Гурам Петриашвили

Сказки маленького города (Пер. с грузинского Элисо Джалиашвили)


Малыш-динозавр

В давние-давние времена на бескрайней равнине паслись динозавры.

Огромные-преогромные были динозавры, каждый — раз в десять больше слона.

Неуклюжие, неповоротливые, они лишний шаг ленились делать. Вытянув свою длинную шею, день-деньской водили головой из стороны в сторону. Только выщипав всю траву перед собой, нехотя ступали дальше.

Паслись так динозавры.

Медленно, неторопливо двигали и двигали челюстями.

А чего им было спешить?

Травы — сколько хочешь, равнине конца-краю не видно.

Незаметно однообразно тянулось время.

Появлялись динозавры-малыши, учились щипать траву, росли, становились большими динозаврами, и, как все другие, с утра до вечера ели траву, жевали и жевали.

Но вот однажды какой-то малыш поднял глаза от травы. Потом вытянул шею и ещё выше вскинул голову.

О, как чудесно, оказывается, глядеть вверх.

Над головой простиралась синева. Безбрежная синева. А на ней полыхал красный-красный шар.

— Мама, что это там? — удивился малыш.

Мама-динозавриха, занятая едой, не слышала его слов.

Малыш снова спросил, но мать снова не ответила.

Обиделся маленький динозавр. Отошёл от матери и побрёл к динозаврам. Неудобно было идти, мешал длинный хвост — волочился по земле и тянул назад.

— Что там за красный шар? — допытывался малыш, но ему никто не отвечал.

Кто знает, возможно, динозавры и не слышали малыша, ведь он тянул голову к небу, а они — к земле, щипали да щипали траву.

Взгрустнул маленький динозавр. Одиноко присел поодаль от других, заворожённо глядя на красный шар.

А шар проплыл по синеве и скрылся за краем равнины.

И сразу стемнело.

Динозавры перестали щипать траву, прилегли там, где стояли, и заснули.

Уснул и малыш-динозавр.

Красный шар назывался Солнцем.

Солнце давно таило обиду на динозавров, сердилось на них за то, что они совсем не замечали его, с утра до вечера двигая челюстями.

И потому Солнце очень порадовалось маленькому динозавру.

Подкралось к нему, спящему, и тихонечко поцеловало.

Проснулись динозавры утром, увидели на лбу малыша жёлтое пятнышко и давай насмехаться над ним, издеваться — ну и украшение у тебя!

А это был след от поцелуя Солнца — золотистое пятнышко.

Ещё и потому смеялись над малышом, что он тянул голову к небу — будто в небе росла трава!

Веселились динозавры, потешались и вдруг вспомнили о траве, всполошились — как они забыли, им же щипать надо, жевать надо — а они столько времени даром теряют.

Мама-динозавриха расстроилась — ну, почему именно её малыш такой глупый!

А маленький динозавр не слышал, как над ним смеялись, всё спрашивал и спрашивал:

— Мама, что там за красный шар?

— Хватит глупости болтать, опусти голову и щипай траву, жуй!

— Жуй да жуй! Сколько можно щипать и жевать!

— Весь день, с утра до вечера, пока не стемнеет. А стемнеет, будешь спать,— наставительно сказала мама-динозавриха.

— А потом?

— Потом снова наступит день и снова будешь щипать и жевать.

— И всю жизнь так? Жевать да спать? — опечалился малыш.— Уйду я от вас.

— Куда уйдёшь? — удивилась мать.

— Не знаю... Уйду. Хочу узнать, что за красный шар над нами.

— Никуда ты не уйдёшь,— рассердилась мама-динозавриха и наступила своей огромной лапой на хвост малыша.

Маленький динозавр упрямо рванулся в сторону и... остался без хвоста!

Оторвался у него хвост.

— Помогите, держите его! — закричала динозавриха.

Кинулись динозавры за малышом, да где им его догнать — хвосты мешают.

Отстали динозавры от беглеца, принялись за свою траву, заработали челюстями.

И скоро вовсе позабыли о глупом маленьком динозавре.

И мама-динозавриха перестала горевать.

— Зачем мне такой глупыш! Опозорил меня, осрамил,— сказала она, не переставая щипать траву.

А малыш бродил по земле, одинокий, голодный, и так исхудал, что динозавры не узнали бы его. Но динозавры и не вспоминали о нём, ничто не занимало их, кроме травы.

А знаете, что было дальше?

От любви к маленькому динозавру Солнце запылало ещё ярче, ещё жарче, и выгорела вся трава на равнине!

Динозавры поленились искать траву в другом месте и вымерли с голоду.

Маленький динозавр всё шёл и шёл вперёд, всё надеялся узнать, что за красный шар горит высоко над ним.

Когда он засыпал, Солнце сходило к нему и целовало...



Однажды утром малыш заснул в лесу. Проснулся, и оказалось, что он лежит на берегу маленького озера. Он склонился к воде и увидел, что он весь в золотистых пятнышках.

Изумлённо смотрел он на своё отражение.

Маленький динозавр превратился в жирафа!

И тут лес наполнился незнакомыми ему звуками.

Малыш вскинул голову — на деревьях щебетали и чирикали птицы.

Они приветствовали гостя.

Маленький жираф спросил у птиц, что за красный шар плывёт по синему своду.

— Это Солнце, Солнце! Оно дарует нам жизнь! — пели птицы.

— Солнце! Солнце! — воскликнул жираф и, ликуя, запрыгал и закувыркался — он узнал, наконец, что за красный шар сиял высоко в синеве.

В том лесу и остался маленький жираф.

Голова у него всегда поднята и красиво покачивается на длинной шее.

Всем он нравится, все его любят.

Но особенно любят его птицы, потому что, когда тучи застилают солнце и делается очень печально, они смотрят на солнечные пятнышки жирафа и снова весело поют.


Тетрсулела-трубочист

Когда-то очень давно по улицам Маленького города ходили трубочисты — в саже с головы до пят.

В домах были камины, а над каминами трубы в стенах.

Горел огонь в камине, поднимался дым по трубе и вился, крутился над крышей.

Набивалась труба сажей, и тогда хозяин бежал звать трубочиста.

Приходил трубочист, залезал в камин и чистил трубу своим длинным шестом.

Пыхтел, кряхтел, сопел трубочист — пускай видят, как это трудно — выбивать сажу!

И по всей комнате летала сажа, всё делалось чёрным, а трубочисту хоть бы что!

«Подумаешь! — говорил он.— Я и сам в саже!» Брал деньги и уходил довольный, волоча за собой свой длинный шест.

А хозяева после него целую неделю чистили и убирали дом.

Не нравилось это горожанам, но что было делать? «Не можем чистить иначе»,— уверяли их трубочисты.

Лентяи были трубочисты — умываться и то не умывались. Не стыдились ходить грязными, чумазыми.

И вдруг прошёл по городу слух — появился новый трубочист, очень, очень чудной!

Обошли трубочисты улицы — найти его, узнать, кто он, откуда взялся и чем это он не такой, как они.

И вдруг увидели они на одной улице толпу.

Задрав голову, люди смотрели на крышу.

По крыше шёл неизвестный юноша. Сам он был в саже, а на голове у него белел цилиндр.

Вокруг юноши носилась стайка белых птиц.

Трубочисты со смеху покатывались, глядя на него, потешались: «На крышу залез камин чистить! Белый цилиндр нацепил камин чистить!» — и тут же окрестили его «Тетрсулелой» — Белым дурачком.

— Тетрсулела, Тетрсулела! — орали они.— Не почистишь сверху! Не смеши народ!

Но странный трубочист будто и не слышал — выгребал и выгребал из дымохода сажу. Привязав миску к верёвке, он опускал её в трубу, а сажу высыпал в мешок.

Удивлялись люди, восхищались им — ни одна сажинка не попадала в комнату!

Белый цилиндр его сиял белизной.

Белые птицы щебетали над ним, кружились и по очереди опускались на его цилиндр.

С этих пор никто не звал трубочистов чистить камин.

Обозлились трубочисты на горожан и на Тетрсулелу. «Откуда он притащился на нашу беду!» — ворчали они и бурчали. А сами боялись и ленились лезть на крышу.

А Тетрсулела вовсе не был чудным. Он был таким, как все, только очень любил мечтать. И с детства дружил с белыми птицами.

Белый цилиндр подарили ему белые птицы.

Они дарят белый цилиндр всем, кто любит мечтать.

Трубочистам пришлось, в конце концов, научиться чистить камины сверху, и у Тетрсулелы стало много свободного времени.

Сидел Тетрсулела себе на крыше и мечтал.

Но видели белые птицы — что-то печалит Тетрсулелу.

И тогда птицы подсмотрели его сон. Они умеют видеть чужие сны.

