пытка!». Позвольте привести пример. Первая писательская попытка, «проба пера» Петра Петровича Покобатько потерпела полное поражение. Помучившись, пографоманив, Петр Петрович писать перестал, предварительно подразделив писателей «по параграфам». Прелюбопытно получилось…  

Правильный постмодернист пытается переплюнуть Пушкина, перекричать Пелевина, перечеркнуть прошлое, переиначить правила правописания, поймать противного Пегаса, подрезать перышки, проскакать, поднимая пыль перед писателем патриотом.
Постмодернист подросток, - пэтэушник, пустобрёх, - патлат, прыщав, парадоксален, постоянно полупьян. Предпочитает «Портвейн». После первой  - пошло пародирует попсу, почесывается, просматривая «Плейбой». Пишет, пишет, пишет… Пользуется простодушием полногрудых первокурсниц, подаренным парфюмом, поддельным проездным.
Пинается предками. Полмесяца подрабатывает посудомойщиком, полгода – паразитирует.
Периодически привлекается.
Пишет, пишет, пишет…

Породистый постмодернист по-своему привлекателен: пальцы пианиста, пепельный пиджак, приталенное пальто, полет полупонятных полуфраз, питерская прописка. Презирает прозу, противоположный пол, провинцию, пунктуацию.
Пружинистой походкой пантеры прогуливается по проспекту, прохлаждается, потягивая пивко. Публикуется под псевдонимами.
Попадаются поразительные пижоны, перехватившие пальму первенства поп-арта…
Постепенно по-любому приходит паранойя, парадигма, призрак Пушкина, полный привет.

Попсовый писатель – полная противоположность постмодернисту. По первоначальной профессии – программист. Политехничен, политкорректен, педантичен, предприимчив (попутно перепродает «Пентуимы»).
По пристрастиям – полиглот. По прозвищу – Поликарп.
Почему пользуется популярностью? Принцип прост: правильно понадерганный плагиат переписывает простыми предложениями, пересыпает пастельными подробностями, погонями, перестрелками. Побольше перца! Пороха! Посвиста пуль! Прочтем: «Полночь. Пустырь. Полнолуние. Полицейский Пол Петерсон подстерегал прекрасную преступницу Пиранью. Поднял пистолет, прицелился, пальнул. «Попал!» - подумал Пол. Присмотрелся – промазал!  Пока прицеливался повторно, Пиранья подтащила пулемет…»
Пипл прется!
Повестушки приносят приличную прибыль.
Пора покупать «Пежо»!

Писатель патриот (принципиальный партиец) перед перестройкой поднаторел писать производственные поэмы, пьесы про Политбюро, пламенные Первомайские прокламации. Печатался. Получал престижные премии. По пятницам председательствовал. Появлялся при полном параде перед подрастающим поколением (подавал пример). Подтянув пузо, притворялся простым пахарем, плотником, печником.
Прикармливал посредственных писак, прищучивал первых постмодернистов.
Поджидал персональную пенсию. Предвкушал прижизненный памятник – присматривал пьедестал.
После перестроечного плюрализма пришлось приспосабливаться – похудеть, продать приусадебный.
«Палачи, предатели, продажные политиканы, псы парламентские!» - плевался писатель патриот. Потом поутих, постарел, поседел.
Пока позволяет печень, пьет «Пшеничную». Плачет, припоминая прошлый почет – полный пятизвездочный пансион, путевки, Переделкино, преданную повариху Прасковью, Пленумы, первый партийный поцелуй… Поет пионерские песни. Пробует писать по-новому – правду. Поздно!
По привычке перечитывает Пришвина.

Писатель пахарь (почвенник) пашет по-настоящему.
Проживает – поселок Поганкино. Приземист, плечист. Правой поднимает пятипудовый плуг. Почти первобытен. Потомственный пловец по-собачьи. Приятно после потной пахоты переплывать, пуская пузыри, плесневеющий пруд, полный пиявок…
Пацаном пытался подковать Пегаса – папаша помешал. После пятидесяти потянуло писать – про поля, перелески, птиц печальных перелетных, пчел пушистых полосатых, поганкинскую пшеницу, поросячьи пяточки…
Пишет пачками. Прочтет, прослезится, потом – писаниной протапливает печь.
Пропагандирует правильное питание. Постится. Печет пироги. По праздникам пьет первач, пыхтит папироскою.
Путает педиатрию, педикулез, педикюр.