А утром птицы исчезли.

Затосковал без них Тетрсулела.

Люди просили его почистить камин, но он не шёл.

Сидел и плакал. Думал, что никогда больше не увидит своих белых птиц.

Но белые птицы вернулись к нему. Однако не сказали — куда улетали и зачем.

Каждая птица выдернула из хвоста пёрышко и отдала Тетрсулеле.

— Возьми, прилепи к подмёткам башмаков эти белые пёрышки, и сбудется твоя мечта...

И вот полил шумный весенний дождь.

Кончился дождь, и над Маленьким городом засияла высокая радуга.

Взглянули на радугу горожане, затаили дыхание от изумления.

По радуге шагал Тетрсулела. Он забирался всё выше и выше и на самой середине радуги заплясал.

Это был танец Ликования.

Люди восторженно кричали и высоко-высоко подбрасывали шапки.

А белые птицы носились над рекой, рассматривали своё отражение в воде и уверяли друг друга, что хвост без одного пёрышка стал куда красивей.

Плясал на радуге Тетрсулела.

Восхищались люди.

И только трубочисты злились на Тетрсулелу.

Собрались в сторонке и начали думать: «Как быть?»

— Полоумный он! Погубит нас дурень! — говорили они друг другу.— Из-за него и нас заставят лезть на радугу! А ему не то ещё взбредёт в голову.

И решили: «Избавимся от Тетрсуделы, избавимся поскорей!»

Тетрсулела плясал себе на радуге.

Люди весело кидали в небо шапки.

И никто не заметил, как подкрались трубочисты к радуге и подожгли её.

Заполыхала огнём дуга-радуга, окуталась тёмным дымом.

Скрылся Тетрсулела в дыму и пламени.

Оцепенели люди.

С криками взмыли вверх белые птицы.

Но не успели они долететь до радуги.

Хлынул дождь, и пламя погасло.

Над городом изгибалась обугленная дуга.

Тетрсулела исчез. Исчез бесследно.

Горько оплакали Тетрсулелу белые птицы. Укрылись под свесами крыш, не реяли больше в небе.

Чернела над городом обгорелая дуга.

Кто поджёг радугу — горожане не дознались.

Позвали трубочистов, попросили почистить радугу.

Трубочисты согласились, но запросили много денег — знали, не поскупятся люди, дадут — любят в городе радугу. Взяли они деньги и... попрятались. Разве подняться было им на радугу?!

Поколотили их горожане, чтоб неповадно было обманывать в другой раз.

Взлетели тогда на чёрную радугу белые птицы и почистили её своими пёрышками.

Засверкала, засияла над Маленьким городом семицветная радуга.

Но почернели от сажи белые птицы.

И только грудки у них белели — слёзы смыли сажу.

Плакали птицы, оплакивали Тетрсулелу.

Хвосты у этих птиц без одного пёрышка, и оттого напоминают ножницы.

Вы, конечно, догадались, что я рассказываю вам о ласточках.

Поныне горюют ласточки о Тетрсулеле, но верят — найдут его где-нибудь.

И ищут, день-деньской ищут Тетрсулелу.

Иногда им кажется, что он уплыл на облаке в другие края. И улетают ласточки в далёкие страны.

Потом возвращаются и вьют гнёзда под крышами домов.

Может, они и в вашем доме свили гнездо?

И удивляетесь — о чём они так много щебечут?

Но вы прислушайтесь — они повторяют одно и то же!

Ласточки говорят, что однажды весной прольёт шумный, светлый дождь, а когда он кончится, все увидят пляшущего на радуге Тетрсулелу.


Скрипач и птичка

В Маленьком городе жил скрипач.

Каждый вечер скрипач надевал старый фрак, брал свою скрипку и отправлялся на городскую площадь.

Он становился посреди площади и начинал играть.

Послушать его игру приходило всего несколько человек.

Скрипач огорчался, но виду не подавал.

Закрыв глаза, он самозабвенно водил смычком по струнам. Играл до глубокой ночи. А когда опускал смычок и открывал глаза, оказывалось, что люди уже разбрелись.

Задумчиво постояв под тусклым фонарём, скрипач горько улыбался и брёл домой...

А на следующий день он снова шёл играть на площадь.

Так повторялось изо дня в день.

Слушателей у скрипача не прибавлялось.

И он решил: всё дело в скрипке, плохая, наверное, у него скрипка.

«Пойду-ка найду такое дерево для скрипки, что изумлю игрой весь мир»,— решил он. И отправился искать особенное, необыкновенное дерево.

Целыми днями бродил по лесам.

Переходил от дерева к дереву — стучал по стволу и прислушивался. «Нет, не то»,— хмурился он и подходил к другому дереву.

Все леса обошёл скрипач в том краю в поисках особенного дерева.

И однажды увидел под деревом птичку с перебитым крылом.

Поднял её, побрызгал на неё ключевой водой.

Птица встрепенулась.

— Что с тобой случилось? — спросил скрипач.

— Я попыталась взлететь до самого неба. А сил недостало, устала и упала,— ответила птичка и заплакала.

Поразили её слова скрипача.

Бережно положил он её за пазуху и поспешил назад в город.

Скрипач позабыл о скрипке.

Он выхаживал птицу, накладывал ей мазь на крыло, кормил и утешал: «Не горюй, поправишься и снова взлетишь, под самые облака взлетишь!»

Скрипач заботился о птице, забыв обо всём на свете.

Из его дома не доносилась больше музыка, и прохожие недоумевали — что случилось, не стряслось ли что со скрипачом?

Только сосед его был доволен.

Сосед этот очень любил есть, а музыка лишала его аппетита. Он считал, что люди вообще назло ему поют и играют на музыкальных инструментах.

И теперь он ликовал — не мешала ему больше скрипка.

А потом поразмыслил и заподозрил неладное: «Верно, замышляет он что-то против меня, иначе, с чего это перестал играть?» — забеспокоился обжора.

Подкрался он к дому скрипача и тихонько заглянул в окно.

Склонившись к птице, скрипач перевязывал ей крыло!

«Плохо дело,— расстроился обжора.— Вылечит он птаху и на радостях день и ночь будет пиликать на своей дурацкой скрипке, снова житья не станет».

И когда скрипач лёг спать, обжора забрался к нему в дом и выкрал птичку.

Проснулась утром птичка и увидела себя в клетке.

Загоревала она, затосковала без скрипача — привязалась к доброму человеку, даже в небо её не тянуло, так не хотела расставаться с ним.

Плакала запертая в клетке птичка.

Горевал и скрипач. В отчаянии бегал он по городу и спрашивал каждого встречного — не видал ли тот его маленькой птички?

— На свете полно маленьких птиц! Твоя какая-нибудь особенная? Укажи приметы,— говорили ему.

— Нет, она самая обыкновенная, только мечтает взлететь в небо, высоко-высоко,— объяснял скрипач,

Прохожие разводили руками и шли своей дорогой.

Скрипач потерял надежду найти свою маленькую птичку.

Решил — нет её в живых, не увидит он её больше.

И вечером, взяв в руки скрипку, он снова отправился на площадь.

Стал посреди площади и заиграл...

Когда он опустил смычок и, усталый, открыл глаза, увидел вокруг себя огромную толпу — весь город пришёл его слушать.

Люди молчали, взволнованные дивными звуками.

Скрипач вгляделся в лица людей и понял; напрасно искал он особое дерево для скрипки — истинную музыку рождает только сильное чувство.

Скрипач теперь каждый вечер играл на площади, и каждый вечер весь город собирался его послушать.

Когда скрипка умолкала, взрослые неприметно утирали слёзы, а дети, придя домой, рисовали в тетрадях яркие звёзды.

А ночью происходило чудо.

Ребята ложились спать, а звёзды срывались со страниц школьных тетрадок и уносились в небо.

Изумлялись астрономы — откуда появляются на небе всё новые и новые звёзды?! Спрашивали друг друга — не знаете, что это творится?

Строили догадки, спорили, но всё без толку.

И тогда договорились по очереди наблюдать за небом.

Сидели ночи напролёт, глаз не смыкали...

Но ведь это лишь говорится — глаз не смыкали, а попробуй-ка всю ночь не отрывать глаз от неба. На миг и у них слипались веки, а звёзды в этот самый миг и взлетали в небо.

И прибавлялось на небе звёзд...

В Маленьком городе теперь все напевали мелодии скрипача. Кроме соседа его, обжоры.

Злился он на музыканта. Злился на весь город и на весь мир. Не выносил он музыку! Не спал, не ел и не пил он от злости.

Всё думал, как досадить скрипачу.

Наконец взял и разбил клетку с птицей — со всего размаху ударил её об стенку. Потом схватил изувеченную птицу и понёсся к городской площади.

На площади люди слушали скрипача.

Он злорадно швырнул умирающую птицу к ногам музыканта и побежал прочь, куда глаза глядят.

Навсегда исчез из города.

Молчали люди на площади.

Маленькая птица умирала, и горько плакал скрипач.



Много-много лет минуло с той поры.

На площади Маленького города и поныне стоит памятник скрипачу. Он держит скрипку, и кажется, будто играет на ней. А на плече у него сидит птица.

Говорят, ночью, когда с неба падает звезда, скрипач вздрагивает, и скрипка издаёт стон. И тогда бронзовая птичка, взмахнув крыльями, взмывает в небо.

Она подхватывает звезду и уносит обратно на небо.

А на рассвете возвращается к скрипачу.

Вот почему звёзд на небе не становится меньше.


Грустный клоун

Странный недуг поразил обитателей Маленького города.

Все хотели обзавестись чемоданами.

Ничего, кроме чемодана, людей не интересовало.

Собираясь выйти из дому, они часами вертелись и крутились с чемоданами в руках перед большим зеркалом. Нет, не себя разглядывали, их волновало, красиво ли смотрится чемодан.

Никто и нигде не появлялся без чемодана.

Друг о друге судили по чемодану.

Страсть к чемодану заглушила всё.

И дошло до того, что человеку, придумавшему чемодан, воздвигли памятник на главной площади Маленького города: великий человек стоял на постаменте-чемодане с чемоданом в руке.

Проходя мимо памятника, горожане благоговейно снимали шапку.

По улице люди шли, самодовольно выставив вперёд чемодан и кичливо вскинув голову.

Время от времени они останавливались, доставали из кармана бархотку, заботливо смахивали с чемодана пыль и начищали его до блеска.

Представьте, в театре и то не расставались они с чемоданами — на коленях держали во время спектакля! Но стоит ли удивляться этому, если и сами актёры на сцене не выпускали из рук чемодана, если даже хрупкие, тоненькие балерины танцевали с чемоданом в руке! Чемодан мешал, конечно, кружиться на носках, но это их не волновало.

Главное — какой был чемодан.

Только один человек во всём городе ходил без чемодана.

Подняв воротник пальто и упрятав руки в карманы, он грустно бродил по улицам.

Этим человеком был клоун.

Клоуна выгнали из цирка — не желали там видеть человека без чемодана! Да и не нужен был он больше — жители Маленького города разучились смеяться. Сами подумайте — до смеха ли человеку, если он всё время занят чемоданом?

Клоун шёл по улице и грустно вздыхал, глядя на прохожих.

Лица у них были угрюмые.

Но разве станешь улыбаться, если идёшь и переживаешь: «Может, плохой у меня чемодан, может, у других лучше...»

И клоун вздыхал, огорчённо опустив голову.

А прохожие сердито косились на него — почему это он без чемодана?

Иные нарочно задевали его плечом, толкали и даже бранили.

Раздражал людей клоун, и они издевались над ним; «Ну разве ты человек без чемодана! Грош тебе цена без чемодана!»

И, в конце концов, избили его, просто так, без всякого повода. Клоун еле вырвался и убежал. А догнать его они, понятно, не могли с их тяжёлыми чемоданами. Надо сказать вам, что горожане набивали их чем могли.

Клоун перестал выходить из дому.

Сидел у окна и печально смотрел на улицу.

Жалел прохожих, нелепо избочившихся под тяжестью чемодана.

Горожане охотно таскали бы для равновесия по два чемодана, чтобы не кривиться вбок, но как тогда было снимать шапку перед памятником?!

Жалел клоун людей и всё думал и думал, как спасти город от ужасного недуга...

И однажды утром на улицах появились афиши.

На афишах изображён был клоун с большим чемоданом.

Горожане ухмылялись, довольные: «Взялся, значит, клоун за ум».

А вечером весь город повалил в цирк.

Волоча чемоданы, поднялись люди по ступеням.

Расселись вокруг арены.

Началось представление.

Публика с удовольствием смотрела много раз виденное: как силач разом поднимал сто больших чемоданов, жонглёр подбрасывал в воздух маленькие чемоданчики, акробаты прыгали на чемоданах, а иллюзионист вытаскивал их из чёрного цилиндра. Особенно нравилось зрителям, что и животные выступали с чемоданами — слоны поднимали хоботом преогромные чемоданы, а зайчики скакали с крохотными.

Потом арена опустела, оркестр умолк и погас свет. Один-единственный луч освещал арену.

Занавес раскрылся, и появился клоун. Он тащил за собой большой чемодан. Шатаясь, добрался до середины арены и остановился в кругу света.

Люди ожидали, что он начнёт делать сальто с чемоданом в руке или пройдёт с ним по канату.

А клоун положил чемодан, опустился рядом на корточки и раскрыл его.

Из чемодана выпорхнули бабочки.

Клоун надеялся, что красота бабочек заставит людей позабыть о чемоданах. Он посадил несколько бабочек себе на ладонь и обошёл арену.

Вытянув руку, он показывал чудесных яркокрылых бабочек.

Он заглядывал людям в глаза и улыбался.

Но люди ничего не понимали.

Они не видели бабочек, они привыкли смотреть на чемоданы!

И обозлились на клоуна, стали бранить его, кричать:

— Чего морочишь голову! Не умеешь ничего делать,— убирайся с арены!

Но что было самым ужасным — дети тоже не замечали бабочек!

Всего двое-трое ребят воскликнули: «Какие красивые бабочки!» Но родители отругали их, говоря: «Плохо смотрите за своими чемоданами, вот и мерещатся вам всякие глупости!»

Тщетно простирал клоун руку с бабочками — рассерженные зрители покинули цирк.

Остался клоун один.

Безмолвно стоял он в кругу света.

Наконец погас и последний луч, видно, и осветителю наскучило смотреть на клоуна.

Всё потонуло во мраке.

Но внезапно под куполом цирка разлилось голубое сияние.

На миг высветилась из тьмы печальная фигура в старом цилиндре и стоптанных башмаках.

И снова воцарился мрак.

Это вспыхнул голубым светом и исчез клоун.

Так, сверкнув голубизной, исчезают, оказывается, грустные клоуны.

Люди, ворча, покидавшие цирк, почувствовали что-то странное, непривычное. Обернулись и видят: весь цирк в голубом сиянии!

Дивясь небывалому чуду, они пошли назад, волоча свои чемоданы.

Вошли в зал и ахнули — над ареной порхали, лучась голубым светом, бабочки.

Клоуна на арене не было.

Люди во все глаза смотрели на это голубое мерцание, и вдруг их озарило — этих-то бабочек и хотел показать им клоун!..

И не ведали, что именно клоун наделил бабочек светом, и его свет изливают они сейчас.

Долго-долго излучалась и сияла под куполом голубизна.

Потом бабочки вылетели через купол, и цирк потонул во мраке.

Когда зажглись лампочки, люди увидели — исчезли их чемоданы!

Исчезли, лопнули, оказывается, как мыльные пузыри, оттого, что их касались крылышками бабочки.

В отчаянии и ярости люди, вероятно, кинулись бы друг на друга и поколотили, если бы вдруг не раздался смех.

Очень уж смешны были их искажённые злобой лица,

И кто-то рассмеялся. А за ним другой.

Скоро смеялись все.

Покатывались со смеху.

Смеялись над собой, над тем, что всюду без всякой нужды таскали с собой чемоданы.

Потом вспомнили клоуна, виновато умолкли и тихо покинули цирк.

Задумчиво шли горожане по главной улице...

На главной площади остановились удивлённые: человек-памятник не стоял, а сидел, и в руках у него были цветы, а не чемодан.

Избавились обитатели Маленького города от страшного недуга. Но и сейчас попадаются на улице люди с угрюмыми лицами — а это значит, что не исчезла опасность «чемоданомании».

Но по ночам в городе появляются мерцающие бабочки.

Бабочки залетают в окна и излучают на спящих людей голубой свет.

Порхают они над людьми, и проникает в их сны голубое сияние...

И на другой день люди снова улыбаются друг другу.


Бегемот и сон

Однажды бегемот уснул в своей большой луже и увидел сон. Когда же проснулся — удивился, что лежит в той же самой большой мутной луже. Она ничуть не походила на то, что привиделось ему.

«Чудеса! Как же так, куда делось то красивое место?» — думал он, ничего не понимая.

Бегемот не знал, что может сниться сон.

Долго ломал он голову, но так и не сообразил, как попал туда, в то красивое место, и как вернулся обратно.

Думал бегемот, думал и незаметно для себя вновь заснул.

И вновь очутился в том чудесном месте.

Проснулся, огляделся — по-прежнему лежит в своей мутной луже.