Просто поэт, пилигрим, перекати-поле, при помощи поэзии познает пространство. Путешествует (про плацкарты, поезда, перроны, про попутчиков –  потом)  
Попадается поэт-пророк. Печатается преимущественно посмертно.

Продолжение последует…


МАТРЕНИНА МЕЛОДРАМА

Моросило.  Молочное марево марало макушки можжевельника. Множилась мошкара. Мокли мшистые мостики, муравейники, мухоморы… мок мешковатый Матренин макинтош.

Матрена маялась. Мерещился Матрене мужчина мечты – мужественный, моложавый москвич-миллионер. Мнилась музыка Мендельсона, мишура, Мерседес, мажордом, московский метраж, мраморный мезонин, модное меховое манто.
Мерзко, милые мои, мерзко, муторно, мрачно мантулить молодой Матрене мастером мыловарни! Матрене – местной мадонне, музе Мухоморинска, месить мокрое, мертвенно-бледное маслянистое мыло! Мало – мурыжили Мартену мужики – мордоворот Митрич, мазурик местного масштаба Мотя Меченый, майор милиции Мироедов.
Митрич – мохнатый мутноглазый матерщинник,  - мог молниеносно менять мировоззрение мухоморинцев монтировкой, молотком, могучей мышечной массой.
«Моя, моя!» - мычал Митрич, метеля мужиков. Мелькали малиновые морды. Майор Мироедов многозначительно молчал, массируя «Макарова». Мотя малодушничал. Матрена молилась.
Маловерные мои меланхолики, малоподвижные марионетки мягких матрасов!
Минул мимозный март, май манит маньяков!
Май мерцает морковным Марсом, магнетизирует медью месяца!
Маскирует марихуану – ментолом, махорку – медовухой, мочу – мусором.
Май мятежно марширует мимо морга Мухоморинского, мимо московского Мавзолея, Манежа, Макдоналдсов, магазинов, музеев, метро. Май маневрирует мимо морщинистых матрон, мамкающих младенцев, митингующих монархистов.
Мотыльки мельтешат. Молодые – милуются. Между милующимися мелькает мятая майка Митрича.
Май!
Мясокомбинат, мельница, мыловарня – миф, мираж, мгновенье мимолетное!
Мерины, мыкающиеся между межами  – мокрицы, микробы, мураши…
Мир многообразен… Микрокосмос, макрокосмос… Моря… Материки… малоисследованные медвежьи местности… Можно – Малага, Монако, манговый Мадагаскар, Мексика… Миллионы мигрирующих Монархов, мчащиеся мустанги малопонятных мастей, муссоны межсезонья, манускрипты майя… Мечты, мечты! Максимальный маршрут мухоморинца -  Мурманск, Минусинск, морозный Магадан…
Малява Моти Меченого махом метнула Митрича мозолить меридиан Магадана. Майору -  медаль. Моте – Матрёну? Маловероятно! Меркли Матренины мечты. Между мухоморинскими мужиками маячил Матрене монастырь.
Миновал миллениум.
Миллионера Мамонтова мучила мигрень. Мутили миллионера мидии, маслины, мартини, мускаты, мерло, мандариновый мармелад.
«Москва… - морщился миллионер Мамонтов, - министры – мафия, метрдотели – мародеры, мизинцы моржовые, «Мерседес» – металлический могильник, Мальвина моя –мошенница малолетняя, мурлычет, мурлычет, мусоля мобильник – «макияж, массаж, маникюр…»
Мышьяку мне, мышьяку! Медку, молочка… маслят маринованных!
Маргинал между миллионерами, Мамонтов мечтал… мерещилась Мамонтову Матрена…
Может, мысли материальны?
Многоточие…