«Как это происходит? Кто это в один миг переносит меня туда и обратно? И почему я не чувствую, когда он поднимает меня? Он, наверное, очень сильный — запросто носит меня. Он, наверное, и добрый, показывает такую красоту...»

Бегемоту нравилось место, куда он попадал, засыпая. Ему так хотелось оставаться там подольше.

«Попробую поглядеть, кто придёт за мной, чтоб унести туда, и попрошу оставить там»,— решил он, наконец.

И стал хитрить: закроет глаза и лежит, притворяется, будто спит, и ждёт — вот-вот увидит таинственного друга.

Да кто мог прийти к нему!

Закрывая глаза, бегемот невольно засыпал...

«Нет, не перехитрить его»,— сказал себе бегемот.

И всё-таки верил, что рано или поздно узнает, кто о нём печётся.

Однажды, когда он лежал с закрытыми глазами, неожиданно послышался шёпот:

— Следуй за моим голосом, не открывая глаз!

У бегемота сердце заколотилось от радости.

— Иду,— отозвался он тихо и, ликуя, последовал за голосом: не зря, оказывается, надеялся и ждал.

Один раз в жизни и бегемота, и небегемота непременно позовёт за собой таинственный голос. «Закрой глаза и следуй за мной»,— скажет кто-то неведомый, но мало кто доверяется ему. Обычно вскакивают и громко спрашивают: «Куда это идти? Зачем идти, да ещё с закрытыми глазами?! Может, ты меня в пропасть сбросишь?»

А было бы неплохо положиться на призыв и без боязни следовать за таинственным голосом.

Наш бегемот доверился ему.

Видимо, потому, что видел сны и терпеливо ждал кого-то.

Шёл бегемот за шепчущим голосом.

— Иди, иди за мной, сюда, сюда,— направлял его кто-то.

Долго-долго шли они.

Бегемот не сомневался, что его ведут в то красивое место, куда он попадал иногда, и только недоумевал, почему они так долго идут? Может, тот, кто мгновенно переносил его раньше, устал и сейчас просто указывает путь?

«Что ж, не такой я уж лёгкий, в конце концов»,— подумал бегемот. Он много размышлял о себе и хорошо знал, каков он и как выглядит.

Шёл он и шёл.

То жар донимал его, то холод пробирал, то подъём одолевал он, то спуск, выбивался из сил, спотыкался и даже скатывался по каменистому склону, но упорно следовал за голосом.

— Сюда, сюда,— то и дело слышал он.

Шёл бегемот.

Шёл с закрытыми глазами.

До слуха его доносились разные звуки, и он догадывался: то лес шумит, то ручей журчит, ветер завывает в ущелье, листья падают. И чувствовал, по траве ли шёл или по песку, по камням или мягкой земле.

Наконец, одолев ещё один склон, он услышал:

— Пришли.

Бегемот остановился.

Он стоял и ждал, когда же ему разрешат открыть глаза.

Но ласковый голос больше не слышался.

А бегемот боялся, что если раньше времени откроет глаза, то все его мучения по дороге сюда окажутся напрасными, и он снова увидит свою лужу.

Внезапно что-то приятно, нежно коснулось его лба.

Бегемот понял — это тайный знак.

И открыл глаза.

Он стоял на горке, а перед ним простиралась пёстрая, цветущая долина, за которой далеко-далеко всходило солнце.

Тепло его лучей и почувствовал бегемот на лбу.

От радости у бегемота заколотилось сердце.

Именно эту долину видел он, когда засыпал.

Но тогда не порхали над ней эти яркие бабочки, на крыльях которых радужно сияли лучи.

Сон редко сбывается, но уж если сбудется, окажется намного прекрасней того, что снится человеку.

Постойте, а почему — человеку, мы же о бегемоте рассказываем!

Надо было написать так:

Сон редко сбывается, но уж если сбудется, окажется намного прекраснее того, что снится бегемоту.

Но в таком случае вы подумаете, что я веду речь только о бегемоте. А я, как вы наверняка уже догадались, и людей имею в виду, рассказывая эту историю.

Чтобы не погрешить против истины и сказать то, что хочется, напишу так:

Сон редко сбывается, но уж если сбудется, окажется намного прекраснее того, что снилось увидевшему сон.

В этом-то суть — снится ли тебе сон. Одно существо отличается от другого именно этим — снится ли ему сон.

Возможно, кому-то мои слова не придутся по душе, но я всё же скажу: у человека и бегемота, которым снятся сны, больше общего, чем у двух людей, из которых один видит сны, а другой нет. И добавлю, хорошо бы соединить слова «сон» и «видеть» в одно, и каждого, кто достоин, называть «сновидцем».

А достойного определить легко.

Сидим мы, скажем, в парке, а по аллее идёт человек, посмотришь на него, и ясно — ему снятся сны. И в душе у нас сами собой рождаются строчки:

«Сновидец идёт по аллее, сновидец счастливее всех...».

Строчки эти — начало стихотворения.

А стихи сочиняют сновидцы.

Теперь признаюсь вам, и не обессудьте: я занял вас этими рассуждениями, чтобы оставить бегемота одного, наедине со своей радостью. В такие минуты хочется побыть одному.

Но вернёмся к бегемоту.

Помните — он зачарованно смотрел на пёструю долину, и сердце у него колотилось от восторга.

Мы оставили его весёлым, а теперь он стоял грустный, уронив голову.

Отчего он загрустил?

Оттого, что боялся — исчезнет сейчас долина, и он опять будет лежать в мутной луже. И решил бегемот не смыкать глаз, дождаться того, кто привёл его сюда, и попросить не уводить обратно. А если тот не согласится, то бегемот заупрямится. «Пускай попробует перенести силой»,— погрозился он... Но знал, что ничего не сумеет сделать: тот, кто привёл его, вернёт назад, когда вздумает.

Грустно было бегемоту...

А над долиной порхали бабочки.

Одна из них подлетела к бегемоту и спросила, что его опечалило.

Голос бабочки был очень знакомый.

— Это ты привела меня сюда? — спросил он.

— Да, я.

«Неужели это она переносила меня сюда? Как ей удавалось, такой крохотной? И почему они, эти красивые бабочки, не порхали тогда над цветами?» — удивился бегемот.

Но особенно волновало его другое.

— Я должен вернуться назад?

— Почему? — удивилась пёстрая, яркокрылая бабочка.

— Но ведь раньше я всегда возвращалась к луже.

— А разве ты бывал уже здесь?

«Значит, не она переносила меня прежде. Может, не уведёт назад, или хотя бы оставит подольше?»,— с надеждой подумал бегемот и сказал:

— Я часто бывал тут, но никогда не видел вас.

— А как ты попадал сюда?

— Не знаю, лежал себе в луже, а когда закрывал глаза, я оказывался в этой долине. Кто-то приносил и уносил меня.

Бабочка просияла. Она-то знала, почему её потянуло полететь за тридевять земель и привести сюда именно этого дремавшего в огромной луже бегемота. Бабочка знала, что он сновидец. Не ведала только, что ему снилась именно эта долина.

— Ты эту долину видел во сне.

— А что это такое... сон?

— Сон — это картина, но в твоей голове, в твоём воображении, когда ты спишь. Никуда тебя не переносили, ты лежал в луже и видел то, что представлялось твоим глазам,— видел сон.

— Значит, всё было сном? — снова опечалился бегемот.— Неужели и эта долина сон, и...

Он не договорил, но бабочка догадалась, что он хотел сказать.

«Обо мне сожалеет, думает, что и я снюсь ему» — мелькнуло у бабочки.

— Не бойся, сейчас ты всё видишь наяву.

— Наяву?

— Да, долина такая же настоящая, как и лужа, например.

— А можно мне остаться тут навсегда, любоваться цветами? — робко спросил бегемот.

— Конечно.

— Спасибо.— Бегемот присел на горке и со вздохом воскликнул: — Как чудесно!

Бабочка отлетела, опустилась на цветок и позвала бегемота:

— Иди, походи здесь.

— Нет, нет, я растопчу цветы,— испуганно сказал он и заплакал, потому что во сне именно этого хотелось ему всегда — походить по цветущей долине. Нет, не мог он этого сделать ни сейчас, ни во сне.

— Не бойся, иди,— снова позвала бабочка.

— Жалко цветы.

— Ты не повредишь их, поверь.

— Я очень тяжёлый.

— Ничего, иди, решайся,— стали уговаривать и другие бабочки, подлетев к нему.

— Ничего, что я тяжёлый, да? — волнуясь и радуясь, спросил бегемот.

— Закрой глаза и встань,— сказала ему яркокрылая бабочка.

Он закрыл глаза.

— Сделай шаг.

— Сюда, сюда ступай,— зашептали и другие бабочки.

Бегемот решился, ступил, но нога его почему-то не коснулась земли...

И неожиданно — взлетел!

Полетел над цветами. У него дух захватило от восторга, не то на всю долину прокричал бы:

— Я летаю, летаю! Э-э-эй!

— Э-э-эй, летает бегемот, летает!

Но это уже воскликнул я, снова вмешавшись в рассказ.

Что делать, хочу, чтобы все узнали, какое произошла чудо!

Да только кому об этом известно?

Мне да вам.

Давайте поступим так:

Если сейчас ночь, не будите соседей, а если день и если вам передалась радость бегемота, распахните окно и выкрикните:

— Бегемот летает, бегемот стал летать! Э-э-эй!..

Во дворе наверняка играют дети. Они прервут игру и, задрав головы, глянут вверх — кто это там кричит!

Не будем обольщаться. Среди них найдутся насмешники, что ничему не верят, и пренебрежительно бросят: «Ладно врать-то» — да и сплюнут, может быть, гадко.

Но кто-нибудь из ребят доверчиво переспросит:

— Летать стал?

— Да, да, летать! — крикнете вы.

— Бегемот?!

— Да, бегемот!

Мальчишка (а может быть, это будет девочка) замрёт удивлённо, а потом сорвётся с места и побежит.

Побежит вприпрыжку и будет повторять:

— Бегемот летает! Бегемот летает!

И я твёрдо знаю — он (а может быть, она) сновидец!

И хотя я не видел его, готов поспорить, что он умеет быть настоящим другом. Такой не наябедничает и не выйдет во двор с яблоком, чтобы съесть его при всех одному...



...Летал наш бегемот среди бабочек.

Любовался красивыми цветами.

Потом он опустился совсем низко и увидел в росинке своё отражение. Своё и солнца.

Летал бегемот, а вокруг него вели хоровод бабочки.

Потом его бабочка-проводница села на голубой цветок.

— Иди, сядь и ты,— позвала она бегемота.

— Как же я сяду, такой огромный!

— Иди, не бойся!

Бегемот подлетел и опустился на цветок рядом с бабочкой.

А цветку хоть бы что, будто и не садился на него никто. Стебелёк даже не изогнулся.

Нет ничего легче и нежней бегемота, у которого сбылся сон.


Артист

В Маленьком городе очень любили театр.

Как только появлялись афиши, извещавшие о премьере, у билетных касс сразу возникали очереди, а потом все, как праздника, ждали представления.

Наступал желанный день, и ближе к вечеру горожане наряжались в свои лучшие одежды и отправлялись в театр.

Шли не спеша, мужчины вели женщин под руку. По пути покупали цветы, встречали знакомых и, беседуя, продолжали идти вместе.

Они вспоминали постановки прошлых лет и о персонажах пьес высказывались как о реальных людях.

Короче говоря, горожане любили театр истинной любовью.

Разговаривая о театре, они особенно часто касались одного известного артиста.

Артист этот был обыкновенным человеком.

Не выделялся среди других ни красивой внешностью, ни зычным голосом. Многие в труппе пели, танцевали и фехтовали лучше него и даже сальто выполняли куда более ловко.

Но всё равно, когда на сцене появлялся артист, в зале уже не бывало равнодушного зрителя.

Люди веселились, если он веселился, и печалились, если он печалился, вместе с ним страдали или вспыхивали гневом.

И когда он, раскинув руки, приближался к рампе и устремлял взгляд к невидимому небу, зрителям тоже хотелось устремиться ввысь в вольном полёте...

По пути в театр горожане обсуждали спектакли, в которых участвовал этот артист, но никогда не касались спектакля, на который шли.

Не думайте, что они сомневались в игре любимого артиста.

Нет, они сомневались в другом.

Артист нередко опаздывал на спектакль, а случалось, и вовсе не являлся.

И не потому, что зазнался, считал себя самым лучшим артистом, которому всё дозволено, дескать.

Бывало, что зрители, не дождавшись артиста, в огорчении покидали театр и видели, как он подбегал, запыхавшись, то запылённый, то заляпанный слякотью, а то оборванный и встрёпанный.

Еле переведя дух, он просил извинить его, уверял, что опаздывает не по своей вине.

И люди верили. Чувствовали, что неспроста опаздывает, есть этому какая-то загадочная причина.

В таких случаях кто-либо советовал ему:

— Откройся нам, может, поможем, как-нибудь вызволим из беды...

— Нет, не поможете, не вызволите,— говорил артист грустно.

И люди задумчиво расходились.

Никто не упрекал и не укорял его, но срыв спектакля всё же малоприятная вещь и, понятно, что директору театра это не нравилось.

Он дорожил артистом, верил ему, но был директором и не имел права допускать задержки спектакля, а тем более — срыва.

Директор всё думал, как проникнуть в тайну артиста.

И наконец пошёл на хитрость,

Надумал вызвать к себе по одному всех работавших в театре — от гардеробщика до режиссёра, и сказать, что он вынужден уволить артиста из-за срыва спектаклей, что он очень сожалеет об этом, но другого выхода у него нет.

Директор прекрасно знал, что все любят артиста и наверняка поведают о его тайне, если только знают её.

Так он и поступил.

Однако никто ничего об артисте не знал, но все горячо просили не увольнять его.

Директор был в отчаянии. И тогда он решил, что ему надо поговорить с каждым жителем города, может, ему и откроется тайна артиста. Но тут к нему вошла пожилая билетёрша.

— Я знаю кое-что, сынок,— призналась женщина.— Артист взял с меня слово, что никому не проговорюсь, но раз вы грозитесь уволить его, что поделаешь — нарушу слово. Он просил ни за что не впускать в зал детей, когда он играет.

— Только и всего?

— Да, и часто напоминает об этом, боится, что позабуду.

Директор поблагодарил билетёршу.

— Не уволишь его, сынок?

— Нет, ни в коем случае,— заверил её директор.

Женщина вышла.

— Что ж, попытаюсь всё узнать,— сказал директор.

И вечером, когда артист, обратившись к залу, произносил свой печальный монолог, на сцену вышел мальчуган.

Мальчик этот был сын директора, а сам директор наблюдал за всем из-за кулис.

Мальчик направился к артисту.

Вот он уже в нескольких шагах от него...

И внезапно... артист превратился в красивое, зеленевшее листвой дерево.

Зрители сначала восприняли это как должное, как заранее задуманный сценический трюк, даже захлопали.

Но потом поняли, что у них на глазах свершилось чудо, и затаили дыхание.

Зеленело на сцене дерево.

Откуда-то повеял ветерок и пробежался по листве.

Посреди сцены шелестело листвой прекрасное дерево, а мальчик медленно обходил его вокруг, оглядывая.

Чуть погодя на сцену вышел директор театра.

Какое-то время и он растерянно взирал на дерево, потом вздохнул и взял мальчика за руку.

— Пошли, сынок, тебе спать пора.

— Как он это сумел, папа? — спросил мальчик.

— Талантливый очень артист, сынок.

— И он знал, что мне нравится такое дерево?

— Выходит, знал. Хочешь, посадим в нашем дворе такое дерево?

— Хочу, давай посадим,— мальчик обернулся к дереву, попрощался: «До свиданья, до свиданья!».

И как только директор с сынишкой скрылись за кулисами, дерево вновь превратилось в человека.

Потрясённые зрители, словно по команде, разом встали с мест.

Артист подошёл к рампе, молча опустил голову.

Молчали и зрители.

Тишину прервал голос директора, который вернулся на сцену, отправив сына домой с матерью.

— Извини, пожалуйста, ты не хотел раскрывать свою тайну, а я не выдержал, решил узнать во что бы то ни стало.

— Верно, до сих пор я в самом деле не хотел посвящать кого-либо в свою тайну, но раз уж так получилось, я признателен тебе, спасибо.

Артист пожал директору руку и обратился к зрителям.

— Садитесь, я поведаю вам свою историю.

И вот что он рассказал.

В самом начале своего артистического пути он решил для себя: чтобы хорошо играть, надо хорошо знать людей. И он ходил по городу, бывал в самых людных местах: в магазинах, на базарах, на вокзалах. Наблюдал и запоминал, кто как ходит, как жестикулирует, с кем и как разговаривает, когда какое принимает выражение лица.

Устав бродить по городу, он садился у окна и часами следил за прохожими.

Он исходил города и сёла, горы и долы...

И действительно стал хорошим артистом.

Однако не перестал наблюдать за людьми.

Никто на свете не изучил человека так хорошо, как он, вот почему он играл всё лучше и лучше.

Он знал, как смеётся юноша, скачущий по просторному влажному после дождя полю.

Знал, как смотрит девушка на цветущую под её окном сирень.

Знал, как дрожат от волнения руки у старика, когда он вскрывает конверт с письмом от внука.

Знал, как вздрагивает, в какое возбуждение приходит малыш, впервые увидев птичку...

Он знал уже всё, что должен был знать.

И вдруг обнаружил, что хотя и не стремился к этому, стал необычайно проницательным: постигал мысли человека, догадывался о них по его виду, по его взгляду.

Радость артиста не имела предела.

Ведь он будет играть ещё лучше, угадывая, о чём человек думает, чего хочет.

Нет, не о славе и популярности помышлял артист. Он любил своё дело и радовался, что сумеет ещё сильнее захватить и взволновать зрителя.

...Однажды зимним утром артист шёл через городской сад.

Падал снег.

В саду было безлюдно.

Пройдя заснеженную аллею и свернув в сторону, он увидел на берегу пруда молодую женщину и девочку лет шести. Они сидели на скамейке и смотрели на воду.

«Девочка мечтает о каких-то больших птицах»,— мелькнуло у артиста.

Но он не обрадовался своей прозорливости.

Он не видел лица девочки и всё же почувствовал, что ей грустно. И у него больно сжалось сердце.

Тут девочка спросила мать:

— Куда девались лебеди, что плавали в пруду?

— Улетели, доченька.

И у матери был грустный голос.

— Все улетели? — допытывалась девочка.

— Думаю, все,

— А когда вернутся?

— Летом.

— Ой, как долго ждать,— со вздохом проговорила девочка.

И тут артист ощутил, что его тянет взмахнуть руками, словно крыльями.

Он развёл руки, с силой вскинул их, опустил, снова вскинул и взлетел.

И уже лебедем опустился на пруд.

— Мама, мам, смотри, лебедь прилетел! — вскричала девочка и кинулась к пруду.

— Да, правда! Это лебедь, настоящий лебедь! — обрадовалась и мать.

Лебедь по воде плыл.

Девочка не отрывала от него глаз.

Мать с трудом увела её.

Едва они исчезли из виду, артист принял человеческий облик.

Еле доплыл он до берега, продрогший в ледяной воде.

Мокрый с головы до пят, постоял, растерянно говоря:

— Э-э, плохо дело! Это ещё что за напасть...

И, недоумевая, пошёл дальше.

Гулявшие в саду горожане узнавали артиста, когда он проходил мимо, и изумлялись, почему он весь мокрый, спрашивали — не помочь ли?

— Нет, спасибо, не беспокойтесь,— отвечал артист, дрожа от холода.

И продолжал путь.

Неожиданно он снова почувствовал непонятное волнение. С ним явно что-то творилось.

И тут услышал откуда-то сверху:

— Цуго! Цуго! — обращался кто-то ласково к собачке, а по голове почему-то гладили его — артиста.

Он вскинул глаза и увидел мальчика.

Мальчику было годика три, но ему он показался великаном.

Артист глянул на свои ноги и, обнаружив вместо них лапки, понял, что превратился в щеночка.

«Пропал я»,— подумал он про себя и во всю прыть помчался по аллее. Тщетно гнался за ним мальчик — он успел нырнуть в кусты.

— Э-э, плохи дела,— повторил он, вновь став человеком, и усмехнулся.

Целый день скрывался артист в кустах и, чтобы хоть чуточку согреться, топал ногами, подпрыгивал, размахивая руками.

Когда наступил вечер, артист выбрался из кустов и под прикрытием сумерек поспешил домой, надеясь, что все дети уже спят.

Дома он выпил несколько стаканов горячего чаю и поскорее лёг в постель.

Чудом избежал он воспаления лёгких.

С того дня артист старался не попадаться детям на глаза.

Днём он не выходил из дому. Но вечером-то надо было пойти в театр, не срывать же спектакли!

В театр он отправлялся по самым безлюдным, уже опустевшим улицам.

И хотя до театра было рукой подать, иногда он очень долго добирался до него.

Некоторых детей к вечеру выводили погулять- подышать перед сном свежим воздухом.

Издали заметив ребёнка, артист торопливо сворачивал на другую улицу, но, как на беду, часто и там оказывался малыш. Артист убегал, скрывался, плутал по улицам и переулкам, но несмотря на все старания, измотавшись, всё равно сталкивался с ребёнком.

И тут же превращался в...

В кого он только не превращался! Довелось ему быть щенком, слоном, ягнёнком, жирафом, павлином, совой, носатым клоуном, ласточкой, пузатым барабанщиком, соловьём, зайчиком — и не перечислить всего.

Спасался по разному — в зависимости от того, в кого превращался.

Если бывал «ходячим» существом — убегал, если крылатым — взлетал на дерево или дом.

А потом, в безопасности, снова становился человеком, торопливо слезал на землю или выбирался из укрытия.

И разве удивительно, что после всего этого вид у него бывал истерзанный.

— Такова моя история,— сказал артист в заключение.— Я избегал детей, потому что очень люблю театр, а все эти превращения были помехой моему любимому делу...

Сегодня, когда мальчик, выйдя на сцену, подумал о дереве, мне вспомнилась та девочка, которая грустила по лебедям, и я понял, что всегда превращаюсь в то, о чём мечтает в ту минуту ребёнок.

Кто знает, возможно, в этом и есть назначение артиста — осуществлять мечту ребёнка.

Я прощаюсь с вами, оставляю театр, отныне буду служить городу, детям...

С этими словами артист покинул сцену.

С тех пор он всё своё время проводил дома — сидел у окна.

Тонкая штора скрывала его от прохожих, но сам он хорошо видел всё, что делалось на улице.

Когда мимо окна шёл ребёнок, артист превращался в то, о чём мечтал малыш, а когда тот скрывался из глаз, обращался в человека и записывал в тетрадь, о чём мечтал тот или иной ребёнок.

А вечером к нему заходили родители малыша, и он рассказывал им, о чём мечтает их ребёнок. И родители старались исполнить желание ребёнка.

Вы спросите: любое ли желание исполнялось? А если ребёнок мечтал иметь золотые горы или улететь в небо? Как бы тогда поступил этот человек?

Уверяю вас — дети ни о чём подобном не мечтают.

Ребёнок хочет иметь друга. Друга, чтобы играть с ним, дружить, поверять свои тайны.

Один ребёнок находит друга в щеночке, другой тянется к клоуну, третьему хочется ухаживать за саженцем.

А когда у ребёнка появляется желанный друг, он счастлив.

Да, в этом городе дети были счастливы.

Даже болеть перестали.

Никакая болезнь не пристанет и не одолеет, когда рядом с тобой друг.

Это был город счастливых детей.

Остаётся сказать, что жители по-прежнему любили ходить в театр.

По-прежнему с нетерпением ждали представления.

И теперь игра других актёров волновала и захватывала их.

Прекрасен город, где любят театр.

Но этот прекрасный город был ещё и городом сбывшихся желаний.

И потому был прекрасен вдвойне.

Жил себе артист...

Проникал в мечты детей...

Миновали дни и годы.

Он состарился.

Однажды вечером, когда ушли все мамы и папы, он подошёл к зеркалу.

Долго смотрел в глаза своему двойнику, потом прошептал, улыбаясь:

— Что ж, и у меня есть мечта...

И мечта его исполнилась.

В полночь открылось окно в доме артиста, поднялась лёгкая занавеска, и из окна вылетел букет прозрачно-голубых цветов. Высоко взлетев, он засверкал в свете фонарей и медленно полетел к соседнему дому. И скрылся в нём.

А через некоторое время вылетел обратно и полетел к другому дому...

Так летал букет от одного дома к другому, и постепенно всё меньше и меньше оставалось в нём цветов...

А он всё летал...

И всё уменьшался и уменьшался.

И, в конце концов, остался один-единственный цветок.

Сверкнув в свете фонаря, он полетел к дому одинокой старой женщины.

Эта старая женщина была учительницей. Сейчас она спала прямо за столом, видно, устала, исправляя детские тетрадки.

Голубой цветок подлетел к старой женщине, какое-то время медленно летал над её головой, потом чуть-чуть коснулся её седых волос, как будто хотел приласкать, и присоединился к букету, который стоял на столе в стеклянной вазе.

Так, превратившись в букет прозрачно-голубых цветов, артист роздал себя людям.

А утром...

Хотя ничего необычного ни утром, ни потом не случилось. Голубые цветы увяли вместе с цветами, к которым они присоединились в домах горожан. И вместе с теми цветами горожане выбросили их.

И только в комнате той старой женщины случилось то, что должно было случиться.

Когда солнце осветило комнату, женщина проснулась, подняла голову и сразу же посмотрела на букет. Что-то почувствовало её сердце...

Вгляделась в букет и...

Узнала голубой цветок.

Очень давно, когда эта старая женщина была маленькой девочкой, она дружила с одним маленьким мальчиком. Вместе они играли, вместе мечтали и по вечерам, сидя на крыльце, затихшие, вместе смотрели на большое небо...

Голубой цветок был похож на того маленького мальчика.


Чудак

Жил некогда очень странный человек.

Дурного о нём никто бы ничего не сказал, но все считали его чудаком.

Странную вещь вбил он себе в голову.

Вреда от этого никому не было, но всё же...

Чудак-человек уверял всех, будто он способен светить.

Каждый вечер он заходил в чей-нибудь дом и просил погасить свет. Горожане знали о его причуде и не возражали, молча улыбались и гасили свет.

Человек стоял посреди комнаты и ждал — вот-вот озарит дом светом.

Напрасно простояв так, он вздыхал и виновато говорил: «Не свечу почему-то сегодня».

Его провожали сочувственным взглядом, извиняли — какой-де с него спрос, хороший человек, да ведь чудак.

Но не все относились терпимо к его чудачеству. Не раз спускали его с лестницы, награждая пинком, а то и собак спускали, науськивая: «Куси его, куси!»

Добрые люди уговаривали чудака не ходить по домам, не нарываться на неприятности.

— Хочешь светить, свети для себя,— говорили ему.

— Для себя светить? — недоумевал человек.— Нет, для себя не сумею засветиться.

— Ну, сноси тогда брань и побои,— усмехались люди.

Однажды кто-то сказал ему в шутку:

— Да какой же ты светильник без абажура!

Человек шуток не понимал, поэтому эти слова не обидели его и не удивили. Наоборот — пришлись по душе. Распродал он в доме все вещи и накупил уйму абажуров. И с тех пор, отправляясь к кому-нибудь светить, надевал на голову абажур.

В любой дом заходил он засветиться, кроме одного.

В том доме жила одинокая женщина. Ему очень нравился её звонкий смех и хотелось озарить её светом, но он не решался.

Однажды он зашёл в дом, где жили грубые, злые люди. Они не то что засветиться, даже попытаться не дали. Изодрали на нём абажур, ухватили за руки-ноги, раскачали — раз, два, три — и швырнули за высокую ограду дома в преогромную лужу.

Растерянно сидел человек в луже.

Наконец он сказал себе: «Что будет — будет, сегодня всё решится».

Дома он долго выбирал абажур. Взял самый красивый, семицветно-радужный, надел на голову и направился к дому одинокой женщины.

Женщина радушно пригласила его в дом. В тот вечер у неё были гости.

В ярко освещённой комнате в креслах сидели женщины. Мужчины подавали им прохладительные напитки, пирожные и рассказывали всякие смешные истории.

Видимо, им тоже нравился звонкий смех хозяйки дома.

Собравшись с духом, человек, которого считали чудаком, попросил погасить свет.

Свет погасили.

«Сейчас засвечусь, сейчас засвечусь, сейчас засвечусь»,— несколько раз повторил человек.

Он чувствовал — вот-вот заполыхает ярким светом.

И тут вдруг гости расхохотались.

Звонко засмеялась и женщина.

Этого человек не выдержал.

Бросился к двери, сбил стул и сам чуть не растянулся. Вскочил, выбежал вон.

Он бежал, ничего не видя, налетал в темноте на деревья, падал, вставал, нёсся дальше. Колючие кусты раздирали ему лицо, руки.

«Ещё немного, ещё немного, и кончатся мои муки»,— утешал он себя.

Человек бежал прямо к реке.

Внезапно совсем близко прозвучал голос.

Человек остановился.

Сердце разрывалось от радости — вслед ему мог звучать только голос той женщины.

Но, прислушавшись, он понял — голос доносился с той стороны, куда он стремился.

— Кто-то бежит сюда,— сказал в темноте кто-то.

— Да, и мне так кажется,— заметил кто-то другой.

— Кто идёт? — спросил первый.

Человеку всё уже было безразлично.

Он горько рассмеялся и печально ответил:

— Я, человек, который светит.

— Светит? — Голос был очень взволнованный.

— Видишь, говорил тебе, непременно придёт,— так же взволнованно отозвался второй.

Человек усмехнулся.

— Даже вы смеётесь надо мной!

— О, что ты, что ты, мы заждались тебя,— разом сказали оба, и человек понял,— они верили ему.

— Раз, два, три! — воскликнул он, и всё вокруг залило светом.

— Вот и засветился я,— человек тяжко вздохнул, ноги у него подкосились, и он без памяти упал на землю.

Когда он пришёл в себя, увидел перед собой куст розы.

— Неужели ты со мной разговаривал?

— Да, я и мой гость.

На ветке розы сидел соловей.

— Ночь безлунная, а я не умею петь в темноте. И очень горевал из-за этого. Увидишь, как я запою сейчас,— сказал соловей.

Ошалев от радости, человек не удивился даже, что разговаривал с кустом розы и птицей!

Тихо сидел он у куста розы и слушал соловья.

Прекрасное это было зрелище: светящийся человек в пёстром абажуре и озарённые им роза и соловей...

С того вечера человек мог засветиться всегда и везде.

Но человек больше ни к кому не заходил озарить светом дом.

В безлунные ночи садился возле розы и светил соловью.

Случалось, что он невольно вспыхивал ярким светом где-нибудь на тёмной улице. Видевшие это люди рассказывали другим. Им, разумеется, не верили... и спрашивали человека: «Это правда?» А он опускал глаза и отвечал смущённо: «Да нет, я давно выкинул из головы эти глупости, им показалось».

И лишь одинокая женщина знала о его тайне.

Когда он выскочил из её дома, она устыдилась своего смеха.

И побежала за ним следом...

Она слышала, как он разговаривал с розой и соловьем, видела, как он засветился.

И перестала женщина с тех пор смеяться своим звонким смехом, перестала приглашать к себе гостей.

Сидела одиноко дома и говорила себе:

— Выставила бы тогда всех гостей, и остался бы человек со мной. В доме появились бы малыши, они тоже светились бы в темноте и носились бы по комнатам в пёстрых абажурах. И не было бы на свете ничего краше нашего дома.


Человек, любивший дождь

Некогда в Маленьком городе жил человек, который очень любил дождь.

Он всегда чувствовал, когда пойдёт дождь, и поскорее выходил на улицу.

Раскинув руки, он глядел на небо.

Из ближайших домов тут же высыпали ребятишки и вместе с ним ждали, когда упадут первые капли.

Начинался дождь, но человек не уходил.

Стоял он и мок.

Вокруг него прыгали и смеялись ребятишки.

Люди недоумевали и стыдили его:

— Малыши — это понятно, их не удержишь, любят прыгать под дождём, но ты, ты же взрослый человек!

А человек твердил в ответ одно и то же:

— Дождь — Вода Небесная!

Ничего не любил он больше, чем дождь. Каким бы серьёзным и срочным делом ни занимался, всё бросал и выбегал на улицу под дождь.

Однажды он, как обычно, стоял под струйками дождя, раскинув руки, как вдруг на ладонь ему упало что-то лёгкое.

Глянул — а это прозрачное голубое зёрнышко!

Невиданное было зёрнышко, и человек долго ждал, что из него может вырасти.

Когда дождь перестал, он посадил голубое зернышко в горшок, а горшок вынес на балкон.

Вырос из зёрнышка невиданный цветок. Высокий, с большими, опущенными книзу листьями.

Цветок стоял на балконе, и в дождь его огромные полусвернутые листья расправлялись.

Влажные листья переливались, голубовато лучились, а падавшие на них дождевые капли превращались в пестрые прозрачные зёрна.

Зёрна скатывались, ссыпались на улицу.

Ребятишки подбирали их и сажали дома в цветочные горшки...

И скоро все балконы и веранды Маленького города украсили диковинные, сказочно красивые цветы.

Маленький город напоминал теперь огромный разноцветный букет.

Под дождём цветы раскрывали свои яркие причудливые лепестки, и город сиял и благоухал.

А человек, любивший дождь, стоял под струйками и улыбался счастливо.



Но вот и девушкам захотелось выходить на улицу в дождь. А чтобы не мокнуть, придумали брать с собой горшки с цветами и укрываться под широкими листьями.

Прогуливались девушки, а над их головами лазурно сияли листья и многоцветно блестели лепестки.

Это были первые на свете зонтики.

Прогуливались девушки, слушая, как стучат по листьям капли, улыбались друг дружке, а над ними радужно сверкали и лучились цветы.

Девушкам начали подражать степенные женщины, маленькие девочки, и каждый, кто мог держать в руках горшок с цветком, выходил с ним пройтись под дождём.

Представляете, каким красивым становился Маленький город во время дождя!

Особенно чудесно выглядел город сверху.

Над улицами кружили птицы и от восторга громко щебетали.

Говорят, тогда-то и научились они петь.

Но самое главное — люди сделались добрее, упоённые ароматом и красотой цветов.

Никто никого больше не обижал.

Даже девчонки и мальчишки не ссорились, не спорили из-за кукол или мяча.

Все были благодарны человеку, любившему дождь.

Однажды, когда он стоял под дождём и смотрел на небо, неожиданно услышал песню. Опустил голову и видит — вокруг него поют девушки, пляшут, кружатся.

А вместе с ними кружатся яркие, пёстрые цветы-зонтики.

Понравилось это человеку. Правда, он смутился немножко от такого внимания. И поспешил перевести взгляд на небо.

С тех пор девушки постоянно водили вокруг него хоровод.

Человек привык к этому и даже сказал себе — что ж, я действительно сделал им доброе дело — подарил цветы-зонтики!

И загордился.

Теперь он всё время думал о том, какой он хороший, и всё больше зазнавался. А во время дождя предпочитал смотреть на хоровод, а не на небо.

Он даже завёл журнал и всякий раз записывал, сколько девушек пело в хороводе.

Дождь нравился ему всё меньше и меньше — куда интереснее было заниматься журналом.

Как-то он проснулся под утро — почувствовал: вот-вот хлынет дождь. Присел в постели и выглянул в окно. На улице было темно. Он взял и снова лёг, говоря себе — наверняка все ещё спят, кому охота водить хоровод в этакую рань.

Потянулся, зевнул и уснул.

Но тут же проснулся от непонятной тревоги.

Глянул на балкон — лил дождь.

А голубой цветок, расправив листья, подобно крыльям, медленно уплывал в небо.

— О, что я натворил! — вскричал человек и выскочил на балкон.

В домах распахнулись окна.

Выглянули заспанные люди.

И увидели: высоко над домами плывёт голубой цветок.

А по улице бежит человек, зовёт цветок, рыдает...

Улетел голубой цветок, исчез в тумане.

Скрылся за пеленой тумана и человек.

Кинулись люди к своим цветам на балконах и верандах — цветов не было...



Дожди в Маленьком городе идут и ныне.

Носятся под дождём, мокнут и веселятся дети.

Взрослые ходят с зонтами — теперь они сами мастерят их. Но у этих зонтов ни красоты, ни аромата тех волшебных цветов. Наверное, оттого не делают они людей добрее.

С грустью вспоминают о чудесных цветах в Маленьком городе.

Девушки бережно держат свои зонтики — им чудится, будто в руках у них те чудесные, льющие голубизну цветы.

Мужчины не забывают об ужасной ошибке человека, любившего дождь, и в ненастье многие из них выходят на улицу.

Бродят они под дождём с серьёзным видом, избегая смотреть друг на друга, скрывают, зачем вышли, чего ждут.

Но не падает с неба прозрачное голубое зёрнышко...

Ходят мужчины под дождём... Мокнут...

Некоторым и во сне нет покоя.

Просыпаются. Покидают посреди ночи дом, отправляются искать голубой цветок.

Ищут по всему свету, ищут и не могут найти.


Последняя история

Многие сказочные истории, которые вы прочли, мне поведал один старик.

Может, и вам доводилось встречаться с ним. Если доводилось, то, верно, помните его...

Задумчиво ходил он по улицам, не слыша городского шума. Иногда останавливался у окна и, вскинув голову, смотрел на небо.

В маленькой комнатке старика полно было книг. Высокими стопками лежали они и на подоконнике единственного окна, почти закрывая его, и в комнате всегда царил полумрак.

Одиноко жил старик.

Я часто навещал его и узнал от него массу всяких историй.

Он рассказывал о том, что любил,— о деревьях, цветах, о камнях, о зверях и птицах. Я мог слушать его бесконечно.

Однажды вечером я застал старика в постели. Хотел привести к нему врача, но он покачал головой:

— Не надо. Садись-ка лучше, я расскажу тебе ещё одну историю.

И вот что поведал мне старик в тот вечер.

В Маленьком городе жили некогда мастера-стекольщики.

Они ходили по улицам, крича:

— Стёкла вставляем! Кому стёкла вставить?!

Любили стекольщики свою работу — в окнах чудесно переливались на солнце стёкла, и малыши не мёрзли в своих кроватках. Любили они детей.

Особенно любил ребятишек один из них. У него не было ни жены, ни детей, а одинокому человеку так тоскливо на свете...

Как-то вечером, когда стекольщик нарезал стёкла, в дверь к нему постучались.

Он открыл дверь и увидел за порогом маленькую девочку. Девочку с голубыми глазами.

— Можно, я буду жить у вас? — спросила она.

— Конечно, входи, входи! — пригласил её стекольщик.

Он провёл её в комнату, усадил за стол, угостил яблоками, сладким фруктовым соком.

Потом он снова принялся нарезать стёкла.

Девочка с любопытством следила за ним. В осколках плясали и отражались лучи заходившего солнца.

Она взяла кусочек стекла и повертела в руках — стекло сверкало, сияло. Это было так интересно!..

Мастер оставил работу и ласково наблюдал, как радовалась и забавлялась малышка.

Но вот угасли последние лучи солнца, и девочка внезапно превратилась в цветок.

Оторопел стекольщик.

Всю ночь не смыкал он глаз, боясь, как бы не случилось чего с цветком.

А утром цветок снова стал девочкой.

Мастер улыбнулся ей и, весело насвистывая, отправился стеклить окна.

Так они и жили — стекольщик и девочка.

По ночам девочка становилась цветком, а днём играла и ждала, когда придёт домой мастер.

Больше всяких игр малышка любила смотреть, как блестят на солнце куски стекла. Зачарованно смотрела она на сверкающее стекло, изумлённо хлопая длинными ресницами.

И эти стёкла, вставленные потом в окна, волшебно мерцали голубым светом.

Мерцали и сияли окна в домах.

Ребятишки были в восторге от этих стёкол. Перед сном все смотрели на них, а ночью тихонько открывали окна и улетали в небо.

Летали ребятишки и пели, озарённые луной.

Ведь и птицы потому щебечут и поют, что умеют летать и кружиться в небе.

Даже кое-кто из взрослых летал вместе с детьми. Однако многим это было не по душе, и они перебили все стёкла, мерцавшие голубым светом. И позвали других стекольщиков вставить простые стёкла.

Но мастера умели выручать друг друга. Они сговорились брать стёкла у стекольщика, приютившего голубоглазую девочку.

И снова засияли окна в Маленьком городе.

И снова заворчали взрослые — не все, конечно, уверяя, что спать не могут, когда дети летают и поют!

Нашлись даже такие жестокие, что пригрозили стрелять в детей, если они не перестанут летать.

Тогда стекольщик попросил голубоглазую девочку:

— Не играй, пожалуйста, больше со стеклом.

— Почему?— удивилась она.

Мастер рассказал ей всё.

Девочка опечалилась.

— Я очень люблю тебя, но не могу остаться в вашем городе. Я уйду. Ты смотри на небо, если оно синее — я жива, потому что синева неба от моих глаз. Может, я вернусь когда-нибудь к тебе, когда не будет людей, что не дают ребятам летать.

Сказала так и ушла.

Стекольщик ждал её, но девочка не вернулась.

Старик умолк. Глаза его влажно заблестели.

И тут я понял: старик рассказывал мне о себе.

Молчал больной старик, но из глаз его лились слёзы.

Потом он встал, оделся, подошёл к окошку.

— Иди, помоги мне,— позвал он меня.

Мы убрали с подоконника книги и...

И я увидел чудо!

Стёкла в окне излучали голубое сияние.

— Это единственное окно в городе, одно оно оста лось такое.

Я стоял, заворожённый голубым мерцанием.

Голос старика вывел меня из оцепенения.

— Мне пора улетать. Прошу тебя, останься тут, живи в моём доме, дождись девочки с голубыми глазами.

Потом он открыл окно, раскинул руки и скрылся во тьме.

Поднялся ветер... Послышался звон разбитого стекла.

Разбилось последнее окно, мерцавшее голубым светом...

И я остался в комнате один.



Я и теперь живу в этой комнате.

Встаю на заре и гляжу на небо.

Небо голубое... И облегчённо вздыхаю: жива голубоглазая девочка. Она играет где-то и когда-нибудь обязательно постучится ко мне.

Но прошу вас, если доведётся увидеть на закате голубоглазую девочку, которая превратится вдруг в цветок, не поднимайте шума. Лучше посидите рядом до рассвета, чтобы в темноте кто-нибудь не наступил нечаянно на цветок.